скачать книгу бесплатно
– Не всем же быть такими брутальными самцами, как Максим, – парировал Мартин.
– Нет, я не…
– Не брутальный самец? – перебил болгарин. – А кто тогда? Гламурный мальчик с дряблым животом?
Пока Макс искал, что ответить, Мартин повернулся к принёсшей меню девушке, – как тебя зовут?
– Симона.
– Симона, принеси мне бутылочку «Перье», пожалуйста. И фруктов каких-нибудь.
Официантка кивнула и повернулась к девушкам.
– Выбрали что-нибудь? – спросила она.
– Пока нет, – сказала Оксана, не отрываясь от меню, которое изучала уже минут десять.
– Заказывайте, не стесняйтесь! – Алекс отхлебнул из чашки. – Мы угощаем.
Девчонки удовлетворённо переглянулись. Пока они называли Симоне наименования необходимых им напитков и закусок, Алекс разглядывал причудливую татуировку на запястье официантки. Это был символ в виде трёх закручивающихся в центр кривых, напоминающих капли. «Хвосты» этих капель своими внешними сторонами образовывали круг, а их «головы» напоминали раскрытые пасти драконов.
– Симона, вот это тату на вашей руке…
– Да? – официантка повернулась к Алексу, и ему показалось, что он увидел в её зелёных глазах насмешку и, одновременно, интерес.
– Что это за символ?
– Это томоэ. Если быть точной – мицу домоэ, – ответила девушка.
– Томоэ… А что он означает?
– Одно рождает два, два рождает три, три рождает всё остальное, – Симона улыбнулась, и Алексу снова почудилась усмешка в её глазах. – Это символ всемирной гармонии и символ мироустройства. У него много значений, и он довольно давно и широко известен. Вы наверняка найдёте по нему много информации, если поищете.
– А почему эти три – драконы?
– Потому что это ключ, – Официантка взглянула на Алекса, и ему почудилось, что она заглянула в самую глубину его души, настолько глубоко, что для неё не осталось ничего потаённого или скрытого. Всё, что он мог прятать от посторонних глаз, что его бессознательное скрывало от него самого, вдруг выползло из самых тёмных сокровенных уголков его души на яркий дневной свет, оставив его беспомощным и обнажённым под этим всепроникающим изумрудным взглядом.
Когда он пришёл в себя, девушка уже приняла заказ и ушла к стойке. Алекс посмотрел ей вслед – ничего сверхъестественного или гипнотического в её облике уже не было. Тряхнув головой, чтобы избавится от наваждения, он уставился на экран. Но где-то глубоко, на самом дне его души, остался осадок – как будто в нём поселилась странная иррациональная тоска по чему-то очень близкому, родному, но давно и безвозвратно потерянному.
– Понравилась девушка? – с лёгким оттенком ревности спросила Анжела, кивнув в сторону стойки. С этими словами она выгнула спинку и повернулась к Алексу так, что он смог максимально отчётливо различить все достоинства её фигуры.
Алекс неопределённо пожал плечами, пробормотал что-то нечленораздельное и снова уставился на экран. Анжела обиженно надула губки.
– Что смотришь? Брюса Ли? – Мартин налил в высокий стакан шипящую, пузырящуюся жидкость из пузатой зелёной бутылки, которую только что принесли.
– Да. Путь дракона. Семьдесят второй год, – Алекс растерянно поглядел на официантку, принёсшую заказ – это была не Симона.
– Мне кажется, – сообщила Анжела, закусывая мартини изумрудной виноградинкой, – сто многие старые фильмы ужасно затянуты. Никакой динамики! Пока сцена сменится, я уже успеваю заскучать и переключить на что-нибудь другое.
– Может быть это оттого, что мы торопимся жить… Разучились наслаждаться моментом, ценить его… – задумчиво проговорил Саша. Но было заметно, что его мысли находятся далеко за пределами этого столика. А слова относятся не столько к замечанию Анжелы, сколько к поглотившим его сознание думам.
На экране замелькали быстро сменяющие друг друга кадры яркой рекламной вставки. Рекламный ролик настоятельно рекомендовал зрителю стать свободным и счастливым, но почему-то для достижения этой цели предлагал приобрести моющее средство местной торговой марки.
Алекс решительно встал, словно хотел стряхнуть с себя паутину задумчивости, и оглядел помещение в поисках уборной. Заметив в дальней части бара табличку с треугольными человечками, он пересёк зал, обогнул барную стойку и вошёл через вишнёвого цвета дверь в маленькое слабоосвещённое помещение. Внутри, напротив двух огороженных белой перегородкой кабинок, на кафельной стене висел умывальник в форме жемчужной раковины. Над ним висело большое и совершенно не подходящее к интерьеру зеркало в тяжёлой золотой раме. Алекс повернул вентиль смесителя и опустил голову под освежающую струю холодной воды. Дав себе понаслаждаться приятными ощущениями, он закрыл кран и взглянул на своё отражение. На зеркале, точно на уровне его лба чёрными стройными буквами была выведена надпись: She is the key. Follow her.
Алекс провёл мокрыми пальцами по буквам. «Ну, конечно, – подумал он, – воображение и жара. И ключи. Было бы что обсудить со стариной Юнгом, будь он до сих пор жив… Нет, не стоит искать связь между несвязанными событиями, а то ведь найдёшь на свою голову».
Возвращаясь к столику, Алекс остановился у барной стойки и, чуть наклонившись к бармену, сказал вполголоса:
– Уважаемый, я хотел бы поговорить с Симоной.
Оторвавшись от протирания стаканов, бармен тяжело глянул на Алекса, наклонил к нему своё грузное, похожее на медвежье тело и процедил сквозь зубы, обдав Сашу богатым ароматом плохо переваренной ракии и сильным болгарским акцентом:
– А я хотел бы станцевать с Моникой Беллуччи.
Алекс недовольно отшатнулся от медведеподобного бармена и чуть отвернул голову в сторону.
– А что, это проблема?
– Да. Венсан против.
– Вроде, ему уже всё равно.
– Ты у него спрашивал?
– Нет. Но я имел в виду, поговорить с Симоной – это проблема?
– Ты мне скажи, проблема это для тебя или нет, – трактирщик снова принялся за протирание стаканов, очевидно считая это своей основной и почётной обязанностью.
– Вы можете позвать Симону? – терпеливо и очень вкрадчиво повторил просьбу Алекс.
Бармен недоверчиво посмотрел на него, на секунду оторвавшись от своего занятия.
– Какую такую Симону, дорогой? У меня нет никакой Симоны.
– Официантка, которая принимала заказ у нашего столика – Симона.
– Ах, это! – бармен заметно повеселел и приветливо заулыбался в усы, отчего сделался похожим на добродушного моржа. – А я думал снова русский пришёл проституток требовать и «Тагил» кричать. Ушла твоя Симона. Она у меня не работает, приходила подругу подменять. Вроде она где-то недалеко живёт, выше в городе. Но, больше ничем не могу помочь. А что, понравилась?
– Да так, – Алекс пожал плечами. – Не понял пока.
Он повернулся в сторону столика, где Мартин, оживлённо жестикулируя, что-то объяснял девушкам. Алекс прислушался. До него донёсся недовольный бас болгарина:
– А я считаю, что интересоваться чужим достатком неприлично.
– Почему это неприлично? Детьми, здоровьем, семьёй – прилично, а достатком – нет? – Ксюша состроила невинное выражение на лице и отхлебнула шампанского.
– Потому что кошелёк человека – это очень интимное место. Образно говоря, заглядывать в него – это то же самое, что подглядывать за человеком в уборной или ещё хуже, когда он на приёме у проктолога.
– Чем же это у проктолога хуже? – полюбопытствовал Макс.
– А у проктолога становится наглядным не только содержимое… м-м-м… кошелька, но и то, как это содержимое туда попало, – Мартин многозначительно поднял указательный палец вверх.
– Мне кажется, что в наше время неприлично лишь не иметь этого содержимого, – с вызовом заметила Ольга. – А интимные вопросы как раз-таки лучше выяснять при знакомстве – меньше разочарований будет потом.
– В таком случае, девушки, во избежание последующих разочарований я тоже хочу задать вам интимный вопрос, – болгарин хитро прищурился и постучал пальцем по столику. Не видя возражений, Мартин продолжил. – Приемлем ли для вас оральный и анальный секс?
– Одновременно? – уточнила Анжела.
Ольга вспыхнула и ткнула подругу локтем в бок, та пожала плечами, словно говоря: «А что я такого сказала?». Ксюша с негодованием посмотрела на Мартина:
– Что это за вопросы? Должны же быть какие-то рамки приличия!
– Ну так и я о том же, – довольный произведённым эффектом болгарин широко улыбался.
Макс укоризненно посмотрел на товарища и, как бы ненарочно, придвинулся поближе к Ксюше.
– Всё-таки вопрос о достатке, на мой взгляд, не так неприличен, как твой.
Алекс поморщился. Он давно уже привык считать, что все моральные ценности Макса умещаются в двух рубаях Хайяма. Тех, что о вине и о девах. Также давно не удивляла Алекса и способность его друга подбирать точку зрения, словно туфли или костюм, не по убеждениям и даже не по моде, а ту, в которой он лучше смотрится. Гибкость Максима позволяла ему, не имея своего взгляда на вопрос, ловко и легко жонглировать чужими мнениями. Он принадлежал к тому типу людей, которые, посмотрев кино или прочитав книгу, спешат ознакомиться с рецензиями или другим образом обращаются к мнению окружающих, чтобы определиться со своим. Часто им даже читать или смотреть ничего не надо, достаточно лишь общего или оригинального мнения о предмете. И Макс легко выдавал чужие мысли за свои. Так легко, что тут же начинал верить в них и сам.
Алекс понимал, что блеск чешуи для Максима важнее внутренней чистоты. Как сказал Толстой, Макс был один из тех людей, которые могут быть очень приятными, если их принимать за то, чем они хотят казаться. Но с Алексом Максим бывал другим, может, поэтому они и дружили.
Алекс вдруг почувствовал, что ему не хочется возвращаться за столик. Оттягивая момент, он повернулся к стойке и вздрогнул от отвращения. Там, в луже какой-то липкой субстанции сидели две жирные навозные мухи. Они внимательно изучали Алекса сетчатыми глазами, поблескивая в лучах солнца переливающимися зелёными спинами. При этом более жирная муха, уперевшись передними лапками в затылок другой, цинично имела её сзади, а та, нервно перебирая конечностями, казалось, изо всех сил пыталась угодить первой. Они занимались своим нехитрым делом и презрительно и брезгливо глядели на Алекса, словно спрашивая: «Чем ты занят? Разве ты не видишь, что эта липкая тёплая грязь, да ещё возможность поиметь в ней близкого – единственное, ради чего стоит жить? Неужели все твои занятия и интересы стоят возможности перекатывать в лапках эту вязкую субстанцию, которая правит миром?»
Алекс снова вздрогнул, теперь уже от этих своих мыслей. Вот он уже и мысли мух читает! Удивляясь наваждению и стараясь не привлекать к себе внимания товарищей, он прошёл к дальнему краю террассы, чувствуя на своей спине изучающие взгляды оставшихся на стойке мух, а затем быстро вышел на залитую солнцем улицу и свернул за угол. Пройдя до конца по узкой обрамлённой густой зеленью улочке и выйдя на Т-образный перекрёсток, Алекс огляделся. Слева за черепичными крышами отелей и новеньких жилых комплексов синело море, плавно переходящее в ясное голубое небо. Направо, в гору, извиваясь, убегала мощёная булыжником дорога, зажатая между нестройными рядами двух- и трёхэтажных домиков, над которыми вдали возвышался поросший ельником холм. Немного подумав, Алекс свернул направо.
Он шёл по улице, разглядывая причудливую архитектуру южного городка. Домики, как грибы, громоздились один над другим, то соединяясь в неровную зубчатую стену сказочного замка, то рассыпаясь среди деревьев отдельными строениями. В лабиринтах дворов лаяли собаки, играли дети, а под окнами домов на скамейках сетовали на жизнь неизменные старушки. По мере того, как Алекс поднимался, дома стояли всё реже, и всё чаще стали попадаться огородные и садовые участки. А вскоре дорога превратилась в тропинку, которая, попетляв между деревьями и редкими, обнесёнными чахлыми заборчиками хозяйственными постройками, неожиданно закончилась у края леса. Дальше вверх уходил крутой склон холма, довольно неудобный для подъёма. Осмотревшись, Алекс заметил чуть правее среди елей русло высохшего горного ручья, дно которого обнажало пласты породы. Эти пласты, вымытые когда-то бежавшей здесь водой, представляли собой ступени разной ширины и высоты. Подойдя ближе и зачем-то попробовав ногой на прочность нижний каменный выступ, Саша посмотрел вверх. Ручей поднимался до самой макушки холма. Оглянувшись на оставшийся внизу городок, Алекс улыбнулся и стал карабкаться вверх, напевая под нос старую армейскую песенку.
Когда он добрался до вершины, его рубашка была насквозь мокрой от пота, а душа ликовала, переживая радость победы и чувство единения с природой. Алекс повалился на спину и его взгляд окунулся в чистое, без единого облачка, июньское небо. «Так бы пролежать всю жизнь», – подумал он, ни о чём не беспокоясь и не ища в этой жизни больших радостей, чем свежесть лёгкого ветерка, запах еловых веток, да тепло солнечных лучей. Но спустя несколько минут перспектива лежать здесь вечно стала казаться однообразной и скучной. Поднявшись на ноги, Алекс повертел головой, думая, куда двигаться дальше, как вдруг заметил вдали проглядывающую за толстыми стволами деревьев бревенчатую стену какого-то строения. Подойдя ближе, он увидел стоящий на широкой поляне двухэтажный терем с розовыми ставнями и голубыми панелями у крыши. Ступени крыльца обрамляли резные перила, над которыми возвышался досчатый навес. Терем выглядел далеко не новым, но ухоженным и каким-то уютным. Во дворе за домом виднелся крытый колодец с воротом и поленница под навесом. Во всём этом ощущалось что-то сказочное, нереальное.
Алекс поднялся по ступеням крыльца и постучал в тяжёлую деревянную дверь с кованой чёрной ручкой.
– Заходи, мил человек! – донеслось из дома.
Алекс открыл дверь и шагнул внутрь. Прямо от входа начинался длинный полутёмный коридор, направо от которого уходили ряды высоких стеллажей, доверху заставленных книгами. Слева была изогнутая лестница с перилами, ведущая на второй этаж, где виднелись такие же стеллажи. Узкий грязно-зелёного цвета ковёр с двойными жёлтыми полосами по краям тянулся по коридору, упираясь в конце в массивный дубовый стол с толстыми резными ножками. Настольная лампа с зелёным абажуром освещала сидящего за столом человека. Это был маленький старичок с взлохмаченными волосами, убранными назад и седой бородой типа old dutch. На его слегка задранном вверх носу красовались огромные очки в роговой оправе, сквозь которые он, хитро щурясь, разглядывал гостя. На нём был надет красный с большими золотыми пуговицами халат, из-под которого выглядывала майка в широкую чёрно-белую полоску. Своим видом он сильно напоминал скандинавского гнома, отчего у Алекса в памяти всплыли строчки из детского стишка:
Гном вернулся —
Дома нет.
Дом вернулся —
Гнома нет.
Дома нет,
И гнома нет,
И в лесу затерян след.
Старичок нетерпеливо заёрзал на стуле, помахал Алексу и поманил его пальцем.
– Ну, что топчешься у двери? Проходи, коль пришёл.
Алекс сделал несколько неуверенных шагов в сторону стола и спросил:
– Простите, а что это за заведение? Библиотека?
– Библиотека, да. Имени Даши-Доржо Итигэловы. А ты, мил человек, куда попасть-то хотел?
– Да никуда, вообще-то. Я случайно здесь… Хотя совпадение интересное – я как раз хотел кое о чём почитать.
– Тьфу, ты! Сектант, что ли? – старичок разочарованно развёл руками. – Это что за секта-то такая, а?
– Почему? – от неожиданности Алекс не сразу нашёл что ответить. – С чего Вы взяли?
– Ну, так, а кто тут в случайности да в совпадения верит? Вот ведь где ересь, тьфу!
– Да почему ересь-то? – Саша почувствовал нарастающее раздражение.
– Да потому, что ересь. Ты не кипятись, присядь вон, – гномоподобный старик кивнул в сторону стоящего недалеко от стола небольшого кресла. – Тебя как звать-то?
– Александр, – Сказал Алекс, устраиваясь в кресле.
– Меня можешь звать Гершоном Моисеевичем. Так ты говоришь, случайность?
Саша промолчал.
– Вот, молчишь. А почему?
– Да потому, что не хочу, чтоб вы, Гершон Моисеевич, снова плеваться начали, – недовольно заметил Алекс.
– Стало быть, причина есть, так? – старичок выжидающе посмотрел на собеседника.
– Так.
– А если есть причина, то у неё обязательно должно быть следствие, так?
– Ну, так.
– А это следствие само по себе является причиной чего-то ещё, ещё одного следствия, так?
– Ну, в принципе, да. К чему Вы клоните?
– А я к тому клоню, – Гершон Моисеевич наклонился вперёд, словно от этого его слова должны были стать более убедительными, – что если у каждого следствия есть своя причина, а у каждой причины – своё следствие, то среди всей этой обусловленности нет решительно никакого места для так называемых случайностей. А стало быть, вера в таковые есть не что иное, как ересь несусветная.
Алексу вдруг показалось, что сложившаяся ситуация невероятно нереальна: в одинокой библиотеке на холме, куда он взобрался по руслу высохшего ручья, дворф-еврей читает ему нравоучения о детерминированности всего сущего. Ситуация была до того абсурдной, что ему вдруг захотелось узнать, во что это может вылиться. Он поудобнее устроился в кресле и, закинув ногу на ногу, спросил:
