Метод чекиста

– Это да, – поморщившись, протянул я.

История та еще – до сих пор круги по воде идут. В 1948 году было обнаружено исчезновение из архива Госплана двух с половиной сотен секретных документов о добыче редкоземельных металлов, углеводородов и других природных ресурсов. И все это имело отношение к Проекту. Позже выяснилось, что все они оказались в британской и американской разведке. И до сих пор так и не понятно, чьих рук дело.

– Что, никого другого не нашлось на должность, кроме подозреваемого? – Беляков немного успокоился после моих слов, но недоумение осталось.

– Если бы его прокатили, то вызвали бы подозрение. Может в бега податься, тогда ищи ветра в поле, – пояснил я.

– А ты не думал над тем, что целью силовой акции был не только портфель с докладом. Может, Кушнира убили, чтобы поставить на его место этого самого Бельша? И получить доступ ко всей информации.

– Возможно. Хотя тогда лучше было бы где-нибудь в городе инсценировать разбой с летальным исходом. И вопросов не было бы.

– Значит, той стороне доклад был нужен срочно.

– Не знаю. Но узнаю…

– Может, не будем тянуть и арестуем Бельша? Пока он всю лабораторию не вынес и не продал.

– Оснований маловато, – поморщился я. – И мы не можем по нашему хотению снимать такие фигуры с доски и тормозить Проект.

– Вот и найдутся основания в процессе работы. Миндальничать с ним не будем.

– Уверенность надо иметь, – возразил я. – На сто процентов.

В принципе, мы могли просто пристрелить втихаря фигуранта без суда и следствия. Или произвести тайное изъятие – мол, пропал человек, где – неизвестно, а он в подвалах Лубянки. Это нам дозволено, потому что мы не прокуратура и милиция, для нас законность далеко не на первом месте. Мы на войне и живем по ее законам. Но для таких акций нужна уверенность даже не на сто, а на тысячу процентов, иначе спросят очень строго.

– Не имеешь уверенности? – спросил полковник.

– Пока не имею.

– Даю тебе неделю, чтобы определиться. И так уже ситуация запущена до безобразия. До терактов дожились на режимном объекте. Двое человек потеряли. Поднажми, Ванюша, ты же можешь. Или уже не можешь? – Начальник пристально, с ленинским прищуром, посмотрел на меня.

– Ну да, я могу только семьи разрушать.

В растрепанных чувствах я вернулся в кабинет.

– Тут твой муровец звонил, – сообщил Добрынин. – Напомнил о какой-то договоренности и сказал, что ждет тебя на Киевском вокзале. В отделении милиции.

– Отлично! – Я натянул плащ, фетровую шляпу и ринулся в бой.

Будет ли польза для дела – неизвестно. Но, зная Дядю Степу, можно быть уверенным, что скучно не будет. А мне сейчас хотелось движения и накала страстей, чтобы взбодриться и стряхнуть с себя ощущение, будто меня затягивает болото…

Глава 11

Московские вокзалы. Точки пересечения тысяч путей, дорог и тропинок. Как пылесосом вбирают они в себя людей со всех краев и концов страны и мира. И вечная толчея. Водоворот человеческих тел, багажа и страстей.

Вот и Киевский вокзал сейчас бурлил и дышал вечным движением. Вроде бы уже давно я из деревень и лесов вылез, а привыкнуть к этому давлению вокзальной среды не могу. Чрезмерно много людей и слишком много движения. Искренне сочувствую местным оперативникам – глаза разбегаются, а нужно работать, выискивать вокзальную шушеру, задерживать, проверять.

Там военные строем прошли по платформе, с вещмешками. Там в толчее зала цыгане вьются и присматриваются к кошелькам. Там еще какие-то заезжие жулики просвистели и усвистели – их спугнул патруль.

Мы заняли позицию в рабочей подсобке, выходящей на платформы, прикрытые гигантским арочным навесом из стекла и металла. Оттуда была видна часть перрона. Ребята из железнодорожного уголовного розыска расставились вдоль перрона, старательно строя из себя встречающих-провожающих и к правоохранительным делам никак не относящихся.

– А он точно сегодня на охоту выйдет? – доставал я Дядю Степу занудными вопросами – не по злобе, а для порядка.

– Информация надежная, – отвечал Дядя Степа. – Но точность в нашем деле – недостижимый идеал. Надеемся. Ждем. Верим…

И дождались. Прибыл почтовый поезд Киев – Москва. Со свистом и гудком. С паром, идущим от натруженного закопченного паровоза с красной звездой на носу, похожего на старого, видавшего виды добросовестного работягу.

У меня давняя любовь к паровозным гудкам. Все кажется, что они зовут меня за собой, в новые края, где все куда светлее и правильнее. Но так не бывает. Чтобы жить в свете и тепле, нужно самому прорубить окна в стене и наколоть дров. И построить кров для начала. Вот мы и строим общими усилиями социалистический мир всеобщего счастья. Когда-нибудь построим.

Состав застыл. Залязгали открывающиеся двери и опускающиеся мостки. Из вагонов хлынули люди.

Закрутились носильщики с тележками – выглядели они солидно и массивно, с бляхами на груди и в фартуках, не хуже московских дворников. Их, как всегда, не хватало на всех, и вспыхивали жаркие споры у клиентов, кто раньше заметил, кто резче махнул рукой.

Люди обнимали прибывшую родню. Ворковали. Радовались. Слышался детский смех.

И эту милую хрустально чистую суету разбил стальным ломом отчаянный крик:

– Ограбили! Чемодан увели! Большой такой! Кожаный! Люди добрые! Что же делается! Милиция!

Пожилая прибывшая пара обнималась и ворковала с встретившими детьми. Ждали носильщика, поставив на перрон объемный чемодан. И тут как по волшебству его умыкнули.

– Как его могли спереть? – заинтересовался я, издалека глядя за разворачивающимся представлением.

– Да смотри дальше. Сейчас вместе посмеемся… Вон он, Махер! Старый вор.

– Больше на артиста провинциального театра похож.

Действительно, высокий, в приталенном дорогом пальто и в шляпе, пожилой мужчина держался благородно, даже аристократично. Прямая выправка, неторопливая походка, энергия высокомерной снисходительности к окружающей суете. Истинно артист. Он тащил в руке чемодан – большой, фибровый, с металлическими обойками по бокам. И не собирался доверять его никаким носильщикам.

– Он украл? – Я все не мог понять, что и как происходит.

– Ну да, – удовлетворенно кивнул Дядя Степа.

– А где чужой чемодан? Не этот же, что у него в руке.

– Нет.

– Но как?

– Учись, чекист, чудесам бытия. Со мной еще и не такое узнаешь. Так, смотрим дальше.

Вора остановил постовой милиционер. Козырнул:

– Предъявите документы и багаж!

– И таки у вас есть основания для такого недоверия к старому интеллигенту? – с усмешкой, совершенно спокойно осведомился вор.

– Найдутся. Выполняйте.

Дальше все понеслось вскачь. Вор оттолкнул милиционера и, позабыв про чемодан, бросился не по годам резво к краю платформы. Спрыгнет – только его и видели, растает, как паровозный дым.

К нему бежали оперативники, но были далеко. Дядя Степа, выскочив из подсобки, резко рванул наперерез. Крикнул:

– Махер! А ну застыл на месте!

Вор замер как вкопанный. И поднял руки:

– Все. Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь. Со всем уважением, Степан Степанович.

Тут же подскочили оперативники из железнодорожного отдела. И начался следующий акт комедии. Мы вернули вора к его поклаже, на которую он даже не смотрел.

– Моисей Абрамович, – почти ласково заговорил Дядя Степа. – И не стыдно уважаемому седому еврею чемоданы на вокзалах воровать?

– Что вы знаете о евреях, молодой человек? – всплеснул руками Махер. – Нам лучше всего удаются революционеры, портные и воры.

Тут он покосился на меня, нутром и многолетним опытом ощутив, кого я представляю. И добавил бодро:

– Про революционеров я со всем уважением.

Подумав, он вдруг решил начать наглеть:

– А вообще, с чего вы решили, что я что-то украл? Я просто приехал из теплых краев. И не рассчитывал на такой холодный прием.

– Ну да, – кивнул Дядя Степа.

Взял за ручку еврейский чемодан. Поднял его.

Я аж присвистнул. Под ним был еще один чемодан. Кожаный, дорогой. Тот самый, по которому сокрушались его владельцы.

Теперь я понял суть фокуса. Вор идет с чемоданом без дна – одна бутафория. Видит приглянувшийся ему чемоданчик. В суете накрывает его своим, прихватывает за ручку. Владельцы, заметив пропажу, начинают орать и озираться в поисках своей ноши. И не видят ее. А их чемодан едет в недрах другого чемодана. Ох, насколько же изобретательна и пытлива воровская мысль.

– Сдаюсь! – вздохнул еврейский вор. – Таки моя работа. Глупо отрицать очевидное и врать таким приятным молодым людям.

– Ну тогда пошли.

Мы отправились в железнодорожный отдел милиции. Там была обычная суета – расфасовывали по камерам и кабинетам бродяг, воришек, просто подозрительных субъектов.

Пока шло оформление и работа с потерпевшими, нам дали в тесной комнатенке с двумя стульями и столом переговорить с задержанным.

Махер не стал тянуть кота за хвост и сразу перешел к сути вопроса:

– Смотрю и вижу, Степан Степанович, что у вас ко мне какой-то злободневный вопрос. Не могу представить, чтобы вы оторвались от важных государственных забот лишь для того, чтобы обидеть такую мелочь, как я.

– В самую точку! – согласился Дядя Степа.

– И дело хитрое, если ЧК подключилось, – кивнул мне, добросердечно улыбнувшись, Махер.

– Еще точнее, – не стал спорить муровец.

– Конечно, помогу, чем могу, – произнес Махер. – Если мы забудем об этом глупом недоразумении на платформе.

– Не забудем, – покачал головой Дядя Степа. – Уже не получится. Колеса правосудия завертелись… Но обещаю словечко замолвить. Хорошее такое словечко. Не всепрощение, конечно, но минимизация последствий.

– Минимизация последствий. Звучит заманчиво. Но вынужден отказаться.

В общем, повыделывался Махер еще немного, потом сильно задумался, когда Дядя Степа пообещал передать его в руки госбезопасности, которая из принципа вывернет его наизнанку и отправит в места не столь отдаленные на весь остаток жизни. В общем, он поморщился, как от хорошей порции хины:

– Я уже в том возрасте, когда любят больше прогуливаться, а не сидеть… Ну что же, я готов предоставить свои консультационные услуги. Но не более.

О как. Консультационные услуги. Умеет излагать.

– Турок. Не вспоминается такой? – спросил Дядя Степа.

– Стасик, что ли? Помню, был такой мальчонка. Путался под ногами. Все старался что-то выгадать по мелочам. Так получалось, что мы все время сталкивались. Нечасто, раз в год. Но постоянно.

– Что за человек?

– Ну… Нет у него призвания к нашему древнему ремеслу. Вот и менял масть постоянно – то квартирник, то разгонщик, то вообще презренный гоп-стопщик. Ни к чему душа не лежала. Жаден до судорог в ногах. Трусоват. А вот в чем он талант – это в побегах. И чтобы вовремя спрыгнуть с гнилой темы. Бежал с того знаменитого «музыкального концерта». Бежал от сучьих войн. Бежал, когда его на толковище призвали к ответу за грязные делишки.

– А надо было биться? – заинтересовался Дядя Степа.

– Нет, ну если есть возможность, бежать предпочтительнее, чем погибать. Но не всю же жизнь бегать… Серьезные люди с ним работать отказывались. Вот и приближал он к себе всякую шантрапу. Все ж вор в законе, мало ли, что его раскороновать хотели.

– Когда видели его в последний раз?

– Полтора года назад. Он тогда новое дело осваивал. Угоны автомашин.

– А где там прибыль? – удивился я. – Что можно сделать с машиной?

– Если есть соответствующая база, то разобрать на запчасти – они вечно в дефиците. Можно угнать на Кавказ, там, поговаривают, и на учет поставят. И продадут. Хороший шахер-махер.

– И с кем он тогда общался? – спросил я.

– Вроде бы шайка-лейка у него была своя. Только одного психа знаю. Артист-куплетист. Жора со Староконюшенного. Погоняло Стихоплет. Поц просто редчайшей дурости и вселенского самомнения…

Закончив с Махером и выжав его досуха, мы перевели дух. Все же жутко утомительно общаться со старым еврейским вором – его все время тянет на лирику и словесные кульбиты.

Вышли мы с муровцем на привокзальную площадь, щедро освещенную весенним солнцем. Я невольно залюбовался грандиозным зданием в стиле неоклассицизма, богато украшенным колоннами и обращенным к Москве-реке. Башня с часами поднималась на пятьдесят метров. Гордость московской архитектуры – Киевский вокзал.

На площади стояли в ряд красные, с белым верхом, рейсовые автобусы. А в центре площади была стоянка для такси и прочих машин. Там пригрелась и моя служебная «Победа».

Поигрывая ключами, я сказал:

– Пойдем дальше по связям Турка. Нужно прояснить, где он состыковался с иностранным агентом. И чем так не угодил, что тот его кастетом подравнял. Этот Стихоплет. Слышал о нем чего?

– Всех не запомнишь. Но найдем. Жора с Староконюшенного. Плюнуть и растереть. А ты по своим каналам проверь – может, где светился. Чем черт не шутит.

– Проверим, конечно… Прошу, карета подана. – Я махнул рукой в сторону «Победы».

– Карету мне, карету, – усмехнулся Дядя Степа. – Нет, мне еще тут пошариться надо.

Он махнул на прощанье рукой и нырнул в черную пучину московского криминала.

К сожалению, оптимизм его оказался безосновательным. «Раз плюнуть» не получилось. И поиск Стихоплета стал проблемой. Притом зубодробительной…

Глава 12

– Раны, раны. Вся наша жизнь – рана. Нога – рана. Голова – рана. Война – рана. Ничего, мы к боли привычные, – беря со стула клетчатую рубаху и с кряхтеньем натягивая ее на свою плотную фигуру, произнес пациент районной поликлиники.

В криминальном мире этого человека знали как Дольщика. В паспортном столе и в трудовой книжке он числился Бобылевым Георгием Артемовичем. А раньше… Ох, да чего вспоминать, что было раньше. Много у него было фамилий. Ну что такое фамилия – ветер перемен налетел, и сдуло эти буквы и звуки. Главное, чтобы человек был достойный во всех отношениях. И Дольщик себя таковым считал искренне. Потому что, в отличие от большинства представителей окружающего его всю жизнь бессловесного и тупого стада, он всегда был готов на поступок. Притом на любой, даже самый страшный, и уже одно это переводило его в высшую категорию.

– Боль, конечно, никуда не денется. Но прожить вы можете еще долго. У вас фактура крепкая, – сказал улыбающийся врач классического вида, с чеховской бородкой клинышком, ставя на рецепте свою небрежную подпись и протягивая бумажку пациенту.

– Вашими бы устами, доктор, – с грустью произнес Дольщик. – А вообще, войну пережили и болезнь переживем.

– Вот и ладненько. Жду вас, милейший, через месяц. Если, конечно, хуже не станет, – убаюкивающим голосом произнес врач.

Дольщик вежливо раскланялся и вышел из тесного кабинета. В коридоре на стульях ждали своей очереди граждане – инвалид, пара старушек-одуванчиков, еще парочка опойных работяг, мечтающих о больничном и чтобы потом чем было опохмелиться. Их всех ждал добрый доктор, который поможет, выслушает, сделает все, чтобы вернуть здоровье. За это Дольщик доктора искренне презирал.

Все-таки в Совдепии дурацкое правило – лечить всех подряд и забесплатно. В результате через эти очереди не пробьешься. Вон в Польше, когда он там родился, правило было простое – нет денег, иди подыхай. Оно и правильно. Слабые дохнут. Сильные выживают.

Вспомнился доктор Вольфганг Штраус, которого довелось сопровождать в поездке в лагерь, где он среди безмолвного лагерного сброда подбирал подопытных смертников для своих экспериментов. Да, вот это настоящий доктор был – суровый и жесткий. Не то что этот улыбчивый слизняк в кабинете, который штампует Дольщику больничные. Как человек увлеченный, этот Штраус распинался о своих успехах и о перспективах медицины. Говорил, что в будущем от человека к человеку будут пересаживать внутренние органы – сердце, печень. И это приводило нациста в восторг. Высшие, говорил он, должны выживать за счет жизней и тел низших. В этом основа правильного мироустройства.

Дольщик взял в гардеробе свое пальто, нацепил широкую матерчатую кепку и вышел из давно не ремонтировавшегося, с обшарпанным желтым фасадом здания поликлиники.

Пройдя где-то квартал от поликлиники и отчаянно хромая, держась за бок, постепенно он разгибался и прибавлял ход. Больного нужно играть перед врачом – ваньку ломать, изображать увечного, чтобы он подтвердил группу инвалидности и, когда надо, выписывал больничные. А тут чего дурака валять?

Для нелегала самое главное – вжиться всей душой и телом в окружающую реальность. Стать обычным, ничем не примечательным. Стать как все. Стандартная оболочка людей, когда все они как спички в коробке – не отличишь одну от другой. Ты обычный советский человек. Эта маска стала твоей второй кожей. Но под второй кожей есть и первая. Настоящая. Твоя основа, ядро. Где живут ненависть к советчине и покорность перед хозяевами. А также решимость выполнить любой приказ.

Вжился Дольщик в образ идеально. На лодочной станции на пруду на окраине столицы работал еще с одним старичком. Станция принадлежала артели, которая изготавливает эти лодки. Работа была не бей лежачего, особенно в межсезонье – присматривай за имуществом да чини инвентарь.

Он мог спокойно отлучаться, задабривая напарника щедрыми подношениями в виде продуктов и бутылки водочки. Или брал больничный – как инвалиду по неврологии и опорно-двигательной системе это было нетрудно. То есть был не тунеядец какой, а полноценный артельщик.