Разрыв периметра

Ю_ШУТОВА, Андрей Буровский, Светлана Марчукова, Сергей Мельников, Александр Следков, Ольга Сноу, Ольга Кузьмина, Наталья Литвиненко, Юлия Рубинштейн, Сергей Васильев, Александр Крамер, Кучкар Норкобил, Юлия Кулакова, Наталья Кравцова, Наталья Веселова, Татьяна Берцева, Алексей Филипов, Александр Просвирнов, Ольга Михайленко, Алекс Че, Валентина Янева, Вадим Кузнецов, Александр Быков, Мухаббат Юлдашева, Наталья Калинина, Надежда Космынина, Виктор Моисеев, Евгения Симакова, Алексей Шелегов

Разрыв периметра

Слово редактора

Этот выпуск альманаха носит название «Разрыв периметра». Какие смыслы может вместить это выражение? Куда, в какие сферы можно отправиться, если шагнуть за внезапный разрыв наружу или наоборот внутрь периметра? И о каком периметре мы вообще говорим?

Самый простейший вариант – военный: прорыв обороны противника. Это если вы на стороне наступающих. А если вы внутри, ваше дело – оборона и отражение вторжения.

И вот уже гремит прокопченная военная машина, круша бумажные авторские миры. Или опасность подкрадывается медленно на тонких паучьих лапах, чтобы выскочить в самом неподходящем месте – заставить жертвовать самым дорогим. Без жертвы не обойтись.

Более сложный вариант – психология. Здесь и метафора разрыва внутренних границ человека, его защитных механизмов или социальных норм. Здесь никуда от темы травмы, личной свободы или поиска идентичности не денешься. Свобода… Слово сладкое. Порой до приторности и горчащего песка на зубах. А эти нормы… Кто их вообще придумал и зачем? И разве гордо звучащий Человек не в праве перекраивать их по себе? И плевать, что всяким там мелким человечкам от этого неуютно и страшно.

От психологии один шаг до социальных отношений. Разрыв периметра – это нарушение социальных границ в отношениях между людьми, культурные конфликты или проблемы с интеграцией в обществе.

А еще можно упомянуть экологию с разрушением экосистем и другими природными катастрофами и технологии, что все больше подчиняют себе человеческую жизнь. А здесь и проблемы кибербезопасности, утечки данных, покушение на личные границы и конфиденциальность.

Какие темы выбрали и осветили авторы рассказов этого выпуска, узнать не сложно. Достаточно просто прочитать.

Юлия Карасёва

Татьяна Берцева. РИСОВАЛЬЩИК

Странный вкус… Такое впечатление, что в этот раз напиток средоточия горчил сильнее обычного. Альмер выдохнул и большими глотками допил бокал. Пусть! Пусть это яд. Все равно, карту он сегодня дорисует.

Рисовальщик отставил стеклянную чашу и прикрыл глаза, ожидая действия напитка. Вряд ли ему подсунули яд такой силы, что он не успеет довести дело до конца. Или все-таки кажется? Вроде он никому ничего плохого не делал, дорогу не перебегал, ни с кем не ссорился. Да и рисовальщиков такого уровня слишком мало, чтобы ради отношений пожертвовать одним из них.

Агеллусия без рисовальщиков – ничто. Она просто не будет существовать, если мастера пера каждый год не будут перерисовывать ее карту. Точь-в-точь, линия в линию, без единой помарки, без единой ошибки нужно скопировать карту, не используя ничего, кроме пера и чернил. И бумаги, разумеется. Бумага и чернила специально изготавливаются к Дням карты – это пять дней, в течение которых карта Агеллусии должна быть воспроизведена на новом листе.

Альмер посмотрел на старую карту, перевел взгляд на новую, еще недорисованную. Огромный лист пестрил знакомыми силуэтами и контурами, и только в центре оставалось белое пятно, заполнить которое ему сегодня предстояло. Восемь мастеров четыре дня воспроизводили реки, горы и луга, деревья, камни и дома на надлежащих им местах, постепенно двигаясь от полей карты к центру.

Пока копировались края, могли работать все рисовальщики. Сейчас, когда осталось последнее белое пятно в центре, ответственность за мир ложилась на одного, самого опытного, который и должен был соединить в одно целое их мир, заполнив пустоту в середине. В этот раз таким мастером признали Альмера – великая честь.

Рисовальщик покатал черенок между пальцами, окунул перо в тушь, осторожно снял излишки чернил о край склянки, затаил дыхание и провел первую линию.

* * *

– Учитель, а когда я смогу копировать настоящую карту? – шестилетний малыш старательно обводил намеченные точками квадраты на тонкой желтой бумаге, переваренной сотни раз.

– Когда научишься проводить десять тысяч одинаковых линий подряд.

Мальчик отложил перо и, загибая пальцы на обеих руках, попытался подсчитать, но пальцев явно не хватало.

– Я буду каждый год рисовать тысячу и через десять лет стану настоящим рисовальщиком. Так?

– И считать мы тебя тоже научим, – учитель улыбнулся.

* * *

Альмер чертил почти механически, сверялся с образцом и наносил на карту новые линии. Рука не дрожала, каждая черточка ложилась на свое место. Давно уже детская «тысяча» линий служила ему утренней разминкой. Причем не просто линий, а линий, выполненных плотно посаженными друг с другом точками. Получались такие же листы, на которых нужно обводить картинки, с которых он когда-то начинал и сам.

Очередная линия на карте легла на предназначенное ей место, ни на волос не отклоняясь от него, но рисовальщик почувствовал, что перо пошло как-то не так. Едва он поднял руку вверх, как на карту лег небольшой чистый листок бумаги. Альмер провел по нему несколько линий, безукоризненно ровных и одинаковых. Положил ручку. Ему тут же подали новое перо. Он опробовал его на том же листочке. Перо слушалось безупречно, и рисовальщик продолжил работу.

* * *

Белое пятно в середине карты становилось все меньше и меньше, заполняясь тонкими линиями существовавшего мира. Вот оно уже с ладонь рисовальшика, теперь с ладошку его дочери.

Наконец все линии сошлись в точке, образовав маленькую звезду в самом сердце карты – звезду, которая украшала центральную башню здания Академии Карты. Альмер развернул ручку черенком вниз и сосредоточил взгляд на этой звезде, выискивая малейшие неточности. Точка за точкой, линия за линией, грань за гранью лучи звезды начали светиться. И этот свет стал постепенно растекаться от середины карты к краям, заполняя все линии, заставляя светиться и их. Медленно, очень медленно ползла сияющая волна, но все-таки дошла до границ, наполнила карту до краев, после чего сияние угасло. Карта дорисована и начала новый годичный цикл.

Одурманивающее действие напитка средоточия продолжалось. Альмер снова опустил ручку пером вниз. Ему тотчас подали лист бумаги с наброском местности – кусочек, который он должен был пририсовать к новой карте на полях, чтобы расширить территорию Агеллусии. В этом году было подано шесть заявок, но никогда заранее нельзя предсказать, сколько успеет сделать рисовальщик, сколько времени будет длиться действие напитка средоточия.

Альмер закончил рисовать первый участок. Остановился, проведя завершающую линию. Граница чуть высветилась, и сияющая волна скользнула, принимая пририсованный кусочек в общую карту. Рисовальщик поднял перо, ожидая следующего наброска. Затем третьего. Участки неторопливо вливались в карту, расширяя границы Агеллусии.

Когда подали четвертый набросок, Альмер на мгновение замешкался – рисунок следовало присоединить к той же границе, что и предыдущие. Это неправильно. И так с этой стороны поля уже стали узкими. Нет, еще не настолько, чтобы это казалось критичным, но все равно нехорошо. Рисовальщик аккуратно вел линии, создавая новую землю, окружая ее рядами деревьев, пуская к новой территории дороги. На границе со старым миром тщательно прорисовал площадку с вышкой наблюдения. Здесь придется поставить охрану, чтобы следить за границей. Слишком все-таки узкие поля оставались с этой стороны.

Альмер неожиданно для себя нарисовал небольшой дом для охраны. Это тоже неправильно. Теперь его придется строить. Но охране нужно где-то жить. Плохо, что такое решение он принял спонтанно, не обсудив заранее с советом по расширению карты. Никогда нельзя рисовать просто так. Особенно в новой части. Неизвестно, чем это может закончиться. Поздно, дом уже нарисован.

В зале раздались голоса. Альмер вслушался. Пора завершать работу. Раз он начал рисовать по желанию, раз начал вслушиваться и реагировать на разговоры, значит, действие напитка средоточия прекращалось. Рисовальщик положил перо на подставку, поднял и опустил руки, сигнализируя об окончании.

* * *

– Направьте охранную бригаду немедленно. Даже две! – голос старейшего звучал жестко, но спокойно.

Рисовальщик торопливо глотал отвар, призванный нейтрализовать действие напитка средоточия. Нужно как можно быстрее вернуться в нормальное состояние, чтобы правильно реагировать на происходящее. А происходил прорыв. Точнее, уже произошел.

– Слишком быстро как-то, – сказал Альмер, поднимаясь с рисовального стула и поворачиваясь к старейшему. – Нельзя было все участки присоединять с одной стороны. Я потому и нарисовал охранный пункт на последнем.

– Ты все сделал правильно, – кивнул старейший. – И правильно говоришь. Южная граница у нас сейчас действительно ослаблена за счет присоединения, но прорыв произошел в другом месте: в северо-западном углу.

– Но… это же устоявшийся угол. Там уже десять лет ничего не добавляли. Граница должна быть крепкой – поля ровные и широкие.

– И тем не менее… Ждем доклада.

* * *

Действующие рисовальщики и руководители охраны собрались в зале обсуждений.

– Странный прорыв. Его и прорывом-то назвать нельзя, – докладывал один из капитанов. – Три монстра перешли через поле, зашли на нашу территорию и остановились недалеко от границы. Монстры не очень крупные, с обычный жилой одноэтажный дом. Не похожи ни на одного из виденных ранее. Я бы даже назвал их красивыми.

– Остановились, и что? – уточнил один из рисовальщиков.

– И ничего, – капитан пожал плечами. – Начали пастись.

– Пастись?

– Ну да, пастись. Есть траву. На земле, принадлежащей Альмеру.

– На моем льняном поле? – Альмер пытался осознать сказанное.

Перед глазами встала картинка: широкое пространство, покрытое голубым цветущим ковром, а на нем крупные животные с длинными шеями. Серебристо-седые и почему-то с крыльями. Неторопливо переступают изящными лапами, приминая лен. Время от времени опускают вытянутые морды, покрытые короткой шерстью, в траву, срывают пучок и начинают жевать.

Альмер схватил бумагу, ручку – и несколькими движениями пера нарисовал образы. Протянул капитану. Тот, едва бросив взгляд, передал рисунок старейшему:

– Да, точно такие.

– Я их уже видел… – Альмер опустил голову.

* * *

– Папа, смотри, что я нарисовала, – Вей протянула отцу рисунок. – Я сама их придумала. Они добрые, умеют летать и едят траву.

– Вей, милая, я сколько раз тебе говорил, что девочки не должны рисовать?! – Альмер взял рисунок и начал разглядывать. – Нужно очень много знать, чтобы рисовать. Малейшая ошибка может кому-то стоить жизни.

– Но, папа, я же рисую на обычной бумаге, обычными чернилами, в обычный день. И не пью напиток средоточия. И разве может воспроизвестись в мире рисунок, сделанный девочкой? Ты же сам говорил, что только мальчикам дана способность становиться рисовальщиками.

Главный рисовальщик Агеллусии смотрел на рисунок дочери и не знал, что делать. Его десятилетняя дочь уже владела пером столь же уверенно, как закончивший образование профессиональный рисовальщик. Он внимательно изучал картинку и понимал, что девочка очень серьезно подошла к делу. Она продумала строение своих зверушек до мельчайшей детали. Такие вполне могли бы существовать.

– Вей, пожалуйста, пообещай мне, что больше никогда не будешь рисовать.

– Но, папа! Почему?

– Девочкам рисовать нельзя.

– Почему?

– Так написано в своде правил рисовальщиков.

И чтобы прекратить разговор, Альмер вышел из комнаты, забрав с собой рисунок, который затем сжег. Сжег, как сжигались все неудачные попытки тех рисовальщиков, которые позволяли фантазии взять верх над реальностью, ибо это для реальности опасно. Про то, что самих таких рисовальщиков тоже сжигали, он старался не думать.

* * *

Вей – главная радость и главная проблема всей жизни главного рисовальщика. А ее происхождение – главная его тайна. Напиток средоточия, позволявший достичь высшей степени концентрации и точности линий, лишал мужское семя жизни. Рисовальщиком набросков и эскизов мог стать чуть ли не любой мужчина Агеллусии, но мастером пера, допускаемым к копированию карты, лишь тот, кто уже успел обзавестись семьей и детьми, либо пожелавший навсегда остаться без потомства.

Альмер воспитывался в Академии карты с пяти лет, и не представлял себе иной судьбы, кроме как служить Агеллусии, поддерживая ее существование своим умением. Оторванный от внешней жизни, сосредоточенный только на совершенствовании мастерства, он даже не задумывался, что за стенами Академии существует иная жизнь. Из маленького мальчика, который не мог представить себе тысячу линий, он стал рисовальщиком набросков, затем поднялся до уровня самостоятельных эскизов. Когда же его умение достигло уровня мастера, необходимого для копирования карты, он без малейших колебаний отказался от всего мирского и впервые выпил напиток средоточия. Первое копирование карты мира стало для него важнейшим событием в жизни, воплощением всех его желаний.

* * *

Когда десять лет назад главный мастер пера завершил карту, и Альмер увидел, как сияющая волна захлестывает исполненный им участок, ни разу нигде не запнувшись, не замедлив свой бег, рисовальщик почувствовал, что и его захлестнула эта волна жизни. Альмер выбежал тогда из зала, переполненный чувствами и готовый всем и каждому дарить свою радость от свершившегося. Он видел, что и другие рисовальщики ликовали. Разделенная радость – радость вдвойне. Первый успех – он ценен превыше всего. Это потом, с годами, радость от восстановления мира стала спокойнее, а тогда…

Альмер выскочил за ворота и побежал изо всех сил, которых, казалось ему тогда, прибыло вдесятеро. Каждый шаг по возрожденной Агеллусии наполнял его восторгом. Он бежал и бежал, пока не выдохся. Тогда, запыхавшийся, с размаху бросился в ближайший стог, чтобы передохнуть. Но оказался там не один…

Ее звали Эрис. Альмер, одурманенный первым копированием, впервые почувствовал запах женщины, и сам не понял, как это случилось. А через два месяца она пришла к нему. Она ничего не просила, просто сообщила, и все. И ушла.

Тогда рисовальщик впервые узнал, как могут дрожать руки. Он знал, что обязан пойти к старейшему и рассказать о ребенке, зачатом после того, как был выпит напиток средоточия. Он не смел пойти и рассказать, потому что этому ребенку не позволят родиться. Он не мог позволить убить Эрис, которая познакомила его с новыми ощущениями, с иной жизнью.

Эрис родила дочь. Ее изгнали из семьи, и она пришла к стенам Академии за защитой. Альмер взял молодую женщину женой и прилюдно назвал новорожденную девочку дочерью. Окружающие сочли его поступок в высшей степени благородным. Рисовальщики одобрили, что он взял жену сразу с ребенком, поскольку уже пробовал напиток средоточия. Никто, кроме Эрис и Альмера, не знал правды. А после сочетания молодых эта правда уже никому не была нужна.

* * *

Старейший мерял мерил комнату шагами, рисовальщики жались к стенам. Капитан охраны молчал, не зная, что добавить к своему и без того исчерпывающему докладу. Там и докладывать-то особо нечего: неагрессивные, почти симпатичные монстры пока ни на кого не напали. Просто появились со стороны, с которой их никто не ждал.

Для Альмера самое страшное заключалось не в том, что однажды он уже видел прорвавшихся из-за полей карты зверей, а в том, что это произошло недалеко от его дома. Рисовальщик и сам с удовольствием походил бы из угла в угол, но не смел вторгаться в пространство старейшего. Все-таки он не выдержал:

– Позвольте мне выйти на место, чтобы все зарисовать. Тогда у нас будет материал для обсуждения.

– Альмер, вы нужнее здесь, поскольку уже видели нечто подобное, – старейший прекратил метаться и сел на край кресла. – Вы пойдете сейчас в архив и начнете искать того, кто мог это сделать.

– Но… Позвольте мне хотя бы добраться домой и узнать, все ли в порядке. Вей всего десять. Она могла просто испугаться, если рядом никого не оказалось, а монстры где-то рядом. Только туда и обратно.

– Мы пошлем туда кого-нибудь.

– Она же еще ребенок. Чужой человек может напугать ее не хуже монстра.

– Мы привезем ее сюда, чтобы вы не волновались и могли ее успокоить.

– Она не откроет чужим дверь. Я сам научил ее этому после смерти жены. Не станете же вы ломать дверь в моем доме? Да и я все равно не смогу сосредоточиться, пока не буду знать, что с ней.

Старейший недовольно покачал головой.

– Оставьте ваш набросок. Я поставлю на архив других людей. У вас есть время в четверть дня, после чего жду вас здесь.

* * *

Никогда Альмер не считал себя хорошим наездником, но в этот раз так гнал лошадь, что бригада охраны, с которой он ехал, едва поспевала за ним. Несчастная лошадка едва выдерживала эту безумную гонку.

Лес кончился. Впереди словно раскрыли занавес, столь неожиданно дорога выходила в поле. На опушке отряд остановился, чтобы осмотреться. В нескольких полетах копья стоял дом Альмера, а почти сразу за ним, в поле, паслись три монстра. Едва они заметили всадников, как перестали жевать траву и медленно направились в их сторону.

– Господин рисовальщик, нужно заехать обратно в лес, – вежливо произнес капитан.

– Я должен попасть в дом! У меня там дочь!

– Чтобы ей помочь, вы сначала должны остаться в живых.

– Тогда отвлеките их, а я доберусь до дома пешком.

– Я не могу позволить вам так рисковать собой. Старейший приказал привезти вас в целости и сохранности… – последние слова капитан договаривал уже в спину соскочившему с лошади Альмеру, который побежал к дому.

Он бежал, стараясь оставлять дом между собой и монстрами, чтобы те его не заметили. Краем глаза увидел, что капитан пустил бригаду вдоль опушки, приманивая монстров на себя. Звери изменили направление и пошли в сторону охраны. Тогда Альмер позволил себе перейти на быстрый шаг. Он шел, а сердце торопливо билось где-то у самого горла. Перед глазами расстилалась розовая дымка. Дойдя, он вошел в дом, запер за собой дверь и рухнул на лавку у входа.

– Папа, папа, ты видел?! – с радостным криком Вей сбежала по лестнице.

– Ты в порядке? С тобой все нормально?

– Да, пап, все просто здоровски! Ты их видел? Правда, симпатяшки получились? – девочка кокетливо склонила головку на плечо.

– Я знал, знал, что это ты… Ну сколько раз я тебе говорил, что девочкам нельзя рисовать?! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!

– Па-ап… Но они же добрые.

– Они чужие! Нельзя было их рисовать. Теперь здесь несколько охранных бригад, которые должны их уничтожить.

– Почему?

– Потому что это монстры. Они не принадлежат нашему миру. Попав сюда, они начнут разрушать наш мир, который сейчас, сразу после копирования, особенно хрупок.

– Но почему? Почему им нельзя здесь жить?

– Чтобы они могли здесь жить, придется уничтожить каких-то других животных. Например, лошадей. Ты пойми, что эти твои чудища…

– Они не чудища, – Вей топнула. – Они красивые.

– Они способны уничтожить наш мир. Мир можно расширять, привнося в него новые элементы изнутри, а ты привела снаружи. В результате в полях карты образовался пробой…

– Не пробой. Я построила мостик – из моего мира сюда. И я могу увести их обратно.

Альмер безмолвно уставился на дочь. Значит, она не просто ввела монстров в ткань их мира. Она еще и нарисовала свой мир. Причем нарисовала так хорошо, что он зажил собственной жизнью. Это все последствия того, что он зачал ее, еще не отойдя от воздействия напитка средоточия. Вей не требовалось его пить. Она могла нарисовать простыми чернилами на простой бумаге так, что нарисованное оживало. Это не просто талант. Вей – маленький гений. Мастерица пера от рождения. Осталось лишь научить ее контролировать фантазию и рисовать лишь то, что потребно.

Вот только доведется ли теперь научить ее хоть чему-нибудь? Если старейший и другие мастера пера узнают, что девочка нарушила ключевое правило Академии карты – не создавать новые карты, чтобы не разрушить старую – ее сожгут вместе с картой.

И это будет правильно. Невозможно научить женщину контролировать свои фантазии. Все предыдущие попытки выучить женщину на рисовальщика приводили к одному и тому же: каждая создавала новый мир для себя.

Такой мир не может существовать сам по себе. Ему нужен хозяин, хозяйка. Поэтому все, что есть в таком мире, со временем начинает тянуться к своему создателю, вторгается в Агеллусию, пытаясь завладеть рисовальщиком. Чем больше препятствий встречал чужой мир по пути к своему создателю, тем более агрессивным он подходил к границе миров и пересекал поля карты.

Вей сказала, что она сделала мост… Альмер не понимал, как такое возможно. Но зато прекрасно понимал, что Вей сначала убьют, чтобы ее мир не стремился за ней, и только потом выслушают объяснения Альмера.

– Молчи, милая. Ты должна молчать. Никому не говори, что это ты нарисовала, – Альмер прижимал дочь к груди и тихо шептал ей на ушко. – Это должно стать нашей тайной.

В конце концов, он столько лет скрывал ото всех свою тайну – что она его настоящая дочь, что она зачата под напитком средоточия, что она чуть не с рождения рисует так же хорошо, как ее отец, который вынужден был потратить десятки лет, чтобы стать мастером пера.

* * *

Как объяснить убежденному в своей правоте человеку, что он неправ? Как объяснить ребенку? Как объяснить ребенку, считающему, что он сделал хорошо? Альмер понимал, что кричать бесполезно. Понимал и бессмысленность взрослых объяснений о структуре мира, равновесии объемов и площадей. И мост… Этот мост его сильно тревожил. Вей создала постоянную связь между Агеллусией и своим миром. Во что это может вылиться?

– Ты понимаешь, что твой мир со временем вторгнется в наш следом за тобой? – Альмер печально посмотрел дочери в глаза. – Причем ты сама обеспечила простейший пробой в виде своего моста.

– Я думала, что если буду туда-сюда ходить часто, то моему миру не придется меня искать, – Вей морщила лоб и забавно складывала пальцы, словно держала мысленно перо. – Па-ап, ты не сердись. Я же просто поиграть…

– Есть вещи, с которыми играть нельзя. Карта, мир – одна из таких вещей. Одна неудачная линия, и мир разрушится. Один новый мир за полями карты, происходит пробой, прорыв, и наш мир начинает рушиться, если охранные бригады не сумеют остановить монстров.

– А если монстры хорошие?

– Пойми, они рушат наш мир не только физически. Они рвут саму карту мира. Чем крупнее зверь, тем меньше их нужно, чтобы трансформировать и разорвать пространство нашей карты, – Альмер умолк, поняв, что говорит слишком умно для ребенка.

– Папа, ты не переживай, – Вей погладила отца по волосам, но посмотрела при этом очень хитро. – Я загоню моих чершиков обратно, а потом уберу мостик.

– Этого недостаточно.

– Я никому ничего не скажу.

– Правильно. Но и этого недостаточно.

– Ну-у… Вей надула губки. – Ну что еще?

– Ты больше никогда не будешь рисовать!

Вот, он сказал это. Вей нахмурила бровки и сжала кулачки.

– Никогда! – повторил Альмер.

– Но, папа!..

– Нет!

Он смотрел на дочь и понимал, что это условие она не сможет выполнить никогда. Она рисовала всегда и везде. Сначала пальцем на песке, затем на любой бумаге, которая попадалась под руку. Альмер вынужден был учить ее. Иначе, с ее талантом, она давно бы разрушила Агеллусию своей неудержимой фантазией. Научил. Научил очень тщательно подходить к созданию новых персонажей, в чем и убедился, посмотрев в окно на… Как она их назвала? Чершики. Забавное название. Да и зверушки получились убедительные, жизнеспособные. Да уж, научил.

Если бы так же легко можно было научить других рисовальщиков. Скольких мальчиков отправляли домой из-за их неспособности просто провести две линии рядом даже после года непрерывной работы в Академии. А Вей, собственно, и учить особо не требовалось. У нее все получалось само собой. Жаль, что родилась девочка. Мальчик смог бы стать мастером пера уже с детских лет. Если бы мог управлять своими фантазиями и не распускать их. Но мальчиков всегда можно приучить к выполнению правил, а вот девочек… Потому издревле рисовальщиками становились только мужчины.

Альмер всегда знал, где можно что-то попридумывать, а где требовалось неукоснительное исполнение заданного. Хотя сегодня он и нарисовал дом для охраны в некоторой степени спонтанно, чего с ним никогда не случалось. Видимо, напиток средоточия слишком рано закончил действовать. Или что-то с ним не так – вон какой вкус показался странный. Обычно горчинка лишь украшала общий букет напитка, придавала пряности и остроты. В этот раз горечь показалась Альмеру слишком сильной. Вообще день какой-то неудачный: и напиток не такой, и радости от ожившей карты почти не получил, и прорыв рядом с домом именно сегодня произошел. С самого утра все шло не так, как обычно. И теперь нужно что-то сделать, что-то придумать, иначе его дочь сожгут вместе с ее миром.