Метод чекиста

На столе гордо возвышалась стройная бутылка самогона. На газете, которую использовали вместо скатерти, лежала простенькая закуска – любительская колбаса с черствым хлебом.

Главная тема дискуссии – в какую же болотную тину их затащил горячо любимый пахан. Не, ну то, что с Дольщиком все непонятно, непросто и что он, скорее всего, завязан в шпионских делах, – это и раньше было ясно как божий день. И в принципе им было на это глубоко наплевать, хотя ситуация и будоражила кровь новизной и ощущением прямо-таки международного масштаба своей незаконной деятельности. Никаких добрых чувств к социалистическому отечеству два молодых уголовника не испытывали. Они относили себя к тем, для кого любое место на Земле – отечество, если только там можно что-то безнаказанно стащить, кого-то жестко нагнуть, сладко жрать и крепко спать на перине, при этом нигде не работая.

Но дела закручивались что-то слишком серьезные и рисковые. Да еще Клещ, на досуге и от скуки обновив свои познания в уголовном законодательстве, вычитал своими глазами, что за государственные преступления вернули смертную казнь. Слышал об этом и раньше, но его как-то это не интересовало. А вот теперь интересует. И даже очень интересует.

Этим соображением он поделился с Пятаком. Тот спросил:

– А что мы помогали документы воровать из машин и квартир – это государственное преступление?

– Добавь еще два трупа. Тут и бандитизм. И терроризм. И измена Родине, – мрачно перечислял Клещ. – Все в наличии.

– То есть Дольщик нас под вышку подвел, получается? – выпучил глаза Пятак.

Жертв, которых забил лично Дольщик своим страшным кастетом на той дороге, им жалко не было совершенно. Чего жалеть не пойми кого – так и жалости на всех не хватит. А вот теперь настала пора пожалеть самих себя.

– Подвел, – твердо сказал Клещ.

– Сука. – Пятак задумался. – Теперь уже не спрыгнем.

Самогончика они уже опрокинули, и в голове Клеща спиртовые пары поднимали наверх отчаянные идеи, толкали его на необдуманные решения.

– Кто не спрыгнет? Я? – выпятил он нижнюю губу.

– Дольщик нас на ремни порежет. И собакам скормит, – грустно и как-то покорно произнес Леха Пятак.

– Кого? Меня?! Да я сам кого хочешь скормлю!

Посидев немного и смотря в опустевший стакан, Клещ вдруг неожиданно резко поднялся со скамейки:

– Идешь со мной?

– Куда?

– На волю. В бега. Где он нас не найдет.

Пятак испуганно потряс головой:

– Да ты чего. Нет!

– Как знаешь! Так и будешь холопом. Машины угонять. В мокрухах подвизаться. Притом забесплатно. С последнего дела сколько взяли?

– Нисколько.

– О том и речь. Ну?

– Остаюсь!

– Эх, нюня ты, Пятак.

– Ты за базаром-то следи. И не обижайся, если тебя потом Дольщик кастетом упокоит.

– Все. Нет меня! – Клещ шагнул к двери.

Дверь неожиданно распахнулась, и он чуть не столкнулся лоб в лоб с Дольщиком, державшим в руке потертый портфель.

– Развлекаетесь, ребятишки? – привычно улыбаясь, спросил пахан.

– Поминаем убиенных, – буркнул Пятак. – И тоскуем, что забесплатно отработали.

– А ты, Клещ? – Дольщик внимательно посмотрел на своего помощника, от чего у того пот выступил на лбу. – Вижу, расстаться с нашей доброй компанией решил.

– И расстанусь! Все, валю! Линяю! Рву когти!

– Как говорят интеллигентные люди – только через твой труп, – не меняясь в лице, так же доброжелательно произнес Дольщик.

И тут Клещ не выдержал. Накипело у него. Рука нырнула в карман. И вот в ней пружинный американский нож с выкидным лезвием. Щелчок – лезвие выскочило из рукоятки.

Парень даже не стал махать ножом, угрожать. Просто сразу ударил Дольщика в живот. Насадить по задумке должен был так, что никакая реанимация не откачает.

Дольщик необычайно легко сдвинулся чуть вбок. И быстрым движением перехватил запястье противника. При этом из другой руки даже не выпустил свой портфель.

Он не стал выламывать и выкручивать Клещу руку. Просто давил так, что казалось, кости треснут. Уже и нож выпал. И Клещ плюхнулся на колени. Заскулил жалобно:

– Отпусти! Сломаешь же! Больно!

– Желание друга – закон. – Дольщик отпустил его.

Нагнулся. Поднял нож. Сложил его. И засунул в карман фартового пиджака с трудом поднявшегося на ноги и скулящего Клеща.

– Вот что, сынки. – Дольщик продолжал улыбаться. – Мы теперь семья. А из семьи просто так не уходят. Меня нет смысла убивать. Потому что даже если это удастся, то придут другие и убьют вас. И в назидание вырежут всех, кто вам еще дорог. Потому что мы не бирюльками тешимся. Мы в серьезной игре. Доходчиво объясняю?

Пятак закивал, а Клещ баюкал поврежденную руку и ничего не ответил. Ему было больно, страшно, неуютно. А еще он раньше не представлял, что Дольщик обладает такой чудовищной силой. По сравнению с ним даже Турок выглядел бы хиляком.

– Будем считать, что понятно. – Дольщик уселся за стол.

С видимым омерзением он посмотрел на мутный самогон дрянной очистки. Полез в портфель и вытащил бутылку «Московской», бумажный пакет с рыбными закусками.

– Отпразднуем. Поработали знатно. Хотя результат не тот, на который рассчитывали. – В его голосе прорезались злые нотки и тут же исчезли. – Но ваших заслуг это не умаляет.

Он снова полез в портфель. Вытащил оттуда две пачки крупных купюр и бросил перед парнями на стол со словами:

– Зарплата. Сдельная. По высшему тарифу.

Пятак, дурные мысли которого в момент улетучились, схватил деньги и заворковал:

– Вот спасибо. Уважил…

Клещ тоже забыл о больной руке и потянулся к пачке.

– Ну вот и хорошо, ребятишки. – Дольщик начал колдовать над бутылкой водки. – Больше не ссоримся. И ударно трудимся. А дел у нас припасено на многие годы вперед…

Глава 5

Завхоз «пятнашки» Волынчук залез в свой письменный стол и вытащил пухлую амбарную книгу. Следом извлек толстую папку с завязками, плотно набитую бумагами.

– Вот, – как купец, показывающий товар лицом, самодовольно изрек он. – Заявки на машины. Табель. Все учтено. Это в аптеке могут быть неточности, а у нас не забалуешь.

Ему еще не было и сорока, но худое лицо густо покрывали морщины, особо резко пройдясь по лбу. Был он высок, ростом почти с начальника лаборатории, но худ, жилист, коричневый костюм на нем сидел как-то не слишком ладно – ему бы больше подошли бушлат или телогрейка. Уверенный, знающий свое дело специалист. И не было в его глазах того неистребимого огонька жульничества, который испокон веков горит у интендантов и хозяйственников. Порядок на вверенном ему участке он поддерживал идеальный, как боцман на корабле, – все выкрашено, на своих местах. Гонял подчиненных без устали, доставалось от него даже руководству. В общем, человек на своем месте.

Пролистнув бумаги, я спросил:

– А чего такую хилую машину начальству дал?

– Да знай я, как дело обернется, я бы с танкистами в соседней части договорился и его бы на танке везли! Эх, Вадим Савельевич, как же он так. – Волынчук горестно вздохнул.

Насколько я знал, еще до войны Волынчук был у невинно убиенного Кушнира в геологических партиях. Шоферил, потом и завхозом работал, и мастером. Война их раскидала, но после Победы нашли друг друга. Можно сказать, товарищи. И вот…

– Да и водитель Максимка – шалопай, но ответственный, когда надо. Машину в прекрасном состоянии держал, – продолжил сокрушаться завхоз.

– Жизнь – штука суровая. А смерть – так вообще беспощадная.

– Верно. Сколько раз так было. Люди, люди, люди. Хорошие люди. Друзья, родственники. Они уходят. Или осколок, или вражья пуля, или болезнь настигнет. А ты живешь и только список потерь ведешь. Что-то в этом есть неправильное.

Мне его настрой совершенно не нравился. Разнылся, когда так нужен. И я резко кинул:

– Что, завидно? Тоже на тот свет собрался?

– Да не про то я, товарищ майор. Не про то.

– Понятно. Душа болит… Лучше бы она у тебя болела в связи с тем, что под носом у тебя творится. Ты знаешь, это ведь не дорожное происшествие было.

– А что? – недоумевающе посмотрел на меня Волынчук.

– Вашу эмку вынесла с шоссе другая машина. А пассажиров добили чем-то тяжелым.

– Вот, значит, как, – протянул ошарашенно завхоз и еще сильнее понурил плечи, согнувшись под тяжестью страшного известия.

– Где твои глаза и уши были, Евгений Гаврилович? Просмотрел врага!

Я имел все основания спрашивать с него. Потому что помимо того, что он был завхозом, он также являлся и осведомителем нашей организации. Был на связи у куратора объекта Валеева. Но после заведения агентурного дела «Плотина» я его взял себе на параллельную связь – имею право как представитель вышестоящего органа.

Кто бы что ни говорил, а основное противостояние двух мировых систем – капиталистической и социалистической, – сейчас происходит вокруг атома. Атом – это вопрос выживания. Ныне у США около тысячи боеголовок против наших полусотни, да еще оголтелые маккартисты неустанно подзуживают военных и президента ударить всеми запасами по России, пока ей ответить нечем. Каждый год американцы разрабатывают планы ядерной атаки на нас, и руки у них чешутся. И они вполне могут разровнять наши города под фонящие радиоактивные пустыни.

В чем спасение? У нас должно быть бомб и средств доставки не меньше. Взаимное гарантированное уничтожение – ключ к миру.

И тут один из основных камней преткновения – сырье. Уран. Залежи. Высокотехнологичная переработка урана двести тридцать восьмого в двести тридцать пятый. Больше урана – больше боеголовок. Прочнее мир во всем мире.

Работали у нас горно-химические и обогатительные комбинаты в Средней Азии и некоторых других регионах. В ГДР добывали сырье предприятия совместного российско-германского акционерного общества «Висмут».

Уран стал первоочередной задачей при геологоразведках. Готовились в вузах специалисты, создавалась необходимая аппаратура. Работали сотни экспедиций. Если в 1945 году мы добыли лишь пятнадцать тонн урана, то в прошлом, 1951-м, – уже более двух тысяч. И все равно ядерного сырья нам катастрофически не хватало. На перспективные геологоразведочные миссии возлагались самые серьезные надежды. Неудивительно, что геологи находились в центре внимания разведок.

Мяч в разведывательных играх на ядерном поле постоянно был то на одной стороне, то на другой. И пока что по очкам мы хорошо так обыгрывали Запад. Были наши люди в самой сердцевине их ядерного проекта. Полученная информация помогла избежать тупиковых путей, на которые тратились время и средства.

У врага успехи были поскромнее. Только недавно им удалось расшифровать местоположение закрытого города Вийск-13 – нашего ядерного оплота. Но большинство объектов они не знали. Хотя и достижения у них имелись. Вон, внедрили свою агентуру во вторую лабораторию, чуть не рванули экспериментальную установку. Два года назад накрыли эту сеть при моем самом активном участии.

На этот раз объектом оперативного проникновения стала «пятнашка» – это наш, можно сказать, аналитический центр по урановым геологическим изысканиям.

Некоторое время назад внешняя разведка обратила внимание на то, что к противнику потекла информация по нашей урановой геологоразведке. Притом информация фрагментарная и несистемная, что исключало причастность к утечке специалистов высокого звена. Но информация текла. И текла она, как мы прикинули, именно из «пятнашки».

Тогда и было заведено дело «Плотина». Задействованы все агентурные возможности – а их в Проекте было до черта, чуть ли не каждый был готов сотрудничать с органами и в любой форме. Волынчук считался вдумчивым и полезным информатором, уже зарекомендовавшим себя по конкретным делам.

В общем, мы просеивали персонал «пятнашки», брали под колпак наиболее подозрительных личностей. Помощь от завхоза в этом была немалая – он знал об объекте и людях все и обладал хорошим и наметанным глазом. Но только вот воз и ныне там.

Между тем, как утверждали разведчики, ручеек той самой информации по урану потихоньку иссякал. И мы поуспокоились, решили, что, может быть, и нет агента на «пятнашке», а сведения получены каким-то другим путем. Тоже, конечно, хорошего мало, но уже не так остро все.

И вдруг пожалуйста. Нам нанесен удар. Притом с размаху. Сокрушительный. Не считаясь ни с чем.

Похоже, где-то за рубежом посчитали, что овчинка стоит выделки, или им необходима была срочно эта информация. Поэтому и пустились во все тяжкие, организовав нападение с целью завладения документом. Плюсов полно – добывается стратегическая информация в скомпонованном виде. Убирается одна из серьезных фигур Проекта – а Кушнир был такой фигурой. Для этого не жалко подставить под удар свой источник в лаборатории. А то и вовсе рассчитывали после акции вывести агента из игры.

– Ну, не с меня одного спросят. – Оправившись от смятения, Волынчук расправил плечи, насупился и бросил на меня колкий взгляд.

– Точно, – кивнул я. – И мы прошляпили, и ты. И что?

– Да ничего. Виноват… Что же теперь будет, Иван Пантелеевич?

– Все то же, что и было. Будем работать, Гаврилыч. Ты ж опытный, хитрый и умный, как змей. Встряхнись! Узнавай, вспоминай. Кто интересовался этой поездкой? Кто интересовался докладом? Кто знал, что Кушнир поедет с бумагами? Кто выглядел напряженно? И машина, что вашу эмку снесла, – она зеленая, видимо, массивная. И должна была крутиться поблизости. Тоже поспрашивай, поищи. Ну не мне тебя, нашего старого и заслуженного негласного сотрудника, учить.

Волынчук пожал плечами, но я видел, что как-то неуверенно. Похоже, хотел что-то сказать, но сомневался.

– Ну, говори! – подстегнул я его.

– Пока не знаю. Есть наметки. Прикинуть требуется. Через пару дней списочек подозреваемых дам. Кое-что проверить нужно. Пока у меня так, одни эмоции.

– Кстати, про эти самые эмоции. Скажи-ка, чего это ваш Бельш на меня волком глядит?

– Так он из этих… Из обиженных советской властью, – хмыкнул завхоз. – Отсидел еще до войны. Притом за дело. Но всерьез считает себя невинно пострадавшим. Прямо сказать об этом боится. Крутит хвостом. Заискивает. А втихаря волком глядит.

– Ты к нему повнимательнее присмотрись.

– Уже присматриваюсь. Тем более он сейчас исполнять обязанности заместителя будет. Карьера, елы-палы, у антисоветчика!

– Если что-то прояснится, срочно мне – минуя куратора, – велел я. – Понял?

– Да чего не понять…

Глава 6

Лебедка с зубовным скрежетом заработала. Грузовая аварийная машина напряглась, ее упоры стали вдавливаться в почву.

Сперва казалось, что ничего не выйдет. Но аварийка устояла. Трос не лопнул. Двигатель не заглох. И мерно, неторопливо из воды поползла металлическая масса.

Наша находка сейчас напоминала реликтового громадного ящера, поднимавшегося из глубины и сбрасывающего со спины воду.

Мотор аварийки все же заглох, что-то в лебедке щелкнуло и сорвалось. Туша скатилась обратно и опять булькнула.

– Ну что вы за долбаные бракоделы! – заорал что есть силы Дядя Степа. – Давай, тащи снова, раздолбай!

Аварийщик умудрился заново завести мотор. Задвигал рычагами. Опять натужно заскрипело, загремело.

И вот уже то, что мы искали, на берегу. Зеленый, как и ожидали, помятый предмет преступления на колесах.

– Это что за зверь? – спросил я.

– Представительский «Опель», – пояснил Дядя Степа, ласково похлопывая машину по металлическому корпусу. – Угнан неделю назад прям на Кузнецком мосту. Возил руководство Союза художников. Мы его уже примеряли к нашему делу.

– Судя по помятостям – это то, что искали, – приценился я. – Вражий инструмент.

– Да к гадалке не ходи. Он самый, – согласился Дядя Степа.

– Редкая модель. Любят диверсанты с ветерком прокатиться.

– Да сколько этих иномарок уже угоняли, – отмахнулся Дядя Степа. – И пороскошнее были.

До сих пор немецких машин вокруг пруд пруди. По окончании войны в Союз из Германии было перегнано более ста тысяч трофейных «мерседесов», БМВ, «Майбахов», «Хорьхов» и вот таких «Опелей». И большинство из них до сих пор на ходу.

Находкой занялся эксперт-криминалист. Но на него надежды было мало – черта с два обнаружишь значимые следы в машине, четыре дня пролежавшей на дне залитого водой оврага.

В первые дни после происшествия была организована активная проверка ремонтных мастерских, проводились опросы гаишников, водителей, следовавших по трассе. Результата никакого. Что за машина врезалась в эмку – тоже непонятно. Только что зеленого цвета – это по следам видно было.

Помогли делу вездесущие пацаны, которых вечно тянет туда, где запрещено. Например, в Апанасьевский каньон – это такое место добычи необходимого для московского строительства камня. Правда, он был выработан, залит водой и заброшен еще в тридцатые годы. И теперь место считалось дурное. Там одно время собирался всякий антиобщественный элемент. А после войны остались сюрпризы вроде неразорвавшихся снарядов и бомб.

Детям туда ходить запрещали под страхом страшных кар. Именно поэтому дети и ходили туда с огромным удовольствием – летом купались, ныряли. В другое время года просто шастали в надежде поживиться чем-нибудь вроде снаряда или гранаты, а потом рассказывали пацанам о своей невероятной смелости и о том, какие опасности и чудеса их там подстерегали на каждом шагу.

На этот раз их действительно поджидал просто огромных размеров сюрприз. Даже сюрпризище, о котором долго будут судачить в окрестностях. Бросая булыжники в воду – кто дальше зашвырнет, – пацаны рассмотрели в водной мути какую-то массу. Купаться в апреле было явно рановато, но героически вызвался один смельчак, особо отважный и умелый, которому страшно хотелось прослыть героем. Нырнул. Обнаружил машину. И даже не подхватил простуду.

– Концы по этому угону есть? – спросил я.

– Да никаких. Чисто так увели. Никто и не заметил. Ну что, Костя? – Дядя Степа обернулся к эксперту из научно-технического отдела Управления московской милиции, колдующему у машины. Он был мне уже знаком по осмотру злосчастной эмки.

– Повреждения на первый взгляд соответствуют механизму ДТП на шоссе. Да и краска похожая, – сообщил эксперт.

– То есть машину мы нашли, – удовлетворенно кивнул Дядя Степа.

– Теперь дело за малым – найти водителя, – продолжил я, и капитан тут же погрустнел.

Понятное дело, после пребывания в воде не нашлось ни отпечатков пальцев, ни следов. Ни поисково-значимых предметов. Ничего. Машина была просто инструментом – его использовали и выбросили.

– Получается, работает боевая разведывательно-диверсионная группа зарубежной разведки, – постановил Дядя Степа. – Тебе и флаг в руки, товарищ майор госбезопасности.

– Или враг своими руками все делает. Или использует уже сложившиеся воровские шайки. Так что за древко флага и тебе подержаться придется.

– А, все это фантазии, – отмахнулся Дядя Степа.

– Ладно, чего спорить. Лучше скажи, сыскарь, как будем искать тех, кто машину утопил?

– Машину они бросили. Должны были как-то добираться до цивилизованных мест. Или у них лежбище рядом.

– Отлично. Вот и работайте. Ты не подведешь, я это точно знаю, – похлопал я товарища по плечу.

– Ага. Благодарю за доверие, – кисло произнес Дядя Степа. – Хорошо тебе. Белые перчатки не испачкаешь. Каблуки не стопчешь. Легкость бытия восхитительная.

– Уж на что учились…

Ладно, балагурить с Дядей Степой можно до бесконечности – он тут великий мастер. Но пора бы и определяться, куда двигаться в расследовании. Честно говоря, я вообще пока слабо представлял, с какого конца взяться за раскрутку.

Но концы появятся. Они всегда появляются.

И сейчас появились.

Но сперва было партийное собрание…

Глава 7

Дохлое дело оправдываться перед товарищами по партии, когда они собрались на заседание парткома и преисполнены партийной суровости, непримиримости и верности идеалам. Даже лица становятся другие – будто высеченные из гранита и совершенно чужие. И как бы уже и не откушивали мы вместе по стаканчику вина, и не обсуждали достоинства разных красавиц и особенности взаимодействия с ними.

И стоишь напротив этой аллеи твердокаменных сфинксов, устроившихся рядком за столом президиума, и думаешь лишь о том, как дать нужный ответ на их загадки, иначе раздавят и не поморщатся.

– Итак, все же поясните нам, почему вы бросили семью? – сурово нахмурился наш парторг.

За это его и ценят – очень уж сурово умеет хмуриться. В изгибе его бровей вся история ВКП(б) и все пункты устава партии.

Слава богу, по службе мы с ним не сталкивались. Только по партсобраниям. Не думаю, что этот человек способен на толковую чекистскую работу. Его другое интересует.

– Это семья меня бросила, – ответил я на автомате, забыв вовремя прикусить язык.

– Вы не ерничайте перед соратниками по партии, товарищ Шипов. По существу вопроса отвечайте.

Ну я и начал плести словесные кружева. Мол, делал все, чтобы сохранить ячейку социалистического общества – семью. Однако жена полюбила другого и уехала с ним в Ленинград. Прихватив дочку. А сфинксы в ответ только сурово кивали и задавали совсем уж тупые вопросы типа – куда я смотрел, почему не предусмотрел и вообще зачем такую жену выбрал, когда мог найти верного товарища по партии.

Господи, когда брали немецкий самолет с бандой диверсантов в украинских лесах, мне как-то спокойнее было. Ну стреляют в меня, ну взрывается все вокруг. Ну пули свинцовые свистят. Это мелочи. Словесные пули порой жалят куда острее. И уворачиваться от них тяжелее.

Как же хотелось сказать: если женщина поперла в дурь, дала волю романтическим чувствам, а потом и меркантильному расчету, то нет на свете силы, которая ее способна образумить. Потому что у нее ЛЮБОВЬ. И в придачу пятикомнатная профессорская квартира в Ленинграде. И муж всегда под боком, а не беззаботно прожигает жизнь в засадах и командировках. Такой домашний уютный пудель у нее теперь вместо облезлого клыкастого волкодава.

Раскол у нас с Анютой наметился давно. Были от нее и претензии. И истерики. И ощущал я, что она часто врет, недоговаривает и вообще себе на уме. Но, понятное дело, погружаться в это у меня возможностей не было. Как ни крути, моей семьей, забиравшей все силы и время, стал Проект.

Однажды оставила она мне милую записочку – мол, не жди. Мы разные люди. Я нашла свою любовь. На развод подам.

Ну и подала. Теперь ее новый избранник – известный профессор-биохимик из Ленинграда. Как-то нашли они друг друга. И уже муж и жена. Ну и счастья им и согласия. Вот только партком почему-то не желал счастья ни мне, ни ей. Он желал проработки и принципиальности.

Самое интересное, во мне не было ни грамма переживаний типа жена бросила, теперь один-одинешенек, ребенок в другом городе растет. Наоборот, стало куда легче. Ощущал освобождение. Теперь есть только я. Только работа. И еще часы одиночества, когда время замедляется и ты открыт постижению широты пространств, звезд, Вселенной. Ну да, люблю смотреть на небо и ощущать несоответствие наших кратковременной суеты и Вечности. Такой я нетипичный чекист.

Вообще волк я одиночка. И моя жизнь – охота. Только вот Настюшки не хватает – ее смеха, наивности, ее радостных или печальных глаз. Но Анна вроде не настроена восстанавливать против меня ребенка, хотя и ощущает себя обиженной. Ее послушать, так это я ее бросил – хорошо, нашелся добрый человек и поддержал в трудную минуту. Обогрел. Приютил. Кольцо золотое подарил, обручальное.

Между тем проработка шла по замкнутому кругу. С таким напором лучше бы показания у шпионов и бандитов выбивали. «И почему вы не остановили жену, не воспитали?»

– Коммунист, который не может разобраться с женой, как будет разбираться с государственными делами, – поддакнул один из идейных сфинксов.

Тут уж не выдержал мой начальник, сейчас тоже игравший роль сфинкса в президиуме:

– Шипов хорошо разбирается с государственными делами. А что на семейном фронте провал – так партия ему на вид поставит.

Спасибо, жениться заново хоть не обязали. И хорошо еще квартиру оставили, хотя слишком шикарно – я как бы один ныне.

Вообще, глядя на эту театральную постановку, я вдруг подумал: до добра все это не доведет. С каждым годом партсобрания из встреч борцов и единомышленников становятся эдакими площадками формализма и фарисейства. И эти проработки вечные. Сами выдумали себе эталон верного ленинца, который не пьет, не курит, не гуляет, без вредных привычек, говорит лозунгами. И которого в природе не существует и существовать не может. Лезут в личную жизнь, поучают со всем накалом идиотизма. Конечно, с аморалкой надо бороться, потому что иначе она затопит все, как уже бывало в первые годы советской власти. Но надо и меру знать. И так во всем. Когда разрыв между взятыми с потолка абстрактными эталонами и жизнью станет слишком широким, нас ждут большие потрясения. Но ведь не объяснишь никому – тут же станешь неблагонадежным, лишишься партбилета, а затем и работы.