Сердце демона. Книга 1. Преданное наследие

– Ты будешь сражаться так? Без щита, без доспеха? – Алазаарос покачал головой, дёрнул один из ремней, скреплявших его нагрудник.

Владыка вскинул руку, останавливая его, и усмехнулся.

– Они мне не понадобятся, брат. Давай посмотрим, на чьей стороне истина. Нападай. Отвоюешь своё право – и я передам Венец сегодня же.

– Ты обезумел… – с отчаянием Алазаарос смотрел на Джедефера, надеясь встретить в его взгляде хоть проблеск прежнего.

Мысленно взмолившись Богам, прося их не о победе даже, но о справедливости, Верховный Военачальник Таур-Дуат бросился на своего Владыку. Он нанёс несколько ударов, не пытаясь ранить Джедефера, лишь заставляя того отступать. Император не был слишком быстр, да и длинные одеяния сковывали его движения, но дважды или трижды их клинки со звоном встречались. Оттеснив его к стене, Алазаарос остановил лезвие почти у самой шеи брата.

– Сила Ваэссира более не защищает тебя, – тихо, с горечью проговорил он. – А без Силы предка ты не сможешь победить своего военачальника. Передай мне Венец. Позволь помочь тебе.

Джедефер заглянул в его глаза, и снова этот взгляд коснулся самого сердца.

– Ты ошибаешься, брат, – тихо возразил он. – Ваэссир – мой послушный слуга, моё верное оружие. Склонись перед своим Императором!

Словно десяток невидимых хлыстов прошёлся по его телу, и кровь взыграла огнём, восставая против него. Алазаарос не успел опомниться, как повалился на колени, пригибаемый к земле мощью древней, как весь его род. Ослепительный золотой ореол охватил Императора, став ему и щитом, и доспехом. Но не первый из Эмхет смотрел на военачальника со дна этих глаз, а тот, кого он более не знал.

Мысли Алазаароса, вся его воля устремились к Ваэссиру – божеству, покровительствовавшему их роду, чья Сила была растворена в его потомках. Его собственное наследие не позволяло ему сражаться с тем, кто эту Силу ныне воплощал.

Джедефер отбросил ненужный более клинок и протянул руку. Пальцы его хищно скрючились, посылая волну Силы. Со скрежетом разошлись защищающие крылья Богини на нагруднике военачальника, посыпались чешуйки ламеллярного панциря, треснула кожаная основа и последняя хрупкая преграда – тонкая ткань туники. Алазаарос кожей чувствовал жар, исходивший от Императора, не в силах ни отвести взгляд, ни даже сделать глубокий вдох.

– Мне не под силу изменить твоё сердце… но я мог бы попробовать, – мягко проговорил Император и выбросил вперёд вторую руку.

Алазаарос хрипло закричал, чувствуя, как его тело поддаётся враждебной противоестественной магии. Боль затопила сознание, когда вслед за панцирем разошлась его грудная клетка. Смерть была близко, накрывая спасительным пологом. Сквозь багровую пелену он едва видел, как Джедефер склоняется над ним, погружая руки в пульсирующую плоть. Каким-то чудом его сердце всё ещё билось. И когда ладонь Императора охватила трепещущий орган, военачальник не мог уже даже кричать.

– Подчинись мне, и я прощу тебя. Повтори слова своей клятвы, не смея нарушить её более.

– Отмени… свой… приказ… – прохрипел Алазаарос.

Он проиграл. Единственный, кто мог бросить вызов Владыке по праву наследования, проиграл. Боги забыли о нём.

– Повтори свою клятву, возлюбленный брат, и я пощажу тебя.

Тонкие пальцы Императора сжали его сердце. Разум мерк, подчиняясь предсмертной агонии плоти. Истина была на стороне Джедефера. Их эпоха закатилась, подобно Солнечной Ладье…

Нет, не бывать этому!

Алазаарос беззвучно взмолился, взывая к любому, кто мог бы услышать его. Отринув гордость, он умолял о жизни, о последнем шансе хоть что-то изменить. Если бы только он выжил, если бы сумел повести свой народ, защитить рэмеи от их обезумевшего Владыки… он отдал бы всё…

Всё…

Последние искры догорали в его могучем, всё ещё сопротивлявшемся теле. Плоть молила о смерти, о прекращении пытки, но сама суть его не могла сдаться.

Время замедлило свой бег, и Алазаарос уловил зов – не слухом, но своей сутью.

«В моей власти спасти тебя в эту ночь, наследник. Твой народ ждёт тебя. Ты поведёшь его к победе».

Далеко за спиной остались Сияющий, окрестные поселения, узкая полоса плодородной земли. Впереди, насколько хватало глаз, простирались красноватые пески Каэмит, изрезанные венами вади[6] с крутыми каменистыми берегами, тянущимися на много миль. Когда-то великая Апет и её притоки питали все эти земли, более не пригодные для оседлой жизни. Теперь вместо пальмовых рощ и изумрудных садов лишь кривые деревца виднелись среди скал, вместо тростниковых заводей – стены колючего кустарника. Кое-где растительность была гуще, но внешняя приветливость оазисов иногда оказывалась обманчива. В некоторых из них поджидала смерть, не менее мучительная, чем в когтях хищников. Растения, искажённые Катастрофой, жалили, точно змеи, и яд сжигал тело изнутри за считаные часы. Аштирре приходилось видеть такие недуги – кочевники часто обращались к отцу за помощью.

То тут, то там возвышались причудливыми силуэтами скалы, где когда-то тело земли раскалывалось и сходилось воедино в новом облике. Девушка знала: бывало, что камни двигались до сих пор, и, когда такое случалось, лучше не оказываться поблизости. Они были точно спящие чудовища, покой которых эфемерен.

На горизонте Аштирра различала Планарные Святилища, безмолвных стражей ушедшей эпохи. Сколько легенд ходило о них… будто они – гробницы Императоров, полные сокровищ. А может, храмы неведомых божеств с их бесценными секретами. Но даже чёрные копатели и прочие охотники за удачей больше не искали там наживы. Слишком многие сгинули во владениях обезумевшего Бога пустыни. Сатех ревностно хранил свою землю в эпоху Эмхет и даже теперь, когда прочие Боги потеряли былую Силу, не оставил свой дозор.

Верблюд степенно вышагивал вдоль высокого берега Апет, скалящегося острыми камнями. Свет плавился алой медью. Солнечная Ладья Амна уходила за горизонт. Древние говорили, будто Амн проходит сквозь царство теней в своей еженощной битве с безликими и безымянными, чтобы снова взойти на следующий день в своём сияющем великолепии.

Спиной Аштирра чувствовала, как мерно вздымается грудь отца. Ей нравилось само ощущение надёжности его присутствия, силы. С детства Раштау был чем-то незыблемым, как стены их храма, защищённые от искажений. Путешествовать с ним было нестрашно – он различал каждый знак Каэмит, чувствовал её дыхание, видел сокрытое и знал тысячу историй обо всех таившихся здесь опасностях.

Они мало говорили с тех пор, как покинули город. Девушка решила нарушить тишину.

– Почему ты рассердился на Брэмстона?

Раштау ответил не сразу.

– Не на него. И всё же… иным словам не место на пьяных попойках.

– Зато от выпивки у многих разум расслаивается, а восприятие расширяется – ну почти как в ритуале. Может, тогда и легенды становятся понятнее? – Аштирра тихо рассмеялась, но отец шутку не поддержал.

Она вздохнула. Молчание почему-то тяготило, да и вопросов накопилось не на один вечер у костра. Конечно, о многом они говорили и прежде, но чем старше становилась Аштирра, тем больше смыслов обретали даже знакомые, сказанные не единожды слова.

В закатном мареве казалось, что истончались грани между мирами. Воздух чуть подрагивал, постепенно остывая над раскалёнными песками, причудливо преломляя угасающие лучи дневного светила. Когда Аштирра была маленькой, Раштау иногда шутливо предостерегал её, чтоб не вглядывалась слишком пристально. Не ровён час, пригрезятся золотоносные источники, а то и белоснежные стены Апет-Сут – и пески похитят её след.

А уже позже она узнала, что пески в самом деле похищают… и иногда – вовсе без следа…

– Нас ведь поэтому так ненавидят, да? – она кивнула на простирающийся вокруг пейзаж, завораживающий и ужасающий. – За Катастрофу… Всё-таки несправедливо, ведь мы лишились всего…

– И до сих пор носим в себе демоническое проклятие, погубившее тысячи, – с тёмной иронией добавил Раштау. – Да, так говорят. Ты знаешь, что это неправда. История пишется теми, кто остаётся ближе к скрижалям. И тогда это были не мы.

– И всё же наши предки ведь тоже отреклись от своего последнего Императора. Иначе бы сохранили имя, – задумчиво проговорила Аштирра, глядя на далёкий силуэт ступенчатой пирамиды, самой первой.

Самой опасной… Что за ужасы обитали там, избегал обсуждать даже сам Раштау. Говорил лишь, что не нужно попусту тревожить ушедшее.

– Как по-твоему, он и правда виновен во всём? – спросила девушка. – И каким он был? Забытый Император. Вдруг и правда всё как пел Брэмстон? Но тогда почему «Забытый»…

– Нас разделяет полторы тысячи лет. Если бы я знал его так хорошо, то не рыскал бы теперь по пескам и руинам в поисках ключей, – усмехнулся Раштау. – Скажу так: истина кроется где-то между красивыми легендами и проклятиями. И мы с тобой, смахивая пыль времён, как раз и ищем драгоценные песчинки истины.

– Ты всегда так говоришь, – Аштирра улыбнулась, чуть толкнув его локтем. – Как назло, маловато осталось золотых песчинок среди общей трухи. По крайней мере о нём.

– Одно можно сказать наверняка: когда-то наш народ любил его и доверял ему. Ты спрашиваешь, каким он был, по моему мнению? Великим. Рэмеи, которому подвластна сила Планарных Святилищ, не мог быть иным… лишь таким же великим, как его ошибки.

Почему-то личность Забытого Императора глубоко волновала её. А, впрочем, кого из рэмеи – нет? Вот только с трудом верилось, что в одиночку и правда возможно изменить течение времени и крови земной. Пусть легенды и говорили, что воля Эмхет могла заставить саму Великую Реку изменить своё русло… В итоге так и случилось. Или всё же только в легендах?

В следующий миг Аштирра поняла, что внутренний зуд, тревожащий её, был связан не только с историей. Ей словно стало вдруг тесно в собственном теле. Неуловимо физическому слуху загудел сам воздух, и восприятие обострилось до предела – точно со взора вдруг сняли мутное стекло. Присутствие отца за спиной обдало уже не просто теплом живой плоти, а жаром его внутренней Силы.

Она знала это чувство.

– Всплеск!

Глава седьмая

Пески Каэмит

Верблюд, почуяв неладное, испуганно заурчал и остановился как вкопанный, едва не сбросив седоков. Раштау поспешно успокоил животное, убедил опуститься на колени, и оба всадника спрыгнули на песок. Жрец удержал верблюда под уздцы прежде, чем тот, резко поднявшись, пустился наутёк в сторону спасительных скал.

Отец что-то тихо говорил, и даже Аштирра чувствовала волнами исходившую от него Силу – как после ритуалов в храме. Сейчас Сила эта шептала теплом, успокаивала мятущийся разум.

Девушка огляделась. Искажения часто были привязаны к определённому региону – как с Местами Силы вроде Планарных Святилищ или с ядовитыми оазисами. Но некоторые из них были непредсказуемы, как сама пустыня, зарождаясь стихийно и после исчезая бесследно.

Воздух низко загудел, едва различимо уху. В следующий миг Аштирра разглядела вдалеке вихри песка, небольшие, но оттого не менее зловещие. Волоски на коже встали дыбом, точно наэлектризованные. Песчаная буря и яростный хамсин[7] в пустыне были явлением нередким, пугающим, но всё же естественным. И всякой буре предшествовали узнаваемые признаки: порывистый ветер, резкий перепад температур, темнеющее мутное небо. Можно было успеть найти укрытие и переждать…

Но эти вихри впереди рождались из ничего. Ошибки быть не могло – они вот-вот столкнутся с подвижным искажением. Все её инстинкты, обострённые Всплеском, предупреждали об опасности. Каэмит дышала прерывисто, жарко, сплёвывая вихрящиеся сгустки.

– Внимательно смотри под ноги, – спокойный голос отца возвращал трезвость мыслей. – Сейчас они могут возникнуть откуда угодно. Мне нужно время на защитный круг.

Раштау передал ей повод перепуганного верблюда, и Аштирра ласково похлопала верного зверя по золотистому боку, зашептала успокаивающе то ли ему, то ли себе самой. Животное чуяло беду и дрожало крупной дрожью, вращало глазами, но хозяйку слушалось.

Жрец снял с пояса свой знаменитый хлыст, служивший ему не только оружием, но и ритуальным предметом, проводящим его волю в мир. Всплеск пробудил в том числе и силу артефакта. Когда Раштау взмахнул хлыстом, тот ожил, сверкнул огненной молнией, очерчивая на песке круг, другой.

Верблюд переминался с ноги на ногу, то и дело резко встряхивая головой, натягивая повод.

– Тише, тише, друг! – воскликнула Аштирра, когда зверь чуть не отбросил её на песок.

– Новую ступню я тебе нарастить не смогу, – мрачно усмехнулся Раштау, подхватывая её под локоть. Хлыст в другой его руке со свистом рассекал воздух, вился спиралью, не останавливаясь ни на миг.

– О чём ты? – нервно рассмеялась девушка.

– Сама смотри, – он кивнул вперёд.

Аштирра проследила за взглядом отца. Воздух в отдалении подрагивал. Пространство рядом с небольшим скальным выступом преломилось. Туда успела шмыгнуть тощая пустынная кошка, спешившая укрыться от бури. Поначалу девушка даже не поняла, на что хотел обратить её внимание Раштау.

Вихрь появился из ниоткуда. Усиливаясь и разрастаясь, он вбирал в себя всё больше песка, обнажая камни. Несчастное животное, чьё убежище только что казалось безопасным, царапало когтями по скальному выступу в тщетных попытках преодолеть силу воздушного потока. Вихрь словно стремился втянуть зверя в себя, поглотить. Миг – и порыв воздуха оторвал истошно визжавшую извивавшуюся кошку от опоры с той же лёгкостью, с какой только что поднимал песчинки. Пара вздохов – и зверь скрылся в вихре пыли и мелких камней. Лишь изредка в неистово кружившемся воздухе показывались то лапы, то хвост, то искажённая ужасом морда.

Девушка вскрикнула, устремилась было на помощь, но твёрдая рука отца удержала её на месте.

Сквозь гул Аштирра различила отвратительный хруст ломаемых костей, и отчаянный кошачий визг оборвался. Какое-то время в мареве вихря всё ещё мелькали, то скрываясь, то снова всплывая на поверхность, кошачьи лапы, хвост, морда с остекленевшими глазами. Но теперь уже невозможно было сказать, принадлежало ли всё это одному и тому же зверю, – слишком далеко разметало.

Жрица с ужасом отвела взгляд, проглотила подступивший к горлу комок.

Раштау меж тем успел завершить круг и запел воззвание к Владыке Каэмит. Верблюд оцепенел от страха, не решаясь переступить огненную границу. Опомнившись, Аштирра запела вместе с отцом, вспоминая, чему он учил её.

«Всплеск – это время, когда грани мира сходятся воедино. Слои реальности соприкасаются, и наши силы возрастают многократно. В такие мгновения Боги становятся ближе к нам и слышат нас. Никогда не забывай об этом».

Духи пустыни были непредсказуемы и опасны, как и их обезумевший Бог. Сейчас жрецы должны были умиротворить Его.

Аштирра почувствовала, как рука Раштау сжала её ладонь, крепкая, надёжная. Вихри, разрастаясь, приближались к границе. Девушка всеми силами старалась, чтобы её голос не дрожал.

Верблюд вдруг испуганно заревел, заметался в границах круга, грозя зашибить хозяев. Раштау выругался, прерывая воззвание, но Аштирра подхватила песнь, не позволяя ей прерваться. Жрец рассёк ладонью воздух, и верблюд повалился на песок как подкошенный. Девушка не успела посмотреть, что с ним. Хриплый голос Раштау снова переплёлся с её собственным.

Стена песка взвилась в небо почти у самых их ног, обнажая камни, точно сдирала плоть с костей самой Каэмит. Огненная нить, защищавшая их кольцом, казалась такой тонкой и хрупкой – и всё же держалась. Вихри неистово бились о невидимый заслон, грозя сокрушить, похоронить обоих рэмеи в безымянной гробнице. Аштирре казалось, что сквозь завесу песка проступают оскаленные морды чудовищ из свиты Сатеха, но она продолжала повторять слова древнего полузабытого наречия, призывая Владыку пустыни усмирить свой гнев.

И повелитель песков отступил… отвёл свой взор, словно рассекая пространство невидимым клинком.

Вихри унеслись далеко вперёд, унимаясь где-то среди скал, будто и не было их. Некоторое время Раштау вглядывался в горизонт и лишь потом коротко повёл запястьем, размыкая круг. Его лицо оставалось бесстрастным, но Аштирра видела бисеринки пота, выступившие на лбу и висках.

Отец прошёл сотни искажений. Он боялся не за себя – за неё.

Отдышавшись, девушка бросилась к верблюду. Присела рядом, протянула дрожащие руки, гладя сухую золотистую шерсть и бархатистую морду.

– Ты… ты его…

– Лучше так, чем в вихре, – коротко ответил Раштау, скручивая хлыст и цепляя на пояс.

Аштирра смахнула выступившие слёзы. Вспомнила, как восхищённо хлопала в ладоши, когда отец привёл верблюда, как училась ухаживать за ним. Зверь был смирный, ласковый и даже не слишком пугливый – сразу видно, кочевники выводили, а для них капризы Каэмит были не редкостью. Но сейчас страх всё же одолел бедное животное – да и кто бы не испугался? Если б отец не прервал токи его жизни – верблюд сгинул бы в вихре, погиб той же ужасной смертью, что и песчаная кошка. А потом та же участь постигла бы и обоих рэмеи, потому что граница круга оказалась бы разорвана.

Раштау уже снял упряжь и начал отвязывать немногочисленные тюки. Остаток пути им предстояло пройти пешком, но это Аштирру не пугало. Она помогла отцу перераспределить поклажу и наткнулась на большой свёрток, которого не помнила. Вот там травы лежали, тут – ткани и крупы. А это…

Она приподняла ткань, не разматывая до конца. В сумерках тускло блеснуло стекло, а пальцы нащупали перекрестье ветвей из металла.

– Сама понесёшь свой гостинец, – усмехнулся Раштау, связывая пару тюков потяжелее. – Мне и так хватит.

– Это же из лавки Самира… Как тебе?..

– Умею быть убедительным. А от светильника Эймер отказалась. Всё честно, деньги уплачены. Проклятые демонические деньги, – он тихо рассмеялся.

Не находя слов, Аштирра крепко обняла отца, уткнувшись ему в плечо.

В последний раз девушка наклонилась к верблюду, ласково погладила по голове, прошептав слова благодарности. В темноте они продолжили путь до скал, где хотели устроиться на ночлег. Несколько раз жрица обернулась. Пески Каэмит заметали тело животного, которое вскоре станет добычей падальщиков.

В этот раз Всплеск продержался почти полтора дня. Раштау воспользовался этим, ускорил токи энергий, усилив выносливость их обоих. Аштирра так уже умела. Искушение прибегать к скрытым ресурсам тела было велико, но она помнила, что всегда нужно знать меру, иначе плоть пережжёт себя слишком быстро.

Они путешествовали утром и в вечерних сумерках, пережидая дневной зной на стоянках в тени скал. Костёр и обережные заклинания отгоняли тварей Каэмит – обычных хищников и тех, что выползали из зон искажений. Даже первые часто становились добычей вторых.

Заунывные потусторонние голоса, наполнявшие ночи в песках, Аштирру не пугали – она выросла в Каэмит, привыкла к ним, как к колыбельным ветра, гуляющим среди руин. Тропы были хорошо знакомы – сколько раз они с отцом шли этим путём до Сияющего и обратно?

Священную землю предков она почувствовала даже раньше, чем увидела одну из пограничных стел, отмечающих территорию, охраняющих её. Обитель приветствовала Аштирру. Родные энергии ластились, точно псы, и сердце раскрывалось навстречу теплом. Отец тоже чувствовал это – ускорил шаг, даже лицо смягчилось.

Окружающий ландшафт менялся. Растительности становилось всё больше, а потом изломанные скалы расступились, обнажая бурную зелень оазиса. Над рощами высилась полуразрушенная стена, окружавшая руины храма. Когда-то здесь был целый город, место обитания самой большой жреческой общины Таур-Дуат. Сейчас основная часть Обители ушла под землю и многие подземные галереи, выбитые в скалах под оазисом изначально, завалило. Но даже то, что осталось, покоряло воображение – несколько врат-пилонов[8], украшенных выгоревшими, но всё ещё яркими росписями священных знаков. Гипостильные залы[9] для процессий с испещрёнными иероглифами колоннами, такими широкими, что обхватить их могли четверо рэмеи. Огромные каменные стражи на стенах, вырезанные из чёрного диорита, источенные безжалостным временем, но всё ещё такие живые. Из четырёх, смотревших по сторонам света, уцелели лишь двое. С детства Аштирра любила подниматься на стену, особенно ночью, сидеть, привалившись к тёплому камню, вглядываться в пески и звёздное небо вместе с каменными воинами.

В сердце оазиса лежало огромное озеро, подпитываемое подземными ключами. Его воды, освящённые многими поколениями жрецов, как и вся эта земля, очищали тело, сердце и разум и поддерживали жизнь во всей Обители.

– Наконец-то дома, – счастливо вздохнула Аштирра, сбрасывая со спины тяжёлый тюк с припасами и бережно опуская второй, с зеркалом. Она уже предвкушала купание – смыть с себя дорожную пыль и въевшийся песок хотелось невероятно.

Отец с улыбкой кивнул, опустил один из своих тюков на потрескавшиеся плиты каменной тропы, ведущей к святилищу и к их жилищу, скрытому в руинах. И вдруг нахмурился, насторожился.

– Жди здесь, – велел он, сбрасывая вещи и снимая с пояса хлыст.

– Что такое?

– Здесь кто-то есть, – бросил Раштау, резко направившись к замаскированным среди камней дверям.

– Подожди, я с тобой.

Аштирра порылась в вещах, достала охотничий лук и колчан, быстро натянула тетиву и бегом направилась за отцом. Но кто мог пройти через пограничные стелы?

Раштау остановился в нескольких шагах от двери.

– Замки вскрыты, – предупредил он и щёлкнул хлыстом. Воздух загудел, когда по хвосту смертоносного оружия пронеслись огненные искры.

Аштирра прицелилась и наставила стрелу на дверь, скрытую за густыми колючими лозами, вьющимися по стене. Тяжёлая деревянная панель закрывала пространство, сквозь которое прежде могли проходить только духи. Предки называли их ложными дверьми, но, когда стена во многих местах рухнула, двери ложные стали вполне обыкновенными проёмами. Вскрыты ли замки, она не разглядела, но отцу было виднее – Обитель окутывала целая сеть заклинаний.

Шагнув вперёд, Раштау распахнул дверь, готовый нанести удар… но там никого не оказалось. Осмотревшись, он кивнул Аштирре, чтобы входила. Оба двигались почти бесшумно, прислушиваясь к каждому звуку. Но во внутренних помещениях было тихо, только ветер шелестел занавесями на окнах. Утварь была нетронута, разноцветные плетёные циновки, устилавшие пол, лежали непотревоженными. Мебель никто не сдвигал. В этой части храма, отведённой под жилище, красть было нечего. Всё ценное хранилось в лабиринтах переходов под землёй – артефакты и свитки, всё то, что с таким трудом добывали и возвращали целые поколения Таэху. Туда ещё попробуй попади, а попав – не заблудись. И всё равно неприятно было думать, что кто-то просто взял и вошёл без спроса.

С кухни не доносилось ни звука, зато шёл запах жаренного со специями мяса. Аштирра переглянулась с отцом, опустила лук. Раштау закатил глаза и покачал головой. На пороге в кухню они остановились.

Там, закинув ноги на стол, сидела рэмеи и поигрывала ножом.

– Ты уж не серчай, хозяин, но вы и правда подзадержались, – весело проговорила она и поднялась.

Лёгкая, как тень, поджарая, словно гончая, способная преследовать врага долгие часы. Непослушные чёрные волосы собраны в короткий хвост и всё равно торчат в разные стороны. На слишком бледном для этих краёв красивом лице сверкают тёмно-зелёные глаза. Вырез бирюзовой блузки на грани приличия, и в вырезе знакомый амулет из трёх клыков. Потёртые кожаные штаны обтягивают стройные ноги, на бёдрах – несколько ремней с ножами, с которыми она не расстаётся даже во сне.

– Это ты подзадержалась, Нера, – хмыкнул Раштау, убирая хлыст. – Мы-то думали, успеешь на праздник.

– Ну а я решила заглянуть сразу к вам, – рэмеи подмигнула Аштирре. – И не говори, что не рад мне, Ворчливый Хлыст. Особенно с мясом. Аши, да спрячь ты уже стрелу, не надо мне штаны дырявить лишний раз. А чего вещи не затащили сразу? Аши, вон в тазу руки помой и помоги принести тарелки.

Тианера скользила по кухне, ловко расставляя посуду и еду. Из жаровни на стол перекочевало блюдо с ароматными кусочками жареного мяса. Замелькал нож, нарезая свежие овощи. И всё это время гостья говорила, говорила… Улучив момент, Аштирра тронула её за плечо. Нера развернулась и ласково потрепала её по волосам.

Раштау махнул рукой и направился было к двери, чтобы в самом деле принести тюки.

– Эй, погоди-ка, – окликнула его гостья. – Ничего не хочешь мне рассказать? Какие новости на хвосте принёс?

– Замок чинить сама будешь, – сказал жрец и, сняв с нагрудного ремня кожаный футляр со свитком, кинул Нере через всю кухню.

Аштирра охнула.

Тианера поймала на лету, даже бровью не повела.

– Умывайся и за стол, песчаная демоница. А я пока гляну одним глазком, что у вас тут за сувенир.