Снега моей души

Немного погодя, когда лекарства стали действовать, Сергей ещё раз, теперь уже более внимательно, осмотрел тайник. Как он и думал, среди прочего, лежали документы на имя Зароднего и несколько маркшейдерских карт. Некоторые из них были очень старые – тридцать восьмого и сорок первого года съемки. Они-то и привлекли внимание Сергея. Значки около условных изображений шурфов были просто потрясающими!

– Да здесь не клад – пещера Алладина отдыхает! – восторженно шептал он, лихорадочно перебирая пожухлые листы кальки. – Богатство ужасающее! Да, милый мой, именно так! Но сдыхать за него… Эх, геолог, геолог…

X

Ночь прошла спокойно. По крайней мере, для Сергея, так как раненый всю ночь стонал, сучил связанными ногами, что-то бормотал в полусне…

Утром Сергей сделал ему перевязку, присыпав раны растёртыми таблетками антибиотика, хмуро наблюдая, как вокруг этих дыр и кусков растёт, расползаясь, краснота.

Проглотив очередную порцию таблеток, раненый неожиданно заговорил.

– Слушай, мужик! Давай с тобой договоримся, а? Золото ты видел – бери себе половину. Погрузим всё на лодку, отвези меня к трассе, я там уйду, а тебя не сдам. С этим металлом ты на всю жизнь король! Я тебе и адреса на материке всех барыг серьёзных солью – обналичат за милую душу! – он рассказывал это быстро, почти не задумываясь. – Адреса у меня все здесь, вон куртка висит – там они, в подкладке. Что молчишь?! Весь металл бери – только отвези к трассе. Кончусь я тут…

Он ещё долго говорил, то наседая, то вдаваясь в рассуждения, то начиная канючить и давить на жалость, а потом уснул, уставший.

Днём, когда раненый проснулся, Сергей начал задавать ему вопросы. Он узнал, что пришельца зовут Эдик и ему сорок три года, что он пришёл на прииск с колымской трассы, и что случайно наткнулся здесь на геолога, которого обманул. А потом убил на месте рабочей промывки золота, увидев, какие содержания этого металла были в песках Ручья Лающей Собаки. И как от поисковиков сам прятался, где труп сначала прятал…

Но главное было не это!

Убитый показал пришлому, где стояла на прииске обогатительная фабрика (а по сути – крошечный цех), которая доводила до кондиции золото, добытое на шахтах прииска. И работала эта фабрика почти двадцать лет без перерыва. А потом, в период развала, сгорела. Оборудование вывезли или бросили, а вот трубы и грязь всякую от передела руды, не тронули. А золота там!!!

– Вот оно что! Песок-то рудного золота! Поэтому он такой… крупицами остренькими! Не россыпь, а руда! Ах, я дурак старый! И как не догадался сразу?! – Сергей огорченно вздохнул.

Рассказывать раненый закончил поздним вечером, пережив за этот период две засыпки лекарств. Помолчав, он попросил Сергея развязать ему ноги, мол, куда он с такой раной. Сергей, подумав несколько мгновений, выполнил его просьбу, с интересом наблюдая, что тот будет дальше делать.

Раненый, морщась и постанывая, начал сгибать и разгибать ноги, пытаясь таким образом восстановить в них кровообращение, но вскоре устал и затих, закрыв глаза. Сергей снова связал его ноги, но уже не так затягивая бинты – давал крови свободно циркулировать.

Между тем, наступал вечер, и пора было готовиться ко сну. Сергей зажёг свечку, расстелил на полу спальный мешок геолога, и подошёл к раненому.

– Давай, я тебе руку отвяжу, полежи так немного. Поесть тебе дам. Консервы вон любые есть. А на ночь снова привяжу – видел я тебя… – снисходительно проговорил он.

Раненый молча кивнул.

Сергей освободил его руку и, повернувшись к двери, собрался выйти за водой…

Удар по голове был такой силы, что из носа вылетела кровяная сопля, а в голове что-то вспыхнуло и разлетелось на куски. Сергея швырнуло вперёд, и он, ударившись лицом о стену, сполз на пол.

Но сознание его не покинуло, а подвели ноги – совсем не слушались, когда он пытался встать – разъезжались в разные стороны, как на льду.

Поднимаясь, он чётко фиксировал, что раненый сел на кровать и пытается чем-то в него бросить.

Вот он замахнулся, в руке блеснуло что-то большое…

Сергей, отпрыгнув в угол, упал, отбив бок о прислонённое ружьё.

– Сто-ой! Убью! – ствол уже смотрел в сторону кидавшего.

Рука раненого начала движение вперёд, когда Сергей выстрелил…

От выстрела упала зажжённая свеча и погасла.

В комнате наступила темнота.

Сначала ничего не было слышно, но потом до Сергея стало доноситься какое-то бульканье и постукивание.

Остерегаясь продолжения нападения, он еле зажёг свечку – так тряслись руки, и увидел, что выстрел разнёс раненому грудную клетку – как яму вырыл, и теперь тот булькает кровяными пузырями из этой страшной ямы и сучит связанными ногами – отходит.

А кинул он полукилограммовую банку с тушенкой. В голову целил…

Сергей вышел из комнаты на крыльцо, где и просидел всю ночь, размышляя о создавшейся ситуации и о своих дальнейших действиях во всём этом.

На рассвете его голова уже перестала что-либо воспринимать, но план действий был готов, и Сергей начал действовать, молясь всем святым за то, что вокруг нет ни души, и что у него есть время, чтобы привести всё сотворённое пришлым и им, Сергеем, в «образ тайный», то есть спрятать, убрать, зачистить…

Первым делом надо было что-то делать с трупом пришельца. В памяти Сергея всплыли потешные и бесполезные, как он их тогда называл, советы и примеры тувинца о том, как сокрыть следы смертоубийства в горах или тайге.

– Собаками искать будут – под землёй найдут. После огня тоже найдут – не всё горит. Убери под воду. Нет, не понял ты! Под ручей убери! В дно спрячь… – тувинец говорил это ровно и спокойно, будто речь шла о покупке молока. – Не дай бог, как говорите вы, но всякое может быть. Как убрать? Э-э-э, Серый! Воду убери, яму вырой, одежду сними, живот проткни – раздует иначе, закопай камнями, воду обратно пусти. Всё водой вымоет. Что тебе сложно?

Самым сложным оказалось отвести воду из русла в сторону. Четыре часа Сергей трудился без отдыха, таская камни для запруды и роя канаву для отвода воды. Место сокрытия он выбрал на самом краю русла ручья Лающей Собаки, почти в его устье, благо, что конус выноса у ручья был очень широким – почти пятьдесят метров.

Снятую с трупа одежду он решил сжечь в костре здесь же, прямо на берегу, предварительно срезав все металлические пуговицы и заклёпки. Пряжку ремня постигла та же участь. Собрав всё срезанное, он прошелся по берегу, выбрасывая эти штучки в воду по одной.

Протыкать кишечник у убитого он не решился. Один вид ямы в груди вызывал у него тошноту, и снова начинали трястись руки…

И вот, уже почти под вечер, дело было сделано. Ручей смыл, размазанную Сергеем при копке, грязь, в свой общий поток, превратив место жутких работ в часть русла.

– Как и было. Ну, Суурдан-ол, ну и молодца! Что бы я без тебя сейчас… – на душу Сергея пришло успокоение. – Одной проблемой меньше…

Всю ночь Сергей перетаскивал содержимое тайного места через улицу в соседние развалины. В них он нашёл погреб, достаточно сухой и вполне приличный. Соорудив внутри погреба что-то типа полок – опасаясь подтопления, он разместил на них все припасы, закрыв всё сверху куском полиэтилена. Резиновую лодку, документы геолога и ящики с золотом он оставил в бараке.

Придя обратно в барак, он рухнул на кровать и проспал непробудным сном почти десять часов, а днём, наскоро перекусив, отправился к водопаду. В карманах его куртки лежали приготовленные перчатки, марлевая повязка на лицо и раствор нашатыря из аптечки.

Сергей шёл хоронить геолога…

…Вернулся он обратно уже утром, неся на плечах свой рюкзак, весь мокрый от росы, уставший до синевы. Есть совершенно не хотелось, но Сергей заставил себя вскипятить воду и выпить кружку обжигающе горячего кофе.

Ночью прошёл дождь, всё вокруг стало сырым, скользким. С реки и ручья поднимался туман, наползая на траурно-черные развалины посёлка серым одеялом, усиливая и без того печальную картину.

Сергей пил кофе на крыльце стоя, не найдя сухого места, куда можно было бы присесть.

И тут он вспомнил о куртке, которую можно было подстелить под его усталую задницу. Мысль о куртке замерла…

…«Адреса у меня все здесь, вон куртка висит – там они, в подкладке…», – слова мертвеца прозвучали так ясно, будто он сам стоял рядом с Сергеем.

Через мгновение его руки перебирали подкладку куртки, ища то, что было самым важным для убитого – адреса покупателей золота.

Есть! В руках Сергея оказался маленький, завёрнутый в презервативы, блокнотик.

Открыв его, он увидел десятки фамилий, адресов и номеров телефонов.

– Ладно, разберёмся на досуге. А сейчас пора уходить. До ночи управлюсь. – Сергей захлопнул блокнотик, взял рюкзак и пошёл в барак.

Он уже принял решение, что пойдёт по реке вниз на резиновой лодке. До трассы ему идти три дня. И это если не работать вёслами. Но работать вёслами ему сейчас было не с руки – надо было не спеша обдумать все дальнейшие свои действия, а главное, слова.

Впервые в жизни Сергей боялся встречи с людьми на выходе из тайги. Но и золото он выносил из тайги впервые…

Он прекрасно понимал, что к своему новому статусу ему нужно будет привыкнуть, сжиться с ним, дышать им…

Перед Сергеем вставали задачи, которые он не решал ни разу; открывались горизонты, за которые он раньше даже не помышлял заглянуть…

Упаковывая золото, он увидел, что капелька его крови, случайно оставленная им на самородке, уколовшем его, почернела, засохнув.

В посёлке умерло не два человека. Убито два, а умер один.

Страшный счёт для такого красивейшего места – трое мёртвых…

Эпилог

–Я нашла! Я нашла такой коттедж! Мечта! Элитный район, почти «Рублёвка» московская! Сорок километров от Красноярска всего-навсего! Охраняемый посёлок! Купим, а? – голос жены звенел в трубке.

– А тебе не много ли будет, душа моя? Квартира в центре, две квартиры в Питере, дача в Минусинске… И в машинах ты, гляжу, запуталась, не знаешь уже на какой ехать, иной раз просто смешно смотреть… – Сергей отвечал резко, почти рубил фразы. Сейчас он вёл автомобиль через центр города, находясь в плотном потоке движения, и был само внимание.

На том конце провода наступило молчание.

– Всё, сейчас начнётся…– Сергей вздохнул и начал перестраиваться в соседний ряд. – Господи, а тут опять дождь!

– Что ты там вздыхаешь? Ты приезжай сюда сам и посмотри! Там тебе такой кабинет есть! Второй этаж, стеклянная стена! Сказка, а не кабинет! Ты же хотел такой, скажи! И баня, и гараж, и беседки. Детям там будет хорошо отдыхать… – голос жены задрожал.

– Ну, не надо опять плакать! Я понимаю, что денег море морское, но меня-то пожалей! Мне же там работать дворником и сантехником, так как чужих дядек я на порог не пускаю. Слушай, а может, махнём в кругосветное, а? Плюнем на всё это, что вокруг, и махнём? – Сергей улыбался.

– Что ты! Это долго, а у тебя дела. Ты же обещал снова появиться на родине, и тебя там ждут. Так ведь? – жена, судя по интонациям, успокоилась. – Кстати, а когда ты собрался в посёлок-то?

– Когда собрался, когда собрался… Не знаю! Но надеюсь, что опять в конце августа – под заморозки, давно снега не видел. Думаю, что так будет… – Сергей отвечал рассеянно, отвлекшись на происходящее снаружи его автомобиля. – Ладно, делай, что хочешь. Кабинет – это интересно. Сейчас я подъеду. Целую.

Дождь усилился – почти перешёл в ливень. Дворники не справлялись с прозрачными струями, которые причудливыми струями скользили по ветровому стеклу. Сигнальные огни идущих впереди машин, дробно, оранжево вихлялись в этих струях, отражаясь в черной поверхности капота его автомобиля, тянули на себя его взгляд, усиливая темноту наступающей ночи.

В памяти всплыл, теперь уже невыносимо далёкий, моргающий огонёк горящего барака, его дробное, оранжево вихляющееся отражение в черных водах реки, которые тянули на себя его взгляд, усиливая черноту ночи и сужая окружающее пространство до размеров точки…

Сергей вздохнул, переключил передачу и начал перестраиваться в потоке авто, направляя своё движение в сторону моста через Енисей. Скоро черная капля его автомобиля влилась в разноцветный поток и исчезла из виду.

Маленькие дети бегают по комнате.

Маленькие дети бояться темноты…

Детская считалка

Погреб

I

Хлопнула дверца кабины, машина рыкнула солярным выхлопом и, мигнув на прощание красными фонарями, исчезла в занавеси, еще не успевшей осесть, дорожной пыли.

Все, мы добрались до места, откуда начнет самостоятельно двигаться наша небольшая, состоящая из трех человек, экспедиция. Остались позади рваные сны и гул авиаперелета в Якутск, перегарная суета паромных переправ через Лену и Алдан, неприветливость якутских селений и каменистая тряска колымской трассы. Впереди нас ждут разноцветные горы и черные ущелья хребта Сунтар–Хаята.

Но до них еще долгая дорога по косам и обрывам реки, что бежит из холодного сердца этих гор. Мертвенно–синие наледи, серые стены прибрежных скал, сухой частокол сгоревших деревьев, тугой плен кедрового стланика по берегам, удушающие перины седого мха-ягеля – часть мозаики, из которой будет складываться наш путь. И мы только в начале этого пути.

Начало пути…

Моему взору открылась окраина заброшенного, стоящего на берегу реки поселка и небольшое, густо заросшее иван-чаем, поле старого аэродрома. Линия улицы еле угадывалась по полусгнившим и разбитым крышам домов, то тут, то там видневшимися среди густых зарослей. Тайга почти поглотила строения.

Идти по аэродромному полю к поселку было легко. Стебли иван-чая с хрустом ломались под ногами, а проплешины утрамбованного базальтово-черного аэродромного покрытия были ровными, как шоссе.

По мере приближения к окраине шум реки затихал. И когда мы вошли в поселок, то улица встретила нас неправдоподобной тишиной. Было так тихо, что невольно хотелось зашуметь, сделать какое-то движение, чтобы нарушить эту тишину…

Прямая линия улицы обрывалась на берегу реки, за быстрым течением которой вставали горы. Час назад еще светлая и просторная, теперь долина реки постепенно погружалась в предгрозовые сумерки. Безмолвными фантомами вдали изредка проблескивали фиолетовые ниточки молний, но звука грома еще не было слышно. Приближалась гроза. Казалось, что окружающее пространство уменьшилось, и горы вплотную обступили поселок. Духота усилилась.

Мы быстро шли по улице, изредка перебрасываясь фразами о качестве той или иной развалины – выбирали место для ночлега. Надо было спешить. Судя по черноте неба, дождь обещал быть сильным. Но дома были похожи один на другой – проломы в крышах, разбитые окна, выломанные и брошенные тут же двери… Конечно, можно было приютиться в любом из них, но мы шли дальше, надеясь найти что-нибудь лучше, чем увиденное.

И уже подходя к концу улицы, мы услышали звук. Необычный звук в тишине – то ли скрип, то ли плачь… Как будто за густой травой плакал ребенок. Плакал тихонько и горько.

Я оглянулся на товарищей. Сказать, что меня охватила оторопь – это не сказать ничего… Мы замерли на месте!

Сколько мы так стояли, я не помню. Долго. Наконец, я громко кашлянул, как бы обозначая наше присутствие, и прислушался. Звук не исчез и не изменился. Он шел из-за стены густых зарослей, что окружали какое-то пространство на противоположной стороне улицы. Как я не всматривался в эту зеленую стену – ничего не было видно.

И тогда я решительно шагнул в заросли в направлении звука. И пока пробирался сквозь зелень стены сорняков, звук исчез.

Я вышел на небольшую полянку – в прошлом ухоженный палисадник, и увидел качели. Посреди высокой травы одиноко стояли старые детские качели. Ржавые стойки, облупившаяся синяя краска на них, и забытый облезлый желтый пластмассовый слоник на рваном, высохшем и скрученном черном дерматине маленького сиденья.

Мы постояли, удивленно рассматривая качели и слоника. Обсудили свои мысли по поводу возникновения звука. Сергей вообще ничего не усмотрел в этом звуке, а мне показалось, что когда я вышел из кустов, качели качнулись и замерли…

– Ветер вполне мог раскачать эту развалину, а она вон как скрипит… – сказал Володя. И с этими словами, он качнул качели. Те, тонко пискнув, тут же остановились….

Палисадник примыкал к вполне сносному дому. Крыша строения была почти целой, дверь на месте, стекла в окнах целы. Даже маленькая веранда была застеклена.

Через улицу напротив дома расположилась огромная свалка старых механизмов – гусениц от тракторов, железных колес-звездочек, моторов, частей автокранов и кузовов…. Красная краска ржавчины железной свалки разбавлялась разноцветьем бытового мусора и зеленью травы. Удивительно, но вид этой свалки не раздражал. Нагромождение технических деталей и хаос красок заинтересовывали взгляд. А строгая линия тополей вдоль дороги придавала этому пейзажу некую законченность. Но что-то все же смущало меня в этой картине.

И когда мы подходили к крыльцу дома, я вдруг понял, что меня смущало в этих тополях. Их кроны не качались. Ветра не было….

Чернота туч заполнила почти все небо, оставив тонкую полоску его синевы на западе, откуда мы пришли. Духота наваливалась все сильнее. Нам уже физически хотелось прохладного дождя, благо – крыша рядом. И дождь не заставил себя ждать – сначала зашелестели заросли от первых капель. Потом их стало слышно на крыше, затем на земле. Эти капли были почти горячими, и облегчения не принесли. Опять сверкнули ниточки молний. И тотчас ударил раскат грома. Что тут началось! Праздник воды! Пошел настоящий ливень. Капли не барабанили по крыше, а грохотали потоками. Молнии копошились в небе сине-фиолетово-оранжевыми снопами, и со всех сторон гром, гром, гром!

Этот праздник воды мы наблюдали, расположившись под навесом крыльца приглянувшегося нам дома. Сначала попытались открыть входную дверь, чтобы войти, но она настолько разбухла и не поддавалась, что даже оторвали дверную ручку. И теперь, привалив рюкзаки к перилам, пережидали ливень.

Через час ливень стал стихать и вскоре сошел на нет. Чернота неба ушла за горизонт и уже подошли бледно–серые сумерки вечера. Темноты, как таковой, не было. Высокие широты Якутии баловали нас белыми ночами.

Входную дверь открыли топором. Да и то пришлось попотеть, чтобы вставить лезвие между дверью и косяком – настолько разбухла древесина. И не вставили, а вбили поленом. При отжиме из древесины двери высочилась мутными каплями на лезвие вода – как разбухла. Еще несколько усилий!..

II

Еще несколько усилий и дверь нехотя поддалась. Мы откинули в сторону тяжелое колесо–звездочку, которым сначала хотели выбить дверь, и рывками распахнули её.

Перед нами замусоренная прихожая с полками. На полках и на полу валялись какие-то электронные блоки, обрывки бумаги, обрезки войлока, банки…. Справа от входа виднелась открытая дверь в дом.

Оставив рюкзаки на крыльце, мы пошли осматривать наше неожиданное жильё. За открытой дверью оказалась большая и совершенно пустая, можно даже сказать, чистая, если не считать пыли, комната. В противоположном конце комнаты два окна – они давали хороший свет. Свет мягко падал на желтые рваные обои стен и пол. Судя по форме досок, а в профиль они были почти полукруглыми, пол был очень старый. Бросилась в глаза и окраска пола. Темно-коричневая, с большим количеством слоев на сколах и около стен, где были оторваны плинтуса. Сразу за порогом, метрах в двух от двери, темнел распахнутый лаз в погреб.

Справа от входа виднелся проход в следующую комнату, как оказалось, последнюю в доме. Это была маленькая комната с печкой в дальнем углу. Небольшой стол и стул, вернее сказать, остатки стула – такова была мебель в этой комнате. Чисто, как и в первой комнате, но также пыльно.

Чтобы попасть в эту комнатку нам пришлось, оставляя следы мокрых ботинок на слоях пыли, переступить через распахнутый лаз.

Обернувшись к Володе, я попросил закрыть крышку лаза: «Дабы не упасти в него ночью тому, кто будет выходить по потребностям». Просьба, с небольшими комментариями, тут же была выполнена.

Перетащив рюкзаки, мы капитально разместились в маленькой комнате. Натаскали досок с веранды, разломав там остатки какого–то шкафа. И вскоре на печи закипела вода в котелках. Стало жарко.

Я устроился в углу комнаты напротив входа. Спальный мешок расстегивать не стал – просто бросил на коврик. Вездесущая пыль наводила на грустные размышления о нашем внешнем виде завтра утром…

Поставить стол посередине маленькой комнаты для ужина нам пришлось из–за дождя. Мы попытались расположиться поужинать на крыльце, но он, снова начавшись, настойчиво попросил нас вернуться в дом.

Тем временем из–за горы опять наползла лиловая чернота грозового фронта и окончательно задушила сумерки. Горы вокруг поселка, как магниты притягивали молнии, которые вновь сверкали со всех сторон. Ветви тополей за окнами бросали резкие черные тени то на пол комнат, то на стены, то на потолок…

Для освещения стола мы закрепили один электрический фонарь прямо над столом, а два других прикрепили к курткам. Печка бросала красные отблески пламени на стены, свет фонарей маслянично–желто освещал почти по-домашнему накрытый стол. Настроение было почти праздничным.

А молнии продолжали освещать комнаты злыми вспышками черно–белого света. И в какой-то момент в одну из таких вспышек краем глаза…

Я увидел, что дверца лаза погреба медленно поднимается…

Я захлебнулся воздухом, вся кожа на теле стянулась, взмокла, сердце замерло, а затем больно ударило толчком в горло… Я судорожно, без размаха, кинул кружку в сторону погреба, как оттолкнулся от этой черной пропасти в нем… И закричал!!!

Мои друзья остолбенели от неожиданности. Володя обхватил меня, думая, что я сейчас упаду, что у меня сердечный приступ и что меня надо поддержать. При этом наши фонарики погасли, остался гореть только тот, что был над столом. Вспышки молний, гром, метания луча света фонаря, мой визг, крики друзей…

… и поэтому не помню, сколько это продолжалось. Я пришел в себя оттого, что почувствовал спиной угол комнаты и боль от гвоздя, который торчал в стене и сейчас уперся в лопатку. Я медленно осознавал, что друзья рядом, что они ничего не боятся, и мне надо…

Мне надо было посмотреть на погреб.

С огромным трудом на ватных ногах, почти мертвый от страха, я подошел к погребу и осветил крышку. Еще два луча фонарей моих друзей уперлись в её доски. Ничего! Даже на беглый взгляд было видно, что она не открывалась – комки грязи от ботинок глубоко застряли в щели по периметру крышки, местами почти закрыв эту щель…

Теперь мне требовалось объясниться с товарищами. Я вкратце рассказал им о том, что я видел. При этом я постоянно оглядывался в серую тишину соседней комнаты. Руки мои тряслись…

Их реакция была нормальной – они стали меня успокаивать. При этом они говорили, что это молнии и тени так играют на полу, что такое бывает, когда моргаешь, что боковое зрение и не такие штуки преподносит… И как бы в завершении этого разговора, Володя взял стул, подошел в погребу, резко открыл его и бросил стул вниз! Захлопнул крышку и топнул по ней ногой.

– А если тебе и этого мало, так я сей момент, запечатаю твои придумки, – с этими словами он вышел на крыльцо и тут же вернулся с колесом-звездочкой в руках. Почти торжественно и осторожно он положил эту тяжесть на крышку и снова топнул ногой по ней, как бы впечатывая.

Скоро мы стали укладываться спать. Я молча перенес спальный мешок к печке подальше от двери, чтобы не видеть в проеме двери темноты соседней комнаты.

Я долго не мог уснуть. Лежал, прислушиваясь, боясь каждого звука, ловя себя на том, как напрягается все тело…

Товарищи храпели, и этот храп постепенно меня успокаивал. Печь отшелестела последними угольями и погасла, потрещав окалиной остывающей ржавой плиты. Сумерки за окном светлели.

Лежал и думал о том, что какой-то важный штрих в последних событиях отсутствовал. Чего-то не было, что-то должно было случиться, но не произошло… Какое-то очень важное, но совсем незаметное событие, встревожила мой разум. Какое??

И уже засыпая, я буквально увидел это! Володя взял стул, подошел в погребу, резко открыл его и бросил стул вниз… Звук! Звука падения стула в погребе не было…

Мгновенно вспотев, я вскочил, порвав при этом молнию у спального мешка! Товарищи подняли головы и, заспанные, с недоумением смотрели на меня. Немая сцена длилась несколько секунд…

Я молча смотрел на них и чувствовал, как меня начинает обволакивать нереальная тишина. Ни звука не доносилось с улицы. Птицы, ветер, дождь… Хоть кто-нибудь!!!

Слух ловил звуки и не находил ничего, кроме этой тишины…

Тишина давила, буквально заталкивала меня в угол комнаты. Страх, неописуемый страх… Нет, не страх – животный ужас мягко обнял меня и не давал даже вздохнуть…