Блуждающие души

Мне известно, что в случае с вашими родителями Верховный комиссар ООН по делам беженцев делает все возможное, чтобы вывезти их из Вьетнама; мы, со своей стороны, уже предоставили разрешение на их въезд в нашу страну.

Как и вы, я надеюсь, что очень скоро вы воссоединитесь с вашей семьей.

Искренне ваша,

(Подпись) МТ

16

Январь 1980 – Лагерь беженцев в Соупли, Хэмпшир

Ань резала на кухне овощи – морковь, стручки гороха и баклажаны. На плите готовился клейкий рис, который им выдавали на еженедельной продуктовой раздаче, и комната наполнилась паром, его тепло было желанным противодействием зимнему холоду. В нескольких метрах Ба жарила лапшу, сковорода шипела от каждой капли масла.

За неделю до этого Дука и Ба вызвали в Службу по переселению: для них освободился дом в Лондоне, куда они могут переехать уже через неделю. Когда они поделились новостями, Ань одновременно и обрадовалась за них, и в то же время расстроилась. Скоро они лишатся того единственного, что напоминало им семью.

– Мы едем в место под названием Кэтфорд, – сказал Дук. – У нас будет своя кухня и ванная.

– Как здорово! – отреагировал Минь, и Ань услышала в его голосе душевную боль. Тхань спрятался за Ань и горько надулся. Часть ее желала сделать то же самое – если бы ей было за кем спрятаться.

Вечером за день до отъезда они устроили скромное застолье – так требовала традиция лагеря. Были приглашены все жильцы бараков с номера двадцать по двадцать пять, а также Софи и Дуонг, Биань и учительница Дука, миссис Ховард. Тхань и Минь повесили на кухне бумажную гирлянду с надписью «Поздравляем!», которую купили днем вместе с Софи, а Дук аккуратно расставил на столе бумажные тарелки и пластиковые стаканчики. С момента отъезда из Вьетнама никому из них еще не доводилось принимать гостей. Ань казалось странным принимать гостей в месте, которое им не принадлежит, в месте, где они сами были гостями. Она старалась сосредоточиться на тушении овощей и на предстоящем вечере, ей хотелось устроить для Ба и Дука лучшие проводы, какие только знал лагерь в Соупли.

Гости прибыли сразу после захода солнца, принесли домашнее рисовое вино, чипсы и сой ман[15]. На кухне быстро стало тесно, разговоры разносились эхом. Еда была расставлена в стиле шведского стола, гости сами накладывали, что пожелают, на свои бумажные тарелки, впитывающие соусы, и хвалили Ань и Ба за стряпню, похлопывая их по спине.

– Я пойду в настоящую английскую школу, – с набитым жареной лапшой ртом рассказывал каждому встречному Дук. – С английскими детьми. Слышал, у них даже есть собственная футбольная команда.

Минь кивал и улыбался, опустив мрачноватый взгляд в свою тарелку. Тхань накануне был немного удручен, и перед проводами Ань отвела его в сторону, попросив приложить усилия:

– Ты же не хочешь испортить с ними отношения? Веди себя как взрослый, пожалуйста.

Она видела, что Тхань с пластиковым стаканчиком в руках старается изо всех сил, широко улыбаясь и говоря «Ух ты» и «Повезло же» в ответ рассказам Дука. Софи стояла рядом с Ба, изо всех сил пытаясь говорить по-вьетнамски.

– Мы будем по вам скучать, – сказала она.

– Я тоже, – ответила Ба.

Ань провела весь вечер, расспрашивая Дука и Ба, одновременно следя за тем, чтобы у всех было достаточно еды на тарелках и напитков в стаканчиках и чтобы Софи и миссис Ховард не чувствовали себя чужими в рое вьетнамцев, в котором они оказались. Ань хотела выглядеть идеальной хозяйкой, но все же в глубине души ощущала постыдную нотку зависти.Почему они, а не я? Она так сильно хотела тоже начать жить. Она хотела собственную кухню и спальню, хотела, чтобы Тхань и Минь ходили в английскую школу и завели английских друзей. Она хотела место, которое можно назвать домом, а не барак, в котором постоянно менялись жильцы. Она хотела осесть, а не скитаться.

* * *

Последние гости разошлись за полночь. Ань убирала со стола и мыла посуду, пока кухня не приобрела безупречно чистый вид. На следующий день вместе с братьями, Дуком и Ба они проснулись на рассвете, стараясь не разбудить соседей, которые наверняка страдали от похмелья после ночной гулянки. Молча они вышли из барака и у входа в лагерь встретили Софи, дрожащую от холода и заспанную.

– Готовы? – спросила она Дука и Ба, укладывая их вещи в багажник своей машины.

Они кивнули, опасаясь неизвестности, которая ждала их за пределами лагеря. Ба взяла Ань за руки, посмотрела ей прямо в глаза и сказала:

– Cảm ơn Cháu[16].

На холодной мостовой не было ни одного человека, который бы не плакал. Тхань, Минь и Дук по-братски обнялись, Софи сидела за рулем своей машины, чтобы не мешать прощанию.

– Мы будем поддерживать связь, – обещала Ань Дуку, обнимая его. – Как только мы приедем в Лондон, сразу же сообщим вам.

Наконец Софи опустила окно и позвала Ба и Дука в машину.

– Не хотелось бы попасть в пробку, – объяснила она, поглядывая на часы. Вокруг них начинали собираться другие жители Соупли, в бараках зажигался свет, кухни наполнялись. Ань вместе с братьями стояла у ворот и смотрела вслед машине, Дук открыл окно, чтобы помахать им рукой. Они шли за машиной, пока Софи не свернула налево и машина не исчезла из виду.

17

30 декабря 2009

ДОКУМЕНТЫ С ДАУНИНГ-СТРИТ РАСКРЫЛИ НЕЖЕЛАНИЕ ТЭТЧЕР ПРИНИМАТЬ БЕЖЕНЦЕВ ИЗ ВЬЕТНАМА

Роб Донне, главный репортер

Документы с Даунинг-стрит доказывают, что в июле 1979 года министр иностранных дел лорд Каррингтон и министр внутренних дел Вилли Уайтлоу принудили премьер-министра Маргарет Тэтчер организовать неофициальную встречу по поводу набирающего обороты кризиса беженцев из Вьетнама. В то время в лагерях для беженцев в Гонконге содержались более 60 000 человек, каждый месяц прибывало около 500 человек, и свыше 540 000 беженцев уже переселили в другие страны.

Официальные протоколы встречи были недавно опубликованы в соответствии с «правилом тридцати лет», которое предусматривает, что некоторые правительственные документы должны быть обнародованы через тридцать лет после их создания. Они раскрыли нежелание недавно избранного на тот момент премьер-министра принять 10 000 беженцев, которых ее и Великобританию призвал впустить в частном порядке Верховный комиссар ООН. Поток, как уверял ее Каррингтон, можно было растянуть на два года. Премьер-министр боялась, что это приведет к уличным беспорядкам. По ее мнению, «[это] совершенно неправильно, что иммигрантам предоставляется социальное жилье, в то время как белым гражданам его не предоставляют».

Протоколы также свидетельствуют о том, что нежелание Тэтчер принимать вьетнамских беженцев было обусловлено расовыми причинами. Она призналась, что предпочла бы принять белых беженцев, «таких как родезийцы, поляки и венгры, поскольку их легче ассимилировать в британском обществе».

Тэтчер предложила премьер-министру Австралии Малкому Фрейзеру совместно приобрести индонезийский или филиппинский остров, «не только как перевалочный пункт, но и как место поселения» для всех беженцев. Ли Куан Ю, премьер-министр Сингапура, заблокировал это предложение, опасаясь, что остров может стать «конкурирующим предпринимательским городом». В итоге Австралия приняла 200 000 человек из Юго-Восточной Азии.

Когда Уайтлоу сообщил Тэтчер, что, согласно полученным им письмам, общественное мнение поддерживает прием большего числа беженцев, она ответила, что «каждого, кто написал такое письмо, следует пригласить разместить одного из них у себя дома». Она также поинтересовалась, нельзя ли просто «переместить беженцев из одного помещения в Гонконге в другое в Великобритании».

Всего за несколько недель до этого, в июне, Тэтчер потребовала от Организации Объединенных Наций созвать конференцию для урегулирования сложившегося гуманитарного кризиса. «Я рад, что вы разделяете мою убежденность в том, что проблема назрела и мы крайне нуждаемся в дополнительных мерах, – обратился к ней в письме от 4 июня Курт Вальдхайм, генеральный секретарь ООН. – Однако я считаю, что для обеспечения положительных результатов такой конференции необходима тщательная подготовка».

8 июня лорд Каррингтон написал Тэтчер: «Пока что мы получили неудовлетворительный ответ на ваше срочное обращение к Генеральному секретарю ООН по поводу проведения специальной встречи по беженцам. Доктор Вальдхайм переадресовал этот вопрос Верховному комиссару ООН по делам беженцев, который не желает созывать встречу без конкретных заверений стран-участниц в том, что они будут готовы принять определенное количество беженцев».

По мере приближения конференции Тэтчер наконец сдалась, согласившись с тем, что Великобритания примет 10 000 беженцев на протяжении трех лет, отдавая предпочтение тем, кто говорит по-английски.

Все дело в том, что я не хочу писать о смерти. Я хочу, чтобы женщины оставались живыми. Я хочу, чтобы дети играли в полях и сидели на плечах своих отцов. Я хочу семейных застолий и воскресных прогулок, школьных хоров и послеобеденного сна.

Но вместо этого я тревожу раны, о которых даже не подозревала. Я копаюсь в остатках прошлого за компьютером: в национальных архивах, в интервью, газетах и фотографиях. Мне попадаются снимки войны: мертвые тела детей перед домами, охваченными пожаром, и их призрачные видения преследуют меня днем и ночью; женщины перед казнью возятся с пуговицами на рубашках.

Меня преследуют мысли о трех сотнях безоружных мирных жителей Южного Вьетнама, убитых во время резни в деревушке Сонгми своими же союзниками – американскими солдатами. Я узнала, что из двадцати шести солдат, обвиненных в этом военном преступлении, только лейтенант Уильям Калли-младший был осужден и приговорен к пожизненному заключению.

Я злюсь, меня переполняет отвращение, я до глубокой ночи сижу в одиночестве в своей квартире. На несколько недель бросаю все и постоянно таращусь в телевизор.

Но я всегда возвращаюсь к своему занятию, не потому, что меня тянет на ужасы, а потому, что я ощущаю внутреннюю потребность знать их. Знание позволит помнить, а память – это почитание. Я хочу, чтобы ко всем погибшим относились с уважением. Хочу памятников, статуй и стихов в их честь. Хочу подкасты и документальное телешоу в десяти сериях, хочу наш собственный«Апокалипсис сегодня»[17].

В 2009 году лейтенант Уильям Калли-младший впервые извинился за свое участие в резне в Сонгми. «Не проходит и дня, чтобы я не испытывал угрызений совести за то, что случилось в Сонгми. Я чувствую угрызения совести за всех тех вьетнамцев, которые были убиты, за их семьи, за причастных к этому американских солдат и их семьи. Мне очень жаль».

Я хочу компенсации и расплаты. Я хочу волшебной силы для безоружных и невинных. Я хочу отомстить их палачам в стилеДжона Уика[18].

Спустя несколько недель после вынесения приговора президент Никсон распорядился выпустить лейтенанта Калли на свободу и смягчить наказание. Он отбыл три с половиной года под домашним арестом и в настоящее время живет в Гейнсвилле, штате Флорида.

Я хочу справедливости и мира. Я хочу жизни и наслаждения.

18

Февраль 1980 – Лагерь беженцев в Соупли, Хэмпшир

– Могу ли я чем-то помочь? – обратился к Ань продавец.

Дело происходило в огромном супермаркете «Вулко» недалеко от Борнмута. Софи совершала свои покупки в нескончаемых рядах, складывая в корзину кукурузные хлопья и банки с супом. Раз в неделю им разрешалось ходить на рынок в соседней деревне, где на главной дороге стояли лавки с овощами и фруктами, мясом и рыбой. Поначалу продавцы относились к ним настороженно и отстраненно, но за год попривыкли, а некоторые даже стали выставлять цены на вьетнамском и кантонском языках. Им нравилась дерзкая улыбка и неровные зубы Тханя, нравился английский Миня, который становился все лучше, – и то, как он этим гордился. Иногда продавцы даже клали им в сумки лишнее яблоко или что-нибудь сладкое. Юность защищала их от худших форм вражды, но время от времени Ань замечала, как местные игнорируют пожилых жителей лагеря или оттесняют их в сторону в очередях. «Я вас не понимаю», – жаловались продавцы, даже если беженцы вполне прилично говорили по-английски.

Каждый раз, когда Ань приходилось такое наблюдать, она опускала взгляд, сгорая от стыда, и, не в силах что-либо предпринять, притворялась, будто не замечает того, что происходит прямо перед ней. После того как бакалейщики пожаловались начальству лагеря, Ань – и другим беженцам – пришлось отучиваться трогать фрукты и овощи, выложенные на прилавках, как они с матерью делали в Вунгтхэме. Если она забывалась и по привычке делала это, то продавцы и другие покупатели смотрели на нее так, словно она была бродячей собакой. Приходилось объяснять на пальцах, сколько помидоров или апельсинов ей нужно, чтобы ее руки, которые считали грязными или способными на воровство, находились в поле зрения.

Именно Софи предложила отправиться в супермаркет, а не в деревню. Ань искала лонган, любимый фрукт Май и Вэн. Здесь не было ни рамбутана, ни личи, и она уже не надеялась найти дуриан, старфрут, джекфрут или питайю. Правда, почему-то все еще надеялась, что отыщет лонганы, но когда она произнесла это слово, объяснив человеку за прилавком, что это такое, тот лишь пожал плечами:

– Мы здесь такое не продаем. Почему бы вам просто не купить английские фрукты?

Поблагодарив его, она взяла несколько апельсинов и бананов, стараясь выглядеть довольной. Она нашла ананас – поразилась его стоимости, но все равно положила в корзину, переживая, что в противном случае блюдотхит кхо[19], которое она собиралась приготовить, будет слишком пресным.

– Ты все? – спросила Софи, выходя из отдела с консервами.

Ань, не желая, чтобы та заметила ее разочарование, ответила:

– Да, все, спасибо, – и по пути к кассе взяла букет цветов, самых дешевых – увядшие желтые розы.

* * *

За рулем Софи пыталась поддерживать беседу, чтобы подбодрить Ань. Прошла неделя с тех пор, как Дук и Ба уехали, и Ань изо всех сил старалась подавить в себе остатки зависти. Она слышала о Лондоне. Слышала, что там есть Чайна-таун, где можно есть суп фо и говорить по-вьетнамски, не опасаясь упреков, есть много китайских и вьетнамских ресторанов, есть районы социального жилья, где обитают такие же люди, как она. Софи краем глаза поглядывала на Ань:

– Я знаю, что здесь, наверное, стало немного пустовато после отъезда Дука и Ба. Всего через несколько месяцев тебе исполнится восемнадцать и ты сможешь получить социальное жилье в Лондоне. – Но тут же добавила, что нет никакой гарантии того, когда именно оно будет предоставлено, пробормотав что-то о Тэтчер и нехватке жилья – она обещала обеспечить жильем десять тысяч вьетнамских беженцев, но где взять эти дома – загадка. В голосе Софи звучало презрение. – Беженцев приходится размещать в гостиницах, можешь представить? Она сама себе роет яму, и эта яма с каждым днем все глубже и глубже.

Ань вспомнила, как год назад слушала радио Би-би-си. На ломаном английском диктор зачитывал письмо, которое Тэтчер отправила вьетнамскому мальчику и его семье, застрявшим в Гонконге, в точности как это случилось не так давно с ней и ее братьями. Они втроем вместе с Дуком, Ба и еще одной парой из их барака жались на кухне у радиоприемника и внимали каждому слову. Диктор читал вслух утешения – обещания принять десять тысяч человек. Тогда их очень обрадовало это дружелюбное, полное сочувствия послание, но вот прошло уже шесть месяцев – и лагерь был переполнен. Отсюда почти никого не переселяли. Ань стало казаться, что это было всего лишь пустым обещанием.

Пока что она и ее братья застряли в Соупли. Начали сказываться год жизни в лагере и его гнетущая атмосфера. В прошлом месяце, когда Ань ждала у школы начала урока английского, Биань показала пальцем на забор с колючей проволокой, окружавший лагерь: «Думаешь, это для того чтобы удержать нас внутри или чтобы не пускать чужих?» Раньше, сначала в Кайтаке, а потом здесь, Ань замечала забор лишь мимоходом, не задумываясь о его назначении. Теперь же она постоянно смотрела на это ограждение, сдерживающее их, словно им нельзя доверять. Всякая надежда на то, что Соупли может стать им домом, рассеялась. Ань чувствовала, как меняется ее настроение, с каждым днем она становилась все более раздражительной. Минь был уже почти подростком – пятнадцать лет – почти как ей на момент отъезда. Ань возмущало, насколько больше обязанностей лежало на ней по сравнению с братом: он мог вести себя как ребенок, в то время как ей пришлось в одночасье распрощаться с детством. Она сердилась на Миня, когда он бросал грязную одежду на пол, а на Тханя – за привычку жевать с открытым ртом. «Свиньи!» – ругала она братьев и обижалась на то, что они вынуждали ее так реагировать, что превратили ее в раздражительную и изможденную няньку, что украли часть ее молодости.

За окном проносились возделанные поля. Пока Ань блуждала в своих мыслях, из радиолы заиграла песня London Calling[20].

– Это точно знак! – сказала Софи, делая погромче.

Ань решила не объяснять, что это маловероятно, учитывая, что песню передают сто раз в день.

* * *

Когда она вернулась в лагерь, у Миня и Тханя закончился урок математики. Они выбежали из класса навстречу сестре, чтобы посмотреть, что она купила. Изучив содержимое сумок, Минь лишь переспросил: «И это все?» Ань снова рассердилась. Ей пришлось больше часа бродить по супермаркету в поисках креветочной пасты и устричного соуса для «Зо»[21], поминального обеда на годину их родителей, братьев и сестер, – и все безрезультатно. Как всегда, старания Ань остались незамеченными, а вот неудача была бельмом в глазу.

Остаток дня она провела в тишине за готовкой, пока мальчики делали уроки за общим столом. Она скучала по временам, когда можно было готовить рядом с Ба, пока Дук выполнял свои задания с ее братьями, давая Ань возможность передохнуть. Без них отношения между ней и братьями стали более напряженными, как будто они постоянно наступали друг другу на пятки. По мере взросления отсутствие личного пространства все больше тяготило: невозможно было скрыть друг от друга хоть что-то, кроме мыслей, и иногда даже они казались выставленными на общее обозрение.

Ань сварила рис, приготовила яйца и свинину под аккомпанемент шариковых ручек братьев. В тот вечер в лагере показывали кино – «Малыша» Чарли Чаплина, и поэтому кухня была в их полном распоряжении. Тхань нервно постукивал ногой под стулом, а ведь еще год назад он не доставал ногами до пола.

– Можешь прекратить этот шум? – резко спросил Минь. – Меня это отвлекает.

Братья наконец закончили свои задания и отправились помогать Ань, расставляя пиалы на маленьком алтаре, под который они приспособили один из кухонных шкафов. Семейной фотографии у них не было: единственную, которая отправилась с ними в путешествие, еще в Кайтаке разорвал Тхань. Вместо нее Ань поставила в центр вазу, купленную в магазине Армии спасения, расположенном напротив лагеря. Наполнив вазу водой, она поставила в нее цветы, предварительно убрав с них ценник. По обе стороны – ароматические палочки, доставшиеся им от Ба. Выставив вперед тушеную свинину в карамели и фрукты, они зажгли благовония, и знакомый запах и дым наполнили комнату, призывая семью из потустороннего мира. Они молились на коленях перед алтарем, и только после того, как палочки закончили тлеть и их семья успела поесть, они смогли сами притронуться к еде. Тушеная свинина была слабым подражанием маминому блюду: Ань не удалось достать необходимые ингредиенты, чтобы приготовить блюдо как следует. Но Тхань сказал: «Очень вкусно, почти как у Ма». Братья демонстративно попросили добавки, явно раскаиваясь в своем прежнем поведении. В свою очередь, Ань пожалела о своих мрачных мыслях и щедро наполнила тарелки братьев мясом. Она пообещала мальчикам, что, как только они приедут в Лондон, она будет учиться готовить до тех пор, пока ее блюда невозможно будет отличить от материнских.

Ань ни на минуту не переставала стараться быть сильной, быть опорой их семье из трех человек, отгоняя мысли о своих родителях, братьях и сестрах, похороненных в чужой земле. Она сосредоточилась на учебе и воспитании братьев, на совершенствовании своего английского и ассимиляции их семьи. В ту ночь до нее донеслось чье-то хныканье, за которым последовало шмыганье носом, – звуки становились все громче. Спустившись со своей койки по узкой лестнице, она обнаружила братьев с покрасневшими глазами, мокрыми носами и щеками. От их вида у нее самой задрожали губы. Внезапно поток чувств, которые она так долго сдерживала, хлынул из нее, как река, разливающаяся во время бури. Они плакали вместе в одной постели, а когда слезы кончились, застыв тонкой пленкой на глазах, они принялись рассказывать друг другу истории – вполголоса, чтобы никого не разбудить.

Они вспоминали, как Дао однажды поймал в реке огромную рыбу, и пока та била хвостом, на его лице сияла гордость, хотя ему с трудом удавалось удерживать добычу в своих ручонках. Вспоминали, как американские солдаты в темно-зеленой, цвета древесной листвы форме пришли к ним в класс и подарили шоколадные батончики, которые тут же наполовину растаяли. Вспоминали Вунгтхэм и детство, бабушку, которая курила опиум на диване в гостиной, пока ее старый кот сидел у нее на коленях и вдыхал дым, как пассивный курильщик. Вспоминали куриц, бродящих перед домом, и тонкий голос женщины, продававшей тао фэ[22] возле школы.

Чего они не вспоминали, так это постоянный гул самолетов, пролетающих над их домом, бомбы, взрывающиеся вдалеке, и пыль, вздымающуюся следом. Не вспоминали, как горела соседняя деревня Сонгми и о сказках американских солдат, оставлявших после себя реки крови. Не вспоминали растущую паранойю и увядание своих родителей после войны, их разговоры шепотом о лагерях перевоспитания и о том, как за соседями посреди ночи приходили солдаты. Когда Ань вернулась в свою кровать и закрыла глаза, то почувствовала: с ее плеч свалился груз. Она поняла, что на одну ночь им удалось представить прошлое идиллией, гаванью детского счастья. Им не нужно было слов, чтобы единогласно принять решение забыть о постоянном страхе и несчастьях, сосредоточившись лишь на счастливых моментах, которые были у них троих даже среди ужасов войны. Они пережили этот год, самый мучительный год, который только можно было себе представить. В ее голове промелькнула мысль: если им удалось пережить это, то, возможно, они смогут пережить все, что им уготовила жизнь.

19

Дао

Запах тушеной свинины с карамелью

Доносится и сюда.

И запах благовоний, и он тоже.

Иду на тусклый свет горящих палочек,

Со мной отец и мать,

Хоанг, Май и Вэн.

С зажженными благовониями все словно в радужных тонах, дым прокладывает путь в их мир.

Теперь-то я знаю, куда идти. Я не блуждаю, а следую

на ужин, где я гость.

А не шпион.

«Пожалуйста, помоги мне получить хорошие оценки на экзамене по математике», – молится Тхань. «Чтобы Ань была счастлива».

«Пожалуйста, помоги нам здесь хорошо устроиться», – произнес Минь, и сначала мне показалось это слишком расплывчатым для молитвы. Но он добавил: «И помоги мне найти таких друзей, как в Вунгтхэме».

Это кажется странным, когда тебе молятся – ощущаешь себя старым и мудрым.

«Пожалуйста, помоги нам получить социальное жилье в Лондоне, – говорила Ань в своей молитве. Чтобы мы наконец смогли начать ту жизнь, за которую ты так боролся, и чтобы ты мог нами гордиться».

Я обращаю взгляд к отцу, не зная, что делать. Конечно, я хочу помочь им получить жилье в Лондоне. Если бы я мог купить им дом, то купил бы, но отец говорит, все, что мы можем сделать, – это присматривать за ними, молиться за них и любить их из потустороннего мира, и в конце концов их молитвы будут услышаны.

В Вунгтхэме я тоже молился.

Я просил он ноай и ба ноай помочь найти друзей.

Мне нужны были силы, чтобы играть с другими детьми у баньяна.

Я подглядывал, как они катают

шарики по земле.

Пока я прятался за Ань,

Маленькие шарики блестели, перекатываясь.

Май и Вэн поедали ананас с жадностью,

А Ма просила их не спешить.

И я замечаю, что благовоние

Почти дотлело,

и скоро все снова станет размытым,

и я вернусь в мир мертвых.

Я вглядываюсь в них напоследок, смотрю на еду, приготовленную для нас с такой любовью, на желтые цветы и чью-то зеленую вазу,

И обещаю себе сделать все что в моих силах,

Лишь бы их молитвы сбылись.

20

Август 1980

Ань не могла припомнить более знойного дня в Англии. Жара была совсем не такая, как во Вьетнаме или Гонконге, – сухая, а не влажная, ей обжигало кожу. Машина раскалилась от зноя, и Тхань поморщился, усаживаясь на свое место. Минь помог Софи поставить сумки в багажник.