Мальчик и море. Непридуманные истории

– Собирайся, поедем на недельку на дачу к Тане с Тофиком.

Я, не веря своим локаторами, посмотрел на маму:

– С Марысей?

– Ну, а куда же ее девать? С Марысей.

Папе идея не очень понравилась. Он-то не мог поехать с нами. До отпуска было еще два месяца. Они с мамой договорились, что он приедет на выходные. А до этого мы будем за него купаться и загорать до седьмого пота, а он – работать за нас до одури. На следующий день, упаковав весь пляжный арсенал в рюкзак и Марысю в спортивную сумку, мы в полном составе, включая брата-хиппи, замариновались в «Запорожец» и отправились на дачу в есенинскую Персию. На улице было плюс 34, в машине – четыре ребенка, плюс двое взрослых, плюс беременная женщина, плюс брат-хиппи и плюс 43, минус комфорт, кондиционер и чистый воздух. Открытые настежь окна не спасали ситуацию. Водители немногочисленных авто, давясь со смеху, обгоняли нас или ехали навстречу, сочувственно сигналя и мигая фарами. Гаишники весело махали нам полосатыми палочками, чтобы мы скорее проезжали, или демонстративно отворачивались. Ну, что с нас возьмешь? И вот, всего каких-то три часа, и мы у цели нашего путешествия. Припарковавшись у двухметрового бетонного забора, старенький автомобиль отдал своему богу душу и затих уже навсегда.

– Ну, наконец-то отмучился! – сказал брат-хиппи, захлопывая ногой покосившуюся дверь почившего авто.

Через калитку в глухой стене мы вошли под арку метра два шириной, густо поросшую виноградом, так что только редкие лучи палящего солнца проникали сюда, чтобы устроить кадриль с танцующими пылинками. Пройдя виноградным коридором метра четыре по каменным плитам, хрустящим мелким песком, мы вышли на открытое пространство дачного участка. Шесть соток? Тут их было три раза по шесть. В середине бассейн. Бетонный квадрат пять на пять. В дальнем правом углу двухэтажная бетонная дача с окнами-бойницами в белых плавающих занавесках и с балконом-верандой на втором этаже, покрытой навесом из одичавшего винограда и плюща. В левом углу единственное деревянное строение – сарай. Все остальное пространство было засыпано песком и засажено рядами виноградных лоз, подвязанных на нотном стане проволоки, натянутой, опять же, между бетонными столбиками. Можно было заподозрить Тофика в том, что он подпольный железобетонный магнат или участок стоит на цементном месторождении, а может быть, просто свистнул состав бетона, столько его тут было. В итоге получалось засилье трех цветов. Зеленого виноградного, растущего из желтого песочного, окруженного бункерно-серым. Одна-единственная дорожка из розового камня шла от ворот через бассейн к дому. Но ее было так мало, что она не в счет. Еще невысокий сарай в углу, почерневший от загара, но и он не в счет. Еле проглядывал через стену виноградной лозы.

Мы гуськом двинулись по дорожке к дому. Все, кто смог выбраться из погибшего «Запорожца». Таня-гусыня с выводком троих детишек, хиппи, навьюченный всеми сумками и рюкзаками, что были в машине, я с охрипшей от бесконечного мяуканья Марысей, и замыкал колонну Тофик с двухкассетным магнитофоном-приемником «Sharp».

По полуметровым в ширину плитам идти было неудобно. Я решил сбросить сандалии, сойти с дорожки и обогнать всех по песку, чтобы дать воды вконец замученному поездкой животному. В следующую секунду меня настигла кара.

– Ай-ай! Мама…

Песок жег огнем. Он был раскален на солнце. Я потом узнал, что в песке после полудня можно запечь вкрутую куриное яйцо. Мои ступни тут же стали красными, как пухленькие раки. Тофик прорвался заливистым смехом.

– А толстеньким домашним мальчикам лучше ходить по дорожке! Будут целее ножки!

Мама обернулась.

– Сережа, ну что же ты…

Я запрыгнул опять на дорожку, превозмогая боль, и, глотая соль обиды, пошел в общем строю.

Вход в дом прятался под балконом. Тут всегда была тень. Площадка перед домом тоже была вымощена плитами, которые дышали блаженной прохладой. Какое счастье было ступить на эти плиты босыми обожженными ступнями. Здесь находился плетенный из лозы мебельный гарнитур, столик с тремя креслами. Тут же из стены дома торчал кран, к которому крепился скрученный удавом шланг для полива. Дети рассыпались по дому. Хиппи с вещами ушел за угол. Тофик расположился со своим магнитофоном в кресле у столика. Заботливая тетя Таня усадила меня на свободное место. Мама стала осматривать мои пылающие ноги. Тетя Таня повернула рычаг крана. В животе резиновой змеи заурчало, и из металлического горла вырвалась на волю голубая живая вода.

– Ну-ка, давай промоем водичкой…

В первый момент мне показалось, что ноги окатили кипятком, я вздрогнул, но через секунду я понял, вода была ледяной.

– Очень холодная, да? – спросила тетя Таня.

Мама стала осторожно смывать песок со ступней. Тофик прервал процесс установки батареек в свой блестящий сталью «Sharp».

– Это из скважины. Сто тридцать метров. Чистейшая. Пить можно. Да что вы с ним носитесь, он же мужик. Подумаешь…

Его жена метнула в него молнию гнева. Тофик в ответ прыснул смехом и вернулся к своему пластиковому другу.

Мама достала из сумки полотенце.

– Полегчало?

– Да, мамочка… Спасибо, теть Тань!

– Ничего страшного. Это дело привычки… А ваша-то кошка….

И хозяйка кивнула в сторону. Я обернулся. Марыся, выбравшись из спортивной сумки, жадно лакала искрящуюся радугой воду из образовавшейся на плитах лужи. А там, где начинался песок, путь воды резко обрывался, будто ее вообще не существовало в природе. Жажда песка на солнце была неимоверна. Он впитывал все до капли, не оставляя следа.

Марыся напилась воды и пошла обнюхивать предметы и растения, вздрагивая от каждого шороха и движения, приседая на задние лапы и прижимая уши. Тофик специально несколько раз топнул ногой, напугав и без того измученное животное.

– Дядя Тофик, не надо, она боится.

– Да ладно, чего ей будет! Уууу, зверюга…

И он хлопнул в ее сторону ладонями так, что кошка подпрыгнула на месте и сиганула за угол дома. Тофик покатился со смеху. Таня, поглаживая живот, сказала: «Дурак здоровый!» – и пошла в дом. Мама подмигнула мне:

– Ты как?

– Нормально, мам!

– Пойду вещи наши разложу… Таня, а где нам вещи свои разложить? – прокричала мама вдогонку хозяйке.

Дядя Тофик опять оторвался от своего агрегата, который все не хотел заводиться:

– А вы чего, хотите в одной комнате спать, что ли? Вот те на! Он же мужик, пусть в подвале спит, там прохладно. Я туда еще эту бандуру поставлю с кассетами. Будет балдеть по ночам!

И он, взяв свой магнитофон, пошел за угол дома, где сначала исчез брат-хиппи, а потом туда умчалась Марыся. Не дойдя до угла, Тофик остановился.

– Или ты боишься один? А то еще похудеешь от страха.

И он скрылся за углом. Там раздался звонкий свист, потом смех дяди Тофика, а потом как ошпаренная из-за угла выскочила Марыся и бросилась наутек к сараю. Мама погладила меня по голове.

– Не обращай внимания. Это у него шутки такие…

– …

– Хочешь в подвале спать? Может, действительно, там будет лучше, чем наверху… Сам решай!

– Да, буду в подвале.

– Ну, иди. А я к Татьяне.

Мама ушла в дом. Я надел сандалии и пошел за угол. Посредине дома, как выщербленный зуб, чернел проем. Я подошел к ступеням из мраморной плитки, ныряющим круто вниз.

– Смотри, осторожно, – донеслось из темноты. – Ступени скользкие. Особенно если ноги мокрые. И голову береги, потолок низкий.

Из подвала тянуло сырой прохладой. Спустившись, я попал в метровый коридор, расходящийся буквой Т. Из левой двери доносилось тихое пение, похожее на магические мантры народов севера.

– Направо поворачивай. И смотри под ноги, еще четыре ступеньки. Тоже скользкие, – донеслось из правой комнаты.

Я повернул на голос. И держась за влажную от конденсата стену, нащупал первую ступеньку… И сразу же поскользнулся, но с трудом удержался на ногах.

– Ой!

– Я же предупреждал! Очень скользко.

Глаза стали привыкать к темноте. Через горизонтальную щель в стене, размером с форточку, пробивался параллелепипед пыльно-желтого солнечного света. Отскакивая от мраморного пола, он ударялся о шершаво-серый потолок, оставляя там свой прямоугольный отпечаток. Здесь было влажно и холодно. Не верилось, что на улице плюс 34 градуса.

– А зачем тут мраморный пол, если скользко?

– Зато красиво… Сейчас свет починю… От сырости замыкает вечно…

В углу, где шевелилась тень дяди Тофика, коротнуло, и вместе с искрами посыпался отборный мат. Фейерверк закончился, и все стихло. Потом в луч света вошел монтёр-пиротехник, рассматривая свою руку.

– Нормально меня еб… Кхм! Садануло! Аж искры из глаз! Там выключатель справа у входа на уровне пояса.

Я пошарил рукой по стене и нащупал кнопку. Щёлк! Тоскливо зажглась лампа посреди комнаты, поглотив солнечный свет из бойницы окна, превратив комнату из подземелья в склад забытых вещей. Тут были кровать с провисшей сеткой, прикроватная тумба пионерлагерного образца, у противоположной стены стояли ящики с инструментом, проводами, железными банками. Вдоль стены ползла полка с закупоренными стеклянными бутылками, в которых поблескивали всеми цветами радуги загадочные жидкости. Тут же в углу куча ржавого хлама ощетинилась запчастями для неведомых мне станков и транспортных средств, которые здесь, по всей видимости, пытали и замучили до смерти. Под жалким подобием окна стояла длинная тумба, на которой вольготно расположился новенький, но так и не заработавший японский кассетник, и скромно развалился старенький советский патефон. Все полки тумбы были заставлены старыми пластинками! Патефон и пластинки!

Пока Тофик пытался реанимировать японского годзиллу, я решил познакомиться с патефоном. Две коробки, обтянутые зеленым подобием клеенки, соединённые двумя рояльными петлями, вытянулись на тумбе, стыдливо демонстрируя своё жалкое нутро иностранному чуду техники. Никелированная ручка для завода, металлический блин диска, пронзенный штырем в центре, взбудораженная пружина, торчащая из ящика, шестерёнки, заполонившие внутренность, и звуковая изогнутая трубка с круглым громкоговорителем. Только иглы не было…

При помощи отвертки, мата и ободряющих постукиваний магнитофон ожил… Но ненадолго. Годзилла был голоден и тут же зажевал кассету…

– Твою-то так…

– Дядя Тофик, а иглы нет?

– А чего она даст?

– Для патефона…

– А! Я-то думал, для этой дряни… Гвоздь возьми сапожный! Вон их там в ящиках полно.

– Просто гвоздь?

– А какая ему разница? Только самый тонкий выбери… Хочешь починить эту рухлядь? Давай! А то у меня руки не доходят… Если масло для смазки нужно, то там в банках есть какое хочешь.

И сосед опять жахнул по «Шарпу» кулаком. В результате такого приема карате отвалилась, как челюсть, крышка кассетоприемника. Больше он ею жевать не сможет! Но была же ещё вторая! Начались пытки паяльником.

Я нашёл в ящиках коробочку с тоненькими гвоздями и отыскал в завалах жестяную масленку. Вскружив пружине голову, уговорил ее вернуться к заскучавшим шестерёнкам и задобрил их маслом, на своё место водрузил тяжеленный диск с резиновым блином, откусив кусачками шляпку гвоздика, закрепил его в зажиме на головке, вставил никелированную ручку в гнездо и провернул несколько раз по часовой… Достал с полки старый выцветший конверт… Апрелевский завод грампластинок. Вторая гр. АРИЯ РАДАМЕСА. Э. КАРУЗО (На итальянском языке). Руки затряслись, и сердце часто забилось. Нанизал пластинку на короткий штырёк, опустил звукосниматель с иглой собственного изготовления на начало дорожки… И ничего… Тишина… Я разочарованно выдохнул и почувствовал, что на меня смотрят… Слева хозяин дачи парами канифоли и олова пытался изгнать демонов из магнитофона. А справа в дверях стоял брат-хиппи. По всей видимости, он давно наблюдал за нашим экзорцизмом.

– Там надо собачку повернуть… – произнёс он, улыбнувшись.

– Какую нахрен собачку, Джаник! Чего ты городишь! Собачку… Это японский магнитофон…

Хиппи-Джаник подошёл ко мне и передвинул маленький рычажок под металлическим кругом вправо… И пластинка закружилась! Раздались шипение и тихий треск… Э. КАРУЗО запел на чистейшем итальянском языке! Патефон, который годился мне в дедушки, сапожным гвоздем воскрешал из прошлого давно забытый голос певца. Это было чудо! Джаник протянул мне открытую ладонь, что означало «Дай пять», и я с удовольствием хлопнул по ней.

– Там женщины ужинать зовут! Меня за вами послали!

– Сейчас иду! – ответил Тофик.

И брат-хиппи пошёл к выходу. Я с благодарностью смотрел ему вслед. В дверях он повернулся.

– Если от батареек не работает, попробуй в сеть включить…

– Иди отсюда, сам знаю! – огрызнулся хозяин.

И Джаник, а полным именем Джангир, ушёл. Тофик сплюнул на мраморный пол, взял шнур от магнитофона и воткнул его в розетку. Индикаторы загорелись зелёными зрачками, стрелки весело дернулись вправо и ритмично запрыгали в такт только им одним слышной музыке. Тофик со злостью выкрутил громкость на полную. В комнату ворвалась группа «Бони Эм», загнав испугавшегося старичка Э. КАРУЗО в шипящую пластинку. Я повернул рычажок. Пластинка остановилась. Патефон умок. В дверях показалась перекрикивающая представителей чуждой нам эстрады тетя Таня.

– Вы чего тут? Оглохнуть можно! Ужинать идите!

Тофик щелчком кнопки «стоп» оборвал песню про солнце и молча вышел из помещения. Тетя Таня посмотрела ему вслед, потом перевела взгляд на меня:

– Чего у вас тут произошло?

– Я патефон починил!

– Умница! Идём за стол!

Я осторожно отвернул звукосниматель, снял пластинку, вложил её в конверт и пошёл к выходу. Хозяйка выключила свет, и комната взорвалась радужными пятнами! Закатное солнце, отскочив от мрамора, ударилось в бутылки на полках и раскололось на тысячи разноцветных бликов. Я оказался внутри детского калейдоскопа. Стал кружиться на одном месте, как крутят трубку со стеклышками. Таня засмеялась, потом остановила меня за плечи.

– Тут надо быть осторожным! Очень скользкий пол…

И повела меня из комнаты.

Стол был накрыт на веранде второго этажа под виноградными листьями. Отсюда было видно, как огромный рыжий шар так раздобрел за день, что уже не мог держаться в зените и тяжело сползал за горизонт, пытаясь втиснуться в раскалённый за день посёлок! Спрятаться от ночной темноты и отсидеться за заборами до утра! Висела звенящая тишина, не нарушаемая даже шелестом листьев ввиду отсутствия какого бы то ни было движения воздуха. Все дышало летом. Даже бетон и тот, напитавшись солнцем за день, сейчас отдавал тепло, просто так, безвозмездно, в пространство. Ночь обещала быть жаркой, но все лучше, чем в городе, где ко всем вкусностями горячего лета гарниром подавались пыль, гарь, копоть и отсутствие чистого воздуха! А тут через дверь кухни тягучими волнами разливался аромат свежеприготовленной еды. Им уже можно было заедать запах свежих овощей, которые разлеглись на блюде по соседству с зеленью и лавашем, только что из тандыра! Все было произведено, приготовлено, выращено и собрано сегодня, здесь и сейчас! Огурцы, помидоры и перец росли за домом. Лук, чеснок и кинза, рейган и тархун – рядом с сараем. Мацони и сыр взяты у соседа справа. Лаваш – у соседа через дорогу. Натуральное хозяйство! Никто даже и не мечтал о супермаркетах! Заберите их себе обратно!

Джангир гонял малышню-клопышню вокруг стола. Они визжали, пищали и смеялись, вызывая ответный лай соседских собак, и так увлеклись игрой, что чуть не сбили с ног Тофика, который вышел на веранду из своей комнаты.

– Обалдели что ли? Джаник, весь поселок на уши поднимете! Давайте, садитесь за стол! А ты чего там стоишь, как в гостях? Тоже садись! – обратился он ко мне.

Пьянящий аромат с кухни сделал его добрее. На балкон вышла мама с подносом, на котором стояло два кувшина – один прозрачный, покрытый капельками росы, с розовой жидкостью, в которой плавали ягоды смородины, крыжовника и ежевики, а другой кувшин был глиняный, и можно было догадаться, что в нём находится домашнее вино. За мамой вышла тетя Таня, держа полотенцем за уши чугунный казан с крышкой, из-под которой струился еле заметный зеленоватый дымок. При виде этой процессии хозяин расплылся в улыбке.

– Ну, наконец! А то я уже думал, с голоду помру… что там у нас?

Хозяйка открыла крышку и выпустила сказочного джинна с запахом долмы! Джинн заставил всех захлебнуться слюной и схватиться за вилки.

– Долма! – представила тетя Таня нам блюдо и добавила: – Из баранины! Алла, вы же едите баранину? Свежая! Не из магазина!

– Мы всё едим, – ответила мама и начала разливать напиток по граненым стаканам.

– Таааак! Детишкам холодненький компот…

– И взрослым тоже компотику, – подключился дядя Тофик и из глиняного кувшина дугой к стаканам потянулась светящаяся розовым тягучая влага. – Прошлогоднего урожая. Изабелла. Рядом с бассейном растёт… Ну, милости просим, гости дорогие!

И Тофик поднял бокал, призывая всех присоединиться к нему. Тетя Таня раскладывала долму по тарелкам.

– Ну, Тоф, подожди! Дай поесть сначала!

– Поесть мы всегда успеем. А спирт испаряется!

Дядя Тофик перевел бокал вина на вытянутой руке в мою сторону и прицелился сквозь него одним глазом.

– У-ле-ту-чи-ва-ет-ся! Да, боцман?

Так он меня иногда называл за мою полноту. Да и не только он. Во дворе тоже. Почему люди считают, что если боцман, то обязательно толстый? Я и худых видел…

– Кстати, а наш мастер Пончик починил пончифончик. Может, ему тоже вина, а то что он как маленький? Алла, ты же не против? – продолжал веселиться хозяин.

Мама погладила меня по голове:

– Рано нам ещё…

Вдруг снизу на всю катушку грянула песня про солнце «Бони Эм». Они как с цепи сорвались. Орали так, что в окнах задребезжали стекла. Дети вздрогнули. По поверхности жидкостей в стаканах пробежала рябь. Тофик опустил бокал.

– Че это?

– Я посмотрю! – брат-хиппи пошел утихомиривать взбесившихся музыкантов.

Хозяин вертел бокал вина за ножку, играя рубиновыми зайчиками.

– А меня отец с десяти лет вином угощал. И ничего! Нормально, как видите! Ну, всё? У всех долма в тарелках? Можно поднять бокалы, жена?

Острие холодной улыбки вонзилось в Татьяну. После тоста пришла очередь долмы. Это такие маленькие голубцы из рубленой сочной баранины, завернутой в молодые виноградные листья. И баранина должна быть именно рубленой! Большим ножом! А не бездушно перемолотая в мясорубке и превращенная в безжизненный фарш. Сказочное сочетание слегка терпкой кислинки бархатной листвы с немного соленым и в меру перченым сладким мясом молодого барашка. И обязательно полить соусом из кислого мацони с перетертым с солью молодым чесноком, выдержанным в холодильнике. Кислое, терпкое, мясное, соленое, острое и сладкое одновременно. Вот такое сочетание вкусовых красок создаёт всеми обожаемую картину кулинарного импрессионизма под названием «Долма».

Музыка внизу оборвалась так же резко, как и включилась. На полуфразе. «The dark days are gone, and…» Чик и все! «Темные дни прошли, и…» Не успели досказать артисты зарубежной эстрады чего же там произошло дальше. Вернулся Джангир.

– Сам собой включился магнитофон. Коротит, наверно, чего-то. Я его из розетки вытащил.

Осушив до дна бокал вина, Тофик взял вилку, открыл крышку казана, пронзил маленькое зелёное тельце горячей долмы, макнул ее, истекающую соком, в белый холодный соус мацони с чесноком и отправил догонять двести грамм домашнего вина.

– Люблю вот так вот из общей кастрюли горяченькую заточить… пока они там не остыли, как на тарелке….

Он сделал несколько движений небритыми челюстями, раскусив и пожевав невинную долму… Потом медленно встал из-за стола, подошел к перилам и, выплюнув все это за балкон, обернулся к Тане.

– Ты где баранину брала?

– У Самеда…

– Я же просил тебя не брать у него. Он кормит своих баранов каким-то дерьмом! До Зураба лень было дойти? – голос становился жестче.

– Зураб утром все продал, а у других…

– Так нех… не надо было вообще брать!

Дети смотрели на отца не шелохнувшись. На глазах младшего стали наворачиваться слезы. Джангир встал.

– Так, дети, взяли свои тарелки и пошли на кухню…

– Почему, дядя Джаник? Мы же еще не доели! – спросила старшая девочка семи лет.

– Потому что… дождь сейчас начнется…

И он подхватил маленького мальчика в одну руку, его тарелку в другую и пошел на кухню. Девочка последовала за ним.

– Тоф, я прошу тебя, не начинай!

– Чего не начинай? Чего? В доме гости, а на столе есть нечего!

Средний мальчик тоже встал из-за стола.

– Мамочка, можно мне еще долмички? Очень вкусная…

– Конечно, сынок…

И Таня стала накладывать в тарелку сыну очередную порцию виноградных куколок. Солнце окончательно погрузилось в поселок, и сверчки радостно возвещали пришествие ночного светила. Тофик подошел к столу и налил себе из кувшина. При свете полной луны и пары свисающих ламп вино приобрело кровавый оттенок.

– Давай, отрави своего ребенка… – и он залпом опрокинул бокал, так что немного вина вытекло из уголков рта и потекло по подбородку, окропив белую футболку.

И тут моя мама, которая все это время молча держала меня за руку под столом, заговорила.

– Тофик, не стоило при детях! Тем более, что долма действительно вкусная! И мы с Танюшей старались, чтобы было хорошо!

Мама говорила как всегда тихо, но с такой интонацией, что люди вытягивались по стойке смирно. Все-таки начальник отдела кадров, вот уже десять лет. Тофик пошатнулся и сел. Он положил правую руку себе на голову, несколько раз провел по волосам. Потом посмотрел по сторонам, как будто не мог найти своей шляпы, и… улыбнулся.

– Да? Вкусная? Хм… Может, мне такой кусок попался. Ну, ничего, Марыся его уже сожрала. А давайте потанцуем, а? Танюша, жена моя! Потанцуем?

– Сейчас дети докушают, и надо будет их искупать и укладывать.

Таня взяла за руку сына и увела на кухню. Напоследок с благодарностью посмотрев на мою маму. Тофик налил себе еще бокал кровавого напитка.

– Аллочка, может, мы спляшем? А? Чего все разошлись куда-то? Такой вечер…

– Спасибо! Мы – спать! Я устала! Сережа, думаю, тоже! Там внизу постель есть?

Хозяин как-то совсем погрустнел. Голова его упала на грудь. Он теребил рукой подбородок.

– Я сейчас принесу белье! – и он попытался встать.

– Не надо! Я сама возьму у Тани. А ты иди отдыхать! День такой был… Жаркий!

– Да, щаз! Спать!.. Ага! В бассейн пойду! Боцман, ты со мной?

Я посмотрел на мать. Наши взгляды встретились.

– Сходи, сынок, освежись! Спать легче будет. А я пока кровать внизу приготовлю.

Тофик встал из-за стола и пошел к лестнице, что спускалась с веранды в сад. Я ждал его у перил. Мама двинулась в сторону комнатной двери. И тут их пути пересеклись. Внезапно Тофик схватил маму за запястье. Мама остановилась. Он был невысокого роста, чуть выше моей мамы.

– А ты в бассейн не пойдешь? – произнес он, отчеканивая каждое слово, глядя на маму исподлобья, как будто собирался упереться в нее головой.

Мама медленно высвободила руку, оглянулась на меня, подмигнула, потом посмотрела в глаза соседа, и он сделал шаг назад.

– Ну, тогда мы с боцманом одни поплаваем. Больше места будет.

И Тофик, сев на перила, съехал вниз. В лунном свете было видно, как он подбежал к гладкому зеркалу водоема, в котором отражались звезды, снял с себя одежду, залез на бордюр и, раскинув руки в стороны, спиной упал в небо, разбросав звезды по всему саду. Он плавал, громко фыркая от удовольствия и раскидывая бриллианты воды далеко вокруг. Я, пройдя через лабиринт виноградника, подошел к бассейну. Капельки воды звонко колотили по листьям, заставляя их шуршать и блестеть под луной.

– Ну, наконец-то ты дошел! Заблудился, что ли?

Я разделся и залез в воду. Если достать пятками до дна, то вода накрывала с головой. От прохладной свежести мурашки счастья побежали по телу. Захотелось крикнуть звездам: «Эй, вы там, на небе! Я вас вижу!» Но было неловко проявлять свои эмоции в присутствии пьяного мужчины, который резвился радом как младенец. Вот если бы я был один…

Сплавав несколько раз туда-обратно, я полез из бассейна.

– Ты чего? Всё, что ли? Эх, ты… А еще боцман.

– Я спать пойду…

– Давай! А я еще тут поныряю… Я, кстати, собираюсь с утра бычков ловить на море. Рыба такая. Пойдешь? Только я рано пойду. Часа в четыре. Слабо? Без мамы?

Это был вызов! Ну и что? А почему бы и нет?

– Пойду!

– Ну, посмотрим! Я тебя разбужу!

Он залез на край, подпрыгнул с криком «Эх, ма..», сгруппировался и бомбочкой упал в воду.

Так здорово было шлепать мокрыми босыми ногами по прохладным шершавым плитам. Марыська испугала меня, напав из темноты, а потом, прося прощения, стала тереться о мои ноги, урча и слизывая влагу с лодыжек. В доме было уже темно и сонно. Я спустился вниз, погрузившись в нирвану. Слева, как и днем, звучала тихая музыка, и через щели по краям занавески, закрывающей вход, пробивался свет свечей. Я повернул направо. «Надо сначала наощупь спуститься в комнату, чтобы иметь возможность зажечь лампу. Тупость в сочетании со скользким мраморным полом!» И только я об этом подумал, как мои ноги с последней ступеньки стартанули от меня вперед так, будто трение в природе вообще отключили. Я, цепляясь за шершавые бетонные стены, видел свои ступни уже прямо перед собой. А голова моя, набирая скорость, неслась прямиком в мраморную лестницу… Но тут чьи-то руки подхватили меня за плечи, остановив вращение моего тела, и я шлепнулся задницей на холодный скользкий пол. Излишки веса смягчили приземление. Но было крайне неприятно. Сигнал, посланный пятой точкой, дошел до мозга и пришло осознание последствий такого кульбита. Это же было сальто-мортале, как сказал бы Э. КАРУЗО.