скачать книгу бесплатно
Открылся люк, и танкист крикнул во весь голос, обращаясь к Гулянину:
– Уводи своих к Дону, там мы всё зачистили. Но прёт на нас силища большая. Бои здесь будут жаркие. Уводи быстро, – и, захлопнул люк.
Танк рванулся вперёд, и только тут Гулянин вспомнил самый первый рейд по тылам врага, в котором он действовал с разведывательно-диверсионным отрядом десантников. Тогда вот также, в критический момент боя за важный узел обороны, который был приказано захватить и удерживать до подхода наших передовых частей, подоспели тридцатьчетвёрки, когда немцы бросили на высоту пехоту и танки.
«Неужели тот же танкист? Точно… Номер танка…», – он не мог не запомнить номер танка, не мог не запомнить тот же весёлый и задорный голос командира-танкисты.
А Теремрин, который был тем танкистом, руководил боем своего батальона, конечно же, не узнал в военном медике, стоявшем у дерева того, кого он уже однажды спас во время контрнаступления под Москвой. До того ли? Он, получив задачу уничтожить прорвавшиеся к переправе танки, внезапной атакой разгромил вражеское подразделение и двинулся вперёд, на линию господствующих высот. За ним, едва поспевая, выдвигался стрелковый полк гвардейской стрелковой дивизии, в медсанбате которой служил Гулянин.
Постепенно восстанавливалось положение на этом участке фронта. Недавние десантники, ставшие гвардейцами, дрались дерзко, отважно, умело.
Гулянин спустился в балку, зашёл в операционную палатку. Людмила стояла, устало прислонившись к шесту опоры.
Увидев Гулянина, она улыбнулась и на его вопрос:
– Будет жить?
Ответила тихо, но твёрдо:
– Будет!
И услышала непонятное для себя:
– И мы будем жить! Будем!.. А вот если бы не танки… – он махнул рукой, мол теперь всё позади и сказал: – Ну так собираемся. Срочно в излучину Дона, там уже на острове наши работают вовсю.
И по пути к машинам сообщил:
– Помнишь, рассказывал тебе, как нас танкисты спасли в декабре под Москвой? (Эпизод описан в романе «Сталин в битве под Москвой»). Так вот, показалось мне, что тот же самый командир вёл их. По голосу узнал, мы тогда несколькими фразами перекинулись. Он раненых тогда своих просил забрать. И теперь вот вперёд умчался, – бойко говорил Гулякин, почувствовавший необыкновенное облегчение после ожидания налёта врага, после страшного морального и нравственного напряжения.
А Людмила только и повторила:
– Танкисты…
И Гулянину показалось, что она тихонько всхлипнула, и по щеке пробежали слёзы.
Упало настроение и у него. Вспомнил, как переживала Людмила в том самом декабре, когда последняя надежда на то, что, быть может, её любимый Николай Теремрин жив, рухнула. Именно он, Гулянин, пытался вселить эту надежду, убеждая в том, что письмо от командира бригады документ не официальный, что погибшим её жениха никто не видел, а видели лишь как вдалеке на нейтральной полосе сгорел танк. Впрочем, её и не могли прислать официальное извещение. Он же посоветовал написать письмо матери Теремрина, поскольку адрес она знала – очень простой сельский адрес, тем более село уже было освобождено. Но ответ пришёл не от матери. Она уехала перед самой оккупацией к родственникам, но перед отъездом, как сообщили сельчане, получила извещение о геройской гибели сына.
Сколько ошибочных вестей, вестей, порой, страшных, леденящих душу, приносила война! К перенапряжению физических сил, к горю реальному, к буйству смерти на полях сражений, прибавлялись перенапряжения моральные, прибавлялись вести чёрные, вести страшные. И всё это мог выдержать только один народ в целом свете – русский народ, объединивший в себе все народы необъятной Советской Державы. Всё это могли выдержать русские воины, сражавшиеся с озверелыми нелюдями, всё это могли выдержать только русские женщины, которым выпало и воевать, порой наравне с мужчинами, и ждать своих любимых, своих мужей, сыновей, отцов, братьев с фронта, пугаясь каждого стука в дверь почтальона, приносившего не только радость фронтовых треугольников с добрыми весточками, но и раздирающее душу горе похоронок.
Только русский народ мог выдержать удар объединённой Европы, именно объединённой Европы, ибо все страны, уничижительно пресмыкаясь перед германским рейхом, ковали для него во имя несбыточных надежд на победу над Россией, и смертоносное оружие, и снаряжение, и предоставляли продовольствие, а зачастую посылали в банду Гитлера и своих омерзительных нелюдей, встававших к строй сатанинского сборища, именуемого вермахтом, люфтваффе и прочими омерзительными кличками. Вся эта свора нелюдей готова была служить рейху в надежде поучаствовать затем в дележе несметных ресурсов России. И лишь горстка людей оставалась на западе в это роковое время. Во Франции, к примеру, она ограничивалась Шарлем де Голлем, да летчиками «Нормандии», сражавшимися на советско-германском фронте. А остальные? Ну разве партизаны, которые честно воевали, а не изображали войну. Ну, а во враждебной веками Англии и в заокеанском монстре к людям можно было отнести разве тех, кто в необыкновенным мужеством участвовал в героических конвоях, но, увы, не тех, кто эти конвои сопровождал, ибо летом сорок второго англо-американские хвастливые моряки бросили конвой PQ-17 и бежали при одном извести о выходе им наперерез германского линкора «Тирпиц». А вот командир советской подлодки Николай Александрович Лунин, в то время капитан 2 ранга, а впоследствии контр-адмирал, вышел один на один против линкора с огромным охранением, и нанёс удар двумя торпедами, после которого «Тирпиц» ушёл на ремонт и так более в боевых действиях не участвовал.
Каждый день жестокой войны сил Света и сатанинских сил тьмы отмечен героическими подвигами советских воинов, каждый день может быть вписан в равной степени в боевую летопись России.
И в тот знойный летний день сорок второго подвиги вершились ежечасно и ежеминутно.
Танковый батальон Теремрина выполнил задачу, выбив немцев с гряды господствующих высот, с которых далеко просматривалась равнинная степная местность. Было видно, как враг подтягивает всё новые и новые силы. Но уже занимали свои участки обороны в полосе обороны гвардейской дивизии её стрелковые полки, которые ещё недавно именовались воздушно-десантными бригадами. Они пришли на этот рубеж, чтобы стоять насмерть.
Теремрин наблюдал, как с необыкновенной отвагой наносят бомбовые удары по врагу наши пикирующие бомбардировщики, действующие практически без прикрытия истребителей.
Вот оторвался от группы «пешек» один самолёт, видимо получивший повреждение, и потянул из последних сил к своим. И тут же набросились на него мессеры, стремясь добить. На фоне ясного неба, в слепящих лучах солнца было видно, как стрелок радист «пешки» срезал одного фашиста и тот пошёл к земле, волоча за собой след чёрного дыма. Но вспыхнул и наш бомбардировщик. И только одна точка отделилась от него. Видимо лётчик и штурман погибли при атаке истребителя.
– Товарищ майор, – услышал Теремрин позади себя голос старшего лейтенант Ярого. – К нам ветерок сносит. Разрешите сгонять за ним. А то фрицы подобрать успеют.
– Давай! – коротко отозвался Теремрин.
Парашютиста действительно сносило ветром в сторону высот. Ярый, посадив на броню десант, развернул свой танковый взвод, и он понёсся на предельно возможной скорости к месту предполагаемого приземления парашютиста. И вовремя, потому что туда же помчались неведомо откуда взявшиеся немецкие мотоциклисты. Правда, заметив наши тридцатьчетвёрки, они укротили свой пыл, и через несколько минут парашютист – а им. действительно оказался стрелок радист «пешки», стоял перед Теремриным.
– Молодец! – воскликнул Теремрин, пожимая руку. – Видел, как фрица срезал. Вижу, в порядке. Не зацепило.
– Меня то нет, а вот ребят моих… В кабину «мессер» попал. Сразу…
– Светлая им память, – сказал Теремрин. – А тебя-то как звать?
– Сержант Маломуж…
– Где полк то твой?
– Полка, можно сказать, уж нет… Последнее звено на задание отправили. Кто вернётся, не знаю. Прислали молодых лейтенантов, а машин нет. Так их стали сажать вместо стрелков-радистов, обкатывать что ли. Я на это задание едва напросился, ведь надо ж опыт иметь, чтоб бить этих гадов…
– Нет, говоришь, полка. А воевать хочешь?
– Для того и на фронт пошёл!
– Ну вот что, у командира второй роты стрелок радист ранен, а в санбат не хочет. Заменить некем. Вот ты и заменишь.
– Да я с радостью! Если уж по мессерам в воздухе не мазал, на земле тем паче не промахнусь…
– Ну так и решили… а о небе не жалей. На земле теперь, чую, дел поболе будет. К Сталинграду немец рвётся. Водную артерию перерезать. Так что у нас не соскучишься. Сейчас тебя проводят во вторую роту, а начальник штаба оформит всё как полагается.
Впереди были новые бои, но Теремрин оказался теперь в полосе дивизии, в медсанбате которой несла свою службу милосердия Людмила Овчарова. А он до сих пор считал её погибшей при бомбёжке в Москве и даже видел потрясшую его воронку на месте дома, где Людмила жила со своей бабушкой.
До Саратова двигались по западному берегу Волги, но далее, через Петров Вал, проехать было уже нельзя. Враг перерезал железнодорожную магистраль. Пришлось переправляться на восточный берег, а ведь дорога была каждая минута.
Но вот ещё несколько десятков километров в южном направлении, и в ночь на 14 августа дивизия возвратилась на западный берег Волги. Здесь скорость движения резко снизилась. Всё чаще попадались разбитые участки пути. В следующую ночь небо озарилось сполохами пожаров и артиллерийских разрывов.
В пять часов утра первые эшелоны дивизии начали разгрузку на участке железной дороги Котлубань – Иловля.
До Саратова двигались по западному берегу Волги, но далее, через Петров Вал, проехать было уже нельзя. Враг перерезал железнодорожную магистраль. Пришлось переправляться на восточный берег, а ведь дорога была каждая минута.
Но вот ещё несколько десятков километров в южном направлении, и в ночь на 14 августа дивизия возвратилась на западный берег Волги. Здесь скорость движения резко снизилась. Всё чаще попадались разбитые участки пути. В следующую ночь небо озарилось сполохами пожаров и артиллерийских разрывов.
В пять часов утра первые эшелоны дивизии начали разгрузку на ближайшей к переднему краю станции.
Ну а дальше бросок передового отряда медсанбата в степную балку на западном берегу Дона, бросок, фактически, в пасть к врагу.
И вот после весьма опасных приключений в степной балке, Михаил Гулянин, Людмила Овчарова, Маша Зимина и все их товарищи, теперь уже можно сказать боевые оказались на острове в излучине Дона, где медсанбату предстояло принять боевое крещение.
Готовились все, каждый по-своему. Готовился военврач второго ранга Кириллов. В этот день ему хватило переживаний. Вражеский авианалёт во время разгрузки, а потом волнения за передовой отряд медсанбата, который сам же направил почти что в пасть к врагу.
Готовился военврач второго ранга Фокин. Он не новичок в армии. Участвовал в боевых действиях на Халхин-Голе будучи начальником полкового медпункта. Служил и после тех событий до увольнения в запас по здоровью. Было записано – не годен в мирное время, ограниченно годен – в военное время. Пришёл в военкомат в первые дни, но сразу не призвали. Конечно, все понимали – Германия серьёзный противник, но в самые-то первые дни никто не думал, какая будет война, какие развернутся боевые действия. Просьбу направить на фронт удовлетворили внезапно. Он не знал причины. Он понял в чём дело, когда, прибыв в батальон, увидел, как споро проходит формирования этого медучреждения.
Готовилась и Людмила Овчарова, назначенная хирургом в операционно-перевязочный взвод. Именно как хирург этого взвода она была направлена вместе с Михаилом Гуляниным для развёртывания в степной балке передового отряда, в который вошли медики из разных подразделений медсанбата.
У неё, наверное, у единственной был опыт боевой работы в медсанбате, но опыт работы во время выхода из окружения, где всё несколько иначе, нежели здесь, на фронте. Дефицит медикаментов, постоянное движение, сложность развертывания операционно-перевязочного взвода, невозможность эвакуации тех раненых, которым нужна эвакуация в госпиталь.
Да и из приёмно-сортировочного взвода направляли к хирургам всех больных, даже тех, которых в иных, стационарных условиях, отправляли сразу в госпиталь. Всё продумано и расписано.
В эту первую ночь на фронте, близ переднего края, никто практически не смыкал глаз. Это потом придёт отчётливое и ясно понимание того, что хирург просто обязан отдыхать, просто обязан спать хотя бы немного, иначе недосып может серьёзно отразиться на качестве проведения хирургической операции.
Когда всё было готово к приёму раненых, когда всё приведено в полный порядок, можно было прикорнуть на часок-другой. Но какой уж тут сон, когда вся воля в кулак, когда тревога не покидает сердце.
А рассвет всё ближе, и вот уже посветлело на востоке. Ночь не была тихой. Это не самое начало войны, когда немцы позволяли себе воевать по распорядку. Теперь бои не прекращались днём и ночью, просто в тёмное время их накал несколько ослабевал. Но также стрекотали автоматы и пулемёты, так же ухали взрывы, ведь именно ночью всё ещё пробирались через линию фронта редкие уже окруженцы. Это ведь не бесконечные леса Белоруссии, где есть где укрыться, где сплошные реки, речушки, ручьи, болота, где можно оторваться от преследования или задержать преследователей малыми силами в узком дефиле, скрадывающем численный перевес врага.
Может показаться странным, почему место расположения медсанбата выбрано на острове. Ведь если что, эвакуация затруднена. Нужно сначала добраться до восточного берега на каких-то плавсредствах, а уже потом отходить в указанном направлении. Сказать, что здесь, на Дону, удастся остановить врага, можно было вряд ли. Враг добился численного превосходства, поскольку крупные потери понесли наши войска на Юго-Западном фронте, и, хотя размеры этих потерь, в низовом армейском звене точно никто не знал, было и без этих данных понятно, что случилась большая беда.
Но только на острове можно было укрыть медсанбат в сочной зелени деревьев, поскольку кругом лишь бесконечные степи.
Медленно, словно нехотя, со зловещими напоминаниями о себе просыпался фронт. Вот редкие перестуки автоматов и пулеметов дополнились хлопками разрывов гранат, вот они умножились и вскоре усилились громом артиллерийской канонады, вот завыли душераздирающие сирены вражеских юнкерсов, бомбивших переправы, вот затараторили зенитки, а где-то вдали взревели танковые двигатели. И скоро уже нельзя было различить истоки всех этих шумов. Они слились в сплошной, нескончаемый шум, постепенно превратившийся в монотонный, несмолкаемый грохот, накатывающийся с запада.
На рассвете привезли первых раненых. Пока их было немного: стычки с противником минувшим днём носили частный характер, а ночью и вовсе прекратились. Раненые поступили с полковых медицинских пунктов. Работа медслужбы дивизии наладилась. За тот короткий период, пока мчались эшелоны на юг, военврачи подготовились сами и успели подготовить своих подчинённых к работе на переднем крае. Пока части и подразделения были полнокровными, сформированными согласно штатным расписаниям, пока не поредели роты и батальоны, пока целы были и действовали батальонные и полковые медицинские пункты, эвакуация раненых совершалась как по писанному. Первая помощь оказывалась на поле боя ротными санитарами, далее – доврачебная помощь на батальонных медицинских пунктах. Оттуда транспортом полковых медицинских пунктов раненые доставлялись на ПМП, где оказывалась первая врачебная помощь, и затем уже они попадали в отдельный медико-санитарный батальон дивизии, предназначенный для оказания квалифицированной врачебной помощи.
Первым, как и полагалось, встречал раненых военврач третьего ранга Михаил Гулянин. Именно в приёмно-сортировочном взводе принималось решение, кого и куда направлять. Сразу бросилось в глаза, что все раненые, доставленные первыми прибившими в медсанбат машинами, уже побывали в руках медиков. Им уже была оказана не только первая помощь на поле боя, но и первая врачебная на полковых медицинских пунктах.
Едва подошла очередная машина, из неё выскочил и подбежал к Гулянину красноармеец с санитарной сумкой через плечо.
– Товарищ военврач третьего ранга, посмотрите Гришу Осипова. Его сам комиссар до машины провожал и велел мне проследить, чтоб всё в порядке было.
– Это ещё что? Раненые все равны, – сказал Гулянин, несколько даже раздражённо.
Но санинструктор пояснил:
– Он настоящий герой. Отход своих товарищей с позиций боевого охранения прикрывал. Пулемётчик. Много фашистов покосил, страсть как много. Сначала его в правую руку ранило, так он пулемёт к левому плечу приложил и продолжал вести огонь. Ещё несколько раз зацепило, а он продолжал стрелять, пока сознание не потерял.
– Кто ему помощь оказывал? – спросил Гулянин.
– Товарищи. Наложили повязки, а потом вытащили с поля боя на плащ-палатке. Как в полковой медпункт привезли, только повязки поправили и к вам. Операция, сказали, нужна.
– Много крови потерял, – определил Гулянин и распорядился: – Срочно переливание.
– Записываю в сортировочную карточку, – подхватил военврач 3 ранга Михаил Стасин.
Раненого понесли в палатку операционно-перевязочного взвода.
– Запомните его фамилию, – сказал Гулянин. – Первый раненый, которому оказана помощь в нашем медсанбате. Самый первый! А сколько их ещё будет?!
Между тем, машины, которые доставили раненых, ушли в свои полковые медпункты, и других пока видно не было.
«Пора подвести итоги начала работы», – решил Гулянин и попросил Стасина:
– Миша, собери всех наших возле палатки. Поговорить надо.
Собрались, усталые его подчинённые, усталые пока не от работы с ранеными. Просто не успели отдохнуть после марша от полустанка, после тревог в степной балке, а затем ещё и работ по оборудованию палаток взвода уже здесь, на острове.
Михаила Стасина, Петра Красикова Гялянин знал ещё по прежней службе. С Красиковым довелось делать операции в тылу врага, когда выбрасывались в тыл всей бригадой и развёртывали стационарные медицинские пункты. Ребята, старательные, знающие своё дело, а главное храбрые, не жалевшие себя ради своего великого, священного дела.
– Ну что, устали? – сказал Гулянин тепло и проникновенно и прибавил со вздохом, – Ничего не поделаешь – война. Ну а теперь несколько слов о том, как мы начали работать, какие ошибки, недостатки. Начнём с тебя, Миша, – повернулся он к Стасину.
– Своей бригадой я сегодня доволен, – сказал тот. – Вот только Ане Горюновой небольшое замечание. Нужно лучше врачу помогать, активнее. Работать быстро и сноровисто. Сегодня всё нормально, всё успели. Но ведь завтра раненых может быть, увы, побольше, чем сегодня.
Анечка потупилась и слегка покраснела, услышав замечание, и Гулянин поспешил успокоить её:
– Не переживай. Это не в обиду. Мы делаем общее дело и делаем его ради тех, кто получил ранение в бою за нашу с вами Родину, за нас с вами. Нагрузка будет с каждым днём увеличиваться. И тем более уж нам должно быть не до слёз. А ты, Танечка, – обратился он к сестре Ани, – расплакалась, когда нужно было действовать быстро. Не слёзы нужны раненым, а наше с вами мастерство. Ведь от этого зависит жизнь тех, кто попал к нам в руки. Это надо помнить.
– Жалко стало парнишку, – сказала Татьяна. – Такой молодой, а может остаться без руки.
– Афанасий Фёдорович Фокин, ведущий хирург нашего медсанбата сделает всё, чтобы спасти руку. Но речь сейчас не об этом. Запомните, девушки, то, что уже сказал и хочу повторить ещё раз: раненым не слёзы нужны, а помощь, быстрая и надёжная квалифицированная медицинская помощь. Высококвалифицированная! Слёзы не спасут, а только настроение раненому испортят. Руки ваши должны спасать, а вы сами излучать уверенность, что всё хорошо окончится. Лучше улыбнитесь, хоть и через силу, но подбодрите раненого.
Гулянин помолчал, дал время осознать сказанное и закончил уже требовательно:
– А сейчас приказываю всем отдыхать. Повторяю: не разрешаю, а приказываю. Завтра нам предстоит очень трудный день.
На следующий день с рассветом по всей полосе обороны дивизии загрохотало значительно сильнее, чем накануне. Стало ясно, что начались атаки врага.
С острова в излучине были видны кружащиеся стаи стервятников. Несколько «юнкерсов» и «мессершмидтов» пролетели над медсанбатом. Вздрогнула от разрывов авиабомб земля. Но с берега тут же ударили зенитные орудия и пулемёты. Самолёты больше не показывались. Видимо, сочли, что на острове не столь важный объект, чтобы рисковать, атакуя его. Их целью были позиции полков дивизии и переправы.
Ночью отдохнуть почти не удалось: рано утром стали подвозить раненых. Их быстро сортировали, направляли, кого в перевязочную, кого в операционную, кого в эвакуационное отделение.
Уже были заняты все врачи в операционной, когда на стол в приёмно-сортировочном взводе положили молоденького артиллериста. Глаза закрыты, впалые щёки, бескровные губы.
– В операционную, – коротко приказал Гулянин.
– Там нет свободных хирургов, – доложил санитар.
– Готовьте операцию, – решил Гулянин. – Быстро сердечные и морфий. К ногам грелки.
Красиков бросился выполнять распоряжение, сёстры Горюновы начали осторожно раздевать бойца.
«Проникающее ранение в живот, большая потеря крови, – определил Гулянин. – Проверю-ка ещё пульс… Пульс падает».
– Подготовьте переливание крови, – отдал новое распоряжение.
– Какая группа? – спросил Красиков.
– Определять некогда. Посмотрите, есть ли у вас первая? – приказал Гулянин.
Аня Горюнова проверила запасы концентрированной крови, нашла нужную банку. Быстро приготовила всё необходимое для переливания.
Красиков подошёл к столу. Гулякин вопросительно посмотрел на него.
