Король Генрих IV

Принц Генрих. Хорошо. Представь ты моего отца, и расспроси меня о подробностях моей жизни.

Фальстаф. Согласен. Пусть этот стул будет моим троном, этот кинжал моим скипетром и эта подушка моей короной.

Принц Генрих. И впрямь тебе троном послужит скамья, золотым скипетром кинжал из жести, и драгоценной короной жалкая лысина.

Фальстаф. Если только в тебе не угасла хоть искра благодати, ты увидишь, как я тебя теперь растрогаю. Пусть мне дадут стакан хереса, чтобы глаза у меня были красные, как будто я плакал. Я должен говорить с чувством – и я это сделаю не хуже короля Камбиза в трагедии{40}.

Принц Генрих. Хорошо. Вот я отвешиваю тебе поклон.

Фальстаф. А вот я начинаю свою речь. Отойдите в сторону, знатные лорды.

Хозяйка. Господи Иисусе! вот так славная потеха!

Фальстаф. Не плачь, супруга, токи слез напрасны.

Хозяйка. О, Боже, какую он на себя важность напустил!

Фальстаф. Уйдите, лорды, с грустной королевой;

её глазные шлюзы полны слез.

Хозяйка. Ах, Господи Иисусе! он говорит, точь в точь как эти поганые комедианты.

Фальстаф. Молчи, добрая пивная кружка, молчи, славная наливка! – Гарри, меня удивляет не только твое времяпрепровождение, но и общество, в котором ты живешь. Хотя ромашка тем быстрее ростет, чем больше ее топчут, но молодость тем скорее изнашивается, чем больше ею злоупотребляют. Что ты мой сын, в этом меня отчасти убеждают уверения твоей матери, отчасти мое собственное мнение, но в особенности плутовской взгляд твоих глаз и дурацкая отвислость нижней губы. Если же ты мой сын – и к этому я речь веду – почему же на моего сына все указывают пальцами? Неужели благодатное солнце может стать праздношатающимся и есть ежевику? Вопрос, который излишне предлагать. Неужели сын английского короля может стать вором и похищать кошельки? Вот вопрос, который приходится ставить. Есть одна вещь на свете, Гарри, о которой ты часто слышал, и которая известна у нас в стране под названием дегтя. А деготь, по свидетельству старинных писателей, марает – и точно так же марает человека твое общество. Я говорю тебе это, Гарри, не с пьяных глаз, а со слезами на глазах, не шутя, а скорбя, не только словами, а и болящим сердцем. Все таки есть один хороший человек, которого я часто замечал в твоем обществе, но я не знаю, как его зовут.

Принц Генрих. Каков он собою, ваше величество?

Фальстаф. Это внушительный и довольно плотный человек, с веселым лицом, приятными глазами и очень благородными манерами. Я думаю, ему лет около пятидесяти, или даже, пожалуй, ближе к шестидесяти, и теперь я припоминаю, что его зовут Фальстафом. Если бы этот человек оказался распутным, то его наружность очень обманчива, потому что во взоре его отражается добродетель. Если же дерево узнается по плодам, как плоды по дереву, то я с уверенностью говорю, что Фальстаф хороший человек. Его общества держись, а всех остальных прогони. Теперь, скажи мне, бездельник, где ты пропадал целый месяц?

Принц Генрих. Разве королю подобает так говорить? Стань ты теперь на мое место, а я представлю моего отца.

Фальстаф. Меня свергают с престола? Посмотрим. Если ты сумеешь быть хоть на половину столь величественным и внушительным, как я, в словах и движениях, пусть меня повесят за ноги, как кролика или зайца у продавца дичи.

Принц Генрих. Ну вот, я сел.

Фальстаф. А я стал. Судите, господа.

Принц Генрих. Ну, Гарри, откуда ты?

Фальстаф. Из Истчипа, государь.

Принц Генрих. До меня дошли очень серьезные жалобы на тебя.

Фальстаф. Это все вранье, милорд. Покажу я тебе принца, увидишь!

Принц Генрих. Ты ругаешься, скверный мальчишка? Прочь с глаз моих! Тебя насильно совращают с пути добродетели. Ты одержим дьяволом в образе жирного старика. Твой товарищ бочка, а не человек. Зачем ты водишь дружбу с этим тюком гнусностей, этим мешком скотства, с этой вздутой водянкой, с этой огромной бочкой хереса, с этими набитыми грязью кишками, с этим жареным маннингтрийским невыпотрошенным быком{41}, с этим дряхлым Пороком, седым Безбожием, с этим старым негодяем, с этим престарелым Тщеславием? На что он годен? Разве только на то, чтобы пробовать и пить херес. В чем он аккуратен и опрятен? Только в разрезывании и еде каплунов. В чем ловок? – Только в обмане. В чем расторопен? – В плутовстве. В чем презренен? – Во всем. В чем порядочен? – Ни в чем.

Фальстаф. Я бы хотел, чтобы ваша милость объяснила мне, о ком идет речь, a то я не могу понять ваших слов.

Принц Генрих. Я говорю об отвратительном совратителе юности, о Фальстафе, этом старом белобородом дьяволе.

Фальстаф. Милорд, я его знаю.

Принц Генрих. Не сомневаюсь в этом.

Фальстаф. Но если бы я сказал, что знаю за ним больше дурного, чем за самим собой – я бы солгал. Что он стар – к сожалению – об этом свидетельствуют его седины, но что он был, простите, ваше величество, распутником, это я совершенно отрицаю. Если пить херес с сахаром преступление – то да поможет Бог преступникам. Если быть веселым на старости лет грех, то многие знакомые мне старые трактирщики станут добычей дьявола. Если тучных людей следует ненавидеть, то значит, тощие коровы Фараона достойны любви. Нет, добрый государь: прогоните Пето, прогоните Бардольфа, прогоните Пойнса; но что касается милого Джэка Фальстафа, доброго Джэка Фальстафа, верного Джэка Фальстафа, храброго Джэка Фальстафа, и тем более храброго, что он старый Джэк Фальстаф – не разлучайте его с Гарри, не отнимайте его у вашего Гарри: прогнать толстого Джэка – все равно что прогнать весь мир.

Принц Генрих. Я хочу прогнать его, – и прогоню. (Слышен стук в двери. Уходят хозяйка, Фрэнсис и Бардольф).

(Снова вбегает Бардольф).

Бардольф. О, милорд, милорд! у дверей шериф и с ним грозная стража.

Фальстаф. Убирайся, плут. Нужно закончить представление. Я еще многое имею сказать в пользу Фальстафа.

(Входит хозяйка).

Хозяйка. О Господи Иисусе! Милорд, милорд!

Принц Генрих. Ну, что там такое? Уж не дьявол-ли приехал верхом на смычке? Что там случилось?

Хозяйка. Шериф и стража у дверей. Они пришли обыскать дом. Впустить их?

Фальстаф. Слышишь, Галь? Никогда не считай настоящий золотой фальшивым. Вот ты в самом деле с ума сошел, хотя и не кажешься сумасшедшим.

Принц Генрих. А ты природный трус и помимо инстинкта.

Фальстаф. Я отрицаю твою главную посылку{42}. Если ты не впустишь шерифа, хорошо. Если впустишь, пусть войдет. Если я не сумею держаться не хуже всякого другого, когда меня на телеге повезут на виселицу, то к черту все мое воспитание. Я надеюсь, что петля меня также скоро удавит, как и всякого другого.

Принц Генрих. Поди спрячься за занавеску{43} – а вы все ступайте наверх. Ну, а теперь, господа, нужно принять вид честных людей со спокойной совестью.

Фальстаф. Была у меня и честность, и спокойная совесть да теперь сплыли и потому я спрячусь. (Уходят все, кроме принца и Пето).

Принц Генрих. Позовите шерифа.

(Входят шериф и извощик).

Принц Генрих.

Что, господин шериф, угодно будетВам от меня?

Шериф.

      Сперва, милорд, прощенье.Народ кричит, что проследил каких-тоЛюдей вот в этот дом.

Принц Генрих.

         Каких людей?

Шериф.

Светлейший лорд, один из них известен:Мужчина очень жирный.

Извощик.

         Точно масло.

Принц Генрих.

Его, я уверяю вас, здесь нет.Он только что мной послан с порученьем.Но слово я даю тебе, шериф,Его доставить завтра, в час обеда.Пусть держит пред тобою иль другимОтвет во всем, в чем будет обвиняем.Итак, прошу покинуть этот дом.

Шериф.

Я слушаю, милорд. Два джентльменаОграблены на триста были марок.

Принц Генрих.

Быть может. Коли их ограбил он,То будет отвечать. Итак, прощайте.

Шериф.

Покойной ночи, благородный лорд.

Принц Генрих.

Вернее, утра доброго, не так-ли?

Шериф.

О да, милорд. Теперь уж третий час.

(Шериф и извощик уходят).

Принц Генрих. Этот жирный мошенник всем известен, как церковь св. Павла. Поди, позови его.

Пето. Фальстаф! Спит мертвецким сном, и храпит, как лошадь.

Принц Генрих. Смотри, как он тяжело дышит. Обыщи его карманы. (Пето обыскивает). Что ты нашел?

Пето. одни бумаги, милорд.

Принц Генрих. Посмотрим, что в них такое; прочти.

Пето. (читает) Item, каплун – 2 шил. 2 пенса; item – соус – 4 пенса; item – хересу, два штофа – 5 шил., 8 пенсов; item – анчоусы и херес после ужина – 2 шил., 6 пенсов; item – хлеб – пол-пенса.

Принц Генрих. Возмутительно! Только на пол-пенса хлеба при таком невероятном количестве хереса. Все остальное спрячь – мы прочтем на досуге. Пусть он тут спит до рассвета. Я с утра отправлюсь ко двору. Нам всем нужно отправиться на войну, и ты получишь почетное назначение. Этому жирному мерзавцу я доставлю место в пехоте, и я знаю, что для него пройти сто двадцать футов – смерть. Деньги мы вернем с избытком. Приходи ко мне завтра пораньше, а теперь прощай, Пето.

Пето. Прощайте, добрый лорд.

Действие третье

Сцена I

Бангор. Комната в доме архидиакона.

Входят Готспур, Ворчестер, Мортимер и Глендовер.

Мортимер.

Друзья верны, блестящи обещанья,Начало полно радужных надежд.

Готспур.

Лорд Мортимер и вы, кузен Глендовер,Не сесть-ли нам? И дядя Ворчестер.Будь проклята она, – забыл я карту!

Глендовер.

Нет, вот она. Садитесь, Гарри Перси,Кузен наш добрый Готспур. Всякий раз,Как вас в беседе так зовет Ланкастр,Бледнеет он и, подавляя вздох,Желает вам скорее быть на небе.

Готспур.

А вам – в аду, как только слышит имяОн Овена Глендовера.

Глендовер.

                   ВинитьЕго не стану: при моем рожденьиСреди небес вдруг образы явилисьИз пламени и факелы пылали.И чуть на свет пришел я, вся земля,Как трус, трястись до оснований стала.

Готспур.

В ту пору было-б то же, если-б кошкаУ матушки у вашей окотилась,Хотя-бы вы совсем не родились.

Глендовер.

Я говорю вам: при моем рожденьиЗемля тряслась.

Готспур.

                А я вам говорю,Что чувств моих земля не разделяла,Когда тряслась из страха перед вами.

Глендовер.

Земля тряслась и небеса пылали.

Готспур.

О, если так, земля тряслась, пугаясьОгня небес, не вашего рожденья.Нередко у природы заболевшейПрестранные бывают изверженья.Чреватая земля страдает часто,Терзаемая внутреннею резьюОт ветров злых, в её утробе скрытых.Они-то, вон стремясь, вдруг затрясутСтарушку землю так, что колокольниИ башни, мхом покрытые, валятся.В день вашего рожденья, заболевНедугом тем, прабабушка земляТряслась от боли.

Глендовер.

                          Не от многих снес-бы,Кузен, я эти все противоречья.Позвольте-ж повторить, что при моемРожденьи в небесах огни пылали,Бежали козы с гор, и ревом стадаЛуга, объяты страхом, оглашались.Те знаменья отметили меняОтличным от других. И все теченьеМоей дальнейшей жизни подтвердило,Что я не из людей обыкновенных.Где тот, в пределах, морем окруженных,Всей Англии, Шотландии, Валлиса,Кто мог-бы поучить меня иль зватьУчеником? Кто, женщиной рожденный,Последует за мною по крутымПутям искусств, в глубь опытов научных?

Готспур.

Я верю, лучше вас здесь по валлийскиНикто не говорит. Иду обедать.

Мортимер.

Ну, брось, кузен. С ума его сведешь.

Глендовер.

Я духов вызывать могу из бездны.

Готспур.

И я могу, и каждый это может.Вопрос: придет-ли дух, кого зовете?

Глендовер.

И вас, кузен, могу я научить,Как чертом управлять.

Готспур.

                   Я-ж научу вас,Как черта посрамлять: посредством правды.Лишь правду реж, и черта посрамишь.Коль в силах вы, так вызовите черта.Клянусь, его смогу погнать со срамом.Не лги всю жизнь, и черта посрамишь.

Мортимер.

Довольно. Будет праздно вам болтать.

Глендовер.

Три раза Генрих Болингброк тягалсяСо мною силой. Трижды с береговУэя и песчаного СевернаОн налегке был прогнан в непогоду.

Готспур.

И нагишом, и в бурю? Черт возьми!..{44}Как лихорадки не схватил он?

Глендовер.

            Полно.Вот карта. Как, согласно договору,Владенья на три части мы разделим?

Мортимер.

На три участка, совершенно равных,Архидиакон так их разделил:Вся Англия, от Трента и СевернаНа юг и на восток – участок мой.Глендоверу принадлежит весь западС той стороны Северна и Валлис,И весь богатый край в пределах этих,А вам, кузен, – все к северу от Трента.Готовы три условья. Нам осталосьВзаимно их печатями скрепить, –Мы с этим нынче-ж вечером покончим,А завтра, Перси, вы и я, и добрыйЛорд Ворчестер, – все выступим в поход,Чтоб вашего отца с шотландским войском,Как мы решили, в Шрюсбери встречать.Мой тесть Глендовер не готов, но помощьЕго нужна нам лишь чрез две недели.

(К Глендоверу).

За этот срок успеете собратьДрузей, вассалов и дворян соседних.

Глендовер.

Я в более короткий срок явлюся к вамИ ваших жен с собою привезу.От них теперь тайком и не простившисьУехать вы должны. Не то их слезыЗальют весь мир потопом при прощаньи.

Готспур.

Участок мой, на север от Бортона,Мне кажется обоих ваших меньше.Взгляните, как поток, змеясь, проходит,Ужасный клок моих владений лучшихОтрезав полумесяцем огромным.Я в этом месте реку запружу,И в новом потечет русле спокойноПрекрасный, серебристо-светлый Трент.Не будет он излучинами виться,Меня земель лишая богатейших.

Глендовер.

Не будет виться? Будет. Посмотрите,Как вьется он.

Мортимер.

                Да, только проследите,Как дальше он меняет направленье.И от меня уходит, в вашу пользуВот с этой стороны земли прирезавНе меньше, чем с другой он вас лишил.

Ворчестер.

Да, но легко плотину здесь устроить,И этот мыс на север отойдет,И прямо потечет река и ровно.

Готспур.

Я так хочу. Расходов будет мало.

Глендовер.

Я против изменений всех.

Готспур.

                   Вы против?

Глендовер.

Да, их не будет.

Готспур.

                Кто-ж мне скажет: нет?

Глендовер.

А я скажу.

Готспур.

                       Скажите-ж так, чтоб яНе понял вас: скажите по валлийски.

Глендовер.

Я говорить умею по английскиНе хуже вас, милорд. Я при двореВоспитан был английском. Много нежныхАнглийских песен там сложил для арфыЯ в юности, язык приукрашая.Такого дара в вас не примечали.

Готспур.

Чему, клянусь, я рад от всей души.Я-б предпочел быть кошкой и мяукать,Чем быть одним из этих виршеплетов,Торгующих балладами. ПриятнейВертящийся подсвечник медный слушать,Иль визг сухого колеса вкруг оси.Все это боль зубную причиняетНе так легко, как приторные вирши.Я их люблю, как вынужденный бегРазбитой клячи.

Глендовер.

                Хорошо, для васПускай река течение изменит.

Готспур.

Мне все равно. Услужливому другуЗемли дам втрое больше, но заметьте,Едва дошло до торга, буду споритьИз-за девятой доли волоска.Готовы-ли условья? В путь пора.

Глендовер.

Луна сияет, – можно ехать ночью.Пойду писца поторопить и вместеК отъезду приготовить ваших жен.Боюсь, что дочь рассудок потеряет:Так нежно в Мортимера влюблена.

(Уходит).

Мортимер.

Фи, Перси, можно ль тестю моемуПеречить так?

Готспур.

      Я не могу иначе.Порой меня он бесит, повествуяО муравьях, кротах, о духовидцеМерлине и пророчествах его{45},Иль о драконе, о бесперой рыбе,                   бескрылом грифе, вороне слинявшем,Лежащем льве и крадущейся кошкеИ прочей тарабарщине, способнойМеня лишить рассудка. Вот послушай,Вчера меня держал часов он девять,Перечисляя имена чертей,Ему служивших. Я ворчал: «гм», «вот как»,Не слушая ни слова. Он скучнейКоня хромого и сварливой бабы,Несносней дымной хаты. Предпочту яНа ветряной жить мельнице, и сыромДа чесноком питаться, чем пышнейшийВ крещеном мире занимать дворецИ лакомств объедаться, но егоИмея собеседником своим.

Мортимер.

По-истине, он человек достойный.Он крайне сведущ в книгах и причастенНаукам тайным, доблестен, как лев,На диво обходителен и щедр,Как рудники индийские. Кузен,Сказать-ли вам? Ваш дух ценя высоко,Он собственный природный нрав смиряет,Когда ему перечите. Клянусь вам,Нет в мире человека, кто бы могЕго дразнить, как делаете вы,Опасности себя не подвергая.Позвольте-ж вас просить его терпеньемНе злоупотреблять.

Ворчестер.

                          Милорд, вы вправдуДостойны порицанья. Вы с тех пор,Как здесь живете, сделали довольно,Чтоб из терпенья вывести его.От этого должны вы недостаткаИзбавиться, милорд. Хоть в нем поройВидны величье, доблесть и порода, –Все лучшее, чем вы украшены, –Но часто он свидетельствует такжеО вспыльчивости грубой, самомненьи,Надменности, отсутствии манерИ самообладанья, о презреньиИли высокомерьи, – недостатках,Малейший из которых отвращаетОт рыцаря, страдающего им,Сердца людей, все доблести пятнает,Лишая их похвал.

Готспур.

                          Я снова школьник.Да здравствуют хорошие манеры!Вот наши жены. Скажем им прости.

(Возвращается Глендовер, в сопровождении лэди Мортимер и лэди Перси).

Мортимер.

Смертельная досада. По английскиНе говорит жена, я – по валлийски.

Глендовер.

Вот дочь моя льет слезы, не желая                   расстаться с вами. Хочет быть солдатомИ на войну поехать.

Мортимер.

         Объясните,Любезный батюшка, ей с тетей Перси,Что вскоре под охраной вашей обеПоследуют за нами.

(Глендовер говорит с лэди Мортимер по валлийски, она на том же языке ему отвечает).

Глендовер.

         Безутешна.Да, словом убежденья не проймешьУпрямой, своевольной этой бабы.

(Лэди Мортимер обращается к мужу на валлийском языке).

Мортимер.

Я понял взор твой. Тот язык валлийский,Что льется с этих вот небес припухших,Я знаю слишком хорошо. Лишь стыдМешает мне на нем же отвечать.

(Лэди Мортимер снова обращается к нему по валлийски).

Твои я поцелуи понимаю,Как ты мои, и это я зовуПрочувствованным диспутом. Но, друг мой,Не успокоюсь раньше, чем язык твойНе изучу. Валлийской речи звукВ твоих устах чарует, точно песня,Которую прекрасная в саду,Поет под рокот лютни королева.

Глендовер.

Как таять ты начнешь, она совсем                   рассудок потеряет.

(Лэди Мортимер опят обращается к мужу по валлийски).

Мортимер.

                          О, я в этомСамо невежество!

Глендовер.

                Она вас проситПрилечь на эти пышные цыновки,К ней на колени голову склонить,Она вам будет петь напев любимый,Пока бог сна вам веки не смежитИ кровь заворожит истомой сладкой, –Чтоб разница была меж сном и явьюНе больше, чем меж днем и ночью в час,Как в упряжи небесной колесницаС востока в путь выходит золотой.

Мортимер.

От всей души я буду слушать пенье;Тем временем нам списки приготовят.

Глендовер.

Ты так и сделай. Те же музыканты,Что вам должны играть, теперь витаютЗа тысячу отсюда миль. Но вскореУслышите вы их. Присядь и жди.

Готспур.

Поди сюда, Кэт. Ты в совершенстве изучила искусство лежать. Скорей, скорей, дай мне положить голову тебе на колени.

Лэди Перси.

          Поди прочь, вертопрах.

(Глендовер произносит несколько слов по валлийски, и немедленно раздаются звуки музыки).

Готспур.

Знать, дьявол понимает по валлийски.Коль так, не диво, что причуд он полон.Клянусь Пречистой Девой, музыкантОн превосходный.

Лэди Перси.

В таком случае ты более всего музыкален, потому что вечно одержим причудами. Лежи смирно, воришка, и слушай, как лэди будет петь по валлийски.

Готспур.

Я предпочел-бы слушать, как моя собака «Лэди» воет по ирландски.

Лэди Перси.

Хочешь, чтобы тебе разбили череп?

Готспур.

Нет, не хочу.

Лэди Перси.

В таком случае лежи смирно.

Готспур.

Зачем? Это – недостаток женский.

Лэди Перси.

Да поможет тебе Бог!

Готспур.

Пробраться в постель к валлийской лэди?

Лэди Перси.

Это еще что такое?

Готспур.

Молчи, она собирается петь.

(Лэди Мортимер поет валлийскую песню).

Теперь, Кэт, я хотел-бы послушать твое пенье.

Лэди Перси.

Я-то? ни за какие коврижки.

Готспур.

«Вы-то? Ни за какие коврижки». Дружок мой, вы выражаетесь сладко, как жена кондитера. «Я-то, ни за какие коврижки». Или: «так же верно, как то, что я живу». Или: «да поможет мне Бог». Или: «это ясно как божий день». Ты божишься так шелково-мещански,

Как будто не гуляла никогдаТы дальше Финсбери{46}. Как лэди, Кэт,Должна ты рот набить божбой отборной,«Коврижки» – же и пряничные клятвыМещанкам разодетым предоставитьИ щеголям воскресным. Спой, прошу.

Лэди Перси.

Я петь не стану.

Готспур.

Петь – это самое верное средство сойти за портного или за дрессировщика снигирей. Условия будут скоро готовы, и я через два часа еду. Итак, приходи ко мне, если хочешь. (Уходит).

Глендовер.

Лорд Мортимер, идем. Вы так же вялоОтноситесь к отъезду, как лорд ПерсиПылает нетерпеньем. Договор,Должно быть, переписан. ОстаетсяПечати приложить – и на коней.

Мортимер.

Я с радостью готов. (Уходят).Сцена II

Лондон. Комната во дворце.

Входят король Генрих, принц Генрих и лорды.

Король Генрих.

Оставьте нас, милорды. Принц УэльскийИ я поговорим наедине.Но будьте все поблизости. Вы вскореПонадобитесь нам. (Лорды выходят).                          За что, не знаю,За грех какой мой тяжкий Бог решилВ совете тайном из моей же кровиСоздать мне отомщение и бич.Но знаю то, что весь твой образ жизниМне доказал, что ты назначен бытьБичем небес, орудьем жгучей местиИ карой за грехи мои. ИначеКак объяснить, что цели столь пустыеИ грубые, столь гнусные дела,Столь жалкия, позорные затеи,Столь пошлые забавы, круг столь низкийТоварищей, где корни ты пустил, –Что все это могло ужиться с кровьюТвоей высокой, с сердцем королевским?

Принц Генрих.

Коль вашему величеству угодно,Хотел-бы быть я в силах оправдатьсяВо всех проступках так же, как могуОт множества взводимых на меняСебя очистить ложных обвинений.Позвольте-ж мне молить о снисхожденьи;Коль обнаружу лживость многих сказок,Которым слух правителя поройНе может не внимать из льстивых устВестовщиков и сплетников презренных, –Простите мне, хотя-б за то, что каюсь,Действительно свершенные ошибки,В которые обманно вовлеченЯ молодостью был своей беспутной.

Король Генрих.

Прости тебя Господь. Но все же, Гарри,Дивлюсь твоим наклонностям, ушедшимТак далеко от гордого полетаТвоих всех предков. Ты в совете местаЛишился из-за грубости, – егоТвой младший занял брат. Сердцам придворныхИ принцев крови чужд ты совершенно.Надежды, ожиданья прежних дней, –Все рушились. Нет больше человека,Кто-б о твоем паденьи не пророчил.Ведь если-б я присутствие своеТак расточал, как ты, собой пресытивГлаза народа, если-б в дружбе с черньюИзнашивал себя и дешевел, –То никогда общественное мненьеНадеть не помогло-бы мне венец,А, к прежней власти верность сохраня,Оставило-б меня в изгнаньи темном,Как мужа низкой пробы, без цены.Но, редко появляясь, каждый разЯ возбуждал вниманье, что комета.Показывали детям: «это он».Вслух вопрошали: «где? кто Болингброк?»Тогда, рядясь в смиренье, похищаяВсю ласковость, какая есть лишь в небе,В сердцах людей я преданность рождал,А в их устах – приветственные кликиВ присутствии хотя-бы короля.Так пребывал всегда я свеж и нов.Народ меня мог видеть, точно ризуПервосвященника, лишь с изумленьем.И столь же редким будучи, сколь пышным,Мое явленье праздником казалось,Тем более торжественным, что редким.А ветренный король повсюду рыскалС толпой шутов, чьи шутки, точно хворост,Сгорали, еле вспыхнув; принижалСвой сан высокий; остряков вертлявыхПризвал в свой двор и царственное имяИх смехом осквернял; забыв свой сан,Насмешки поощрял над молодымиПовесами и подвергался самГлумленью безбородых шутников;Являлся среди улиц многолюдных,Прислушиваться стал к молве народнойИ так глаза людей собой мозолил,Что от его присутствия тошнило,Как человека, кто объелся меда,Тошнит от сладости: немножко больше,Чем мало, и выходит слишком много.Являясь пред толпой, он был похожНа крик кукушки в дни июня: слышишь,И забываешь. На него гляделиТупым, усталым от привычки взглядом,Не взорами восторга, как взираютНа солнце королевского величья,Когда оно глаза ласкает редко.Но, опустив ресницы, в полуснеСмотрели на лицо его, как смотритУгрюмый человек в лицо соседа,Чьим пресыщен присутствием давно.На той же, Гарри, ты стоишь дороге.Лишился королевских преимуществТы из-за низких связей. В тягость всемСтал вид твой, кроме лишь меня, кто чащеТебя хотел-бы видеть и чьи взорыОслеплены, наперекор желанью,Безумной нежностью.

Принц Генрих.