Шаг Над Бездной

– С ней всё хорошо, отец, я говорил с врачом. Лёгкое недомогание, с сердцем стало плохо, но ничего страшного не случилось, уверяю Вас. Маме просто нужно отдохнуть и подлечиться, дней семь пусть полежит в больнице, – ответил Эркин.

– Да, конечно… ты прав, сынок, мама видимо устала, пусть отдохнёт… Гули, готовь на стол, ужинать будем, – подходя к арыку, чтобы помыть руки и умыть лицо, сказал Шакир акя, вспомнив, как часто она ночами плакала, ожидая весточку от сына.

А когда они сидели на топчане и ужинали, во двор вошёл Батыр. Его тут же пригласили сесть рядом с хозяином, Гули встала и ушла в дом, чтобы не оставаться с мужчинами.

– Эркин, как Мехри опа? Зухра сказала, её в больницу увезли и вы с Гули ездили к ней? – спросил Батыр, после обоюдных приветствий, как и полагалось в узбекских семьях.

Часто, такие условности напрягали, когда спрашивали о здоровье всех родственников, о работе и прочих делах, но так полагалось и все терпеливо, вот так приветствовали друг друга. Со стороны, наверное, было странно наблюдать такие обычаи, но это было проявлением уважения и соблюдения обычаев.

– С ней всё хорошо, Батыр акя. А Мумин что же не зашёл? – спросил Эркин, положив перед Батыром ложку и наливая ему чай в пиалку.

– Мумин уехал на работу, в ночь в Фергану уезжает, а Зухра сказала, что устала, – ответил Батыр, взяв в руки пиалку.

– Угощайтесь. Я, наверное, пойду, утром рано на занятия идти, – сказал Эркин, спускаясь с топчана.

– Спасибо, я только что ел, иди, конечно. Как твоя учёба? Не тяжело? Всё-таки четыре года учебники в руках не держал, – спросил Батыр.

– Ну… на войне как-то не до учебников было. Ничего, я справляюсь, в школе хорошо учился, – ответил Эркин.

Глава 10

В голосе Батыра, Эркин словно услышал иронию. Сам то он не воевал и наверное не представлял, что значит остаться в живых после четырёх лет той жестокой мясорубки. Но Мумин воевал, видать, отцу ничего не рассказывал.

Эркин ушёл в дом, раздевшись, он лёг на свою кровать и положив руки под голову, задумался. В такие минуты, в голове проносились совершенно разные мысли. Перед глазами встал образ Зайнаб, её смущённое личико, наивный взгляд больших глаз. Эркин поймал себя на мысли, что совсем не думает о Карине. Он не слышал, как ушёл Батыр, посидев с отцом минут сорок, как отец позвал Гули, чтобы та убралась с дастархана, сказав, что ночью кошки ходят по двору. Не слышал, как отец прошёл к воротам и закрыл их на засов, затем зашёл в свою комнату и лёг спать, следом и сестра зашла в комнату. Наступила тишина ночи, где-то слышался лай собак, мычала корова, визжали кошки, бегая по крышам, но Эркин уснул крепким сном, с сознанием, что нет войны, что утро настанет и новый день сменит эту тихую ночь.

Утром, первой проснулась Гули, с трудом, задыхаясь от дыма, она разожгла самовар, затем приготовила на стол, чтобы мужчины позавтракали, папа ушёл на работу, брат и она сама, на занятия. Уходя, Эркин закрыл ворота на засов и пройдя через калитку к соседям, вышел через их ворота на улицу. Эркин выходил пораньше, чтобы не опаздывать на первую пару, Гули пешком шла до школы, отец давно уехал на Чорсу.

Эркин поднялся в аудиторию, следом зашли Карина с Нигорой. Парень ловил себя на мысли, что ждёт Зайнаб, не обратив внимания на Карину.

– Эркин? Здравствуй! Ты словно и не видишь нас с Нигорой, – сказала Карина, подойдя ближе к Эркину.

– Привет, девушки! Почему не вижу? Не увидеть таких красивых девушек, невозможно. Тебя кажется Слава зовёт… Зайнаб? Думал, ты сегодня не придёшь, – увидев в дверях Зайнаб и подходя к ней, радостно воскликнул Эркин.

Карина была удивлена,ничего не понимая, она посмотрела на Зайнаб, на радостное лицо Эркина.

– Вот и суть мужчины, вчера одну, типа любил, сегодня другой отдаёт предпочтение. Так себе… посредственность, – подумала Карина, с усмешкой глядя на Эркина и Зайнаб.

Карина не хотела себе признаваться, что тень ревности закралась в её душу, она была уверена, что нравится Эркину, совсем не ожидая увидеть его с Зайнаб.

– Как вчера доехала? Мама, брат, в порядке? – спросил Эркин для приличия и чтобы поддержать разговор.

Зайнаб стояла перед ним, покраснев от смущения, мельком поглядывая на всех присутствующих. Ей казалось, что все взгляды устремлены на неё, девушка была готова провалиться сквозь землю, хотя в данном случае, это был старый деревянный пол.

– Ассалому аляйкум, Эркин акя… да, спасибо, всё хорошо. Простите… но на нас смотрят… – уходя наверх и присаживаясь на место, тихо, словно украдкой, ответила Зайнаб.

– Не знаешь, кто она? – спросила Карина у Нигоры.

– О ком ты? Ааа… Зайнаб? Хорошая девушка, скромная, учится неплохо, а что? Дай угадаю… Эркин… неужели ревнуешь? – усмехнувшись, спросила Нигора, поглядывая на Зайнаб и Эркина.

– Ещё чего! Я что, похожа на влюблённую дурочку? Больно надо… просто спросила, – ответила Карина, недовольно фыркнув.

– Эркин красавчик! И мне он нравится, но в мою сторону он и не смотрит. Такой парень не может не нравится. Ты посмотри на наших ребят? Рустам и Гафур вроде ничего так… а Слава, ну только то, что он сын Виталия Ивановича, а сам… так себе. Хотя, сейчас любой парень на вес золота. А Эркин… повезёт девушке, которую он выберет, – сказала Нигора.

Карина прикусила губу, понимая или осознавая, что совершила ошибку и кажется, потеряла Эркина. А таких парней не просто вернуть, таких терять нельзя, это она поняла, когда тень ревности закралась в её сердце.

А Эркин, сидя рядом с Зайнаб, увлечённо объяснял ей вчерашнее практическое занятие в морге. Она с явным интересом слушала его, её глаза в недоумении расширялись, затем улыбались и она кивала головой, отбрасывая косу за спину, которая непослушно падала вперёд, как только Зайнаб склоняла голову. Карина была уверена, что она красивее Зайнаб, интереснее её. Поправляя густые, волнистые волосы, Карина внимательно смотрела на Зайнаб, пытаясь понять, что же в ней привлекло Эркина.

– Он обиделся на меня за то, что я вчера ушла со Славой, думаешь, эта серая мышка ему нравится? Это он мне на зло делает, чтобы вызвать мою ревность. Ну уж нет… – ответила Карина, склонившись к уху Нигоры.

– И это говоришь ты? Зайнаб красивая девушка, скромная и тихая, не стоит говорить того, о чём потом пожалеешь, – с укором ответила Нигора.

– Да ты что? Ты ж моя подруга, Нигора! А я нравилась Эркину, мы же жили с ним по соседству, я видела, что нравлюсь ему, – обиделась Карина.

– Да что вы там жили? Он ведь без году неделя, как вернулся домой. Три дня и жили по соседству. Оставь их, кстати, очень красивая пара, мне Зайнаб всегда нравилась, у неё отец на фронте погиб, – сказала Нигора, доставая из сумки учебное пособие.

– Отца её, значит, пожалела? Мой отец тоже погиб на фронте, мать и брат у меня на глазах погибли, их растерзанные после бомбёжки тела мне до сих пор ночами снятся! Да лучше бы я сама тогда погибла! – воскликнула Карина, привлекая к себе внимание сидевших в аудитории одногруппников.

– Прости, я не хотела… успокойся! Война была! Понимаешь? И мой брат погиб, и дядя тоже! Но мы выиграли ту страшную войну! Да, ценой многих жизней, но выиграли! А если бы нет? Что тогда? Даже думать об этом не могу… – так же громко, ответила Нигора.

Эркин поднялся и подошёл к девушкам, понимая, что что-то произошло.

– Девушки? Что это с вами? – спросил он, присаживаясь рядом с Нигорой, так как Карина сидела по другую её сторону .

– Ничего, Эркин, так… о войне вспомнили… о тех, кто не вернулся, – ответила Нигора.

– А мы и не должны забывать об этой войне! Мы морального права не имеем забывать о тех, кто остался лежать на полях сражений! Забыть, значит предать память наших отцов и братьев! Уж поверьте, девушки, память о них сохранится в веках, их подвиги будут помнить потомки, о них будут слагаться песни и стихи… – посуровев, произнёс Эркин.

Девушки, застыв, смотрели на него, не в силах произнести ни слова.

Эркин, сжав кулаки, сидел, опустив голову, его красивое лицо посуровело. Застыв, девушки, смотрели на него, потом переглянулись.

– Эркин, ну что Вы, война закончилась, наступил мир, теперь всё будет хорошо, – осторожно тронув парня за плечо, тихо сказала Нигора.

В аудиторию вошёл педагог и все с шумом поднялись, начались занятия, не оставив времени для разговоров и воспоминаний. После последней пары, Карина ждала, что Эркин пригласит её в столовую или предложит проводить её, она даже замешкалась у выхода из аудитории. Нигора вышла и побежала вниз, думая, что Карина идёт следом за ней. Только Эркин что-то увлечённо рассказывал Зайнаб и они просто прошли мимо Карины, кажется и не обратив на неё внимания. Карина с досадой прикусила губу, когда к ней подошёл Слава.

– А ты чего ждёшь? Все уже ушли, – сказал парень, остановившись.

– Уже ухожу, отстань! – довольно грубо бросила она Славе и выбежав в коридор, побежала вниз, где в огромном фойе с колоннами, её ждала Нигора.

– Ты чего так долго? – спросила она.

– Пошли! – ответила Карина, уходя вдоль учебного корпуса в сторону ворот.

– Может в столовую зайдём? Всё-таки не дорого и сытно, – сказала Нигора, догоняя её.

– Я не хочу есть, лучше дома приготовим что-нибудь вкусненькое. По дороге хлеб нужно купить, если найдём, – сказала Карина.

– Если закончился хлеб, дома сухари есть. Мама просила сварить бульон, – ответила Нигора.

Эркин с Зайнаб сели на трамвай, на них были устремлены любопытные взгляды и Зайнаб отошла от Эркина в сторону, понимая, что неприлично девушке находиться рядом с парнем. Эркин понял её, но вышел вместе с ней на Кукче. Там они попрощались и Эркин пошёл в сторону больницы, по дороге решив купить самсу с картошкой, которую выносили местные жители к больнице, там её быстро раскупали. Недорого и довольно вкусно, со слоенным тестом. Лепёшки продавали очень редко, по случаю, если доставали мешок муки, что было довольно непросто. Эркин поднялся в палату к матери, Мехри опа сидела за столом, с тремя соседками по палате. Поздоровавшись, Эркин подошёл к матери.

– Как Вы, ойижон? Вам лучше? Вроде и лицо порозовело, вчера бледным было, – глядя на мать, сказал Эркин.

– Ты мой доктор дорогой! Я в порядке, мне совсем хорошо и я хотела отпроситься, но доктор сказала, что не отпускает меня, только под расписку. Она каждый день слушает моё сердце, но я себя хорошо чувствую, – сказала Мехри опа.

– Если врач говорит лежать, Вы должны лежать, ойижон. Дома всё хорошо, можете о нас не волноваться, Гули готовит еду, мы… в общем, всё у нас хорошо, только по Вам скучаем, Вас нет и дом пустой, – присев рядом с матерью, сказал Эркин.

– Отец твой недавно приходил, вот… принёс нас ханум с картошкой и обжаркой из помидоров, вкусно очень. На базаре многие сейчас дома готовят и выносят на продажу, особенно продавцам и ремесленникам, – ответила Мехри опа, улыбаясь и радуясь словам сына.

Мехри опа с гордостью рассказывала женщинам о своём сыне. Кажется, она рассказала об Эркине всё, с самого его рождения и ей самой это нравилось.

– А я Вам самсы принёс, тоже с картошкой, возле больницы продают, попробуйте, – оглядев женщин, сказал Эркин, положив бумажный пакет на стол.

– Сам то ты ел? Давай, поешь с нами, сынок, – предложила Мехри опа.

– Я сыт, в институте поел, в столовой. Я пойду, а Вы отдыхайте, завтра ещё зайду, – ответил Эркин, поднимаясь со стула и отходя от стола.

Мехри опа поднялась и взяв из пакета две самсы, вышла с сыном в коридор.

– Прошу тебя, поешь это, знаю, ты не ел в столовой, если откажешься, я тоже не стану есть, – сказала Мехри опа, уходя за сыном к лестничной площадке.

Эркин был удивлён, откуда мама могла это знать.

– Я сейчас куплю себе и обязательно поем, обещаю Вам, – ответил Эркин, отклоняя руку матери.

– Хорошо, сынок, я верю тебе. Поезжай домой, не оставляй Гули одну, она ещё совсем юная, – сказала Мехри опа.

Поцеловав мать в щёку, Эркин побежал по ступеням вниз. Ему и правда очень хотелось есть, но когда он вышел за ворота больницы, женщина, что продавала самсу, уже ушла. Улыбнувшись, Эркин перешёл дорогу и встал на остановке, дожидаясь трамвая. А когда он приехал домой, время было около шести вечера. К его удивлению, отец был уже дома и Гули тоже.

– Ассалому аляйкум, адажон, – поздоровался Эркин, присаживаясь к арыку и моя руки.

– Ва аляйкум ассалом, сынок. Что-то ты сегодня поздно, или же к матери заходил? – спросил Шакир акя, развалившись на топчане, подмяв под себя подушку.

– Да, от неё еду, – вытирая руки и присаживаясь напротив отца, ответил Эркин.

– Я тоже днём заходил, домой просится, говорит, хорошо себя чувствует, – сказал Шакир акя.

– Да, мне мама тоже так сказала, но с сердцем лучше не шутить, отец. Вовремя полученное лечение – гарантия здоровья, – ответил Эркин.

Шакир акя улыбнулся, с любовью глядя на сына.

– Гули? Дочка, давай быстрее, неси машхурду, брат верно проголодался, – обернувшись в сторону навеса, громко сказал Шакир акя.

– Я сейчас, папа! Только базилик порежу, – ответила Гули, ловко нарезая на доске листья райхона.

На дастархане, на хантахте, стояла банка кислого молока и тарелка с сухарями, вскоре, Гули принесла отцу суп и тарелку с мелко нарезанным райхоном. Потом быстро ушла под навес и тут же вернулась с двумя косушами машхурды, для себя и брата.

– Что же ты себе так мало налила, дочка? – положив себе в косушку ложку кислого молока и немного базилика, спросил Шакир акя.

– Мне хватит, папа, я не очень хочу есть, – ответила Гули.

У девушки и аппетита не было, она постоянно думала о том, что произошло, мысли о Мумине не давали ей покоя.

– Так нельзя, дочка, вон какая ты худая, есть надо. Как в войну было непросто, но и тогда голодными не оставались. Сейчас продукты прибавились, ассортимент увеличился, скоро ещё лучше станет, – говорил Шакир акя, бросая в суп сухари и с аппетитом отправляя в рот ложку.

Их разговор прервал голос Батыра.

– Ассалому аляйкум, соседи! А мы вот решили вас проведать, – сказал он, подходя к топчану вместе с Зухрой.

Она держала в руках ляган, который быстро поставила на хантахту.

– Ааа… Батыржон! Зухра, проходите, присаживайтесь. Хорошо, что зашли, – пододвигаясь и уступая место Батыру рядом с собой, ответил Шакир акя.

– Зухра голубцы приготовила, Мумин уехал в Фергану, а мы вот решили к вам зайти, – сказал Батыр, присев рядом с ним.

– А Гули мошхурду приготовила, без мяса, правда, но мош и без мяса калорийный и вкусный. Зухра, присаживайся, в ногах правды нет, – сказал Шакир акя.

– Как Мехри опа себя чувствует? Она ещё в больнице? – присев рядом с Гули, спросила Зухра.

– Тебе спасибо, что доктора вовремя вызвала. Был у неё днём, ей намного лучше, привет вам передавала, – ответил Шакир акя.

Гули, спустившись с топчана, принесла две косушки машхурды и поставила перед соседями, затем, извинившись, ушла в дом. Зухра с каким-то сожалением проводила девушку взглядом и тяжело вздохнула.

– И где были мои глаза… – подумала она, словно только что увидела Гули и оценила её и скромность и девичью красоту.

Дети Шакир акя и Мехри опа и правда, отличались от других детей в махалле. И ростом были выше, и внешне красивее. Чернобровая, кареглазая Гули, была тихой и скромной, некоторые женщины уже говорили Мехри опа, что девушка скоро станет невестой и очень красивой.

– Спасибо. Может и сама схожу завтра к сестре, а доктора я вызвала… испугалась очень, она ведь без сознания лежала, когда я вчера рано утром зашла к вам, Шакир акя. И себя виню, из-за чужой девушки столько шума зря подняли, не стоит она того. Я не должна была винить Эркина, он мужчина, это она… – довольно резко говорила Зухра.

– Замолчи, жена! Я что тебе говорил? Тема закрыта и я не позволю, чтобы мы из-за таких глупостей ссорились с соседями, которые нам стали ближе родных. Шакир акя мне, словно брат, Мехри опа, сестра. Лучше завтра приготовь что-нибудь для Мехри опа и сходи к ней в больницу, проведай нашу сестру, – строго взглянув на жену, сказал Батыр.

– Хорошо, завтра непременно схожу, – ответила Зухра, опустив голову и вспомнив, что получила от мужа крепкую оплеуху.

Да и вчера, услышав, что Мехри опа стало плохо и её увезли в больницу, он, разозлившись и обвиняя в этом её, не преминул ударить её несколько раз. Ведь в те годы, в больницу люди не ложились, даже с тяжёлым недугом, люди переносили болезни на ногах, людям было не до больниц, война была, а теперь война закончилась, но проблем меньше не стало. Работы прибавилось, люди хотели жить лучше и сытнее. Батыр и раньше, нет-нет, поднимал руку на жену, за её длинный и острый язык, но всегда говорил, что горбатого только могила исправит. Ещё добавлял:

– Помяни моё слово, однажды, твой язык доведёт до беды!

Вот Мехри опа, которую Батыр всегда ставил в пример жене, никогда мужу не перечила, она вообще была другая, более добрая, более мягкая и мудрая.

На следующий день, Зухра приготовила хасып (типа колбасы, баранью кишку наполняют селезёнкой, лёгкими и рисом, добавляя специи и варят в воде, завязав оба конца кишок), это и дёшево, и вкусно, она поехала в больницу, с вечера спросив у Эркина, где лежит его мать. Мехри опа не ждала Зухру, но увидев её, очень обрадовалась и крепко, по-родственному обняла её.

– Не стоило тебе беспокоиться, Зухра. Но я очень рада тебя видеть, ведь и поблагодарить тебя не успела. Мне сказали, это ты позвала нашего доктора, Зинаиду Семёновну, спасибо тебе, Зухра, – усадив женщину за стол и наливая ей в пиалку ещё горячий чай, сказала Мехри опа.

– Что Вы, Мехри опа, что Вы… я беспокоилась за Вас. Тут я Вам хасып принесла, сама залила и сварила, не с базара. Поешьте, пока горячее, – открывая чашку, завернутую в полотенце, ответила Зухра.

Немного посидев возле своей соседки, Зухра поднялась и попрощавшись, ушла. Чувствовала ли она свою вину за то, что Мехри опа сейчас находится в больнице… скорее всего нет, подумав, что за это она уже получила от мужа. Обида и досада оставалась в душе Зухры, да, она пришла в больницу, но видеть соседку не очень и хотела, да и рада не была. Понятно, Гули ей в невестки Мехри опа не отдаст, это ещё больше злило Зухру, ведь она считала, что её сын самый лучший и приняла отказ, как личное оскорбление. Видимо, каждый понимает и принимает произошедшее по-своему, именно по своему характеру, как чувствует ситуацию.

Шло время, через десять дней, Мехри опа выписали из больницы и вернулась домой. Занятия продолжались, Эркин подружился с ребятами, вызывая к себе особое уважение. К седьмому ноября, в годовщину празднования Великого Октября, студенты решили организовать вечер, после того, как пройдёт парад на Красной площади. Эркин должен был встретиться с одногруппниками на Красной площади, вернее, в самом начале площади, чтобы не затеряться.

Он надел мундир, с орденами и медалями, гуталином начистил до блеска сапоги и надел фуражку. Мехри опа с гордостью провожала сына. Эркин хотел было позвать и Мумина, отношения с которым стали более холодными, да и времени для общения не оставалось, но Мумин выехал в Фергану. Он выучился на машиниста и самостоятельно вёл поезд, правда, рядом с ним был помощник, изначально его сопровождал старший машинист, пока Мумин сам стал справляться с управлением.

Редкими вечерами, в свободное от работы время, Мумин заходил к Эркину, странно, но и темы для разговоров часто не находились. Так, Мумин стал заходить к другу всё реже, да и у Эркина не было особого желания ходить к Мумину домой. Как-то само собой, калитка в дувале открывалась всё реже и реже, но забивать её не спешили, всё-таки взрослые нет-нет, но общались.

Жениться Мумин не спешил, хотя Зухра и предлагала сыну, говоря то об одной девушки по соседству, то о другой. Эркин, сев на трамвай, поехал до Урды, народу в этот день, было очень много. Шары и флаги, море цветов и лозунгов украшали Красную площадь. Эркин увидел Рустама, рядом с ним стояли Слава, Карина, Нигора, Вера и Зайнаб. А когда Карина, первая увидевшая Эркина, застыв, уставилась на него, ребята тут же обернулись и тоже взглянули на своего однокурсника. В мундире, с орденами и медалями, Эркин был другим, не таким, как обычно на занятиях. Многие были в мундирах, с орденами и медалями, но ребята смотрели на Эркина, словно видели его впервые. Смущаясь, он подошёл ближе.

– Здравствуйте, ребята! С праздником Вас всех! Ну что, скоро парад, пошли? – сказал Эркин, когда кто-то из ребят присвистнул.

– Ничего себе! Ну ты, Курбанов, даёшь! Теперь понятно, почему за тебя впряглись Хамид Закирович и Дилором Икрамовна. Что же ты скрывал свои заслуги перед Родиной? И какие заслуги! – воскликнул Рустам, внимательно рассматривая ордена и медали на груди Эркина.

– Не понимаю, о чём ты… что значит скрывал? Я что, должен на каждом углу кричать и показывать их? Оглянись вокруг! Ты видишь, сколько тут людей с орденами ходят? Это был долг перед Родиной и мы его с честью выполнили! Не я, понимаешь? Мы все! Они, они и они! Все! А… Хамид Закирович и Дилором Икрамовна, как ты говоришь, впряглись за меня не потому, что у меня ордена на груди, они мне экзамен устроили и я с честью ответил на все их вопросы, понял? – воскликнул Эркин, кивая на людей вокруг себя.

– Да успокойся ты! Ну прости! Просто, не ожидал я… правда, ты герой… пошли, ребята! – ответил Рустам.

После парада были народные гуляния, впервые за четыре года, люди радовались, смеялись и пели. Вчером все поехали в ТашМИ, где прямо в фойе, своими силами, студенты накрыли столы. Так, ничего особенного, печенье, простенькие конфеты и лимонад. Но торжественно говорили высокопарные слова, вспоминали тех, кто погиб и не вернулся, минутой молчания почтили их память. У всех были серьёзные лица, когда говорили, какой ценой мы, единым народом, добились победы. Потом включили патефон, пела Клавдия Шульженко. Наверное и танцевать не умели, но хотелось и многие пары просто переминались с ноги на ногу. Эркин пригласил Зайнаб, девушка едва не заплакала, когда Эркин неуклюже, осторожно положил руку на её талию, а она, сжавшись, положила руки на его грудь.

Карину Эркин не приглашал, но многие девушки, сами танцевали, в паре друг с другом, ведь парней было мало, но это не мешало всем веселиться. Вдруг, когда объявили белый танец, Карина прошла через зал и сама подошла к Эркину.

– Можно тебя пригласить на танец? – покраснев и дрожа, спросила она.

Эркин очень удивился, он был уверен, что Карина и он сам, всё поняли и просто расстались, так и не начав отношения. Но отказать ей, он не мог, она была его однокурсницей.

– Я не очень умею танцевать… могу и на ногу наступить, – стараясь шутить, чтобы разрядить напряжение, сказал Эркин.

– Я переживу, – улыбнувшись, ответила Карина.

Зайнаб, застыв, осталась стоять у колонны, ей вдруг стало не по себе, словно её бросили посередине танца и все смотрят на неё осуждающе. Она медленно вышла из фойе во двор, было темно, свет фонарей косыми лучами освещал парадный вход в фойе. Зайнаб не могла удержать слёз, она прошла к фонтану, который давно не включали и села на скамью. Эркин повёл Карину в танце, но о чём говорить с ней, он не знал.

– Всё хотела спросить, как поживают Мехри опа и Шакир акя? Гули как? – сама спросила Карина, нарушив гнетущее молчание.

– У нас всё хорошо. Ты бы зашла как-нибудь, мама иногда спрашивает о тебе, – ответил Эркин, чувствуя аромат духов, исходящий от Карины.

– Привет им от меня передавай, скучаю я по ним… и по Зухре опа и Батыр акя тоже, – вздыхая, сказала Карина.

Танец закончился и Эркин провёл Карину к столу. Оглядевшись, он не увидел Зайнаб. Не понимая, где она может быть, он прошёл за колонны. Ему и в голову не пришло, что девушка вышла из фойе во двор. Было довольно-таки поздно, не найдя Зайнаб, Эркин направился к выходу. Карина наблюдала за ним, сознавая, что ревнует его и кажется, любит.

Выйдя во двор, Эркин огляделся по сторонам, было довольно прохладно, седьмое ноября, середина осени. Правда, в Ташкенте иногда и зимы не бывало, но если было холодно, то мороз был колючий. Не увидев Зайнаб, Эркин хотел было пойти по аллее и пошёл было, подумав, что девушка решила уйти домой, одна, в темень, но тут его взгляд упал на скамейки у пустого фонтана и он увидел на одной из них силуэт Зайнаб. Эркин быстро вернулся и подошёл к ней.

– Зайнаб? Ты что тут делаешь одна? Прохладно… да ты замёрзла! Вставай, пошли в фойе, там тепло, вставай, – приподнимая под руки Зайнаб, сказал Эркин.

Поднявшись, Зайнаб подняла голову и долгим взглядом посмотрела на Эркина. В её больших, карих глазах сверкали слёзы, Эркин невольно смахнул слезу с её нежной щёчки, молодые люди с волнением смотрели друг на друга.

– Я волновался за тебя… почему ты ушла? – шёпотом, с пересохшим от волнения горлом, спросил Эркин.

– Не знаю… простите, я не хотела Вас волновать… – чувствуя, что он склоняет голову, но не понимая его намерений, задрожав и напрягаясь, ответила Зайнаб.