Разрыв периметра

– Процесс пошел, товарищи офицеры, – сказал Лодыгин голосом Горбачева, провозгласив сначала тост за отличную оценку по стрельбам.

Все рассмеялись и захрустели сухарями.

– Редко так метко пилоты стреляют, – заметил старший лейтенант Юрий Самохин, начальник группы радиолокационного оборудования. – Когда в Барановичах служил, на полигон в Туркмению летали в восемьдесят третьем. В первый день мазали со страшной силой. Дали нам дополнительные летающие мишени. Местные говорили, никому еще так навстречу не шли…

– Надо думать, презент из спиртозаправщика помог, – хмыкнул Денис.

– Само собой, – подтвердил Самохин. – В итоге на троечку отстрелялись.

– Интересно, сейчас бы там такой презент приняли? – хмыкнул Дьяков.

– Почему бы и нет? – заметил капитан Петр Моторин, зам инженера эскадрильи. – Люди есть люди…

– Они теперь меняются, – заявил Денис. – Забыли, сколько раз мы на судах чести ходатайствовали об увольнении «залетчиков» из армии? А сверху в ответ – фиг с маслом. Воспитывайте! И где теперь наши штатные алкаши?

– Уже почти никого из них не осталось, – согласился Дьяков. – И это всего за полгода после сто пятидесятого приказа.

– Остались люди серьезные, приспособленные, – солидно заметил Лодыгин, – вроде здесь присутствующих. За нас, мужики!

Потом выпили за женщин, а Лодыгин вновь заговорил о злободневном:

– Ваша правда, парни. Шустро наверху сработали. Шестнадцатого мая – антиалкогольное постановление ЦК КПСС, а уже первого июня – ноль сто пятидесятый приказ Минобороны. Даже про увольнение алкашей-генералов там сказано, если успели заметить.

– Постановление ЦК КПСС от седьмого мая восемьдесят пятого, – уточнил Денис. – Шестнадцатое – дата публикации.

– Не в этом суть, – хмыкнул Лодыгин. – У нас загремел начальник политотдела дивизии. Уволили из армии полковника Лугового. Вроде, на благое дело двести литров спирта пошли, на аллею славы в гарнизоне. Без перестройки б никто и глазом не моргнул. А теперь – ша! Так и до нас скоро доберутся. Где еще дивизия могла бы столько спирта взять, как не на МиГ-25?

– Майор Вершинин рассказывал, – сообщил Денис. – Вел дело по хищению спиртовой смеси часовыми с самолетов. Прокуратура велела доказать, что на нашей матчасти спирт используется. Он выписки оформлял из регламента: сорок три килограмма чистого на охлаждение прицела, сто пятьдесят килограммов смеси для охлаждения генераторов.

Все рассмеялись, и Лодыгин провозгласил тост за здоровье.

– Юра, а ты как себя чувствуешь? – поинтересовался Моторин у Самохина. – Обходишься уже без снотворного?

– Черта с два! – мрачно ответил Самохин. – В Америке бы в суд подали на госпиталь. Одно вылечили, с другим намудрили. Месяц уже… Таблетки с собой. Народное снотворное не помогает.

Он кивнул на фляжки. Лодыгин, слегка захмелев, с ухмылкой поинтересовался у Моторина:

– Петя, говорят, ты свою новую «Волгу» продавать собрался…

– Покупателя еще не нашел.

– Поторопись, – посоветовал Лодыгин. – Перестройка полна невиданных чудес. Горбачев Андропова уважает. А сколько при Андропове сажали всяких дельцов! Вот и нынче… Наш начальник политотдела любит цитировать выступление начальника главного политуправления: «Многие сейчас пострадают напрасно, но иначе нельзя!»

Моторин задумался и громко захрустел сухарем. Опустели две фляжки, а с ними закончились и чай с водой. Офицеры переглядывались.

– Я дальше пас, – сказал Денис. – Для меня пить чистый – никакого вкуса. Только горло дерет…

Моторин встрепенулся и воскликнул:

– Вспомнил! У меня на дне сумки под «вшивником» фляжка с чайным грибом.

Он отошел от «стола» к сумкам и чемоданам и долго там возился. Наконец, появился с фляжкой, которую энергично взбалтывал.

– Петя, ты там уже развел, что ли? – засмеялся Самохин.

– Нужно, чтобы все пленочки растворились, – пояснил Моторин.

– Чайный гриб – симбиоз дрожжевого грибка и бактерий, – пояснил Денис. – Даже из мельчайшей частицы легко разовьется новый организм.

– Теперь не успеет! – заявил Лодыгин.

Моторин не доверил приготовление зелья Дьякову, разводил грибной напиток со спиртом сам. Сказал тост за сталинский День Конституции – сегодня больше никто и не вспомнил, что до 1977 года пятое декабря было красным днем календаря. Моторину похлопали. Вкус «грибного коньяка» нашли оригинальным. Только автор «коктейля», выпив, вдруг закашлял и покраснел.

Денис вскоре почувствовал, что засыпает. Следующий тост – от Дьякова, за равенство количества взлетов числу посадок – слышал уже в полудреме, равно как и кашель Моторина. Пошарил вокруг себя в поисках ремней для стяжки грузов. Однако передумал укрепляться таким образом. С трудом пробормотал, укладываясь на скамью:

– Извините, мужики, отбиваюсь…

Успел заметить, что и остальные офицеры начали ложиться…

* * *

– Колосов, ты прямо Лев Толстой, – удивился майор Вершинин. – У других максимум страничка.

– Товарищ майор, я предлагаю, пока не поздно, взять у нас всех кровь на анализ, – предложил Денис.

– Зачем?

– Не хочу навязывать свои подозрения. Просто рекомендую. В зависимости от результата анализа тщательно посмотреть содержимое наших «тревожных» чемоданов. И подержите нас в лазарете в «карантине».

– Тебе, похоже, вредно пить, – хмыкнул Вершинин. – Шерлоком Холмсом себя вообразил?

– Если вскрытие покажет, что майор Лодыгин умер в силу естественных причин, мне станет легче, – вздохнул Денис. – А пока лишь сомнения и неприятные предчувствия…

* * *

На следующий день, в одиннадцать, майор Вершинин зашел в палату к Денису и мрачно сообщил:

– Весь гарнизон на ушах. Особенно женщины горячатся. Вопят, что заразу с Сахалина привезли: один умер, четверо в карантине… Командир с начпо ваши семьи навестили, успокоили: дескать, просто мера предосторожности, скоро будете дома.

– Спасибо, товарищ майор!

– Слушай, Колосов, а ты кругом прав оказался. У всех пятерых в крови снотворное. И каждый кричит, что таблетки не принимал, никому не подмешивал. Самохин не помнит, сколько у него пилюль в пузырьке оставалось. А умер Лодыгин от асфиксии… На теле никаких следов борьбы, а в дыхательных путях отсутствуют рвотные массы. Доктор в замешательстве. Сегодня тело отправят в госпиталь, в Уссурийск, на повторную судебно-медицинскую экспертизу.

– Мои худшие опасения, увы, оправдались, – грустно сказал Денис. – Жаль…

– А яснее? – раздраженно спросил Вершинин.

– Разве из моих письменных пояснений непонятно?

– Колосов, хватит тень на плетень наводить! – разозлился Вершинин. – Объясни толком, что за опасения ты в своем опусе зашифровал!

– Спиртное развязало потерпевшему язык, – начал Денис. – Он иносказательно при всех заговорил о том, что должно было остаться между двумя. Полагаю, капитан Моторин замешан в крупных хищениях спирта и «массандры». Наверняка «Волгу» приобрел на эти левые доходы. Каким-то образом Лодыгин выявил махинации – ведь он утверждает акты списания спирта. Пообещал Моторину замять дело за крупную взятку. Поэтому тот решил продать машину. И Лодыгин витиевато подстрекал его ускориться. И Моторин тут же решил заткнуть шантажисту рот. Весьма кстати вспомнил про грибной напиток. Долго рылся в вещах. Достал пузырек из сумки Самохина. Кинул несколько таблеток во фляжку и тщательно размешал. Себе спирт с напитком не разводил, поэтому кашлял от чистого. Когда все заснули, зафиксировал Лодыгина ремнями для увязки грузов – тот не мог сопротивляться. Скорее всего, шапкой заткнул несчастному нос и рот – возможно, эксперты найдут там волоски. Расправившись с жертвой, вернул ремни в исходное состояние. Допил содержимое фляжки – тоже принял снотворное. Фляжку наверняка потом промыл остатками спирта – и лег спать…

Вершинин с нескрываемым изумлением посмотрел на Дениса и вышел из палаты. Через час стало известно, что после разговора с дознавателем Петр Моторин признался в совершении преступления – в расчете на смягчение наказания…

Кучкар Наркобил. НИНА

– Какое же красивое село! – восхищался мой друг, писатель.

Широкая река текла, переливаясь в лучах солнца. Вдоль берега в ряд выстроились деревянные дома. Среди красивых полевых цветов и трав тянулась тоненькой нитью тропинка. Прошли поле. Стежка-дорожка вывела нас к сосновому пролеску. После недавнего дождя хрустальной чистоты воздух щекотал ноздри свежестью. Душа пела в ответ, ей было необыкновенно легко. «Светло на душе», – говорят. Неповторимое произведение природы! Тропинка и воздух приворожили нас, двух путников. Вот и первые дома.

– Как же здесь красиво! Мне кажется, что это сон, – говорю Андрею, закрыв глаза. – Кричать хочется!

Андрей улыбается.

Мы подходим к избе на берегу. Открываем деревянную решетчатую калитку.

– Вот наш дворец! – показывает рукой мой спутник.

– Ух, здорово!

– Да, если не брать в расчет дядю Игната, здесь все хорошо! Он не всегда такой. Иногда его клинит. Никого у него нет. Старость, – пожимает плечами Андрей.

Из дома выплывает высокая дородная женщина в годах. Лицо белое, доброе. Сразу видно, что она из тех, кто не любит сидеть сложа руки, в ней угадывается неуемная воля к жизни.

– Ой, Андрюша! – она крепко обнимает Андрея. – Хорошо доехал? Сколько лет, сколько зим! Пропади пропадом ваши телефоны! Сотовые узы вместо родственных. Эх, разве телефоном можно заменить живое общение? Ведь тетя не чужой человек! Я родная сестра твоей матери, царствия ей небесного! А ты-то забыл о нас. Эх, писатель! Да будь ты хоть Достоевским или Толстым – на всем белом свете нет для тебя роднее человека, чем я.

Женщина тараторила без умолку, слова вылетали из ее уст, словно пулеметная очередь.

– Все, тетушка, перестань! Неужели даже не поздороваешься с нами? Я гостя привез. Он все это время тут стоит и не знает, куда себя деть, неудобно ему от твоей тирады.

Тетя Андрея будто очнулась:

– Ой, простите меня, бога ради! Здравствуйте! Я Клавдия Сергеевна! Можно тетя Клава».

Она протянула мне руку, прикрыв рукавом платья локоть:

– Добро пожаловать, дорогой гость! Как вас зовут?

Я представился.

– Ну-у, а как наш дед? Все еще в селе? – спросил Андрей, – что-то его не видно? И возле речки его не было.

– Ой, а я тебя увидела и растерялась… Старик пошел в лес. Куда денется, появится небось сейчас… – тетя опять затараторила. – Прошу всех в дом.

Женщина была приятная, открытая, на лице сияла искренняя улыбка, голубые глаза излучали доброту.

Во дворе все постройки из толстого бревна: баня, кухня, гараж и терраса, обвитая петлями алых роз, даже курятник и собачья конура. По столбикам террасы розы забрались на крышу и выстлали ее пунцовым ковром.

Под розами и накрыли на стол. С высокого берега можно было обозревать окрестности на все четыре стороны. Внизу бежала река. Теплый ветерок пьянил запахами леса, который растянулся аж до самого горизонта. Слева виднелось поле и сосновый пролесок с едва видимой тропинкой, по которой мы сюда пришли.

Тетя Клава оказалась простодушной женщиной. Она все делала бойко. Мысли ясные. Не стала она церемониться и с Андреем:

– Ну, что, так и будешь ходить бобылем и горевать о своей гулене? Она же укатила с каким-то проходимцем. А ты сидишь в своей городской норе и грызешь карандаши. Писатель! Сперва заведи семью, а потом делай что хочешь: хоть пиши, хоть рисуй… А без жены ты – бумагомаратель, а не писатель!

Я еле сдерживаюсь от смеха, смотрю на Андрея. Тот поджал губы. Но взял себя в руки и улыбнулся:

– Тетушка, ведь тут гость, неудобно…

– Ну и что, что гость! Здесь все свои!

– Ну, он тоже писатель, как вы там сказали… тоже из бумагомарателей…

– Ладно тебе. Он, похоже, не такой простак, как ты. Не мямля. Как ты с таким характером в Афгане воевал, не пойму. Или я не права? Скажи мне, дорогой гость, разве человек может быть таким мягкотелым?

– Вы совершенно правы, тетушка! Правы! Он неисправим, – ответил я.

– Вот, видишь? Даже твой товарищ на моей стороне. Настоящий друг говорит правду, хоть она и горька. Если не хочешь, чтобы мать твоя Анисья мучилась на том свете, женись, парень! И меня не мучь! Эта, твоя, как же ее звали-то, забыла… – на минуту женщина замолкает. – Ну, в общем, эта падшая женщина. Ладно,сама с каким-то хахалем ушла, так ведь и ребенка с собой забрала. Отняла его у тебя. Где ж их теперь найдешь? Правду говорю, дорогой гость?

– Совершенно правильно, тетя!

– Вот, видишь? Друг твой тоже согласен со мной. Вот настоящий писатель! Понятливый человек. Короче, если бы ты нашел себе хорошую девушку здесь, в селе, было бы правильно. Вон Варвара. Симпатичная девка. И поет хорошо. А Акулина? Она тоже ничего. Правда, не поет, но зато красивая. Или дочь глухого Ивана, Таисия? Крепкая. С горы бежит, ничего не трясется! Нарожает тебе кучу детишек. Если хочешь, позову их сюда, домой. Пулей прилетят. Ждут не дождутся, когда их замуж позовут. Скажи, дорогой гость, правду говорю?

– Правда! Вы совершенно правы! – я еле сдерживал смех.

Не успел я закончить фразу, Андрей зыркнул на меня и шлепнул ладонью по столу:

– Все, хватит! Женюсь я! Есть одна очень хорошая женщина. В конце месяца сыграем свадьбу. Мы заявление подали. Я приехал пригласить тебя на свадьбу, а заодно показать вот этому бездельнику, – он шутя злится на меня, – настоящую русскую деревню, тихие места. А ты все ругаешь меня! Эх, теть Клав…

– Э-е-е-й, а чего сразу не сказал-то, милый ты мой! Что молчал столько времени? Начал бы с этого.

– Сама не дала ведь сказать! Тараторишь без передыха.

У тети сразу поднялось настроение. Погладила Андрея по голове, налила в рюмки водку:

– Ну, за свадьбу!

Тетя побежала на кухню. Вернулась, неся поднос с запеченным гусем.

…Я стоял, опираясь на стойку террасы, и любовался видами. Бескрайний девственный лес под таким же бескрайним голубым небом, тихая река с прозрачной у берегов водой, деревянные дома под красными крышами, подружка-тропинка, вся в свежей траве и полевых цветах, – это было похоже на удивительную картину, созданную гениальным художником. Картину такую живую, без единого изъяна, что я не мог найти подходящие слова, чтобы описать это чудо! Вокруг все было невыразимо прекрасно, аж сердце выскакивало из груди!

Тетя Клава возилась на кухне. Я распростер руки, будто птица – крылья, закрыл глаза:

– Смотри, Андрей! Как красиво! Будто природа поет прекрасную песню, божественную симфонию! И словами песни создает красоту! Сказала природа, и потекла река! Сказала – и зазеленел луг!

– Да, если не принимать во внимание ворчание тетки, – буркнул Андрей и сразу посмотрел в сторону кухни.

– А тетя твоя – золотая женщина! Она же о тебе печется…

В это время скрипнула калитка и показался старик.

– Вот, пришел наш дед Игнат, – Андрей изменился в лице, словно забеспокоился о чем-то.

Сгорбленный старик с седой бородой дошел до середины двора, так и не обратив на нас внимания. Он подошел к скамейке возле террасы и сел, уставившись в одну точку.

– Как дела, дед? – просто спросил Андрей.

Старик не обернулся, видно было, что ему все равно, есть кто-то рядом или нет. Достал из кармана табак, скрутил в бумажку и закурил.

Тетя Клава принесла жареную рыбу:

– Рыба из нашей речки, дед Игнат ловил, – тетя Клава посмотрела в его сторону.

Андрей тоже молча наблюдал за стариком. Беспокойство не отпускало их обоих.

– Не позовешь деда? – спросил я Андрея. – Неудобно…

– Не придет. Если захочет, сам явится, если даже не позовешь.

Старик обернулся в нашу сторону. Пристально посмотрел и поднялся с места. Тетя Клава быстро встала и накрыла полотенцем черный хлеб в тарелке. Старик заулыбался. Прошел на середину двора, оглянулся и вдруг весь затрясся, закрыв лицо ладонями. Сел на землю и начал пальцами ее царапать. Потом заплакал. Мне стало не по себе. Я вскочил с места. Тетя Клава, сойдя со ступеней террасы, крикнула в сторону соседского дома:

– Ни-на! Ни-ин-а-а! Ниночка! Где ты? Беги к нам, детка, быстро! Дед Игнат плачет! Беги-и!

В этот момент из соседского дома выскочила девчонка и побежала в нашу сторону, стуча босыми пятками по земле. Запыхавшись, достала из тарелки кусочек черного хлеба. Схватила с полки клочок бумаги и завернула в него хлеб. Потом побежала к старику. Села возле него на корточках и погладила его по голове. Протянула ему завернутый в бумажку хлеб:

– Вот, возьми! Не плачь! Я нашла! Смотри, вот, я нашла твою хлебную карточку! Она твоя! Возьми, вот! – девочка протягивает ему и бумажку.

Старик перестает плакать и тянет к ней худые руки. Бумажку он осторожно кладет в карман брюк. Немного сидит в той же позе. А потом встает с места. Улыбается. Шагает в сторону калитки. А девочка, будто ничего и не случилось, возвращается в соседний двор. Тетя Клава вытирает слезы:

– Бедный старик… Живет во-о-н в той избушке один. Но для него все двери в нашем селе открыты. Он в детстве блокаду Ленинграда пережил. Уже два года, как заболел вот такой болезнью. Говорят, в детстве он потерял хлебную карточку. Эх, что говорить, в мире столько разных болезней. Хорошо, что есть Нина. Только она может успокоить деда. Она уже привыкла. Даже из школы прибегает. Благо,школа близко.

– А кто понял, что его может успокоить девочка? – спрашиваю Андрея.

– Специалисты из психиатрической клиники в Питере, а потом работники научно-исследовательского института, – ответил Андрей.

…У меня комок в горле. Перед глазами встает страшная картина – война, разрушенный город, голод и снег, маленький мальчик плачет, он потерял хлебную карточку. Последнюю надежду на жизнь – и потерял. Из хлебного магазина выходит исхудалая девочка, она прячет кусок хлеба под рваную старую фуфайку. Вот она отламывает ему половину и протягивает мальчику:

– На, бери, не плачь! Ты обязательно найдешь свою карточку, только не плачь!

Мальчик смотрит на кусок хлеба в руках девочки и продолжает плакать.

– Меня зовут Нина, а тебя?

– Игнат… – все еще плачет мальчик.

…Я как будто там, я их вижу. Все тело дрожит, в глазах помутнело от слез. Я провожаю взглядом тихо идущего к берегу сгорбленного старика.

Андрей закуривает. Тетя Клава на кухне.

– Андрей…

– Что?

– Поехали, давай вернемся в город, – говорю я.

– Ведь ты сам просил, хотел побыть в тихом красивом местечке. Тебе же понравилось здесь!

– Понравилось, здесь очень красивые места. Но надо обратно. Я не могу…

Места прекрасные, воздух, природа первозданная. Я подумал: почему именно в таком прекрасном уголке русской земли я так остро почувствовал, что война еще не окончена, что она продолжается? Мне стало больно оттого, что эта красота в один миг пропала, будто растворилась в слезах маленького голодного мальчика, потерявшего хлебную карточку. Шрапнель осколков собственных воспоминаний о войне до боли царапала душу. Длинные глубокие борозды шрамов заныли, в моем теле продолжалась эта окопная война. Я понял, что во второй раз не выдержу того, что я увидел. Всю душу мою вывернуло наизнанку.

– Андрей, здесь, – я ударил себя кулаком в грудь, – здесь война еще продолжается… Как у деда Игната…

Андрей внимательно посмотрел на меня.

– Знаешь, много лет назад дед Игнат переехал из Питера сюда. Думаешь, он случайно выбрал это место? По соседству с домом, в котором через много лет родилась девочка Нина…

Андрей продолжил:

– Дед Игнат рассказывал, что с первого взгляда полюбил это место, как только увидел эту реку, поля, лес, и сразу понял, что здесь он встретит старость. И красота ответила ему взаимностью – она спасает его во время приступов – руками девочки Нины спасает мир в его душе. И я знаю, что эта красота принесет мир и в твою душу, друг!

Я стоял и молчал, пораженный.

Наталья Литвиненко. РАСТЯГИВАЯ РУКИ

Обычно эвакуация происходила быстро. Важно было, чтобы до раненого можно было допрыгать по деревьям. Во многих случаях достаточно было классического эльфийского плаща. Он прыжками добирался до дерева над раненым, выхватывал его, растянув руки, прикрывал плащом и сигал обратно. Делать это все надо было быстро. Как ни маскируйся – все равно откроют огонь. Он всегда успевал…

Но в это раз была проблема. Дело в том, что он выдергивал раненого вверх своими силами. Физическими. То есть сколько он поднять может – те и его. С учетом того, что зал до войны он не пропускал, сто пятьдесят от груди жал – его сил вполне хватало на то, чтобы выдернуть вверх большинство раненых. Ну тут был громадный дядечка с позывным Кроха, на нем был боекомплект на взвод, не меньше, он стрелял с ПКМ с одной руки и ксюху использовал как вторичку. И он ухитрился подорваться. Правда, успешно – его отшвырнуло, но осколками посекло....

Сначала его укусил паук… Да нет, сначала собака. Больничка, хирург… Дело к прививкам. Нет, не сорок в живот – всего лишь шесть, шестая по усмотрению врача. Выдыхаем.

Его определили для проведения манипуляции в хирургическую стоматологию…

Раз тебя укусили – значит, в стоматологию: зубы же применили, правильно? Шутка. На самом деле просто искали больницу, куда можно положить на дневной стационар.

Потом он ждал врача в коридоре – скучая, разглядывал различные инструкции и плакаты, развешанные по обычаю на стенах. Прочитывал один за другим признаки инсульта и сразу на всякий случай попробовал улыбнуться и протянул вперед руки – симметрично ли получается. Какой-то чувак с перевязанной ряхой в стиле «революционный Ленин в октябре» внимательно посмотрел на него и на всякий случай обошел вдоль стенки. На других плакатах рекомендовалось не стучать костяшками домино во время сонного часа в больнице, в летнее время надевать панамки и пострадавших от солнечного или теплового удара сразу оттаскивать в тень – наверное, освобождать место для следующих пострадавших. Он невольно вспомнил, как на железной дороге, уже в 2014 году, когда у аэропорта шли бои, они расписывались в такой же инструкции – про панамки.

Потом был клещ. Сходил в поход просторами родины, ага. Откуда они завелись на этих самых просторах недалеко от Донецка – науке неизвестно, наука занята, пугает похолоданием и потеплением одновременно и просила не беспокоить. После прививки от энцефалита можно и к пауку перейти…

Пауки мирно тусовались за спаренным деревенским туалетом, недалеко от ямы для ремонта всяких жигулей, в которую в случае чего в военное время полагалось сигать и прятаццо. Шутились различные шутки про то, что сортир – это для неопытных, а яма —для тех, кого обстреливают не первый раз. Пауки защищали население от комаров, население их не трогало, мир – труд, и по этой причине до осени разожрались до исполинских размеров – полтора сантиметра в диаметре, не меньше.

…Когда он опять появился в дверях хирурга, врач уже не ругался и не смеялся.

– Если бы тебя «мертвая голова» укусила – ты бы ко мне не пришел. Тебя бы привезли без мигалок.

– Без мигалок?

– И сразу в морг. Так что это был не он. Это родственный вид…

– Да что он все орет и орет, достал уже!

И,уже поспокойней:

– Достать бы его как-нибудь, жалко ж скотинку…

Соседский кот уже битый час орал на дереве, но спуститься боялся. То вниз чуть-чуть, то опять вверх и опять орать. Да сколько ж можно…

На печке что-то потрескивало на двух сковородинах сразу. Плыл невыносимо вкусный запах и доставал везде… Мама высунулась в окно.

– Сын, а сын! А ну, помоги Наташе – кота сними.

Да он сам уже… собирался.

Вытянул руки, снял кота. Мать заорала в ужасе. Наташка убежала в не меньшем… что поставило точку в их отношениях.

Увидел и отец, присел на лавочку, за сердце ухватился. Он бросился к нему, тот несильно оттолкнул его.

Потом взял все диски, с крылатым персонажем на обложке, замахнулся топором… Помедлил, вернулся в дом, надел шапку, и вот теперь спокойно, предметно и неспешно раздолбил их все.

Утром, только выйдя из дома, внезапно увидел соседа по полной выкладке и с рюкзаком, торжественно докуривающего сигарету так, как докуривают последнюю.

– Дядь Толя, а вы куда?

– Да не ори.

Оглянулся.

– Да в ополчение ж, пока мой баба не видит.

Решайся – раз, два, три…

– А можно я с вами? Я мигом! Я за рюкзаком!

Через пять минут оба следовали в известном только дяде Толе направлении, стратежно перейдя на другую улицу из опасения от дядь Толиной жены. Но,когда они уже садились во внезапно подъехавшую машину, сзади донеслось:

– Ой, сокол мой ясный, на кого ж ты меня покинул, ирод проклятущий!

Машина дала по газам. Среди мужиков царило радостное ощущение праздника неповиновения – удрали от баб.

…От расположения отошли довольно далеко, и это их всех потом спасет. Командир начал рассказывать…

И тут над ними в проем деревьев он увидел беспилотник. Решение было мгновенным. Ну вот сейчас он им себя покажет, новым однополчанам, утвердится в коллективе. Одним прыжком он оказался на дереве, протянул руки (да так, чтобы сразу закрыть камеру), перевернул его и сиганул обратно. Парни обмерли.