Промахи и победы

Что бабушке не понятно было, так это то, что он говорил о том, что скоро брат на брата пойдет, отец на сына войной. И бабушка говорила: «Как это Тятя будет против своих сыновей». Тятя, это так называли отца. «Скоро церкви закроют, а потом откроют, туда не ходите, там антихрист будет» – повторяла мне моя бабушка его слова. Он еще говорил: «Скоро вся земля паутиной затянута будет». Тогда девчонкой бабушка его не понимала. Как могут закрыть церкви? И уже мне маленькому это рассказывала, что так и произошло. Была гражданская война, потом гонение на церковь. И она долго не могла понять, о какой паутине он говорил. Но когда стали проводить электричество и повсюду стояли столбы с проводами, она решила, что вот это и есть паутина. Это потом уже я понял, что он говорил об Интернете. До него бабушка не дожила. Предсказание длиною в век!

Так распространялась информация в прошлом веке. Сейчас все ускоряется. Когда я учился заочно в институте, у нас был предмет – информатика. Он был зачётом. Там говорилось о языках для вычислительных машин. Наш преподаватель, молоденькая девочка – программист, легко поддалась на уговоры заочников за шампанское и торт, всем выставляла зачеты со словами: «Когда вам надо будет, изучите, а вполне возможно, что вам и не понадобится».

Потом пошли калькуляторы ценой в месячную зарплату, раньше-то были логарифмические линейки для расчетов и механические счетные аппараты «Феликс».

Когда пошли компьютеры, на вопрос: «Какой брать?» – мне отвечали, – «Что 286 это хорошо, 386 это круто, а 486 это на перспективу». Пентиумы были потом. А сейчас «два ядра три гига», и далее много не понятных терминов. Чтобы войти в Интернет, я дома проводил еще одну телефонную линию, чтобы не занимать телефонную, и потому что связь «диалап» была настолько медленная, что жена меня спрашивала, почему я спать приходил только к четырем утра. Я изучал Интернет. Она мне тогда говорила: «С супружеским долгом не шутят, его вовремя отдавать надо». Это сейчас оптоволокно и в айфоне Инет.

Мне младшая дочь говорит: «Папа, ты отстаешь от информации». И ответить то нечего. Как она работает клавиатурой, как на пианино. Я слабо защищаюсь: «Информация меняется, Божьи законы и законы мироздания остаются прежними». Хотя с ней я согласен, просидишь, и ты за бортом. Вот я и выбрал молодежные социальные сети, тусуюсь там, после инсульта стал блогером, иначе будешь по жизни тормозом. А что предстоит дальше?

Я еще потом напишу о сотовых телефонах главу, как я спорил, что этой связи не будет в провинциях. Даже проиграл спор. И убедился: никогда не говори «никогда!».

Жизнь – это эскалатор, который движется вниз для того, чтобы стоять на месте, надо хотя бы идти. Но суть этой главы в другом. Как меняется мнение человека под давлением людей и обстоятельств. Первый рассказ бабушки был о том, что она засомневалась, что Бог существует. В детстве они ходили в церковь, молились дома, без Бога не жили. И поэтому её очень смущало, что церкви закроют. Потом гражданская война. И как бы, Бог не помог, потом Отечественная война, тоже не помог. Сильные гонения на священство. И бабушка решила проверить, есть ли Бог. Это было при мне. Она плевала в потолок и ждала, когда он её накажет, наказания не последовали, значит, Бога нет, решает она. Потом в конце восьмидесятых, ей шел седьмой десяток, у неё диагностируют рак желудка. Делают операцию, вырезают две трети желудка. И она с дочерями начинает лечения травами и начинает возвращаться к молитвам. Тогда было полное безбожие, храмы закрыты, ни библии, ни молитвословов нет. И бабуля начинает сочинять молитвы, и записывает их. Когда я их читал, конечно, будучи ещё атеистом, мне показалось это таким тёплым и родным. Я похвалил бабулю за сочинения. Она мне отвечала, что частично помнит, как в детстве молилась, что-то добавляет своё. Рассказывала, как раньше относились к религии. «Мы были богатые. У нас был свой верёвочный завод, много скотины, пахотных земель, но наёмных рабочих не было. Всё делали сами» – рассказывала она. «Бедняками считались те, у кого было по две коровы, но никто не голодал. Но всё равно всех раскулачили» – продолжала она. «А может и из-за религиозности?» – думаю я. Так вот, те, кто беднее, идя в церковь, одевали лапти, а подойдя к ней, мужчины переобувались в сапоги. Возвращаясь, делали наоборот. Это я говорю об их отношении к Богу и религии. Праздновали все праздники. И о проводах она уже тогда вспоминала, когда заболела. В конце прошлого века она сломала шейку бедра и уже лёжа умерла. Я думаю, Господь простил ей её прегрешения, дал пожить почти девяносто лет, дал показать нам, что к вере можно возвращаться. Она всё это рассказывала с глубоким покаянием, понимая, что ничего уже не изменить. Когда я, поверив, стал выбирать храм, в который я буду ходить, я вспомнил её слова, что Богоявленский собор был очень посещаем людьми, что на его строительство возили яйца возами для приготовления раствора, для кладки. И я пошёл туда, хотя он относился к зарубежной церкви. Это меня нисколько не смущало, хотя люди это осуждали. Потом этот приход присоединился к Русской Православной Церкви. У меня даже есть награда от патриарха Кирилла за содействие церкви. Всё меняется, но любовь Бога к людям всегда неизменна и огромна. Дай Бог нам научиться любить в ответ. И спасибо бабушке Наташе, что показала нам своё отношение, не постеснялась, что про неё скажут люди. Бабуля, я молюсь за тебя каждый день. Монашки, узнав об отце Пимене, так прямо и сказали: «Так вот, кто «Там» молится за тебя». Говорят, молитвы за усопших очень важны, поэтому я каждый день молюсь за многих, и за отца Пимена в том числе.

Христианство – это религия предельного напряжения, острейшего кризиса самопознания человека. Христос входит в жизнь человека светом, которому никакая самая тьмущая тьма не страшна, и, когда внутри появляется хотя бы небольшой отблеск этого света, приходит очевидность, Бог нас любит не за то, что мы хорошие и не вопреки тому, что мы плохие. Он любит нас безусловной любовью. В каждого из нас Он вложил часть себя самого, как семя, задаток, но которое может развиться только через наше участие (Павел Великанов. Проповедь Православия). Проповедь православия – это youtube канал, разбор ежедневного Евангелия. Спасибо Ларисе Дядичко, это она мне посоветовала его три года назад. Теперь я слушаю его каждый день. Многое стало понятно, многое трудно принимается, но это очень помогает разобраться в моём отношении к Богу. Книга стала другой. Я понял, почему она долго пишется.

Вы понимаете, что я пишу непоследовательно. Пишу, как я приходил к Вере, сколько человек в этом участвовало. Вспомнил притчу из «Проповеди православия». Два монаха, оба большой святости, заспорили между собой. Один говорит, что другой впал в ересь. Второй отвечает, как я впал в ересь, если со мной на литургии присутствует Ангел. Первый рекомендует это и спросить у Ангела. На этот вопрос, адресованный Ангелу, тот отвечает, что да, впал в ересь. Почему об этом Ты мне не говоришь, спросил его монах. Ответ Ангела был такой: «Вы люди должны друг у друга учиться». Бог не вмешивается в деятельность людей. Это я уже от себя добавил. Почему и я решил писать своё жизнеописание. Я показываю своё отношение и приход к Господу. И вполне могу ошибаться.

Слушайте своё сердце – Бог там.

Глава 6-1. Детство

Семь лет в подвале

Какое отношение имеет детство к тому, что я стал успешным и богатым человеком? Хороший вопрос, на который я отвечу сразу, чтобы вы, читающие мою книгу, не пропускали эти важные страницы. В детстве лепится наша основа, и делают это наши родители, бабушки и дедушки, а так же наши друзья и знакомые. Да, к подростковому возрасту мы становимся отражением нашей семьи, но во взрослой жизни надо помнить, что без родителей мы живем дольше, значит, и ответственность за свои поступки несем самостоятельно. Ведь будучи взрослыми, мы сами решаем, с кем дружить и как поступать. Наши родители дают нам то, что могут – большего просить мы не вправе.

Когда моему отцу рассказали, что у него родился сын, он очень обрадовался. Вскочил на велосипед, как на коня, и поехал рассказывать родственникам о счастливом событии. В роддом за мной и мамой он пришёл пешком, так как мы жили всего в паре кварталов. Сейчас к рождению ребенка покупают коляски, стульчики, ходунки и прочее приданное, по-другому и не назвать. Тогда всё было проще. Судя по фотографиям, что остались с того времени, коляски у меня не было, видимо «гулял» я на руках у родственников, а потом своим ходом.

Первое время мать боялась брать меня на руки и давать мне грудь, уж очень я был маленький – чуть больше полутора килограмм, хоть и родился в срок. Она описывала меня так: смуглый, как будто негр, ручки – веточки, ножки чуть толще и глаза внимательные не по возрасту. Надо сказать, мой недовес мама исправила быстро, усердно меня кормила и уже к восьми месяцам я был этаким толстощёким крепышом.

Мои испытания начались с самого раннего возраста. В девять месяцев мне сделали прививку под лопатку. Занесли инфекцию. Мама рассказывала, что я сильно болел, чуть не умер. Шрам под лопаткой остался на всю жизнь. Но, слава Богу, всё обошлось. Этого я, бывший тогда девяти месяцев от роду, конечно, не помню.

Это первый случай стояния между жизнью и смертью, всего их было более тридцати.

Всё это, как вы понимаете, я пишу со слов моих родителей. Моё первое осознанное воспоминание – это воспоминание о том, как мама оставляет меня дома одного и уходит на работу. Думаю, мне в тот момент было чуть больше двух лет. Она говорила мне, где горшок, где еда, и уходила надолго, до самого вечера. Весь день я один – маленький мальчик в маленькой комнате, что находится в подвале дома.

Первые семь лет моей жизни наша семья жила в подвале: сначала в одном, потом в другом, далее в третьем. Теперь это принято называть цокольный этаж, но по мне как не назови – подвал он и есть подвал: постоянный полумрак, и ноги спешащих мимо людей в окнах.

Наше жилище, при всей своей бедности, было уютным. Мама вкладывала много труда в то, чтобы у нас было чисто и красиво. Помню, как она скоблила деревянные полы ножом, доски от этого становились светлыми, словно их недавно положили, или как она гладила нашу одежду большим чугунным утюгом. Раньше утюги работали не от электричества, а нагревались за счет положенных внутрь углей. Пока угли горели, можно было гладить, если угли остывали, мама размахивала утюгом из стороны в сторону. От притока воздуха угли краснели и начинали немного дымиться, было похоже, что у мамы в руках паровоз, из которого валит дым. Еще помню наш примус, медный и блестящий, если его начистить песком. Мама готовила на нем самую вкусную еду на свете – мамину еду.

К описанию нашего быта можно добавить ещё одну интересную деталь – каждые полгода мама делала перестановку, полностью меняя облик нашего жилища. Так по приходу домой можно было подумать, что ошибся дверью: там, где раньше стояла кровать, теперь был шифоньер, стол был убран с середины зала к окну, а диван от дверей переехал к противоположенной стене. Мне нравились такие перемены, а отца они неизменно удивляли, если быть точнее нервировали. И ещё, когда мама прибирала, она всегда пела, голос у неё был чистый и красивый. Как сейчас помню: мама моет пол и поёт «Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах…».

К счастью, таким вещам, как материальный достаток, в детстве не придаешь большого значения, было намного важнее, что тебя любят и то, что с друзьями можно играть допоздна.

Не смотря на некоторые лишения и тяготы, я считаю, что моё детство было очень хорошим. Хорошее детство простого мальчика.

Глава 6-2. Первый раз в первый класс.

В школе я учился не очень прилежно, но годы эти вспоминаю с теплотой и чувством искренней благодарности к моим учителям.

Помню свою восьмилетнюю школу – деревянное здание, по форме напоминающее букву «П». Сейчас этого здания нет, но в моей памяти оно есть и ничуть не изменилось. Наша память -кладезь дорогих и бесценных воспоминаний, персональный Форд Нокс или Государственная Библиотека. И вот ты идёшь между стеллажами и берёшь с полок то одну книгу, посвящённую какому-то отрезку твоей жизни, то другую. В этой главе я расскажу о самом начале своего школьного пути.

Моей первой учительницей была великолепная женщина, Коптелова Зоя Георгиевна. Она старалась воспитывать в каждом из нас желание учиться и гордость за достигнутые результаты.

На свою первую школьную линейку я пришёл с мамой. В руках у меня были цветы. Я был так взволнован, что не понимал, кто и что говорит, и тут мама подтолкнула меня со словами: «Беги, дари!». Я растерялся, потому что был всем происходящим ошарашен. Оказывается, в этот момент объявили, что ученики должны подарить своим учителям цветы.

Я ещё стоял пару секунд, соображая, куда идти и что делать. Затем, увидев девочку, которая направилась куда-то с букетом, пошёл за ней, а точнее побежал, чтобы не отстать. Вот так я и вручил цветы моей первой школьной учительнице. Всё закончилось хорошо.

После линейки был первый урок. Нам что-то рассказывали и объясняли, а я во все глаза смотрел на происходящее. Учительница была стройной, интересной женщиной, я бы даже сказал красивой, но что более важно – она была доброй. Именно таким и должен быть человек, который несёт знания маленьким детям: добрый, любящий свою работу и справедливый. Настоящий учитель советского образца.

Позже я познакомился с её мужем, если быть более точным: увидел его, когда он приходил встречать её с работы. Он был маленького роста, инвалид, видимо фронтовик, который большую часть времени передвигался на мотоколяске и лишь иногда на костылях. Для меня они выглядели странно, но я чувствовал, что они любят друг друга. У них было двое детей. Супруг умер довольно молодым, видимо из-за болезни.

Я сидел за второй партой, и меня часто вызывали к доске. Дома я практически ничего не учил, поэтому отвечал плохо и получал соответствующие оценки. Вот и получалось, что, не смотря на мою плохую успеваемость, она меня поддерживала и всегда в меня верила.

У нас в классе был школьный уголок, в котором, дабы поощрить в нас желание учиться, размещали фамилии способных учеников. Там были колонки «Они могли бы учиться на пять» и «Они могли бы учиться на четыре и пять». Я никогда не был даже ударником, но мою фамилию учительница с завидным постоянством вносила в графу, способных учиться на пятёрки. Для меня, конечно, это было своего рода признанием моих неплохих способностей. Я подходил к стенду, читал свою фамилию, весьма гордился и уходил, на этом все и заканчивалось…

Особенно мне запомнилось объявление оценок в конце первой четверти первого класса. Может потому, что это были мои первые оценки за четверть? Сначала назвали всех отличников – моей фамилии не прозвучало, потом ударников – и тут меня не было. Я был удивлён. Потом были названы фамилии оставшихся учеников, и оказалось, что я в числе посредственных. Как сейчас помню, что по всем предметам я получил четыре и пять, и только по русскому языку – тройку. И так эта тройка по русскому ко мне привязалась, что вплоть до десятого класса я от неё отвязаться не мог. Зато по физкультуре и труду – всегда были только пятёрки.

С русским языком и литературой «дружба» не заладилась с первого класса. Потом к тройке по русскому языку присоединились другие: по математике, химии, физике. Надо сказать, что иногда картина в моём дневнике менялась, но тройка по русскому была постоянна. Появившись раз в моем табеле успеваемости, она осталась со мной навсегда.

Что ни говори, а дорогу осилит идущий. И если ты никуда не идёшь, а тем более присел отдохнуть или лёг полежать, то всё останется, как есть. Данное правило действует по жизни без исключений. К чему я это? Это я всё о том же, о своей учёбе. Тройки за диктанты сыпались на меня, как из рога изобилия, но я упорно не учил правила и очень мало читал. Наверное, это было своеобразное упрямство, которое мне и в жизни потом сильно мешало, но в тот момент я этого не понимал. Как итог, к восьмому классу я окончательно перестал изучать русский язык. Не читал рекомендуемые книги. Из всего рекомендованного списка я прочитал «Мать» М. Горького и «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Когда мы писали сочинения, я прогуливал. Что таить, удачным был тот месяц, когда из тридцати занятий по литературе я не посещал всего двадцать восемь.

Исключение я сделал для стихов Есенина, их я хорошо знал, возможно, потому, что ими увлекался мой отец. У нас были пластинки со стихами, и многие я выучил наизусть. Была даже настоящая запись голоса поэта.

Вспоминается ещё один забавный эпизод из этого периода – мой разговор с бабушкой по поводу моих оценок. Итак, конец четверти. Нам объявили оценки, мы записали их в дневники, и учительница поставила свою подпись под соответствующей колонкой цифр – это говорило о том, что всё записано верно.

В то время дневники были бумажные – это сейчас они электронные и родители могут смотреть оценки в режиме онлайн, а тогда, что мы только не делали! Меняли листы, переписывая оценки, сами что-то дописывали. Весело было, что сказать. Так вот, я вернулся домой и зашёл к бабушке Тане. Она посмотрела на мои оценки, покачала головой при виде тройки по русскому, а затем спросила: «А почему по поведению четыре?!». Я очень удивился: «Бабушка, так ведь четвёрка – это же хорошая оценка!», – «Как это так, по поведению у тебя должно быть пять, почему четыре?!», – возмущалась бабушка. Я долго не мог понять её возмущение, для меня четыре по поведению означало, что я веду себя очень даже прилично. Через какое-то время оценки по поведению были упрощены до «примерно», «хорошо» и «удовлетворительно». Моя «четвёрка» по поведению быстро превратилась в «удовлетворительно», что по факту означало «три».

Кроме учёбы у нас были походы всем классом на природу – замечательная традиция, благодаря которой мы становились дружнее и лучше узнавали друг друга. Ещё одно воспоминание, которое врезалось мне в память и осталось со мной навсегда.

Есть такое свойство памяти – плохое запоминается лучше, чем хорошее, а страшное вообще остаётся с нами на всю жизнь. Смерть ребёнка – это страшно. Когда мы ещё учились в начальных классах, утонула на речке наша одноклассница, мы провожали её в последний путь все вместе. Тяжёлое и гнетущее чувство прощания, помню его до сих пор. Прошёл не один год, нас приняли в пионеры, и мы пришли к ней на могилу, чтобы разделить эту радость. На её памятник мы повязали галстук, как символ того, что она останется в наших сердцах. Всё это организовала наша учительница, она старалась воспитывать в нас чувство сопереживания и доброты. Думаю, ей это удалось: она смогла привить нам эти качества.

Мы не виделись много лет, а потом нас свёл случай. Мне позвонили её соседи и рассказали, что она бедствует: пенсия маленькая, а трат много, да и одна она доживала свой век. Я приехал к ней и предложил помочь деньгами, она отказалась. Я предвидел такой поворот, поэтому у меня было готово к ней предложение. Я попросил её стать няней для моей маленькой дочки, ведь она была тем человеком, которому я без вопросов доверил бы моё сокровище. Она с радостью согласилась.

Однажды я спросил, а помнит ли она, что я никогда не был ударником. На что она, заплакав, ответила: «Да если б я знала, какой ты хороший будешь, я бы тебе шестерки ставила…»

В этих откровенных словах, вместе с огромной благодарностью, было её признание…

Глава 6-3. Подарки от зайчика.

Моё детство было счастливым – меня любили родители, у меня была сестра, да и друзей всегда хватало. При этом жили мы бедно, никто нас особенно подарками или сладостями не баловал. Думаю, это было по-своему хорошо, это научило меня ценить ту заботу и маленькие сюрпризы, что отец нам устраивал.

Он часто ходил на охоту, это была одна из основных статей нашего пропитания. Уходил он, естественно, надолго и собирал с собой поесть. Еда была нехитрая: в основном, сладкие бутерброды. Они готовились так: хлеб намазывался маслом, а сверху посыпался сахаром; если соединить такие бутерброды друг с другом посыпанной сахаром частью, то они не слипнутся. Вся еда заворачивалась в газету или бумагу, целлофановых пакетов тогда не было; кстати, и в магазинах продукты заворачивали в бумагу, а домой их несли в авоськах – плетёных сумках. Если пакет рвался, то всё высыпалось под ноги безвозвратно, но этот способ упаковки и доставки продуктов очень экологичный.

Когда отец возвращался домой, всегда привозил обратно что-то из наготовленной еды – это и были «подарки от зайчика». Нам перепадали то кусочек хлеба с маслом и сахаром, то конфетка, гораздо реже кусочек колбасы. Трудно передать ту радость, которую мы испытывали, когда отец открывал свою охотничью сумку и доставал все эти богатства…

До сих пор я благодарен отцу за этот милый вымысел, за то, что он всегда о нас помнил и стремился дать нам всё, что мог.

Когда я первый раз рассказал об этом жене, она не поверила, сказала, что нельзя так бедно жить. Ну что сказать: можно так жить или нельзя так жить это вопрос не ко мне, я тогда был ребёнком. Знаю точно одно, как бы ты не жил, всегда можно оставаться человеком и дарить любовь и заботу тем, кто с тобой рядом.

Я рад, что она, как и все кто родился позже, не застала это тяжёлое время, а ещё я рад, что она, так же как и я, выросла в любящей семье и тоже получала «подарки от зайчика».

Глава 6-4. Воровство.

В нашем доме на первом этаже жила семья. У них было двое детей – девочка Лариса и мальчик Игорь. Мальчик был на два года старше меня, а девочка, его сестра, младше на год. Когда я был маленьким, меня отпускали поиграть с Ларисой. Когда я вырос, то больше общался с Игорем.

Приходя к ним домой, я каждый раз испытывал дикий восторг от того количества игрушек, что там было: куклы, машинки, мишки и зайчики. Невероятное богатство по тем временам. Мать семейства работала секретарём у директора организации, отвечавшей за торговлю во всем городе, и, как выражался их сын, всегда могла достать любую вещь «из-под прилавка». В то время был период недопроизводства и в связи с этим – дефицита. Так сказать, социалистическое регулирование. А конкуренции не было совсем, вот и получалось, что у тех, кто был поближе к «кормушке» было всё, а остальные перебивались, как могли.

Когда я играл этими игрушками, мне очень хотелось, чтобы у меня были такие же, но достать их было негде. Вот и получилось так, что мечта привела меня к преступлению. В один из моих походов в гости на мне были сатиновые шаровары. Шаровары – это такие широкие, преширокие штаны, «шириной с Чёрное море», как писал незабвенный Николай Васильевич. Помню, смотрел я, смотрел на игрушки и сообразил, что, если положить несколько штук в штаны, то никто и не заметит, как я их унесу. Сказано – сделано. Потом я для виду поиграл немножко и, сославшись на головную боль, ушёл домой. И да, как не стыдно признавать, в тот момент я гордился тем, что я так ловко всё обставил.

Придя домой, я разложил свои трофеи. Я любовался ими. Меня переполняло счастье. Мне таких игрушек и в таком количестве из-за нашей бедности никогда не покупали. Да что игрушки, у нас даже полы были некрашеные, да и удобства (читай туалет) были во дворе – весёлая история, если вспомнить, каково это бегать туда в трескучий мороз.

Радость обладания сокровищами была совсем недолгой. Мать спросила, откуда игрушки. Я соврал, что нашёл их. К моему счастью (намного позже я понял, что именно к счастью), мама обо всём догадалась. Как бы ни болело материнское сердце, как бы ни было велико желание защитить своё дитя, она всё сделала правильно – она повела меня отдавать игрушки. Ни мои слёзы, ни заверения в том, что я аккуратно положу игрушки на место, на неё не подействовали. Она считала, что я должен отдать игрушки в руки соседей и извиниться перед ними.

Это был очень тяжёлый урок. Стыд давил на меня, он размозжил моё самолюбие. Больно и гадко вспоминать лица стоящих рядом людей, когда я отдавал эти злосчастные игрушки. Противно было слушать, как Зита Павловна (мать Ларисы и Игоря) рассуждает на тему того, что она заметила, что я веду себя необычно, но не придала этому значения. Это была публичная моральная порка, и это было хорошо. В тот момент во мне умер человек, который мог взять чужое – я стал лучше. Да, я дорого заплатил, но то, что я вынес, было бесценно, и это бесценное мне подарила мама. Сейчас, оглядываясь на свою жизнь, я могу смело сказать, что самые тяжёлые испытания даны нам для того, чтобы сделать нас лучше, чище. И важно помнить, что через эти испытания мы идём не одни, даже если нам так кажется. С нами всегда наши близкие или наш ангел-хранитель. Просто мы, затуманенные собственной гордыней или отчаянием, не видим этого.

Я рад, что мама в тот момент была неумолима, и я рад, что в тот момент она была со мной. Мы вместе пережили мой стыд и позор, и этим она поддержала меня. Спасибо маме, что она меня тогда не пожалела и дала мне этот урок. Этот урок дался нам обоим нелегко, зато больше я никогда в жизни не брал чужого у людей. Брал, так сказать, у государства. Бытовало повсеместное мнение, что государство обманывает нас, и мы должны устанавливать равноправие. Что тоже происходило не всегда безнаказанно.