Буксир «Бодрый». О жизни на Усть-Пахачинской косе

Ведь ей теперь одинокой молодой женщине, после гибели мужа на полях Отечественной войны приходилось оставлять малых детей одних дома и на день, а то и на два, да и не всегда хорошо накормленными. Правда, иногда те сами, влекомые постоянным голодом, а еще и детским любопытством, прибегали на полевой стан в район Бабарыковки, чтобы там перекусить, так как сильно проголодались. Тогда и в те времена уж и Борис, и брат Иван, и все люди были как-то дружнее, да и значительно сплоченнее. Та же, троюродная бабушка Квочка, которая делилась молоком от своей коровы, в те трудные для нашей семьи дни, чтобы поддержать её малышей, которых у самой то было аж семеро.

Это потому, что может, была настоящая угроза жизни их всех и существованию их рода, их славянского да и савинского племени, что на далекой харьковщине.

Ведь ничто так не сплачивает людей, как реальная угроза их жизни, а еще реальная угроза их подрастающему поколению.

Это уже затем в те шестидесятые годы двадцатого столетия, как теперь модно именовать, когда все ранее созданные нашими дедами и бабками колхозы начали буквально на глазах «валиться», когда не стало у неё сил работать, пришлось ей уйти на Савинский сахарный завод, что на Заяре (село так называлось) ближе к Морозовке, который был построен в 1964. Пригодились ранее, полученные после войны знания трактора, да и устроилась на насосную станцию по подготовке и очистке воды, которую в изобилии брали из Северского Донца… А он, младший её сын всё тщательно обследовал, всем искренне интересовался, всюду с любопытством заглядывал, а когда их всем классом повели на экскурсию в турбинный зал сахарного завода, где горячие трубы, где неимоверная сила перегретого газом пара, вращая её вал и генератор, вместе с ним давала свет, не то, что ранее двоюродный дед Федор Кайда на дизельном генераторе у ручья, куда любил бегать, чтобы послушать рокот германского трофейного дизеля. Только и было его мощности, что для электрических лампочек, горящих зимой по вечерам на длинных савинских улицах, да еще летом для колхозного элеватора, чтобы хоть как-то зерно просушить под палящим солнцем перед сдачей его на элеватор государству.

1.6. САМЫЙ ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННЫЙ ПАРЕНЬ НА СЕЛЕ.

А юный Геннадий вспоминал, как в журнале «Природа», который отчим уже давно для него выписывал, читал, что еще в 1986 году была присуждена Нобелевская премия американскому ученому-генетику Барбаре Маклинток, которая на генетическом аппарате кукурузы, показала, что существуют так называемые прыгающие гены, которые ранее не проявляются ни в первом, ни даже во втором поколении и при этом как бы нарушают вечные законы Менделя, которые мы изучали еще в советской школе в десятом классе. А затем эти же прыгающие гены в последующих поколениях без всякой закономерности могут проявлять свои свойства в растении, придавая семенам в початке с кукурузой пеструю и довольно различную и разнообразную окраску, существенно также влияя на соотношение и содержание крахмала и белка уже в зерне кукурузы.

К большому сожалению, заслуженная Нобелевская премия была присуждена довольно пожилой ученой, когда ей уже исполнилось кажется 83 года. Если бы это случилось лет 40—30 назад, когда ей этот миллион долларов ох как нужен был бы для развития своих генетических следований, для поддержки своих учеников и развития исследований на других современных моделях.

При этом Геннадию было удивительно, что такое фундаментальное и серьезное открытие в области важнейших из наук генетики, было осуществлено и фактически сделано на таком простом объекте, как генетический аппарат кукурузы. Ведь на столько сложнее генетическая структура клетки и у человека, да и у всех животных млекопитающих.

Он заметил, что и у его подопечных норок также, оказывается есть такие же прыгающие гены, обуславливающие окрас их шкурок, что являлось для него с отчимом самым важным, так как от цвета и качества выделки зависела их цена и их личный доход в этом деле. Геннадий часто с интересом наблюдал, как подсаженный в клеточку самец долго принюхивается и настойчиво ласкается к самке, чтобы затем в одно мгновение совершить свое таинственное действо буквально на мгновение слившись с ней воедино, в результате которого через 3—6 месяцев будут в клетке маленькие пушистинкие клубочки, которые зимой дадут настоящий северный бесценный мех и снова проявление извечного еще не познанного всеми нами хоммнига. А затем с разгорячённым сознанием от днём увиденного поздним вечером сам под тонким верблюжьим одеялом пытался повторить всё только уже своими руками и длинными тонкими пальцами со своим таким непослушным и давно торчащим пенисом.

Касаясь же прыгающего гена, он видел даже на их собственных норках, что зачастую от одноцветных темно-коричневых самки и самца в следующем поколении из помета в 5—6 щенков один, а то два получались или белыми альбиносами или разноцветными и пятнистыми, что понятно портило как саму цену, так и товарный вид их шкурок. И часто, обескураженный этим его отчим не мог понять как это и почему? Ведь они скрещивали абсолютно то одноцветных животных, а вот невидимая никому их спираль жизни в той маленькой ДНК разворачивалась таким образом и находила где-то в своем историческом генетическом архиве именно тот заветный скрытый иной цвет, который вероятно в более ранних исторических условиях был самым значимым, который позволял их предкам выжить и приспособится самим этим животным к особым условиям в процессе исторического их отбора на планете Земля.

Но эта вся современная генетическая наука познавшая глубины нашей истории и его личное знание об этих прыгающих генах сегодня, портили товарный вид их шкурок и портили такой ценный мех их норок, что те не могли в последующем уже быть проданы по той цене, по которой они с отчимом хотели его продать или сколько они стоили реально на мировом рынке при естественной равномерной природной окраске. А после искусственной его окраски, что они пытались применить мех приобретал другую цветовую гамму и не такую естественную и не такую насыщенную, как было задано от самой природы. Да, и если это была цветная самка, ее практически уже нельзя было затем спаривать с самцом, так как от нее получалось потомство с еще более пестрый окрасом меха, что не позволило на их ферме добиться за такой короткий промежуток времени единственной коричневой и однотонной цветовой гаммы. И таких самок им с отчимом приходилось затем выбраковывать, что закономерно снижало количество самих плодовитых самок от чего понятно в будущем и количество щенков от них снижалось в их таком довольно хлопотном хозяйстве.

Соседи, правда в их селе, всё удивлялись их такой работящей семье и особенно трудолюбию самого младшего Геннадия, а также их постоянной изобретательности и их такой настойчивости в разведении этих животных. Ведь была нужна и мелкая металлическая сетка, и металлические прутики для изготовления клеток, да и навесы надо строить от дождя и ветра для этих животных, так как на пахачинской косе сильные ветры дуют почти каждый день. По утрам с юга – приливной, а вечером, наоборот, с севера ветер при отливе. И так изо дня в день. А зимой при морозах и снегопадах, и довольно частых пургах их клетки еще засыпает и снегом, что создает дополнительные хлопоты, так как эти нежные животные не переносят влагу.

Геннадий уже давно и много читал, и про опыты Менделя, и других генетиков, но в школьный микроскоп еще не видел самих хромосом – как носителей генетического кода. Он только в книгах да журналах читал о них. И ему можно было только догадываться об их существовании.

В выращивании норок в Пахачах отчим и приемный сын Геннадий видели ту выгоду и то реальное преимущество, что летом на берегах рек было достаточно рыбы, да и зимой из подо льда можно было поймать в ставные невода и вентеря не один центнер наваги и корюшки, которую они морозили на месте вылова, доставляли в село стареньким снегоходом «Буран» на нартах и каждое утро раскладывали на сетки клеток, где содержались их шустрые коричневые норки. Да и во время ежегодного забоя оленей осенью им удавалось заготовить не одну сотню килограммов обрезков не только оленьей пашины, а и обрезков шкур и другого брака ценного оленьего мяса, а также еще нетронутых никем голов оленей, которые можно легко заморозить в морозильной камере и сохранить до самой весны, до времени когда в здешние полноводные реки вновь не войдет красная рыба, ведомая все тем же извечным и загадочным уже рыбьим хоммингом.

Большинство же других усть пахачинских семей, работали в основном на рыбоконсервном пахачинском рыбозаводе, а часть из них еще дополнительно для приработка выращивали свиней. В их поселке было всего около 2400 жителей и по данным ветеринарного учета, который в селе вел его отчим, было аж 3500 голов свиней. Для их выращивания в их селе было всё: и дешевый комбикорм, и рыбкооп с удовольствием принимал на переработку на колбасы мясо этих свиней, а еще и в П-Камчатский вывозили замороженные туши, вместе с замороженной красной рыбой. При том, лишнюю тонну мяса любой капитан возьмет, как для колпита многочисленных экипажей, следующих в сторону Анадыря и Аляски для лова трески так и для перепродажи в П-Камчатском, где более двухсот тысяч горожан в мгновение её расхватывали в субботу или воскресенье на рынке, те кто знал, что это усть пахачинская свинина. При этом стоило отметить, что усть пахачинская свинина существенно разнообразила рыбный стол самих рыбаков, которым морская рыба в любом виде за 3—6 месяцев плавания так приедалась, что моряки просили своих изворотливых коков приготовить, что-либо по существеннее, разнообразнее и по сытнее —хоть биточки, хоть котлеты по-киевски, а то и шашлычок к какому ни будь празднику, выпадавшему на их морские здешние тихоокеанские похождения.

Геннадий понимал, что в нынешнее трудное время конца 90-х лет надо серьезно помогать отчиму. Вот и этим летом еще ранней весной записался в рыболовецкую бригаду рыбозавода, чтобы материально помочь отчиму да и матери, и одновременно заработать себе на новую одежду в школу к сентябрю, и за эти два года они собирались немного поднакопить деньжат, чтобы была возможность у него учиться в Новосибирском академгородке, куда он давно мечтал поступить и еще мечтал сделать карьеру ученого генетика ветеринара.

Мать и отчим рассказывали, что сейчас идет везде сокращение бюджетных мест в ВУЗах и вероятно до половины мест ректораты отдают на платные отделения, чтобы хоть как-то выжить самим ВУЗам и преподавателям, но понятно, что для студентов, тем более из глубинки, где преподавание и химии, и биологии и других предметов не такое как в самом г. Новосибирске или той же г. Москве, условия поступления более жесткие и более трудные. И нужно ему надеяться поступить на бюджетное место, а всё-таки лучше сразу готовиться учиться на платном отделении, для чего и нужны были им деньги.

Один раз в 8 классе он даже стал победителем заочной биологической олимпиады в Московском университете и теперь его зачисли в заочный биологический кружок и он периодически получал от студентов университета задания по биологии, которые практически все успешно решал со своим младшим другом Игорем. Это с одной стороны льстило самому Геннадию, а еще ему нравился сам процесс поиска в библиотеке, того, что он еще не знал в этом мире, той спрятанной в книгах и энциклопедиях информации, которая шире открывала ему границы этого окружавшего его мира, позволяла ему ощущать, что он может когда-то управлять этим его окружающим миром. Из книг он здесь в Усть Пахачах научился и современной йоге, и из книг почерпнул азы аутотренинга, каждый день им занимался, и даже он потихоньку овладевал первыми навыками гипноза и часто испытывал эти свои умения на своем младшем друге Игоре, когда они дома оставались одни и тогда, только его волевые слова, произносимые почти шепотом, слышал его друг Игорь и легко подчинялся ему, с закрытыми глазами, выполняя его любые самые не вероятные команды. И это довольно таки льстило самому Геннадию. Было ли это влияние самого неуловимого гипноза на его друга, которым он самостоятельно овладел или тех его не громких но настойчивых слов, которые Геннадий, прилагая всю силу своей воли произносил или это была еще их только та детская игра в ведомого и ведущего, они и оба еще и не знали, так как с годами и самому Геннадию сильно хотелось быть ведущим и младший Игорь понимал, что лучше друга у него здесь не будет и он легко повиновался словам своего старшего друга и легко соглашался быть ведомым. Так ему было легче, так не требовалось самому принимать решения и отвечать за них. И как то самой собой у них с его другом получалось и сложилось, что сам Геннадий всегда в этой их игре их здешней усть пахачинской жизни был ведущим, а уж Игорь был теперь всегда ведомым и это на радость друга его нисколько не обременяло, ему нравилось именно так общаться с Геннадием, ему нравилось и хотелось, показать своему лучшему школьному другу, что совсем не громкие но настойчивые слова того имеют такое важное значение для самого Игоря. А уж сам Геннадий как гордился их настоящей дружбой и никогда, и нисколько не стеснялся своего младшего друга Игоря, так как знал, что тот его никогда не предаст и не выдаст их общих секретов, которых у них накопились здесь за время их дружбы не так и мало.

И сегодня же сам Геннадий был уверен, что генетика – это довольно перспективное современное направление науки конце ХХ и начале ХХ1 века, так как в журнале «Америка», который давно купил в аэропорту «Домодедово», когда возвращались из отпуска читал, что один из школьников в штате Колорадо, держал ферму с племенным стадом мясного скота и продавал по всем Соединенным Штатам элитную сперму своих мясных племенных быков для искусственного осеменения коров и этот его бизнес позволил ему уже к окончанию школа заработать и накопить более миллиона долларов США. И Геннадия удивляло, как же он её так много получает, что может еще продавать другим фермерам. Ведь для этого нужен и гелий, и специальные сосуды – дюары, и быстрая доставка всего этого нежного биологического материала и еще опытные сотрудники.

– Да и как он её получает? – сам задавал себе вопрос.

А затем, находясь дома в одиночестве в ванной комнате и рассматривая свое отражение в слегка заиндевевшем от пара зеркале, он думал, фантазировал и представлял не так ли тот получает свой генетический продукт от быков, как и он сейчас, тихо лаская и легко скользя по своему слегка намыленному и давно разгорячённому под стекающим струями воды его юному телу.

И теперь он уже по-настоящему решил с отчимом, а даже не мечтал на собственных норках составить себе состояние, тем более, что условия в Усть Пахачах позволяли им их держать не одну сотню, да и животные хоть и маленький хищник, но ведь многие из них такие ласковые и еще довольно не прихотливые, они легко выдерживают и зимние морозы, и здешние на косе северные сильные ветры. Когда он ранним утром идет их кормить, все норки как по команде поднимают головки и резво принюхиваются, чутко прислушиваются к его действиям, а многие даже дают через плотную стальную сетку пощекотать им брюшко, хотя таких было в их выводке не так и много. И чем еще норки были хороши, что их мех довольно дорогой это с одной стороны, а по весу и по объему он не занимал так много места как то же мясо свинины или тот же картофель, который мог быть и по не осторожности переморожен при перевозке, и еще подвержен гниению, да и цена его всего-то копейки за целый килограмм. А здесь одна шкурка и до трех, а то и до пяти сотен рублей тянула, а веса в ней всего-то от силы грамм 30—50.

При этом Геннадий не был, как некоторые другие его друзья жадным парнем. Но современная усть пахачинская жизнь его учила, что деньги надо уметь считать, а еще важнее уметь их зарабатывать и приращивать, ведь только положенные в банк отчимом на его имя 500 тысяч рублей за год дали доход 380 тысяч рублей и у него на новый год было уже 880 тысяч рублей, да за 7 месяцев этого года прирост, он не так давно ходил в сберкассу, так прирост составил 246 тысяч рублей. Итого более миллиона, а вернее 1126 000 рублей. Эта сумма уже позволяла ему заплатить за учебу сразу за 3 года по тысячу долларов за месяц или примерно по тридцать тысяч рублей в месяц, а если удастся поступить на бюджетное отделение, то можно вложить эти деньги снова в своё дело там в Новосибирске.

Правда и инфляция была в те годы тоже высокой. В это время она доходила до 21,5% в год.

У довольно еще юных же друзей Геннадия такие экономические категории как банковский процент, ставка Центробанка по рефинансированию экономики, а тем более цифры ежегодной инфляции и биржевые ставки на голубые фишки как бы и не интересовали, ведь родители их еще полностью содержали, кормили и рядом с ними как бы текла другая жизнь, которая как бы их до поры и до времени, и не касалась. Им важнее было сегодня и сейчас побольше «потусоваться», и при наличии погоды на косе погонять мяч на футбольном поле, а длинным вечером слегка «оттянуться» с девчонками на танцульках, да при этом по возможности выбрать одну из них посмазливее себе, выбрать подходящую и еще более податливую, чем другие, да и затем уж вволю с нею пообжиматься в темных коридорах их школы испытывая новые ощущения и понимая, что ты мужчина, что ты уже зрелый и ты всё можешь, что и твои взрослые родители.

Еще они с отцом позапрошлой весной, на взгорке в 20 км от пахачинской косы в тайне от других жителей их села посадили плантацию родиолы розовой, разделив выкопанные там же корешки, чтобы через 3—5 лет снять реальный урожай этого драгоценного для коряков и чукчей растения и надеялись выкопать и продать их в Новосибирске на рынке. Он знал, что все береговые коряки и оленные чукчи, если находят в тундре на своих бесконечных оленных маршрутах золотой корень (родиолу розовую), никогда весь корень не берут, а оставляют 1/8 часть или 1/6 часть для дальнейшего роста и размножения, разделив остатки рядом с выкопанным корнем на несколько мест. Этот удивительный энергетический корешок они пили с чаем длиной зимой и ранней весной, и обязательно, когда находились в тундре брали с собой, особенно ранней весной, когда еще рыба не шла, а нужно было проделывать большие переходы. Как то и Геннадий напился с отцом чая с корнем родиолы розовой так дня два не мог затем уснуть и была такая внутренняя энергия в теле, что хотелось ему всё что-то делать, куда-то идти.

1.7. Надежный хранитель рыбных ресурсов.

А сегодня у Тимура Руденкова, ведь как натруженное сердце изболелось, так как здесь буквально с каждым новым летом в Пахачах и на всем Камчатском полуострове расхищают бесценные восполнимые рыбные ресурсы, и ведь и при этом кому не попадя, даже никакого отношения не имеющие к полуострову приезжие. Так ведь в последние годы еще и коренных жителей коряков и чукчей приучили: те перестали даже сушить на зиму юколу, а всё только самую ценную икорку и берут, а это ведь всего-то 3—5%, от общего ресурса красной, от её общей нагулянной за много влет биологической массы. А где же её мясо, а её шкура, а незаменимые белки, а жизнедающая кровь, а её кишечник, а еще мозги, а другие не менее ценные биологические продукты: и та же дорогая гиалуроновая кислота из её глаз, а другие её ценные части. Всё это он знал и ясно понимал как настоящий опытный ихтиолог, так о рыбе, о здешней своей рыбе, которую берег вот уже более 30 лет знал практически всё, да и библиотека дома вероятно в тысячу томов на полках стояла. А там не только и не сколько российские издания, а и литература чуть ли не со всего мира, которую он периодически выписывал через многие книжные магазины, получая свежую информацию из газеты «Книжное обозрение»…

Ведь раньше здесь на том же Усть Пахачинском рыбозаводе в тук всё шло и плавники, и остатки крови, и очистки, и даже её внутренности. А полученный рыбий тук затем использовали и на корм цыплятам, и на корм молодняку поросят, и даже как эффективное азотное органическое удобрение, и как ценная природная добавка в комбикорма другим животным.

– А сейчас? – как будто бы кто-то его спрашивал.

– А остальное? – и продолжал немой вопрос.

– А остальное медведям, чайкам, а то и в землю или в лучшем случае в быструю реку…. – не видя, задающего вопросы сам как бы себе и отвечал Тимур Руденков.

– Где и в какой стране такое видано? – продолжал задавать вопросы неведомый собеседник.

– Вон соседи Японцы: те всё, что в их трал попало мгновенно переработают, скоро заморозят, сохранят и на свой всё поглощающий свой азиатский рынок.

– Вот вам и глубина переработки чуть ли не на 99, а то и на все 100 процентов, – продолжал размышлять Тимур Руденков. – А мы? И теперь? Всего-то может около 3-6-процентов берем. И вновь себе же вопрос6:

– И можем ли мы быть богатыми, именно таким образом, относясь к своим же родным ресурсам и богатствам. И ведь сегодня не только рыба видит к себе такое отношение. А другие отрасли? Тоже самое, даже в авиации, только 5—7 самолетов за год, а ранее до тысячи и каких АН-147, ИЛ-96, а ТУ-214 и других номеров уже не помнил Руденцов.

– А тот же здешний невероятно дорогой и редкий краб? – вновь как бы задавал вопрос неведомый собеседник Тимура.

– Мы ведь только его мясо берем, и то не всё, – отвечал себе Тимур.

– А они (он подразумевал Японцев) только с панцыря краба больше продукции получают в денежном эквиваленте, чем с его самого диетического мяса краба. Здесь такие продукты как хитин и хитозан. А это и мембраны для искусственной почки, современные и эффективные сорбенты, и даже медикаменты для доставки лекарств в заданную точку человеческого организма. Да мало ли чего они эти трудолюбивые японцы не изобрели.

– Вот у нас бы так эффективно и так рачительно работали бы все и везде! – продолжал думать сам с собой.

Это сам-то с собой обменивался мнением от природы еще довольно рачительный Тимур Руденков, стараясь для своего родного Российского государства сберечь хоть то немногое, что еще было браконьерами не уничтожено, не похищено, и продано буквально за бесцень.

Сегодня у Тимура Руденкова была надежная информация от верных и давно проверенных им людей, что этим летом Пареный Виктор гребет икру в довольно больших количествах где-то здесь. Подходы в районе реки Пахача и реки Апука довольно хорошие и буквально на днях браконьеры планируют в этом месяце провести отгрузку партии икры тонн в 10, а то и в 15 в П-Камчатский или даже во Владивосток.

Сам понимал и по опыту знал, что такую партию будут дробить части, а также своей шкурой ощущал, что не вероятно изворотливый Пареный Виктор, сам бывший мент и еще с такими областными подвязками, а какой ведь хитрющий. Правда Руденков по жизненному опыту осознавал, что бывших ментов ведь в природе нет. Чувствовал, что где-то кто-то его и его доходный икорный бизнес эффективно «крышует» или в нашем районе, или в городе Петропавловске, или может быть даже во Владике, как здесь именовался у них далекий Владивосток.

Хотя на своем веку Руденков Тимур видел так много разных и разнообразных «крыш», что сам интуитивно старался, прежде всего, делать свое дело истинно и по-настоящему честно, а уж когда брал кого жа жабры с той же с красной икрой, то необходимые бумаги-протоколы оформлял настолько тщательно, основательно и не спеша, фотографируя каждый кустик, взвешивая и перевешивая, накладывая надежные свинцовые пломбы на каждый кубитейнер или пак, что затем никто не мог и носа под его дела подсунуть. А у него самого дома или в гаражах, что стояли на берегу на Корфской косе никто и никогда икры не находил и к нему, как часто к другим рыбинспекторам, в тому же Михалевскому не пристать, ни их собственной безопасности, ни внутренним органам и на мякине его не возьмешь. Да и понимал, что стоит хоть один раз испачкать свои руки и совесть, потом всю жизнь ведь не отмоешься и не восстановишь свою деловую репутацию.

Ну, а уж коли он кого-либо и ловил здесь на просторах Олюторского района с красной икрой, или конфисковывал её на борту судна, что стоят на рейде и Корфа и Пахачей, да и Апуки с Вывенкой, то пусть не обессудят – это его настоящая мужская работа, как он еще говорил друзьям – работаю для и на государство Российское. А он безмерно и всецело любил Камчатскую природу, он знал цену добытой рыбаками красной икры в пределах, выделенных им лимитов на текущий год и ясно понимал, даже не беря в руки калькулятор, сколько бы малька этой осенью с вешними водами скатилось, сколько бы затем зрелой ценнейшей красной рыбы вернулось на нерест в эти же никем не считанные реки и ручейки через 3, а может и 5 лет, когда извечный их хомминг целыми стадами гонит рыбу в древние родные воды, гонит в родной домой и буквально торопит к продолжению рода своего, рода знаменитой всем здешней уникальной и неповторимой красницы, которой только в России такое немеренное количество. Да и здесь на Камчатском полуострове в отдельные рыбные годы почти до полумиллиона тонн ловят официально. А не официально? Трудно ответить.