Шаг Над Бездной

– Не думала я, что ты с нами так поступишь! Мы тебя приютили, кров дали, последний кусок хлеба дали, а ты что сделала? – обрушилась с криками Зухра, вбегая в комнату Карины.

Но вбежав, остолбенела, увидев, что Карина складывает вещи в старый чемодан, кажется, собираясь уйти.

– Я очень Вам благодарна, Зухра опа, но и Вы поймите меня! Не могу я без любви замуж выйти, не ради себя, нет! Ради Вашего сына, это ведь будет мучением для него, прежде всего, это предательство! Я так не могу… – обернувшись к Зухре, со слезами и отчаянием ответила Карина.

– Как можно не любить моего сына? Где ты лучше его найдёшь, а? – воскликнула Зухра, искренне не понимая, как можно не любить её чадо.

– Сердцу не прикажешь… простите меня за всё, – закрывая чемодан, ответила Карина.

– Какому сердцу? О чём ты говоришь? Ну и уходи! Неблагодарная! Убирайся из моего дома! Посмотрю, как ты выживешь без нас! На коленях приползёшь, умолять будешь, не приму! – завелась Зухра, от негодования не в силах успокоиться.

– Ойижон, сделайте что-нибудь, прошу Вас! Куда же она пойдёт в воскресенье? Комнату в общежитии могут дать только завтра, – сказал Эркин, глядя на мать.

Мехри опа задумалась, потом решительно направилась к калитке и скрылась за ней. Эркин хотел пойти за ней, хотя понимал, что нельзя этого делать. Он просто подошёл к калитке и прислушался к голосам.

– Зухра? Прошу тебя, перестань. Ты не права, мы не можем насильно выдать девочку замуж, даже за твоего сына, она ведь не узбечка, пойми! – услышал Эркин голос матери.

– Мехри опа? За что? Я относилась к ней, как к дочери, она меня опозорила перед всеми, за что? Эта благодарность за мою доброту, да? – услышал Эркин крик Зухры.

– Ну перед кем она тебя опозорила, Зухра? Ты хоть слышишь себя? Девочка отказалась выходить замуж, что теперь? Убить её за это? – ответила Мехри опа.

– Я пойду… простите меня за всё, до свидания, – тихо сказала Карина, выходя из дома.

– Зухра, сегодня воскресенье, ей некуда идти, останови её! – попросила Мехри опа.

– Я Вас очень уважаю, Мехри опа, но нет! Вам надо, Вы и останавливайте! А Мумин мой, ещё будет очень счастлив, дай Аллах, я знаю! – ответила Зухра, выходя во двор.

– Что ж, хорошо. Но я не могу выбросить её на улицу, Зухра, не могу, Аллах не простит нам этого. Карина, дочка? Подожди! – крикнула Мехри опа, останавливая Карину у калитки, что выходила на улицу.

Обернувшись, Карина остановилась. Мехри опа вышла вместе с ней на улицу.

– И Вы меня обвиняете, Мехри опа? – спросила Карина, не переставая плакать.

– Вытри слёзы и перестань плакать. Никого я не обвиняю, я не Бог, права такого не имею. Пошли к нам, сегодня воскресенье, тебе идти некуда. А завтра что-нибудь и решим, – сказала Мехри опа, уводя Карину за руку к своей калитке.

– Нет, Мехри опа! Они Вам этого не простят, прошу Вас, я справлюсь, к однокурснице пойду, переночую сегодня у неё, а утром попрошу комнату в общежитии, – остановившись, ответила Карина.

– Ладно… если ты так решила… я Эркина позову, он проводит тебя, – сказала Мехри опа, подходя к своему дому и собираясь войти.

Но женщина понимала, что это неправильно, она должна держать сына на расстоянии от этой девушки, иначе, последствия будет неприятные.

– Не нужно, спасибо вам за всё, я пойду… прощайте, – обнимая Мехри опа, сказала Карина.

Мехри опа не возражала, она была благодарна Карине, ведь и её мучила совесть, они словно прогнали девушку из дома в никуда.

Взгляд девушки упал на калитку дома Зухры, там она увидела Мумина, парень смотрел на неё с упрёком и ненавистью. Мужское самолюбие было оскорблено, азиатская кровь в нём кипела, словно лава. Хлопнув калиткой, он скрылся за ней.

Попрощавшись с Кариной, Мехри опа не стала заходить к Зухре, выслушивать её упрёки и причитания женщина не хотела. Карина быстро зашагал по улице к дороге, ведущей на остановку трамвая.

– Ну что, что там, мама? – спросил Эркин, увидев мать, которую ждал с нетерпением.

– Она ведь тебе нравится, верно? – вместо ответа, вдруг спросила Мехри опа.

Эркин застыл от её слов, словно его поймали за непристойным делом.

– С чего Вы взяли? – воскликнул он, отводя виноватый взгляд от матери.

– Меня не обманешь, сынок. Только вот что я тебе скажу… много бед она принесёт нашим семьям, забудь о ней! Мумин – твой брат, если ему она отказала, ты не смеешь надеяться. Прошу тебя, Эркин, послушай свою мать, – попросила Мехри опа, упав на грудь сына.

Эркин, обняв мать, не знал, что ей ответить, он был растерян, совсем не ожидая, что всё так закончится. Но парень знал, что утром он увидит Карину на занятиях, быть может и поговорит с ней. Но что-то произошло между всеми этими людьми, словно оборвалась тонкая нить и так, как прежде, уже не будет.

– Где Карина, Зухра? – услышала Зухра голос мужа.

Всё произошло быстро и пока Батыр, простившись с Шакир акя, медленно прошёл через свой двор и вошёл в дом, Карина успела уйти, она вместе с Мехри опа вышла со двора на улицу, они просто разминулись. Потом Мехри опа, не возвращаясь во двор Зухры, зашла через свою калитку к себе домой.

– Ушла она! – ответила Зухра, потом, вдруг взглянув на мужа, изменилась в лице.

– О, Аллах! Что же мы наделали? Бедная девочка, куда же она пойдёт? Мумин, сынок? Беги за ней, а вдруг с ней что случится? Давай, беги на улицу, нельзя её отпускать! Я ж прогнала её, о, Аллах! – воскликнула Зухра, испуганно глядя на мужа.

– Ты не должна была этого делать, жена, Карина нам не чужая, она была нам как дочь… иди, Мумин, верни девочку, – сказал Батыр, устало опускаясь на пол, на постеленную курпачу.

Мумин растерянно смотрел на родителей, не понимая, почему они вдруг передумали, ведь она жила тут, когда его не было. Мумин и знал её всего чуть больше трёх месяцев.

Парень выскочил из дома, выбежал за калитку и побежал на остановку. Карина ждала трамвай. Увидев Мумина, она испугалась и схватив чемодан, хотела было уйти, но Мумин подбежал к ней.

– Иди, тебя мама и отец зовут, они простили тебя, жалеют, что прогнали. Ты ведь нам не чужая, пойдём, – сказал Мумин, отводя от девушки виноватый взгляд.

– Мумин акя, простите меня, я не хотела, чтобы так вышло. Я говорила, что отношусь к Вам, как к родному брату, а к Вашим родителям, как к родным. Но… всё правильно, я не могу вернуться, а Вы возвращайтесь домой, – ответила Карина.

– Но меня отец отправил за тобой, я не смогу вернуться без тебя. Может всё-таки согласишься стать мне женой? Этот дом останется нам, я работаю, скоро машинистом стану, у нас будут дети, выходи за меня, Карина! – взволнованно сказал Мумин, привлекая внимание людей, которые стояли на остановке.

– Мой трамвай, до свидания, Мумин акя и желаю Вам счастья, – ответила Карина и затем, на секунду застыв, махнула рукой и вошла в трамвай.

Мумин был в отчаянии, словно видел её в последний раз, словно поступили они с ней нечестно. Но что он мог… развернувшись, он побрёл домой.

– А Карина где? – заглядывая за плечо сына, спросила Зухра.

– Она не пришла, не захотела. Попросила прощения и села в трамвай, она уехала, – ответил Мумин.

– Ладно, завтра сама к ней в институт схожу, от боли и обиды за тебя, сынок, не ведала, что творю. Думала, поженитесь вы, свадьбу сыграем, внуки пойдут… а вон как всё вышло. А хочешь, я с Мехри опа пойду сватать дочку Отабека и Рохатой? Правда, она в этом году только школу закончила, на швейной фабрике работает. Красивая, скромная девушка и родители её уважаемые в махалле люди. Это на параллельной улице, ты видел её, Райхон зовут, – как ни в чём не бывало, говорила Зухра.

– Мама, я ночью не спал, в дороге был. Спать хочу, – сказал Мумин, уходя в свою комнату.

– Поспи, сынок, конечно отдыхай. Потом поговорим, я посоветуюсь с Мехри опа, она разумный совет даст, – сказала Зухра, выходя из дома.

– И я в чайхану схожу, сегодня воскресенье, все там собираются и Шакир акя, верно, туда пошёл, – пробормотал Батыр, поднимаясь с пола и выходя следом за женой.

Зухра прошла через калитку в дувале к соседям и взгляд её упал на Гули. Девушка ловко нарезала лук, морковь, болгарский перец… она готовила обед для семьи. Зухра вдруг остановилась, словно увидела Гули впервые и не отрываясь смотрела на неё.

– Зухра? Что случилось? Карина вернулась? – голос Мехри опа заставил женщину вздрогнуть от неожиданности.

– Какой там! Я Мумина за ней отправила, она отказалась возвращаться, зря я так… не совладала с собой, обидела девочку. Она ведь мне словно дочь родная была, я ведь думала, мечтала… Почему она отказалась… не пойму, – ответила Зухра, проходя на топчан.

– Дай девочке успокоиться, вернётся, куда денется. Садись, чаю налить? – спросила Мехри опа, уже наливая в пиалку чай и протягивая Зухре.

– Ой, спасибо, от волнения в горле пересохло. Виновата я перед девочкой, всё-таки из одного казана четыре года ели, спали под одной крышей, Мумин никогда не обидел её, ни словом, ни делом, хотя я видела, как он смотрел на неё. Да, она красивая, умная, скромная девочка, но ведь не узбечка, не наших кровей. Может оно и к лучшему, что она отказалась выйти замуж за моего Мумина? Может Аллах уберёг моего сына, а, Мехри опа? Ведь говорят же, что не делается, всё к лучшему. Вот я и подумала… раз решила женить сына в этом году, пусть это будет наша девочка, узбечка. Зачем кровь рода смешивать не с мусульманкой, верно? – допив из пиалки чай, сказала Зухра.

Потом, обернувшись, пристально посмотрела на Гули, словно видела её впервые.

– Мумин ещё молод, но если ты решила его женить, девушек много. Мумин парень видный, работяга, добрый, да за него любая девушка рада будет выйти! Парней, сама знаешь, сколько осталось, сколько на войне сгинули. Сколько подушек опустели, сколько матерей в трауре до сих пор ходят и… ждут! Надеются и ждут! Вон, Саломат, зимой тоже на сына похоронку получила, а он месяц назад вернулся. Радость-то какая! Без руки вернулся, но живой! Саломат места для сына не находит, обхаживает его со всех сторон, – со слезами сказала Мехри опа.

Зухра, с благодарностью взглянув на неё, улыбнулась, чувствуя гордость за сына. Когда во время войны она молилась Всевышнему, просила, чтобы её сын вернулся живым, а у многих соседей сыновья не вернулись, они получали похоронки, Зухра мечтала, как женит его, как будет нянчиться с внуками.

– В народе говорят… рядом текущий арык, мы не замечаем и не ценим, Мехри опа, это правда… – задумчиво произнесла Зухра, поглядывая на Гули.

– К чему это ты, Зухра? – спросила Мехри опа.

– Наша Гули, какая красавица! Чем не жена моему Мумину, верно? Я что, слепая была? Под боком выросла, а я… простите меня, Мехри опа. Глупая женщина! Ох и глупая! Ну зачем с Кариной так? Ну какая она жена моему сыну? Отец армянин, мать русская… о, Аллах! – восклицала Зухра, обижаясь на саму себя.

Мехри опа улыбнулась, понимая, к чему та клонит.

– Что же это ты… никак мою дочь сватаешь за своего Мумина? – хитро улыбаясь, спросила Мехри опа.

– Вы мысли мои читаете, Мехри опажон! Да! Гули и есть та девушка, которую я мечтала взять себе в невестки! – схватив Мехри опа за руку, воскликнула Зухра.

– Гули ещё школьница, Зухра. Ей прежде школу закончить надо, о её замужестве говорить ещё рано, – ответила Мехри опа, взглянув на дочь, затем и на Зухру.

– Ну… учёба учёбой, а счастье наших детей дороже. Вы только согласие дайте, я подожду и Мумин мой тоже подождёт, уверяю Вас, – ответила Зухра.

– Ты для начала с сыном поговори, чтобы опять не было, как с Кариной. А моя дочь нас не ослушается. Только… – Мехри опа опять взглянула на дочь, которая постоянно отбрасывала за спину длинные косы, которые непослушно падали вперёд, когда девушка, нагнувшись над казаном, перемешивала еду.

– Только что? Мехри опа… Вы же нам не откажете? – напрягаясь, спросила Зухра.

Если бы Гули могла только предположить, что речь идёт о её будущем…

– Только сегодня утром ты сватала за своего сына Карину, теперь, сегодня же, просишь мою дочь. Это не по шариату, Зухра, понимаешь? Моя дочь тоже не из земли вышла, она моё сокровище. Представь, если бы твою дочь сватали после сватовства к другой? Что бы ты ответила? – совершенно спокойно, но уверенно спросила Мехри опа.

Зухра задумалась и пожала плечами.

– Я ни в коем случае не хотела обидеть ни Вас, ни Шакир акя. Гули и нам как дочка, может поэтому я не думала о ней, как о невестке, настолько люблю её… но прошу Вас, если я виновата, простите меня. Я, наверное, пойду, обед своим мужчинам нужно готовить, – спускаясь с топчана, ответила Зухра.

– Подожди, не торопись. Обед готовит Гули, нам хватит, на ужин к вам зайдём, если ты не против, – сказала Мехри опа, слегка улыбнувшись.

– Мы всегда рады вам, вы же знаете, что за слова такие, Мехри опа? А если породнимся с вами, о, Аллах! И дувал можно будет снести! – радостно ответила Зухра.

– Чай пей, вот… с вареньем из урюка, Гули весной варила, – подвигая пиалку с золотистым вареньем, сказала Мехри опа.

Нахваливая варенье, говоря, какая Гули красавица, какая скромница и трудолюбивая, Зухра улыбалась счастливой улыбкой.

– Вот бы ещё и Кариночка вернулась, хотя… обидела я её и зря обидела. Утром съезжу в её институт… сама с ней поговорю, – думала женщина, смакуя сладость урюка.

– А что мужчин ваших не видно, Мехри опа – оглядывая двор, спросила Зухра.

– Шакир акя в чайхану вышел, сегодня же воскресенье, Батыр, наверное, тоже ушёл? А Эркин к друзьям ушёл, говорит, вернулся и ещё никого не видел, навестить пошёл, – ответила Мехри опа.

– Дай Аллах, нашего Эркина тоже женим, тогда и заживём совсем хорошо, верно? – спросила Зухра, когда речь зашла о парне.

– Если учиться начнёт, торопиться не будем. Не хочу вперёд загадывать, но как велит Аллах, может наш Эркин станет хорошим врачом, – произнесла Мехри опа, далеко уходя в мыслях и улыбаясь счастливой улыбкой.

– Ойижон, обед готов, можно накрывать? – спросила Гули, обернувшись на мать.

– Накрывай, дочка, мужчин нет, сами пообедаем. Может и брат вскоре подойдёт, – ответила Мехри опа.

Эркин, сказав матери, что пойдёт навестить друзей, вышел из дома. Ребята, с которыми он учился в школе, вернулись с войны не все, но Эркин зашёл к Достону, хотел проведать именно его. Достон сидел на топчане, под ветвистым тутовником и… шил обувь, чинил ботинки, сандалии. Эркин, открыв калитку, вошёл во двор.

– Есть кто дома? Достон? Брат! Рад тебя видеть! – сказал Эркин, подходя к топчану и нагнувшись, обнимая парня, что сидел без ног на курпачи, накрыв то, чего не было, серой тряпкой и с недоумением смотрел на него.

– Эркин? Укажон(братишка, обращение к младшему), ты вернулся? Ну да… мама говорила, что и ты, и Мумин вернулись, правда, Мумин давно вернулся, он заходил как-то, тоже давно… Как ты? Что же ты встал, садись, я рад тебя видеть! А я вот… без ног вернулся, но живой, многие и без ног не вернулись… а ты молодец! Целый и невредимый! Воевал где? Как поживаешь? – видимо от скуки и тоски одиночества, не переставая спрашивал Достон.

Эркин присел напротив него, свесив с топчана ноги. Что говорить, он не знал, чувствовал себя виноватым, что ли… что вот он, вернулся с ногами и руками, а Достон… Но была война и она пощады не знала и не выбирала.

– Главное, ты жив, Достон! Сам знаешь, что значит выжить в той войне. А я воевал в танковых войсках, дошёл до Берлина, потом нас оставили на очистку города. Приказ есть приказ, сам понимаешь, да и вернулся я всего четыре дня назад, – ответил Эркин, явно волнуясь и сжимая пальцами край курпачи.

Достон посмотрел на его пальцы и улыбнулся.

– Не переживай, я вот… сапожным делом занялся, не могу без дела сидеть. На завод без ног не пойдёшь, верно? Хотя, Иван Сергеевич обещал за меня попросить, не к станку, конечно, но на проходной могу сидеть. Проверять пропуска и пропускать через турникет, большой силы не надо, верно? – с грустью усмехнувшись, сказал Достон.

– Говорят, сейчас протезы можно ставить, ты ведь воевал, уверен, тебе в первую очередь полагается… – понимая абсурдность своих слов, выговорил Эркин.

– Конечно, почему нет? Ладно, оставь меня, сам как? Чем заняться решил? – повеселее, спросил Достон.

– Я это… учиться хочу, в ТашМИ… – ответил Эркин, опуская голову.

Он понимал, что такие слова больно отдаются в сердце Достона, он помнил, что тот тоже после школы поступал в институт, но не поступил, не прошёл. В сорок первом году, перед самой войной, тоже хотел попробовать поступить, но объявили войну и опять пришлось отложить. Без ног идти поступать, Достон был не готов, но желание учиться, никуда не уходило.

– Ты, вроде, опоздал на вступительные экзамены… год ждать будешь? – спросил Достон.

– Пока не знаю, завтра пойду в институт, вроде, обещали помочь, как фронтовику, в смысле, чтобы год не пропадал, чтобы я начал учиться, – растерянно ответил Эркин.

– Было бы здорово! Желаю удачи! Если обещали, видать, заслужил… небось и грудь в орденах была? – зачем-то спросил Достон.

Но Эркин не увидел в его взгляде ничего, кроме любопытства.

– Не без этого, конечно… ну, я пойду? Рад был повидаться, – вставая с топчана, сказал Эркин.

– И я был рад увидеть тебя. Заходи ещё, поболтаем… – опять погрустнев, ответил Достон.

Выйдя на улицу, Эркин остановился. Домой идти не хотелось, он зашагал в сторону школы, в которой проучился до самой войны. В дверях парень увидел сторожа, казалось, старик и вовсе не вставал со своего места в фойе школы. В этих стенах, Эркина окутала давно забытая аура. Он с грустью улыбнулся и огляделся по сторонам.

– Тебе чего, парень? Сегодня никого нет, воскресенье! – услышал Эркин до боли знакомый, скрипучий голос старика Хасан акя.

– Ассалому аляйкум, Хасан акя! Не узнали меня? – спросил Эркин, подойдя к старику.

Старик пригляделся, прищурившись, напрягая зрение и мозг. Но бессильно покачал головой.

– Вроде знакомый, но… не помню. Постарел я, лица забывать стал, – пожаловался старик.

– Не говорите так! Вы ещё совсем не старый. Я Эркин, помните? Курбанов Эркин, учился у Лолы Муратовны. Можно, я в свой класс загляну? Вспомнить хочется… – спросил Эркин.

– А что вспоминать-то? Все классы одинаковые. Ну ладно, пошли, я провожу тебя, – подходя к парню, ответил Хасан акя.

Они поднялись вместе на второй этаж и подошли к двери класса, в котором некогда учился Эркин. Его охватило волнение, когда он вошёл в класс. Сев на последнюю парту второго ряда, Эркин погладил стол, Хасан акя с недоумением смотрел на него. Старику было не понять, с чего это вдруг парень пришёл сюда в воскресный день и зачем гладит парту. Эркин поднялся и подошёл к стене, где висели портреты Достоевского, Толстого, Пушкина… это был класс учителя литературы и русского языка, который преподавала у них Лола Муратовна.

– Ну, посмотрел? Пошли, сынок, у меня двери в проходной открыты, мало ли что… – ворчал старик, выходя из класса.

Выйдя из класса, они спустились вниз и попрощавшись со стариком, поблагодарив его, Эркин ушёл. Проходя мимо магазина, он увидел Ироду, девушку, с которой когда-то сидел за одной партой. Эркину показалось, что было это так давно, словно в другой жизни. Выйдя из магазина и увидев Эркина, Ирода радостно воскликнула:

– Эркин! Ты? Как я рада тебя видеть! Откуда ты, такой красивый?

– Я в нашу школу заходил, в класс наш поднялся… там ничего не изменилось. Как ты? А ты тоже совсем не изменилась, похорошела только, – сказал Эркин, радостно схватив девушку за руку.

Ирода с опаской огляделась и тихо убрала руку.

– Скажешь тоже… рада, что ты живым вернулся, Эркин. Я иногда заходила к вам, спрашивала о тебе Мехри опа. Хотела даже письмо тебе написать, не посмела, – смущаясь, ответила девушка.

– Почему? Я был бы рад получить от своей одноклассницы письмо. А там, знаешь, что значило получить весточку с родной земли? Зря не написала. Как наши поживают? Никого не видишь? – спросил Эркин, отходя от магазина в сторону.

– Кто вернулся, заняты своими делами, Эльмира уехала в Наманган, её замуж выдали за дальнего родственника. Девушки все в городе, кто чем занят, рады бы замуж выйти, да не за кого, сколько ребят погибли на войне, сам знаешь, – ответила Ирода, медленно уходя по улице в сторону махалли.

– Ты ведь хорошо училась в школе, что же ты в институт не поступила? – спросил Эркин.

– Почему не поступила? Я учусь в педагогическом, заканчиваю на будущий год. Рада была повидать тебя, но мне пора, мама ждёт, – ответила Ирода, прибавляя шаг.

– Может все соберёмся, как-нибудь? Всем классом. Я бы хотел всех увидеть, – сказал Эркин, не понимая, почему его одноклассница, которой он когда-то нравился, так торопится уйти.

– Может быть, почему нет? До встречи! – ответила Ирода, быстро уходя по дороге.

Домой Эркин вернулся ближе к вечеру, но дома никого не было, кроме Гули.

– А где мама и отец? – спросил Эркин, присаживаясь на топчан.

– Они у Батыр акя, их позвали на ужин. Вы наверное, тоже есть хотите? Сейчас приготовлю Вам ужин, – ответила Гули, уходя под навес кухни.

– Послушай, Гули? Ты ведь помнишь Ироду? Она со мной в одном классе училась, не знаешь, как она поживает? Я видел её сегодня, но она вела себя… как бы это сказать… словно боялась чего-то, – спросил Батыр, когда Гули накрывала скатертью хантахту и ставила на стол порезанные овощи и зелень с огорода.

– Я помню Ироду опа, два года назад она вышла замуж… вроде, он тоже с Вашего класса, как же его зовут… а, Сабир акя. Он тоже ушёл на фронт, после Вас и… Мумин акя, но через год вернулся без ноги. А потом мы узнали, что они с Ирода опа поженились. Дочка у них маленькая, живут у Сабир акя, это всё, – ответила Гули, опять уходя под навес.

Вскоре, она вернулась с блюдом в руках.

– Я мошкучири приготовила, мяса не было… но Вы же знаете, мошкучири и без мяса вкусно. Ешьте на здоровье, акяжон, – сказала Гули, ставя блюдо на хантахту и положив возле брата ложку.

– Садись и ты, вместе поедим, – сказал Эркин, кивая сестре.

Гули нехотя села, не могла ослушаться брата, но мысли девушки были в доме Мумина. Ей казалось, что там говорят о ней и сегодня решается её судьба. Ведь она услышала слова Зухры, когда та говорила её матери о ней.

– А ты чего такая? Ешь, – сказал Эркин, глядя на задумчивое и тревожное лицо сестры.

– Мне не хочется, я недавно ела, – соврала Гули, так как кусок в горло не лез, хотя она и в обед почти ничего не поела.

– Мехри опа, Вы поговорили с Шакир акя о деле, о котором я Вам говорила? – спросила Зухра, когда они вчетвером сидели на топчане в её доме.

– О чём она должн была поговорить со мной, Зухра? – спросил Шакир акя.

Мехри опа незаметно покачала головой, но Зухра, язык которой шёл впереди ног, опять не удержалась.

– А мы с Мехри опа давеча о наших детях говорили, Шакир акя. Моя вина, что не увидела родник, текущий рядом, а смотрела на поток вдалеке, – смущаясь властного вида Шакир акя, сказала Зухра, бросая взгляды на Мехри опа, словно искала у неё поддержки.

Но Мехри опа не стала вмешиваться, решив предоставить решать мужу.

– Объясни толком, Зухра, о чём ты говоришь? Об Эркине и Мумине, что ли? – спросил Шакир акя, которому и в голову бы не пришло подумать, что Зухра имеет в виду Гули.

– Неееет, Шакир акя! Не об Эркине и Мумине, а о Гули и Мумине, – глупо засмеявшись, ответила Зухра.

Шакир акя с недоумением взглянул на жену.

– О чём она говорит, Мехри? – спросил он, кивая на Зухру.

Мехри опа растерянно пожала плечами.

– Зухра просит Вашу дочь, Гули, для своего сына Мумина, – осторожно ответила Мехри опа, ожидая, что сейчас грянет гром со стороны её мужа.

Наступило молчание, Шакир акя пытался понять, насколько серьезно говорят эти женщины.

– Вы в своём уме? Мехри? Зухра? Нет… конечно… Мумин и мне как сын, ты, Батыр, ничего такого конечно не подумай. Но при всём моём уважении к Вам, как ты могла подумать, что я соглашусь на такое, после того, как ты при всех просила для сына Карину? Возможно ли это? Ещё в один день! Я что, свою дочь с улицы подобрал? Да лучше пусть она на всю жизнь без мужа останется, чем такое унижение! Почему Вы проявляете такое неуважение к нам, Батыр? – грозно говорил Шакир акя, гневно посматривая на соседей.

– Поверьте, Шакир акя, я сам только что услышал об этом. Зухра, ты с ума сошла? Как ты можешь проявлять к ним такое неуважение, а? – теперь уже и Батыр был взбешён.

– Что Вы! И в мыслях такого не было, Шакир акя, Мехри опа? Как Вы могли такое о нас подумать? – заплакала Зухра и тут же получила от мужа звонкую пощёчину.

Мехри опа от неожиданности вздрогнула и обняла плачущую Зухру.

– Батыржон, прошу Вас, успокойтесь! Зухра без всяких плохих мыслей заговорила об этом, нельзя так! – воскликнула она.

Но Зухра, дёрнув плечами, вскочила на ноги, собираясь убежать в дом, только крик Батыра остановил её.