Туанетт. Том 1

Вскоре к гусарам зашёл вестовой фельдмаршала Кутузова и, узнав, что адъютант Горчакова хорошо принят гусарами, приказал ему остаться здесь.

Толстой не успел прилечь на солому, лежащую в углу, как тут же забылся глубоким сном, который свой ственен молодым людям, уставшим после тяжёлой дороги.

– Смотри, Никифор, упал словно подкошенный и теперь за ноги выноси, не почувствует!

– Знамо дело, сколько проскакали, и всё без роздыху!

– Он мне понравился, что сюда приехал не около амператора виться, а служить!

– С чего ты взял?

– С того, что барина видно по походке, да и генерал Горчаков петиметра[4] в адъютанты брать бы не стал.

– Посмотрим, – не соглашаясь с товарищем, произнёс Никифор.

А в это же время Кутузов встретил генерала Горчакова с улыбкой и со словами:

– Мог, мил человек, ещё чуть-чуть полечиться, такие раны вмиг не проходят. – Заметив, что князь хочет что-то возразить, добавил: – В самое пекло угодил. Александр Павлович угомониться не желает и в своей ненависти к Бонапарту всех готов привлечь! Ох, дорогой мой, ему мало пролитой русской крови, надо бы ещё добавить, тем более что британцы вьются вокруг него, аки пчёлы около цветка. Только пчела, добывая мёд, не только своё семейство кормит, но и людей подкармливает. А англичане – как аспиды, охочие до чужой крови. Глаза бы мои на этих приспешников не глядели. Английский генерал Вильсон днюет и ночует в главной квартире рядом с императором Александром, подзадоривая его уничтожить французского узурпатора Наполеона. Привыкла Европа на нашем горбу ездить и устраивать свои тёмные делишки. Не мне тебе рассказывать, как те же австрийцы Суворова и его армию предали, загнав её в Альпы, и нашего великого полководца в могилу свели руками Павла Петровича, который не пожелал его встретить как героя, спасшего свою армию от неминуемой гибели.

– Да, дядюшка Александр Васильевич мечтал сразиться с Бонапартом и дойти до Парижа.

– Ты, мил человек, верю, дойдёшь, а мне здоровье не позволит, чувствую, как силы убывают!

Князь Горчаков внимательно посмотрел на фельдмаршала и понял, что Михаил Илларионович говорит это не ради красного словца. Вдруг закашлявшись, Кутузов тяжело задышал и тихо произнёс:

– Я подумаю, куда вас определить, генерал.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, – по всей форме ответил Горчаков, и вестовой повёл его на ночлег в отведённую для него комнату рядом с гусарами.

На следующий день фельдмаршал Кутузов представил генерала Горчакова императору Александру I, который выразил своё удовлетворение его прибытием и приказал Кутузову назначить Горчакова командовать одним из корпусов в русской армии. На его адъютанта, графа Толстого, император не обратил никакого внимания, зато сам корнет был несказанно счастлив, что увидел своего государя. Михаил Илларионович назначил князя Горчакова-второго руководить первым корпусом в российско-прусской армии под командованием генерала от инфантерии Михаила Богдановича Барклая де Толли.

Толстой обратил внимание на понурый взгляд императора Александра Павловича, ушедшего в себя, красноречиво говоривший: «Неужели вы не понимаете той высокой миссии: я хочу помочь Пруссии и Австрии освободиться от узурпатора Буонапарте?»

Так началась нелёгкая, полная опасностей и приключений боевая служба корнета Николая Толстого.

Крещение боем

Стало известно, что хотя французы отброшены за пределы России, но по приказу императора Александра I вой на с армией Наполеона продолжается. В один из боевых дней старший адъютант главного штаба штабс-капитан К., вручив карандаш и блокнот корнету Толстому, посоветовал ему тут же записывать поступающие распоряжения и приказы вышестоящих начальников. Толстой хотел возразить, заметив, что пока на память не жалуется, но по взгляду штабс-капитана понял: лучше взять.

В течение дня корнет постоянно находился в пределах видимости генерала Горчакова и незамедлительно выполнял все его поручения и приказы, которых во время наступления русской армии бывало достаточно. Не успел он к вечеру появиться в корпусе, как его снова вызвал Горчаков.

– Толстой, – произнёс генерал, – я понимаю, что вы устали, но мы через несколько часов снова выступаем. Сейчас же необходимо обследовать обстановку на местности. Нам дано распоряжение захватить город Рогозно. Впереди большое озеро. Сможет ли наш корпус переправиться через него?

Подъехав к озеру, корнет осторожно прошёлся по льду и убедился, что вода уже хорошо промёрзла. Николай также внимательно обследовал прочность моста, убедившись, что он не повреждён, и доложил об этом генералу.

– Отлично, корнет! Чуть рассветёт, подымайте гусар Фишера. Подполковнику Верёвкину через лёд шагать с проводником. До города около версты. Артиллерию для прикрытия оставьте на берегу. Вы же, корнет, останетесь со мной для дальнейших распоряжений.

Атака на город Рогозно прошла успешно. В плен взяли больше двухсот человек. Польскую часть из корпуса Евгения Богарне разбили при Оборнике, и она отступила.

Русские войска вступили в Дрезден. Генерал Барклай де Толли доносил, что до 16 марта неприятель делал многократные вылазки из крепости Торн. Предложили коменданту сдаться. Тот наотрез отказался. Было приказано осадить крепость и в ближайшее время взять её штурмом. Одному из полков корпуса генерала Горчакова поступило указание оказать помощь Апшеронскому полку. Для связи направили адъютанта генерала корнета Толстого.

– Учтите, гарнизон крепости насчитывает более трёх тысяч личного состава баварских войск. Дано распоряжение доставить осадную артиллерию из крепости Грауденца, но из-за трудности перевозки орудий вверх по течению Вислы пока неясно, когда она будет доставлена. Воины Апшеронского полка уже занимаются приготовлением туров, фашин и лестниц. Коменданту ещё раз предложили сдаться, но он ответил артиллерийским огнём.

Провели подготовку, и генерал Барклай де Толли приказал начать траншейные работы. В них приняло участие более двух тысяч воинов. Неприятель, узнав о начале земляных работ, произвёл вылазку на русских воинов, копавших траншеи. Корнет Толстой работал рядом с унтер-офицером Кривцовым, который был убит французским мушкетёром, незнамо откуда появившимся. Толстой не растерялся и сумел ранить лопатой второго нападавшего француза. Русские воины встретили непрошеных гостей и пошли на них в штыковую атаку, обратив нападавших в бегство.

– С крещением вас, господин корнет, – ласково проговорил штабс-капитан Ожогин.

– С каким крещением? – еле приходя в себя, спросил Толстой.

– Молодцом держались!

– Я как все. Жаль только унтера.

– Ничего не попишешь – вой на! Срочно, корнет, проверьте, может, кому из раненых необходимо оказать медицинскую помощь.

Толстой пошёл по траншее, стараясь осторожно прикасаться к лежащим в разных позах солдатам, освещая себе путь горящим факелом. Один из пожилых воинов заметил, с какой опаской он ощупывает погибших, и решил помочь корнету, отечески произнеся:

– Пошли, корнет, дальше посмотрим раненых.

Николай так был благодарен за эту поддержку, что даже, как ему показалось, покраснел. Но в темноте этого никто не заметил. Ощупывая убитых, он обнаружил одного тяжелораненого, которого тут же отнесли в походный лазарет. К утру укрепили пять батарей, вооружённых мортирами. Осада продолжалась ещё неделю. Комендант понял, что крепость не сегодня завтра будет взята штурмом, вступил в переговоры и открыл ворота. Вскоре корнету Толстому присвоили офицерское звание, поручика.

Желанный гость

Возвращение гусарского полковника Владимира Ивановича Юшкова в родные пенаты заметили во всех домах аристократической Казани. Везде он был желанным гостем, и когда появился на балу у графов Толстых, его встретил сам губернатор Казани граф Илья Андреевич Толстой и за столом посадил рядом с собой. Дело в том, что Владимир Иванович участвовал в вой не 1812–1814 годов, дошёл до Парижа и хорошо знал его сына Николая Ильича. И хотя сын Толстого служил в другом полку, они постоянно встречались на разных вечеринках и балах. Господин Юшков сообщил, что Николай службой доволен и пока уходить в отставку не собирается. Ему же самому служба, по его выражению, приелась, да и пора уже о семейной спокойной жизни подумать. С того вечера Юшков стал постоянно бывать в доме губернатора Толстого. Старая графиня Пелагея Николаевна посчитала это добрым знаком, рассчитывая, что скоро отдаст замуж свою младшую дочь Полину.

– Маман, господин Юшков такой забавный. Вчера, якобы гуляя по Воскресенской улице, обнаружил кем-то потерянный кошелёк. Мало того, что в нём находилась пачка ассигнаций, но во втором отделении лежал аметист довольно тёмного цвета, осыпанный крупными бриллиантами. «Оглянулся вокруг, – со смехом вещал он, – никто не ищет потери. Дай, думаю, постою, может, хозяин кошелька объявится. Почти час простоял, и всё без толку. Придётся теперь объявление в газету давать! А может быть, – думаю про себя, – никто и не признается в потере, тогда я сам миллионщиком стану. И что же вы думаете, сударыни? Только я этот кошелёк собрался положить себе в карман, как поравнялась со мною карета, и из неё, можно сказать, на ходу, прытко выскакивает дама вот таких размеров, – и Юшков очень уморительно руками обозначил эти объёмы. – Я даже удивился, как она не рухнула около кареты. Подбежала ко мне и буквально вырвала у меня из рук кошелёк. “Стойте! – невольно кричу я. – Разве это ваша вещь?” Но она так взглянула на меня, как будто я этот кошелёк похитил из её кармана. Хорошо, городового рядом не было, а то я бы сейчас, ей-богу, не находился рядом с вами, а сидел в околотке». Я спросила: неужели она даже не сказала спасибо? А он ответил: «Поверите ли, сударыни, кроме зверского взгляда, больше ничего я не заметил. Теперь содрогаюсь, как бы мне этот взгляд не приснился ночью. Жуть! – И он так радостно, по-детски улыбнулся со словами: – Я вас сегодня, видимо, заговорил», – и тут же, распрощавшись, удалился. Туанетт, как вы думаете, он придумал эту небылицу или правду рассказал?

– Думаю, что решил повеселить нас!

– А он вам нравится?

– Вы же знаете, Полина, что я люблю вашего брата, а посему других мужчин для меня не существует!

– Но маменька с папенькой вам могут не дать согласия на брак с моим братом.

– Всё, Полина, может произойти, и я загадывать ничего не хочу.

С появлением в доме Толстых Владимира Юшкова Полина уверовала, что он ездит к ним ради неё, и находилась в наэлектризованном состоянии. Она ни минуты не могла усидеть на месте: или слонялась по дому, или приставала к маменьке с вопросом: «Почему он не делает мне предложения?»

– Полина, – успокаивала старая графиня, внушая дочери, – замужество – дело важное, и, прежде чем решиться сделать предложение, надобно всё серьёзно обдумать. А вы, любезная, желаете подтолкнуть его к этому шагу. Этого делать нельзя!

Прошло три дня. Началась Масленица. Катания с гор, веселье и балы проводились ежедневно. Юшков к Толстым приехал ещё днём в хорошем расположении духа и, как всегда, начал с шуток и прибауток.

– Отгадайте загадку, – сверкая глазами, проговорил он так, что его чёрные усы то вскакивали вверх, то стремительно опускались, и девицы, глядя на него, невольно заражались его весёлостью. – Итак, слушайте и думайте. Один человек купил трёх коз и заплатил три рубля. Спрашивается, по чему каждая коза пошла? Ну, как вы, сударыни, полагаете?

Обе девицы задумались, и он было уже хотел подсказать, как Татьяна ответила:

– Я думаю, что козы пошли по земле, так как вы спросили – не «почём», а «по чему».

– Вы совершенно правы, Татьяна Александровна. – И Юшков так внимательно и проникновенно посмотрел на неё, что девушка невольно зарделась и опустила глаза. – Во время моей службы в Петербурге, – продолжал Юшков, – наш полк был расквартирован в Царском Селе. По вечерам собирались компанией у кого-либо из нас, к нам частенько забегал лицеист Саша Пушкин. Талантливый молодой человек, откровенно скажу я вам, стихи, экспромты и подобные загадки сочиняет на ходу. Несколько стихотворений он посвятил моим сослуживцам Чаадаеву и Каверину. Одно послание запало мне в память:

В нём пунша и войны кипит всегдашний жар,На Марсовых полях он грозный был воитель,Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,И всюду он гусар!

– А где можно почитать его стихи? – поинтересовалась Татьяна.

– Не скажу, где он печатается, но в списках его стихов немало ходит. У меня тоже есть несколько его виршей. Если пожелаете, я вам доставлю.

– Буду очень признательна вам.

Начался бал, и Юшков, пригласив Ёргольскую, станцевал с ней полонез, а потом – с Полиной. И вдруг, танцуя с Ёргольской, спросил:

– А что бы вы ответили, если бы я предложил вам выйти за меня замуж? Я понимаю, что вам необходимо подумать, поэтому не тороплю вас, но ответа я буду ждать с нетерпением, – как всегда, шутливо произнёс он и тут же, ни с кем не прощаясь, удалился.

Татьяна, понимая, что это предложение сделано неспроста, несколько растерялась. Согласись она – вместо безродной падчерицы превращается в светскую уважаемую даму. А как же Николя? Он же верит ей, они дали слово друг другу. «Но маменька будет против, – размышляла она. – И Полина подтвердила. Что делать?» Ёргольская ушла в свою комнату, никому ничего не сказав. Маменька, чувствуя, что с ней происходит что-то не то, пришла и стала допытываться, почему так внезапно уехал Юшков.

– Он сделал мне предложение и дал несколько дней подумать.

– И думать нечего, – твёрдо проговорила графиня, – соглашайся немедленно. Я тебе Николая никогда не отдам! – вновь резко произнесла маменька.

– А как же ваша дочь Полина? Она ждала предложения от господина Юшкова.

– Не он, так другой найдётся. А тебе повторяю: соглашайся!

Бал закончился, но веселья в доме Толстых не было. Ёргольская плакала и отчётливо понимала, что в случае отказа ей не на что надеяться. Полина рвала и метала в своей комнате от ненависти к Татьяне, не понимая, почему не ей Владимир сделал предложение, и проклинала безродную сестрицу. А старая графиня, увидев твёрдость Татьяны, была недовольна её решением.

Через два дня Юшков пришёл за ответом, и Ёргольская, не опустив глаз, поблагодарила его за всё и призналась, что принять его предложения не может, так как любит другого человека. Владимир Иванович был потрясён и в то же время восхищён поступком Татьяны. Он продолжал ездить в дом Толстых и вскоре сделал предложение Полине. Во-первых, он не хотел огласки, что отвергнут любимой женщиной, во-вторых, теперь ему стало всё равно, на ком жениться, и он женился, но, как покажет время, счастья от этого брака никто не обрёл.

Часть вторая

Княжна Мария Волконская

Юность

Княжна Мария проснулась в слезах. Ей приснился какой-то зверь – волк не волк, медведь не медведь, – к которому она якобы вдруг прониклась доверием, поверила, что этот страшный зверь из сказки. Он убедил поверившую в него и полюбившую его девушку, что станет прекрасным юношей. Она даже во время завтрака рассказала об этом сне батюшке, князю Волконскому.

– Вздор, сударыня, меньше забивайте свою голову всякой чепухой, а больше думайте о земных делах. Сейчас ко мне подойдёт архитектор, а если помните, я просил вас подумать о двух ваших комнатах на втором этаже. Вы сделали набросок?

– Да, папенька. Я бы желала, чтобы одна из них была ротондой!

– Вот и прекрасно, – прервал князь дочь. – Не мне, а архитектору покажите свой план и выскажите свои соображения.

Дочери князя Марии Николаевне шёл восемнадцатый год. В душе князь сокрушался, что она не красавица, не грациозна, походка тяжёлая и тягаться с обитателями светских гостиных ей не пристало. Но тем не менее умна, добра и нежна, и ежели кто полюбит её, не прогадает, найдя в ней верного друга и помощника. «Впрочем, о чём я? Женихов пруд пруди, а достойного пока не вижу, одни петиметры». Поэтому на намёки графини Воронцовой князь Николай Сергеевич не реагировал или же просто говорил, что его дочь сама должна выбрать себе суженого.

– Это не базар, князь, где каждый из нас может купить себе крепостного. Вы её чаще должны вывозить в свет.

– По мере надобности она бывает на раутах и балах. Большего она не требует.

– Вот именно, сударь, попробуй у вас потребуй, вы сразу же на задний двор отправите.

– Ну будет вам злословить, графиня, вы из меня, право, какого-то узурпатора сделать хотите. Ежели вы так настаиваете, я пришлю её к вам, и больше чем уверен, что пока интереса к вашему предложению она не проявит.

– А вы сами-то, любезный Николай Сергеевич, так и останетесь вдовцом?

– Меня, графиня, уже не переделать, и связывать себя с кем-либо я больше не желаю.

– Понимаю, понимаю вас, князь, – с улыбкой произнесла графиня, отходя от него и думая: «Однако он очень привязан к дочери и боится признаться себе, что не хочет отдавать её замуж».

Разумеется, дочь могла бы жить с мужем у отца в имении, но разве способны ужиться два медведя в одной берлоге? Привыкнув быть в своём доме безраздельным хозяином, князь считал и дочь своей собственностью. Объективности ради следует сказать, что юная княжна Мария приспособилась к суровому характеру папеньки и особой тяготы от этого не испытывала. Отец по мелочам её не беспокоил, разрешая ей проводить свободное время по своему усмотрению. Она много читала, музицировала и встречалась с соседкой Юлией.

«Он, может, и прав, характер у него нетерпимый, ему хватает крепостных девок. Почти каждый год из его имения новорождённых малюток увозят в воспитательный дом. А вам завидно, графиня, стало, – с иронией подумала про себя Воронцова. – Живёт в своё удовольствие в своём имении, дочь взаперти держит. А впрочем, всяк по-своему с ума сходит, и не дело мне, право, заниматься брюзжанием».

В Ясной Поляне

«Самые ощутимые потребности – это потребности сердца, свершающего добрые дела. И покуда существует на свете хоть один неимущий – людям порядочным не подобает жить в роскоши».

Княжна Мария Волконская, дочитав роман «Юлия», переживала за судьбу главных героев. Мысли, высказанные Руссо, оказались так близки ей по духу! И под впечатлением прочитанного она ходила по комнате, размышляя о своём открытии. Ей стало как-то не по себе от того благополучия, в котором она живёт. У неё неоднократно возникала мысль уйти в монастырь, но разве можно оставить отца одного?

«И хотя он человек сильной воли, но старость неумолимо приближается к нему, и я обязана быть с ним, и только с ним!» – с твёрдостью размышляла она. Перекрестившись на висевший в углу образ Спасителя, княжна услышала потрескивание догорающей свечи и, подойдя к столу и затушив её, распахнула окно. Часы пробили семь раз, напоминая ей о строгом распорядке в яснополянском доме, заведённом её батюшкой, князем Волконским. Она увидела, как папа вышел с крыльца, как всегда, безупречно одетый. Он был в чулках и башмаках, простом сереньком камзоле со звездой и треугольной шляпе. Голова напудрена. Держался он прямо, высоко неся голову, и чёрные глаза из-под густых бровей смотрели гордо и спокойно.

Генерал от инфантерии князь Николай Сергеевич Волконский, уйдя в отставку, уехал в своё родовое имение Ясная Поляна, начал строиться и развёл парк с прудами. Вставал по заведённому им самим распорядку дня, и в это же время в одной из липовых аллей домашний оркестр исполнял симфонию Гайдна или Бетховена. Хотя к музыке князь относился прохладно, но считал, что должен иметь свой оркестр, который каждое утро играл во время его прогулок. Князь преклонялся перед Фридрихом Великим. История его жизни – Семилетняя война и анекдоты – запомнилась ему.

Подозвав казачка, князь приказал послать к себе управляющего. Он ценил своего управляющего за умение, понятливость и учтивость, а также за порядок и строгость к крестьянам. Волконский слыл большим охотником до строительства, и всё, от птичника и конюшен до спальни дочери, было отделано прочно, богато и красиво. Пришёл управляющий Михаил Иванович, человек средних лет, почтительный, облагодетельствованный князем, и доложил о проделанных работах. Князь знал, что самая тяжёлая мужицкая пора бывает от Ильина дня и до Успения. Ещё покосы не докошены и не довожены, начинает поспевать рожь, уже овёс сыплется, и гречиху убирать. А если ненастье постоит неделю, отобьёт от работы, то ещё круче сваливается всё в один узел. Но пока июнь стоял тёплый.

– С покосами вовремя управитесь? – властно спросил Волконский.

– Через неделю должны всё завершить, ваше сиятельство, лишь бы вёдро постояло.

– Михаил Иванович, я с княжной Марией убываю в Петербург, так что дай команду всё приготовить в дорогу и пришли ко мне архитектора.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

Архитектор Виктор Матвеевич пришёл к князю с планами построек новых конюшен, и они в течение часа обсуждали ход предстоящего строительства.

– Виктор Матвеевич, у меня к вам просьба: соорудите для княжны Марии в нижнем парке беседку, чтобы ей удобно было наблюдать за дорогой.

– Будет исполнено, ваше сиятельство.

Князь пригласил архитектора на завтрак. Музыканты закончили очередную пьесу, и в наступившей тишине послышался стук едущей коляски. «Кто бы это мог быть с утра пораньше, тем более без доклада и приглашения? – подумал с недовольством князь. – Может, управляющий забыл доложить?» И тут же отбросил эту мысль, зная, что он такой оплошности допустить не мог. Коляска притормозила, и на землю легко спрыгнул молодой генерал. Волконский узнал сына бывшего своего командира и друга князя Голицына.

– Здравия желаю, ваше сиятельство, – радостно приветствуя князя и учтиво встав перед ним чуть ли не по стойке смирно, произнёс генерал. – Прошу прощения, что без доклада.

– Понимаю, понимаю, – проговорил Николай Сергеевич, тут же послав казачка, чтобы без промедления устроили генерала. – Как батюшка себя чувствует?

– Неважно, ваше сиятельство, зимой собирался к вам погостить, да хвороба одолела так сильно, и есть опасения, что не выкарабкаться ему.

– Печально, – тихо произнёс Волконский, оторвавшись от своих дум. – Ты иди, голубчик, в дом, передохни, и жду тебя к завтраку.

В столовой с расписным потолком, дубовыми столом и шкафами на стене, висели в резной золотой раме портрет во весь рост владетельного князя, от которого шёл род Волконских, и родословное древо в такой же массивной раме. Всё, от стен дома толщиною в два аршина до ножек и замков шкафов, было чисто и прихотливо. В столовой накрыто четыре прибора, и четыре официанта стояли за стульями. Дворецкий стоял у буфета и поглядывал на дверь, ведущую из кабинета. С боем часов князь вошёл в столовую, и следом за ним проследовали гость, княжна Мария и архитектор. Первые минуты слышался только звон посуды.

– Ну как там, в столице? – поинтересовался князь Волконский.

– «Старички» недовольны законом, что необходимо служить, а не числиться на службе. «Это Сперанский, – кричат они, – хочет низвести дворянство!»

– Недовольны дворцовые полотёры.

– Да, в новом указе говорится, что отныне чины могут быть получены теми, кто имеет диплом или выдержал экзамен.

– Ничего, князь, постонут, постонут и перестанут. Необходимо давать дорогу молодым, да без умений и знаний нельзя, всё завалить можно. А в военных кругах что говорят? Граф Аракчеев задумывает военные поселения?

– Не столько Аракчеев, сколько сам государь! И особенно никого слушать не желает. А уж если приказано, то Аракчеев в доску разобьётся, а выполнит волю государя.

– А что Буонапарте? – с напором поинтересовался князь Николай Сергеевич.

– Дружбы пока он с Россией не порывает!

– Вот именно – пока, и если «пока» – это запятая, то в ближайшем будущем она может стать большим восклицательным знаком!

– Простите, Николай Сергеевич, позвольте с вами не согласиться. Хотя вы в своей оценке не одиноки, батюшка тоже придерживается вашей точки зрения и считает его коварным и вероломным господином.

– Да как же вы не поймёте, что он уже захватил Испанию и Португалию?! К счастью, эти государства не безропотно терпят его владычество и продолжают воевать с узурпатором.

– Николай Сергеевич, батюшка очень хочет с вами свидеться!

– Я понял, на днях мы с Мари выезжаем в Петербург и, даст Бог, встретимся.

– Вот он обрадуется!

Узнав о предстоящей поездке в Петербург, княжна очень обрадовалась, но вида не показала. Если многие её сверстницы к двадцати годам успели побывать как в столице, так и в чужестраниях, а большинство уже были отданы замуж, Мари в последнее время жила в Москве или в Ясной Поляне. К счастью, скучно ей не было, так как она постоянно чем-нибудь занималась. Да и как можно скучать, когда сейчас в июньских полях такое разнотравье, такой опьяняющий запах цветов и разноголосица птиц, что не хочется никуда уходить. Княжна Волконская с особенным пиететом относилась к летнему времени года, когда ночь незаметно перетекает в утро и ты будто находишься в волшебной сказке. Мари помнила, что через два дня должен состояться музыкальный вечер. Теперь его придётся перенести. Она написала несколько записок и, кликнув казачка, попросила разнести их по адресатам. Сев за клавикорды, стала разбирать только что присланные из Москвы ноты модной оперы Херубиниева «Ладониска». Игривая плавная мелодия польского танца настолько увлекла её, что она не услышала, как пришла её соседка Юлия со своей пятилетней дочерью.