Релдан. Путь немешиона (Трехтомник)

Коридор, вырубленный в скале руками древних и всеми забытых мастеров закончился тупиком и шествие остановилось. Мамед достал из-за пояса мерцающий волнистый ритуальный нож, атам,[16] и бережно подняв его над головой, начал вырезать один из самых темных Кровавых Узоров – Урбрас.[17] Когда Мамед начал его рисовать, атам засветился тусклым багрянцем. В ответ на поверхности камня перед ним проступила отвратительного вида руна. Из ее угрожающих граней, похожих на лезвия тупых ножей, в пыль пещеры засочилась красная жидкость. По спине Великого Мамеда пробежала легкая дрожь, но решительно встряхнулся. Стиснув зубы, он занес атам над своей рукой и щедро полоснул им вдоль предплечья. Кровь обильно потекла по руке и Мамед, бормоча под нос слова силы, не спеша размазал ее по руне на стене. В момент прикосновения, он почувствовал, как по его телу пробежал голодный, космически тяжелый взгляд, пригвоздивший его душу к телу, а само тело к земле. Но незримое присутствие быстро отпустило, а затем и руна на камне бесследно исчезла. Чернокнижник вытащил из кармана плаща небольшие водяные часы и, протянув ближайшему прислужнику, приказал следовать за ним и шагнул прямо в стену. Каменная стена растворилась красной пылью, явив Мамеду древнее святилище божества. Это было просторное помещение уходящее потолком в бесконечность и существующее не здесь. В центре его стояло возвышение с алтарем – именно оно притягивало взгляд. Великий Мамед улыбнулся. Только достойнейший из посвященных магов способен привлечь внимание Кровавого бога – дело только за жертвой!

Прислужники и девушка в кандалах вошли вслед за своим господином. Девушка была предварительно одурманена и обкурена листьями дурманящего отвара из зохака.[18] Тем не менее, на ее лице, порой, проскальзывало беспокойство. Когда подручные чернокнижника ввели ее в зал, оно стало более явным и, наконец, вылилось в вопрос:

– О, мудрейший Мамед, дозволено ли мне будет спросить? – стеснительно улыбнулась девушка, не замечая кандалов.

– Да, дитя мое?! – спросил Мамед, промокая кровоточащую руку платком.

– Когда я смогу увидеть моего мужа? – робко спросила девушка.

– Уже скоро, дитя, – коротко ответил Великий Мамед.

– А он… красивый? – не унималась девушка.

– Он безупречен, дитя, – недовольно нахмурился Мамед и кивнул подручным на алтарь. Сам алтарь был неопределенной формы – у него не было граней. Волнообразная структура камня жила своей извращенной жизнью и просто стряхивала с себя взгляды невежд. Впрочем, если вглядеться более пристально, можно было увидеть некоторые символы из "Хроники Крови". Но если бы кто-то попытался уловить главный смысл этих символов, скорее всего, сошел с ума от таких попыток. Поэтому Великий Мамед даже не пытался. Он чувствовал, что безопасной была только эта единственная руна. Это был простой круг, по окружности которого шли засечки. Благодаря им руна напоминала бесконечную змею без головы и хвоста и олицетворяла собой Урбрас – Бесконечность Сотворенную. Руна слабо светилась в темноте, но когда подручные подвели к нему «жену» для их бога, она, словно предвкушая сытную трапезу, засияла ярче.

– Сколько до рассвета? – спросил Мамед.

– Две чашки, господин, – ответил ему прислужник с водяными часами.

– Хорошо. Самое время начинать, – выдохнул чернокнижник.

Зайдя за спину жертве, Мамед в лживой пародии на отцовство обнял ее рукой, держащей атам и поцеловав девушку в темя. На мгновение застыв, словно, смакуя момент, он пришел в движение и медленно вскрыл ей горло. Сделав это, он толкнул тело на алтарь и быстро отошел. В миг, когда умирающая рефлекторно оперлась на алтарь и окропила его своей кровью, она на мгновение пришла в себя, но тут же умерла несколькими смертями сразу. Каждая кость ее тела была раскрошена невидимой силой, каждый сосуд в ее теле лопнул, принимая в себя высшую сущность. Это длилось несколько мгновений, но всем присутствующим оно показалось вечностью. Наконец, измученное тело девушки разорвалось и разлетелось клочками во всех направлениях. Брызги мозгового вещества и крови щедро окропили и самих жертвователей. Ничего не понимающие, прислужники ошалело оглядывали друг друга. Их взгляды словно говорили: разве так должно было все закончиться? Однако со смертью жертвы ничего не закончилось, а только начиналось. Сила, что приняла жертву, вцепилась в свою игрушку и, остановив большую часть разлетевшихся в воздухе останков, начала стягивать их в кошмарное подобие нового тела. Зачарованный происходящим, Мамед смотрел на это со смесью цинизма, ужаса и благоговения. Один из прислужников не сдержался, упал на колени и начал шумно извергать содержимое желудка. Разозлившись на его слабость, чернокнижник указал на него пальцем и сжал руку в кулак. В груди несчастного лопнули сердце, легкие и все остальные органы, а потоки артериальной крови хлынули вслед за рвотой. Несчастный тут же затих. Тем временем, трансформация жертвы завершилась. Перед приспешниками и их лидером стояло новое действующее лицо. По его влажной, блестящей от крови коже струилась кровавая дымка. Оно вскинуло глаза на Мамеда и, по-птичьи изогнув шею, обнажило рот, полный заостренных зубов. Но Великий Мамед не шелохнулся. Впрочем, заметив в его руке священный атам, гость перестал проявлять враждебность. Вперив в жертвователя взгляд злых алых провалов, оно стало перед ним на колено, наклонило голову и медленно закрыло глаза. Тело пришедшего из-за Кромки было нестабильным и излучало боль. Сплавленное воедино одним из самых неестественных способов, оно могло распасться в любой момент. Спохватившись, Мамед нанес на безволосую голову твари знак Урбраса. Атам с шипением и дымом раздвигал толстую кожу в месте порезов. Закончив выводить руну, Мамед нажал на один из самоцветов рукояти атама и, откинул секретное отделение, посыпал руну прахом жженых костей. Все, теперь ритуал завершен, а аватар нового бога прочно укоренился в этом мире. Его тело постепенно уменьшилось, глаза померкли, а зубов стало меньше – оно стало телом человека среднего роста. Его возраст было сложно определить, но глаза излучали власть и готовность действовать.

Он подняла голову и, посмотрев в глаза Великому Мамеду, утробно прорычал:

– Я Самон Великий, известный в десятках миров, как Душеед! Я ответил на твой зов, чтобы начать Жатву во имя моего господина! Твоя мольба не будет забыта!

Мамед поморщился – не таких речей он ждал от прибывшего. Маг вежливо улыбнулся, собираясь внести ясность, но пришелец заставил замолчать его одним взглядом. Самон втянул воздух ноздрями и сказал:

– Да начнется Жатва!

В этот миг, на другом конце континента, Релдан проснулся с бешено колотящимся сердцем и щемящим чувством неизбежной потери.

Встреча на охоте

Следуя вдоль опушки леса, Релдан пытался понять, что с ним произошло, вспомнить, как именно он провел последние часы в лесу. Как он ни старался сосредоточиться на своем странном сне ничего не выходило. И угораздило же его заснуть прямо в лесу! В рассеянную полудрему лесного сна ворвался рев скарга, а затем… крик, который узнал бы из тысячи. Поначалу его тело застыло от неожиданности, но разум и инстинкты охотника уже определили, откуда кричат. Обернувшись назад, он увидел голодного скарга, пытающегося сбросить отчаявшуюся Юли. В следующее мгновение Релдан уже бежал. Ноги сами понесли тело кочевника к зверю. На ходу вытаскивая охотничий лук, он сбросил сумку с мирудами и побежал еще быстрее, быстрее, быстрее… До визжащей девушки оставалось больше трех полей, когда скарг, все-таки скинул ослабевшую Юли. Тело кочевника налилось мощью урагана и Релдан, запоздало понимая, что не успевает остановиться, решил ускориться еще больше. На полной скорости он врезался в нависшего над Юли зверя, сшибая его с силой камня, брошенного из катапульты. От силы удара, скарг жалобно взрыкнул и отлетел на несколько шагов. Заскулив от боли и голода, матерый зверь остервенел окончательно. Забыв о своей первоначальной добыче, скарг бросился на обидчика. Однако Релдана уже не было на прежнем месте и зубы скарга щелкнули впустую.

Поначалу кочевник удивленно смотрел, как невероятно замедлился скарга, а затем сообразил, что его настигла очередная метаморфоза. А затем натянул лук.

Скарг рычал и чувствовал голод. Видел еду, которую можно сожрать, но что-то острое почти одновременно врезалось ему в глаз, ухо и под лопатку, а затем… пришла агония. Оказавшись на земле, зверь какое-то время сучил на боку лапами, а потом затих в выжженной степной траве.

Релдан метнулся к побелевшей девушке и уже собирался спросить, как она тут оказалась, но Юли вдруг закатила глаза. Пережитое лишило ее чувств.

Запаниковав, Релдан наклонился к ней и прислушался к дыханию. Слава Серамиде, пусть и слабо, но девушка дышала! С собой у него не было ни трав, ни серной настойки, поэтому, недолго думая, он бережно поднял ее на руки и понес в сторону кочевья. Сначала медленно, но затем все быстрее и быстрее. Его тело клокотало от скорости, от желания бежать еще быстрее. Релдан думал о той, что лежит у него на руках, но боялся бежать быстрее. Каждый раз, когда его тело и способности менялись, он относился к новым способностям с опаской. Некоторые из них для него были просты и понятны, как управление огнем или заживление ран. Но со сверхскоростью ему до этого не доводилось сталкиваться. Он не знал ее пределов, а потому он не знал, что случится с девушкой на его руках, если он ускорится до предела. Именно так и случилось в тот день, когда он схватил Велоша. Впрочем, тело и новоприобретенная сила его вполне слушалось. Это хорошо, но надо скорее принести ее домой и, не дай Серамида, споткнуться! Вдруг он почувствовал, что за ним наблюдают. Он инстинктивно скосил глаза к спасенной девушке и заметил, как ее глаза блестят из-под ресниц. Глаза девушки блестели из-под ресниц.

Релдан остановился и прислушался к ее дыханию. Оно было ровным. Улыбнувшись, Релдан, обхватил Юли покрепче, придерживая голову и шею, а затем повернул к лесу и снова набрал скорость. Домой он ее обязательно доставит, но сначала нужно поговорить. Объясниться. С момента смерти Велоша, он хотел сделать это сотни раз, но не мог подобрать нужных слов. А теперь… Кто знает, может, она его выслушает? Путь к лесу занял меньше времени. Уложив Юли на мягкую листву, Релдан осмотрел ее. Взгляд невольно задерживался на легком парео, соскользнувшем с плеча, простой женской рубашке, под которой без труда угадывалась красивая грудь, небольшой прорехе, изящных, но мускулистых ногах в сапожках из кожи…

Релдан задумался – он еще ни разу не был с женщиной. Конечно со слов старших мужчин, особенно буйного гуляки Кардуса, он понимал, что и как нужно делать с женщиной, но сейчас он вдруг четко понял, что тут не все так просто. Да и не хотелось, чтобы все было так, как рассказывал Кардус. Надо взять себя в руки и выяснить, как Юли оказалась в степи. Девушка, тем временем, лежала с закрытыми глазами и размышляла о том же. Как объяснить, Релдану, что она забыла в степи?! Говорить о ссоре с матерью и теткой не хотелось. Сказать, что решила прогуляться? Одна? На скарге с пустыми хорджинами?.. Или сказать, что скакала в соседнее кочевье? Но тогда почему на чужом скарге? Как глупо! И что-то все это затягивается. Не может же она лежать здесь до конца времен! Да и есть хочется! Кстати, чем это так вкусно пахнет?!

Пока Юли лежала на листве, Релдан вспомнил, что обронил охотничью сумку с мирудами и метнулся за ней. НА этот раз это заняло всего пять ударов сердца – три туда и два обратно. Сейчас, Релдан уже крутил над костром куски разделанного мяса. Аромат стекающего в костер жира начал назойливо царапать стенки желудка Юли.

– Как вкусно пахнет – раздалось рядом. Релдан оглянулся и увидел ту, о которой вспоминал каждый раз, глядя в огонь.

– Подумал, ты будешь голодна, когда придешь в себя, – сказал Релдан, протягивая палочку с нанизанными кусочками жаркого.

– Как ты оказалась посреди степи с голодным скаргом? – спросил Релдан.

– Я… Я и правда проголодалась… Ты сам ее подстрелил? – улыбнулась девушка

– Какая же я дура?! Конечно, он сам ее подстрелил! Не сама же она бросилась на стрелу! – подумала Юли, продолжая улыбаться.

– Угощайся. Я рад, что могу разделить с тобой пищу – сказал Релдан

– Напыщенный идиот! Кто так выражается?! – думал он, глядя на нее.

Девушка сняла с палочки кусок дичи и впилась зубами.

– Как вкусно! – засмеялась Юли, облизывая пальцы.

– У меня есть еще одна. Все равно я собирался принести ее тебе – сказал Релдан и спохватился – Но я рад, что ты съешь ее сейчас.

Девушка сосредоточенно жевала. Релдан тоже сидел на земле у костра и молчал. Как ни вкусно мясо мируды, но его нельзя жевать бесконечно. Прожевав последний кусочек, Юли встала и пересела ближе к Релдану. Села рядом и вдумчиво сказала:

– Мне не хватает его, Релдан – моего отца.

Релдан спал с лица, но молчал. Ему нечего было сказать.

– Прости меня. Когда он тебя ударил… – начал он.

– Молчи! – перебила его Юли, заставив юношу сконфуженно замолчать.

– Мне его не хватает, – повторила она и вздохнула. – Но и тебя мне не хватает тоже! Я вижу, как мои подруги ходят на Танцы и их находят будущие мужья. Раньше и мне нравилось там, но теперь я страшусь времени, когда мне придется туда идти. Знаешь почему?

– Почему? – едва слышно спросил Релдан.

– Потому, что там я буду на виду. Буду видеть других мужчин и снова начну их сравнивать с тобой, – тихо ответила девушка. – Я не хочу сравнивать, не хочу бояться, что ты забудешь обо мне или мать найдет мне мужа – я хочу быть с тобой!

– Я думал о тебе, милая… Все время, после случившегося, я думал о тебе и раскаивался в том, что я вообще родился… такой! – сказал с горечью Релдан.

Юли внимательно посмотрела на Релдана и тихо сказала:

– Поцелуй меня.

– Но…

– Ты назвал меня милой! – сверкнула глазами Юли и выпалила: – Скорее поцелуй меня, пока я не передумала!

Девушка смотрела на него и Релдан начал чувствовать, что тонет в ее зеленых глазах. Он наклонился к ней и их губы слились в поцелуе. В этом поцелуе, наконец, растаяли вина и обида, сожаления и горечь. Рука Релдана скользнула на талию Юли и затем ниже. Легкое парео скользнуло на листву. Через мгновение там же оказалась их одежда и обувь. Впившись в нее губами, Релдан резко развернул ее и, сжав рукой горло, сипло сказал ей в ухо:

– Теперь ты – моя женщина, и я тебя никому не отдам!

Прижав к себе ее обнаженное тело, он едва расслышал ее первый женский стон. Мелкие волосы на их телах на мгновение встали дыбом, а между ними проскользнули миниатюрные молнии. Из-за нарождающейся ли магии ли в крови или из-за долгого ожидания, но Релдан чувствовал себя взрывающейся звездой, падающим с небес метеором. Наконец он с трудом сумел отпустить ее и улегся рядом на ворох их общей одежды. Юли смотрела отсутствующим взором и по-прежнему обнимала его. Так они и заснули: не отпуская друг друга, подобно древнему зверю о двух спинах.

Утро застало их спящими. Релдан проснулся от того, что ее тяжелые локоны щекотали его лицо на ветру. Он лежал, временами скашивая глаза на спавшую рядом с ним женщину, и в душе у него был целый мир.

Примирение

– Ты и правда, этого хочешь? – удивился Кайлод, глядя на Релдана.

– Это мое желание. И ее.

– А что скажет ее мать?

– Разве это важно?

– Хм… Важно. Но не так чтобы сильно. Но тебе придется отдариться. Коготь мифозоя и головы врагов в этом деле не подойдут. Нужно что-то равноценное жизни Велоша, понимаешь? Стадо коров, например… – рассуждал вождь.

– Я построю им дом. И пригоню залдумов, – сказал Релдан. – Это будет равноценным обменом?

– До-ом? – удивился Кайлод. – А зачем им дом?

– После… смерти Велоша его семья живет в худом шатре. Муж Кардулы мог поставить новый, но у Кардулы уже не будет мужа – возраст уже не тот. Еще одного переезда, если он случится – она не выдержит. Вот я и подумал, нас не принято строить дома, но он им нужен. Если наше кочевье вдруг снимется с места, о семьях без мужчин никто не станет особенно заботиться. А так, у них всегда будет кров и запасы еды в погребе. Кроме того, почтенной Кардуле будет приятно выделиться среди других семей.

– Хм, ведь и правда, Релдан, дома даже у меня нет. А ты сумеешь?.. Хотя, ладно. Если Кардула согласится, не вижу причин, быть против этого.

Кардула согласилась. Не сразу конечно: уговоров Юли оказалось недостаточно, но, когда свое веское слово сказала Нимаза, Кардула лишь вздохнула. И Релдан начал работать и вскоре под недоуменными взглядами соплеменников начал расти дом. Он получился славным – был самую малость кривоват, но зато у него был забор и, даже, самый настоящий погреб. Благодаря дару сверхскорости, который нещадно эксплуатировал Релдан, кочевникам порой казалось, что дом растет сам без чьей-либо помощи. Сначала появился фундамент, затем сами собой прилетели бревна и за всем этим беспределом вьюжил неуловимый глазу силуэт, ругавшийся, порой, очень знакомым голосом.

Релдан специально бегал к дальнему племени нойонов-земледельцев и расспрашивал местных умельцев о том, как строить себе дом. Те, конечно, сначала диву дались – не каждый день увидишь джучи, который бегает быстрее скарга и задает странные вопросы. Один из лесорубов по имени Шарак, проникся интересом незнакомого юноши к плотническому делу и показал что к чему. Труднее всего Релдану давался порог – переделывал целых три раза, но дверь все равно до конца не закрывалась. Ну и шулмус с ней! А еще Шарак от души посмеялся, когда узнал, что погреб Релдан вырыл уже после того, как возвел дом. Релдан же философски пожал плечами и почему-то сказал, что уединение стоит того, затем попросил научить стелить кровлю. Благодаря умению быстро передвигаться, работа, несмотря на ошибки, продвигалась быстро. Солнце успело сесть лишь пять раз, а дом для Кардулы уже был готов.

И вот настал день, когда Кардула, ее сестра и Юли переехали в новый дом. На гункане, по особому внушению вождя, мать Юли прилюдно и во всеуслышание объявила, что ее семья прощает Релдана за случайное убийство ее мужа и не держит на него зла. На вопрос Кайлода, готова ли вдова породниться с прощенным юношей, вдова скупо кивнула и пустила слезу.

Племя гуляло на свадьбе как положено – день, ночь, а затем еще один день. Принесенные гостями циновки и пара столов, сколоченных на скорую руку, ломились от дичи, хирани и сладостей. Халрог по случаю такой радости приговорил к жаркому почти всю оставшуюся половину своего стада. Убедившись, что гости довольны, Релдан и Юли довольно быстро испарились из суеты общего праздника и о дальнейшем их месте пребывания никто больше не задумывался – гостям было и без них хорошо. Лишь временами, захмелевшая от вина, Атипа грозно требовала молодых, чтобы богиня могла их благословить, но все время отвлекалась. И только захмелевший старейшина Иргол, улыбаясь, посетовал, глядя на массивную крышку погреба, что "дети как сквозь землю провалились". Но никто не стал заострять на этом внимания. Гордый сыном Халрог успел трижды напомнить гостям о победе над мифозоем, в котором сын сыграл решающую роль, но когда начал рассказывать в четвертый – уронил голову на грудь и громко захрапел. А Карода… бедная Карода была счастлива. Столько лет висевшее над ее сыном недоверие и страх, наконец, отпустил ее соплеменников. Как же радостно, что все, наконец, налаживается, подумала женщина, подкладывая под голову спящего Халрога сложенную шкуру скарга.

Помолвка

Солнце над Хеодаром стояло в зените, а ткач Хиром сидел в приемной суда с раннего утра. Он оставил работу в своей портной лавке на двух подмастерьев, но не мог отделаться от дурных предчувствий. Однако дело было важным – хозяин скобяной лавки по соседству, Мардип, доставил в прошлом немало хлопот Хирому, но последняя его каверза с лихвой перекрыла их все: мерзавец придумал скоропостижно скончаться, не оставив наследников! И все бы ничего, но он был должен Хирому более трех оболов и, теперь было не совсем понятно, кто вернет ткачу эти деньги. Было бы замечательно, если мудрый король проникся бедами добропорядочного ткача и позволил принять в качестве компенсации лавку покойного. О, тогда бы ткач развернулся на славу! Все же не зря он пришел сюда в третий день недели – день, когда сам король вершит справедливый суд. Жаль только, что очередь к нему столь велика.

– Добрый день, сосед! – окликнул Хирома неожиданно знакомый голос и к нему подошел… хозяин обувной лавки Мангул. – Что тебя привело сюда?

– Добрый день, Мангул – сухо ответил ткач. – За тем же что и ты, наверное.

– Мардип и тебе должен был? – удивился Мангул. – Хм… И что теперь?

Хиром задумался и честно ответил:

– Не знаю. Надеюсь, этот пройдоха одалживал денежки только у нас двоих. Как бы ни хотелось вернуть деньги, остается надеяться на мудрость короля. Или его милость, – вздохнул Хиром и посмотрел поверх голов очереди на широкие железные створки.

В Зале Справедливости обычно шумно, но сегодня судит сам король, поэтому даже мышам в норах понятно, что лучше вообще не раскрывать рта, пока тебя не спросят. На самом деле Варат судит не один – все судебные дела, как и обычно, разбирают архиликторы. Но за каждым из них сегодня стоит гвардеец-нунций, – доверенное лицо самого короля. Если проситель сочтет, что его дело рассудили неверно, он может обратиться к нунцию, а тот в свою очередь, решит, стоит ли беспокоить короля, который обычно пишет, беседует, трапезничает или заниматься другими королевскими делами. Сейчас Варат с плохо скрываемой скукой и раздражением постукивает по подлокотнику кресла своими знаменитыми когтями-печатками.

Каждый из этих перстней – знак волеизъявления короля – аналог королевской печати и всего их десять. Варат очень дорожит ими, но иногда, когда ленится звать министров воочию или писать указ, он дает одну из печаток и озадачивает своей волей. После того как воля монарха выполнена, перстень возвращается к королю. Напротив Варата сидел другой король и самодержца Аллерии он сейчас откровенно злил. Королевские печатки уже оставили неприятные следы на дорогом полированном дереве, но Варат напоминал себе, что ведет важную беседу с королем, пусть и не равным ему по значимости. Пронырливый Цандергород уважительно относится к его власти, но иногда хочется просто сдавить его тощую шею и давить, давить, давить… Тихо вздохнув и призвав остатки терпения, Варат продолжал слушать рассуждения соседа.

– Судя по всему, ты считаешь, что можно остановиться на достигнутом и почивать на троне, Варат, но доколе это будет возможно? Пока не придут более молодые, голодные и выпотрошат твое королевство, как какую-нибудь свинью? – спросил Цандергород.

– Молодые и голодные? Это такие, как твой Варнус? – холодно улыбнулся Варат, резко прекратив уродовать подлокотник.

– Почему бы и нет? Новое поколение должно превзойти нас, разве же это плохо? Если наши государства заключат союз и станут единой державой, наши народы только выиграют от этого, – улыбнулся Цандергород.

– Народ Локариндии – возможно, а что получат от этого союза граждане Аллерии? – прищурился Варат.

– Сильного короля, прекрасную королеву и уверенность в будущем? – предположил король Локара.

– Я слышу какое-то жужжание, Цандергород – не выдержал Варат. – А если я ошибаюсь, то скажи мне, что именно может положить в общую мошну Локариндия?

– Не недооценивай Локар, собрат! – нахмурился король Цандергород.

– И в мыслях не было, но так что же? – надавил Варат.

– Локариндия даст Аллерии каменный уголь из Вестрана на востоке, мягкую шерсть овец из Хорлана на западе, посуду и оружейную сталь из провинции Пранд на юге. Наконец зерно с плодородных полей Залака на севере. А еще множество воинов и мирных подданных, которые с гордостью вольются в новую, еще большую державу!

Варат склонил голову набок и, приторно подняв брови, улыбнулся собрату.

– Друг мой, твои речи полны оптимизма, но, к сожалению, Аллерия, пока, не готова к такому союзу.

– Но почему же, Варат? – удивился Цандергород.

– Почему? В таких решениях должна быть выгода для обоих народов, а пока я вижу лишь выгоду Локараиндии. Вот, посуди сам, уголь, шерсть и ткани, оружие и сталь… Ничего такого, что нельзя было купить на рынке Хеодара. А подданные… – скривился Варат и посмотрел на море просителей в отдалении от трона. – Даже с теми, что у меня уже есть, не всегда знаю, как толком управится!! Вот посмотри на меня – каждый третий день я провожу здесь, чтобы они видели, что их любимый король принимает участие в их жизни. А если этих бездельников станет еще больше, мне придется сидеть на этом удобном резном стуле каждый второй день! – ужаснулся Варат и посмотрел на Цандергорода. – Пощади, я уже и так не молод.

Цандергород заразительно расхохотался и раздражение Варата немного отступило. Как ни относись к локарскому прохиндею, но он лучше его придворных знает, как непросто быть королем и отвечать за благополучие своего народа.