Записки врача скорой помощи

Сегодня, как вчера, она проснулась, встала и пошла по коридору. Как всегда. По инерции, не то в ванную, не то в кухню, как делала это много-много лет.

Она умерла не сразу: повалилась огромным телом на пол, раскинула ноги, а спиной и двумя руками вцепилась в диван и в колени своего старика. Потом откинула голову назад и потеряла сознание, но еще какое-то время дышала, хрипела и гнала сердцем кровь в голову и конечности. Кровь затопила мозг и погасила дыхательный центр. Но в это время она уже ничего не чувствовала, поэтому не почувствовала, как легкие захлестнуло удушье и грудная клетка с бешеной частотой стала хватать воздух, пока не захлебнулась жидкостью, похожей на розовую пену.

Старик видел это, пока держал ее голову на коленях. Вот вопрос: сколько еще он смог бы это делать? Сколько времени понадобилось бы, чтобы разорвалось его сердце? Когда я вошла, взяла у него это тело и уложила на пол, у него на лице я увидела облегчение. Облегчение сменило бывшее горе и ужас на лице. Он смотрел на меня как на освободителя.

Она не должна была умереть. Ее смерть была подстроена. Тем, что она не попадала долго к врачу в поликлинику, тем, что не могла жить здоровой, тем, что скорая ехала долго.

Глава 40. Шрамы после ДТП

Шрамы украшают и остаются на память. У меня вот два шрама после работы на скорой помощи, оба на лице, почти незаметно, но помню эти ДТП.

Если врач скорой помощи осматривает пациента, то все старые шрамы должен описать и расспросить, откуда они и с какого года. Даже если у пациента ветрянка.

Самые жуткие шрамы я описывала у одного работника полиции, явно огнестрельные и множественные, но происхождение их не стала выяснять. Пусть прокуратура тоже поработает, если заинтересуется. Я свое дело сделала, в больницу увезла. У него было тяжелое желудочное кровотечение.

Был один пациент, не помню, на что он жаловался, но пришлось осмотреть его нижние конечности, и я увидела довольно грубые шрамы на голени, явно после травмы. Когда спросила, он рассказал, что это осталось после ДТП на Анжерской трассе: перевернулся на тридцатипятитонном грузовике несколько лет назад. Сам он ничего не помнит, а я его вспомнила и вздрогнула. Мы тогда в четыре машины часов 8 работали с ним на трассе, плюс областные и местные спасатели демонтировали кабину, плюс два экскаватора фиксировали ковшами кузов с гравием, чтобы он держался на съезде в кювет под углом в 45 градусов. Если бы грузовик не удержался, то перевернулся бы полностью и раздавил бы этого водителя в лепешку. А так его просто защемило сплющенной кабиной за голени, и он свисал все это время вниз головой над кюветом без сознания, потому что каждые 2–3 часа получал дозу наркотика и, конечно, был увешан капельницами и кислородом все эти часы, пока разбирали кабину разными пневмопилами. Народу над ним билось человек 30. В средние века, наверное, ему бы ногу отпилили, чтобы освободить из этой груды металлолома.

И вот он теперь ничего этого не помнит, веселый и живой, даже где-то работает, говорит, что всего-то был перелом голени, но все хорошо прооперировали в Кемерове, только шрам остался.

Глава 41. Ветеран станции скорой помощи

Почему у нас на скорой помощи нет ветеранов? Таких классических ветеранов – им по 98 лет, вся грудь в медалях, которых показывают на юбилеях заводов, шахт, водоканалов, РЖД и прочих Кузбассэнерго. Нет памятников с золотыми буквами на территории станции, стен, увешанных портретами заслуженных выездных врачей в золотых рамках с надписью «Нам есть, на кого равняться» Потому что их нет. Они все умерли, не выходя на пенсию, за исключением единиц. Я говорю про выездных, не про гардеробную. Одно время я страдала манией величия: писала письма президенту России, была членом профсоюза, посещала кабинеты заместителей губернатора, чтобы узнать, сколько лет врачу скорой можно работать на машине и в ночные смены, чтобы не умереть на работе. Я даже выводила медицинских людей на площадь, на митинг, но они почему-то не вышли.

Глава 42. Непонятная сонливость

Люблю повспоминать у камина что-нибудь такое из прошлой жизни, из опыта. Как тут не вспомнить один вызов. Сейчас это вспоминать смешно.

В три часа ночи скорую помощь вызывает дама в пижаме. Такая, знаете ли, на шикарной двухспальной кровати, в будуаре. С вечера не могла заснуть, приняла 2 таблетки реланиума, сейчас проснулась в три часа ночи и вызвала скорую. Жалуется на «непонятную сонливость». Три часа ночи, две таблетки снотворного – непонятная сонливость? Кажется, я даже проснулась и спросила, чего она от нас хочет, заснуть или проснуться? Нарвалась на грубость.

Еще история про сон и юридическое поле, дискуссия на профсоюзном собрании: – И не вздумайте где-то кому-то рассказывать, что у вас в комнатах отдыха стоят диваны и вы на них спите. Вы работаете без права сна. Так написано в трудовом договоре. Диваны вам не положены. – А просто сидеть на диване можно? Например, обедать или писать карту? Или обязательно сидеть на полу? – Можете. Можете даже лечь. Но не спать.

Голос с галерки:

– Это пытка не спать 12 или 24 часа. – Нет, это не пытка. – А в перерывах между вызовами спать можно? – Нет, вы не имеете права. – А что делать тем, кто ночью заснул в машине? Например, возвращаясь с вызова из дальней деревни? – Нельзя!!! – А что делать с физиологией? Как же мне быть, если я уже всем рассказала про диваны? Мне просто уже некому не рассказывать!

Глава 43. О грустном шахтере

Жил старик со своею старухой. И вызывал ей скорую помощь каждый день. Там ничего для скорой помощи не было. Им обоим под 80, только он такой здоровый на вид, высокого роста, все делал по дому, а она маленькая, как ребенок, лежала или сидела в кровати, чаще спала, с нами не разговаривала, только смотрела круглыми глазами. В ней было весу 40 кг от силы, и вот муж ее одевал, кормил, умывал, как ребенка или как куклу, и она всегда в таких нарядных кружевных пеньюарах дремала где-то там, в стране Альцгеймера. Была у них приличная квартира, дети взрослые в этом же городе, такая типичная картина достатка в шахтерском городе.

Вот мы ездили и ездили на этот адрес каждый божий день, смотрели на это чудо в пеньюаре, выслушивали жалобы со слов мужа, ставили какой-нибудь укольчик и на цыпочках удалялись. Потому что обращались с нами с исключительным уважением, что даже хамить не хотелось, хотя терпение уже было на исходе.

На самом деле скорая помощь там не нужна была никогда.

Вдруг однажды этот муж вызывает скорую себе. «Низкое давление, слабость». Да, действительно, высокий рост, давление 90 на 60, 80 лет, атеросклероз сосудов, надо лежать, отдыхать, кардиограмма нормальная. Спрашиваю:

– Когда заболел?

– С утра, как проснулся, – говорит.

– Во сколько?

– Где-то в десять-одиннадцать примерно.

– Ого, – говорю. – Долго спите…

И тут он мне говорит:

– Я почти 60 лет вставал в 5 утра и шел на работу в шахту, так теперь можно и поспать, – а сам так печально улыбается.

Вот так. Все мы немного шахтеры.

Глава 44. Справки о смерти

Скорая помощь выписывает справки о смерти. Даже если этого покойника вытащили из реки, где он утонул полгода назад, вызывают скорую помощь. Констатируем и выписываем справку. Кто это придумал? Неважно. Логики в этом нет, стало быть, это придумал департамент организации здоровья населения.

В один день на смене я выписала 3 справки о смерти – до обеда. Все трое – люди, оставленные дома без присмотра на сутки и более, совсем еще не старые люди.

Жена, пожилая уже дама, уходит на работу на сутки. Возвращается на следующее утро – муж умер, хотя мог и лет 20 еще прожить при адекватной медицинской помощи. Его «хроническая» болезнь была не смертельная.

У второй умершей дети звонили по телефону вчера, разговаривали с матерью, на что-то она, как обычно, жаловалась, утром приехали – труп на диване. Давление, диабет – ничего смертельного. Возраст – лет 70, жила отдельно от детей, болела, как все, в поликлинике иногда бывала.

Третий – мужчина 75 лет 2 месяца назад поссорился с детьми, не отвечал на телефон, умер дней 10 назад в полном одиночестве на диване. Страшный черный раздутый труп. Сын довел меня до квартиры, открыл дверь, а сам зайти не смог. Не знаю, о чем думал этот сын, когда не пошел за мной в комнату. Мучался от угрызений совести или радовался, что избавился от проблемы? Не знаю. Но совесть, старая карга, загрызет. А радость всегда коротка. «Меняю совесть на радость», – вот девиз человечества. И никто больше не зашел в эту комнату, где на диване лежал огромный черный труп, я одна стояла и смотрела на это тело. Видимых повреждений не обнаружено.

Глава 45. Ностальгия и снегокат

В 1991 году я, естественно, в новогоднюю ночь работала на линейной бригаде скорой помощи. Время было доброе, мне было всего лишь 35 лет, у меня была дочь трех лет – мой источник позитива, но 31 декабря и 1 января работать сутки был святой долг непьющих и не гуляющих мамаш.

Дочь моя Новый год справляла с бабушкой вдвоем, маленькая еще. Однако у меня был подарок от Деда Мороза, который необходимо было к утру поставить под елку. Типа ночью Дед Мороз принес. В этот раз подарок был громоздкий – детский снегокат на трех лыжах с рулем.

Снегокаты «выбросили» в «Буревестнике», по тем деньгам рублей за восемнадцать перед Новым годом, если кто понимает, о чем это. Это означало, что я не пришла в магазин игрушек перед Новым годом, чтобы выбрать то, что мне понравится, а отстояла длинную очередь за единственной игрушкой, которую магазин продавал. Купить такую вещь в магазине в Кемерове зимой 1991 года было чудо и подвиг в квадрате. Довезти его до дома на троллейбусе на проспект Химиков – подвиг в кубе. Ожидание троллейбуса в те годы зимой грозило потерей обеих почек.

Мы стояли вдвоем с такой же чокнутой мамашей и с двумя огромными коробками на остановке. Мы были студентки последнего курса, мединститут, красавицы, и не ведали, что через 27 лет снова будем встречаться каждый день, но в интернете. Между нами сегодня 4944 км по прямой.

Однако зимой 1991 года моей подруге добраться от Искитимки на Южный с гигантской коробкой был один вариант – такси, что она и сделала. И то сколько ждали.

А мне даже в голову про такси не пришло, я – на троллейбусе. Декабрь, Сибирь, мороз, коробка, железный троллейбус. Я в своей жизни много раз замерзала, но так до слез – раз пять, не больше. И ради чего? Глупость какая-то, купила детский снегокат в Сибири, в «Буревестнике» в 1991 году.

Потом я эту громадину спрятала в своей квартире, а 31-го ночью привезла на скорой помощи к бабушке (маме моей) и поставила под елку.

Назавтра, после суток, несколько раз выслушала рассказ дочери, что она ночью лично «слышала, как хлопнула форточка, через которую Дед Мороз пролез и принес подарок». Три года ребенку, что вы хотите?

Ничего не изменилось.

Естественно, что 31 декабря мамаши работают сутки и в этом году. А Дед Мороз хлопает форточкой.

Глава 46. Кино будем показывать?

Была у меня машина – «желтая канарейка», списанная с реанимации на линию вместе с водителем. Я на ней почти всегда одна работала, потому что раньше у нас такая мода была – бригаду рассаживать на две машины прямо с утра.

Утром график смотришь – вроде все по двое в графике, а приглядишься – там половина на больничном или в отпуске. Мертвые души. Ну, берешь железный чемодан, и пошел один по этажам. А там и «на улице без сознания», и «ногу сломала» 160 кг, и все подряд вызовы уже начинают давать.

Так вот подъезжаем: на тротуаре на «судороги, без сознания» толпа любопытных, а водитель спрашивает: «Кино будем показывать?»

Конечно, будем! Врубаем одну из четырех сирен, которая пострашней, и на полной скорости в толпу любопытных задом! Двери настежь, на носилки тело – бряк! Двери захлопнули и опять под сирену, уже другую, испаряемся. Толпа в восхищении!

Метров через 50 останавливаемся, пациент, естественно, уже очнулся, и тогда я спрашиваю: «Тебе вообще скорая-то нужна? А чо сидишь? Иди уже отсюда». Счастливый пациент благодарит, отряхивает пыль и асфальт, лезет целоваться и уходит. Конец фильма. Это было 20 лет назад.

Глава 47. Атипичный случай

Сам врач, 56 лет, ходит 10 дней, лечит у невролога левую руку, локтевой сустав: физиотерапия, магнит, кеторол – все помогает. Случайно делает ЭКГ – трансмуральный подострый инфаркт передней стенки с подъемом. Картина Репина «Жалоб нет», только пришлось почему-то допамин доставать, капельницу капать, потому что давление упало. Кардиогенный шок. Не надо спрашивать, в чем причина, какая гайка сломалась, почему при инфаркте болело не в груди. Человек не машина. Атипичный классический случай. На то и врачи, чтобы знать.

Глава 48. О священниках и о православной церкви

Как-то приехали на вызов «транспортировка в хоспис на Чкалова, 80 лет». Заходим, а нам говорят: «Подождите в коридоре, у нее священник там. Нет, еще не умерла».

Слышу, действительно, ходит там, молитвы читает. Стоим, как дураки, в коридоре с сумками и носилками. Потом выходит поп, такой – в черной рясе. Ну, все, теперь заходите. Давай носилки разворачивать, а поп даже не помог нести. Нормально, нет? Не знаю, как у них там в церкви с вызовами, но нам даже стул не предложили.

А еще в соборе одна дама упала в обморок, а пол каменный, так сколько крови было! Голову разбила. То есть это был не обморок, а эпиприпадок в пустой церкви. Приехали, а она так и лежит в луже крови в пустом зале. Это картина прямо для Репина. Кругом купола, иконы, святые, свечи на подносиках, кресты и посредине дама лежит – лужа крови из головы.

Глава 49. Страшно умирать одному

Жить, болеть одному не страшно. Умирать одному страшно, поэтому они и вызывают скорую и готовы ехать в больницу, хоть к черту на кулички, хоть на одну ночь.

Вот я сейчас это сказала мимо ушей. Никто из вас этого так и не услышал. Потому что в этом нет ничего интересного или интригующего. Звучит банально. А я вот умирала раза два, так со страху на улицу выскакивала пулей, когда понимала, что сейчас умру. Чтобы на тротуаре подобрали, если что. И чтобы детей дома не напугать.

И вот все эти старые, не слишком больные старухи всегда боятся умереть в одиночестве. Вызывают скорую, но скорая не будет всю ночь их развлекать. И они требуют, чтобы их увезли в больницу, хоть на эту ночь. И скорая везет. Сонная медсестра в приемном смотрит на нее и восклицает: «Ой, опять?»

А утром они возвращаются, и дома все повторяется, возвращается страх умереть в одиночестве. Так не должно быть. Каждый должен иметь право на хоспис. Чтобы просто было куда поехать, там остаться столько, сколько потребуется, или навсегда.

Глава 50. Интернатура. Теперь так будет всегда

В отделении кардиологии встречаются такие пациенты или пациентки. Они заглядывают в глаза и каждый день жалуются на приступы. Каждую ночь в одно и то же время они просыпаются и жалуются на одну и ту же боль в одном и том же месте в груди. Через некоторое время, минут через 20–30, получив определенную дозу внимания, они забывают про приступ и продолжают заниматься своими делами – спят, едят, занимаются домашними делами, выращивают помидоры и даже не задыхаются. Но приходит ночь и тишина, и в назначенное время они снова будят медсестру, и заглядывают ей в глаза, и жалуются на боль в груди.

Несмотря на отличные анализы и ЭКГ три раза в день, выписать из стационара их невозможно. – Этой ночью снова был приступ, – говорят они, держа в руках выписку.

– Выписывай. Пойди и скажи ей, что теперь у нее так будет всегда! – говорит врач интерну.

Пусть всегда будет солнце!

Глава 51. Зверюшки

В этой главе будут все истории про зверюшек – котов, собачек и попугаев.

История про ветеринарку

Однажды я три дня работала ветеринаром в частной клинике. Одна моя бывшая подруга-алкоголичка, тоже врач скорой помощи, обладала редким талантом устраиваться на разные денежные работы и работать там до первой зарплаты. И в ветеринарку устроилась врачом, а что? Позвала меня попробовать в отпуске. А может, понравится?

Через три дня я выучила их препараты и дозировки (их там обычно 4–5, не больше). Научилась кастрировать всех подряд, рассматривать ушного клеща под микроскопом, удалять зубы под наркозом, ставить капельницы в заднюю лапку и в загривок и заработала примерно столько, сколько на скорой помощи за месяц.

Конечно, ведь животных жалко, они такие беззащитные, и для них никаких денег не жалко. Сколько ни скажи, платят, не торгуясь. Не то, что за себя или маму свою.

Дело кончилось тем, что подруга-алкоголичка дала мне плохую рекомендацию и хозяева этого ветеринарного «малого бизнеса» сказали, что я «не смогу тут работать». Я не в обиде, такой интересный опыт из мира животных. С подругой, конечно, все плохо. Потом я встречала ее, когда она работала парикмахером, потом – косметологом, еще кем-то… Малый бизнес, что ж ты такой животный?

История про Шарика – бездомного пса – и его превращение в Золушку

Жил-был Шарик, невзрачный пес серой масти среднего роста, пяти лет от роду. Днем Шарик болтался у пивной, где пьяницы с глазами кролика бросали ему копченые куриные окорочка и наливали пиво, а ночами спал под машинами на станции скорой помощи. Хоть и звали его в коридор погреться на коврике, но он всегда отказывался. Незавидная жизнь была у Шарика. Но и не такая уж несчастная. Самая обыкновенная мирная жизнь.

Был он одинок и мечтал о доме. И чтобы был у него хозяин и друг. Шарик представлял его таким, каких еще не встречал в своей жизни. Короче, Шарик оказался хитрым дезертиром, однажды его увидел хозяин случайно, как он изображал на крыльце станции скорой помощи сироту. – Ах ты! – сказал хозяин, и Шарик помчался домой, на цепь.

История страшная – про месть кота.

Кот напал на своего обидчика. Домашний кот напал сзади на второклассника, когда он остался дома один, оскальпировал ему череп и расцарапал шею. Долгое время до этого мальчик издевался над котом и бил его в присутствии родителей и старшего брата. Кот выждал момент, когда мальчик пришел из школы и остался один дома. Старший брат как раз вышел из квартиры и спускался по лестнице, когда услышал истошные крики кота и ребенка. Несколько секунд хватило коту, чтобы наброситься сзади на мальчика и разодрать ему шею и голову. Эти коты бывают такие стремительные. Старшему брату удалось оторвать кота и запереть его в ванной. И вот теперь скорая помощь увидела залитого кровью мальчика и раны на руках старшего брата, а в ванной бился и рычал кот. Но запомнила я почему-то то, что мальчик не успел снять школьную форму – темно-синюю курточку с металлическими пуговицами, так в ней и поехал в травмпункт. Я никогда не вру насчет медицины. Мне хватило тех кошмаров, которые я видела. Сочинять нет необходимости.

История про восемь лап.

Однажды я пришла домой после суток. Наверное, трудная была ночь, потому что я легла на диван и заснула мертвым сном. Диван был широкий, как двухспальная кровать. Я проснулась оттого, что кто-то толкает меня в спину и спихивает с дивана. Я уже на самом краю. Оборачиваюсь и вижу, что у меня за спиной храпят двое: овчарка колли и кот, мордами в мою сторону. И все восемь лап упираются мне в спину, а им еще и что-то снится, как обычно, и во сне они дрыгают лапами. Кот был мой, а овчарку время от времени приводила сестра. То есть, пока я спала, они залезли на диван через меня, сначала собака, потом кот, и так проспали часа два. Жаль, камеры не было.

История про сенбернара, большого, но не страшного, написанная в 2004 году стихамиА во мне с утра пятьдесят шестьКилограммов, а в Оксане сорок четыре.Мы стоим, как две мишени в тире.Хочешь – ешь нас, а хочешь – врежь.Мы стоим вдвоем перед Евгенией.Мы же скорая помощь линейная.Нам Евгения командует: «Вольно!».Говорит, что на душе у нее больно.И по ходу анамнеза сбораСообщает, что пьет с горя.Остальное нас не касается!«И пошли вы все нах…, кррассавицы…»Чуть качнувшись на стуле,Говорит она: «Анатолий, х…ли!Х…ли с ними тут парриться!Выпускай собаку! Кррассавицы…»И выходит сенбернар с Анатолием,Трезвые, сонные: разбудили.Ну, и мы в полицию позвонили.А ругаться не стали – стоит ли?А потом мы ушли, что-то снилось.Плыли тихо, как привидение ночное,Спите люди, ничего не случилось,Это воображение больное.А наутро в нас – пятьдесят четыре и сорок четыре.От Оксаны уже нечего отнять.Ее евроразмер – тридцать четыре.Ей легче лечить и летать.История про попугая, и как я училась в первом классе

Когда я училась в первом классе, мы жили в этой квартире на улице имени Дзержинского. И вот спустя двадцать лет я приехала в эту квартиру на вызов. Это интересно – попасть в детство и все посмотреть, как там было. Выглянуть в окно на первом этаже и увидеть, как мать возвращается с работы. Заглянуть в спальню и увидеть, как я лежу с книжкой под кроваткой-качалкой и качаю младшую сестру, читая книжку. Сестре полгода, а мне семь лет. Сейчас мать зайдет в квартиру и скажет, что я опять не всю посуду помыла.

Но я сейчас на вызове. Посмотрела девушку, полечила и пошла.

– А напишите мне, что дальше делать, какие лекарства принимать, – говорит девушка. – Вот тут тумбочка в коридоре, блокнот, карандаш на веревочке.

– Ага.

– Положи карандаш! – гаркнул в ухо большой цветастый попугай в клетке, которая стояла на тумбочке, а я вздрогнула от неожиданности.

– Положи карандаш, положи карандаш! – тараторил попугай, пока я не ушла. Надо же, притаился.

Глава 52. Про геморрой на 15-м этаже

Однажды на профсоюзном собрании профзвезда взорвалась на мой вопрос о восьмичасовой смене для трудящихся медработников. Я еще раз убедилась, что напрасно кормила ее все эти годы с 1977 года.

Она вдруг закричала, как на пионерской линейке пионервожатая. Это было так громко и неожиданно, как «Свободу Анджеле Дэвис!»

«А как вы собираетесь оказывать помощь пациенту, если вы говорите, что не можете ходить, что вам тяжело ездить на вызов! Вот вы приезжаете на вызов, а вы идти не можете! Пациент рассчитывает на помощь, когда вызывает вас! Если вы уже не можете работать, вы должны уволиться, или уйти в поликлинику, или работать, как он там, есть же у вас врач статотдела какой-нибудь! – И доконала классическим: – Вас никто не просил, не заставлял учиться на врача, вы должны были думать».

Тут я сразу вспоминаю далекий 1982 год, вызов в 8 утра на 15-й этаж на проспекте Ленина, 119. Чтобы не затруднять подробностями, дело было так: пятнадцатый этаж, лифт еще не работает, пожарная лестница, полноватая женщина-врач, через полгода на пенсию, железная сумка и я – молодая и здоровая, весом 50 кг, которая «должна была думать», ведь меня «никто не просил, не заставлял учиться на врача».

И вот мы добираемся до 15-го этажа, хотя я всю дорогу беспокоилась, что я буду делать, если вдруг врач упадет и умрет на этой лестнице на десятом или пятнадцатом этаже. С одышкой, но добрались. Прекрасная квартира, любезные хозяева, спальня, кровать метр сорок на два. У мужа геморрой. Встал на четвереньки, раздвинул руками ягодицы, показал врачам: действительно, геморрой, не критично. В отделение проктологии не хочет ехать, просто еще не готов, не умыт. Поедет, но позже. Может быть, вы что-нибудь сделаете? Нет, ну, до свидания, спасибо. Сказать, что бригада скорой помощи была шокирована этим вызовом? Да, можно и так сказать.

Интересно другое: ни я, которая еще «не думала», ни врач перед пенсией, которой уже поздно было «думать», мы вообще не обсуждали этот дурацкий вызов. Закрыли тему сразу. Хотя настроение долго было отвратительным. Но при чем тут восьмичасовая рабочая смена для трудящихся медработников?

Глава 53. Встречающие

Мы только вошли в подъезд, а он уже возмущен: «И кто, интересно, его понесет?»

Я: «Вы».

«Я?!»

А еще бывает такой вызов в деревне, где от калитки до дома сорок соток огорода и сугроб по пояс. И только узенькая и кривая тропинка протоптана от калитки до дверей. И вот четверо пьяных друзей несут носилки с пациентом, которому кто-то из них перед этим воткнул кухонный ножик в живот, по этой тропке, проваливаясь в сугроб то слева, то справа, матерясь и падая.

А иногда его везут по снегу в оцинкованной ванне с веревкой или просто на мягких носилках, как на санях. Не у всех же есть снегоходы, но снегоход тоже вариант, особенно если инфаркт, а дом под горой.

Глава 54. «То ли ветер шумит над пустым и безлюдным полем…»

Однажды мне в руки попалась чужая тетрадка. Там корявым «врачебным» почерком кто-то много лет записывал имена и фамилии коллег, их даты рождения и смерти. Зачем? Тренировал память? Я и сама иногда так делаю, потому что у меня плохая память на имена. Были там и маленькие замечания: «умер по дороге на работу», «сахарный диабет», «инфаркт». Я прочитала и положила на место.