Мистификация дю грабли

Осада продолжалась, Владимир очень редко выходил из своего шатра (да и то по нужде крайней), где его навещали воеводы, лазутчики и прислуга. Владимир слушал советы своих воевод, но штурм откладывал. Так потянулись за горизонт событий дни и недели. Вяло как-то славяне бузили, а защитники города строили рожи и орали боевые песни с городских стен. Владимир захандрил от неопределенности: то ли в Киев возвращаться (нельзя так надолго столицу оставлять – вернёшься, а там уж точно забудут, как и звали тебя!), то ли штурмовать – переломать, пожечь всё и потом потратить казну на погребение жителей города. Ну никакой тебе выгоды…

Но как-то вечером решил князь прогуляться (для здоровья полезно, кто будет отрицать?). Дисциплина киевских вояк и защитников города его озадачила, однако. Вокруг костров люди веселились с горожанками, время от времени новые парочки отходили недалеко от костра и… (Нет, далеко в кусты дружинникам отлучаться, видимо, совесть не позволяла – как-никак они держали город в осаде, то есть были при деле). Такого количества обнаруженных разом голых задниц своих дружинников князю никогда прежде видеть не доводилось. Он остановился на тропинке, ведущей к дороге в город, принял глубокомысленный вид и невольно покачал головой от увиденного. Ворота в город были распахнуты настежь, в арке ворот дружинники, торгуясь, спорили с возмущенными горожанами по поводу вина в кувшинах и свежевыпеченного хлеба. (Торговля есть торговля). Возле одинокого дуба на перекрестке прямо напротив ворот шла потасовка двух дружинников с тремя горожанами, третий дружинник за ними ковырял в носу. Судя по всему, шла уже семейная склока между зятьями-славянами и обиженными отцами греческих семейств. Рядом с драчунами стояли, подперев руками бока, три гречанки-девицы с растрёпанными волосами и с оголенными плечами и… Ну, в общем, полуголые. Владимир вздохнул и пошел к шатру Добрыни. Внутри шатра было весело и шумно: женские взвизгивания, мужские басовито-неразборчивые голоса, кто-то то и дело опирался в боковине шатра, оставляя на ткани следы локтей или головы с плечами. Владимир откинул полог и вошел в сумрак шатра. Его тут же обвили полные женские руки и потянуло на себя бесстыдно обнаженное тело. Владимир отказываться не стал.

В шатре было душно, и Владимиру через некоторое время захотелось на воздух. Он встал с женщины и потянул её за волосы из шатра. Владимир усадил женщину на какую-то подстилку рядом с костром и сам присел рядом, не выпуская из руки её волосы. Из шатра, пошатываясь, вышел полуголый (в рубахе, но без портков), взлохмаченный Добрыня, громко зевнул и накинул на князя с женщиной красный плащ. Князь вздохнул и посмотрел в глаза прижавшейся к нему женщины. Потом оглянулся на Добрыню и с укоризной спросил:

– Добрыня, мы ж на войне али как?

– Дак, это… Воюем! – решил Добрыня, пальцами расчесывая то бороду, то седые лохмы на голове.

– Как? – спросил Владимир, улыбнувшись в бороду.

– Дык… Ну, так… – промямлил воевода с растерянным видом.

– Когда город брать будем? – ехидно улыбнулся князь.

– А чего его брать? – растерялся воевода. – Счас вот кликну… Тама из самоволки бойцы вернутся, построимся и…

– Погоди, из какой такой самоволки? – насторожился Владимир.

– Ну, это… из города. Володь, ну стоко дней дружина без женских ласк…

– А вдруг враг какой объявится? А мы тута все голышом скачем? Непорядок, – погрозил пальцем Добрыне князь.

– Да, непорядок… – согласился Добрыня, оглядываясь по сторонам.

– Княже, – томным голоском вступила в разговор женщина, – да зачем воевать с нами?

– Ты-то што лезешь промеж мужчин? – нахмурился Владимир.

– Подожди, князь, дай слово молвить… – изобразив на лице само смирение, не унималась женщина. – Новости могу рассказать. Ты вряд ли слышал…

– Да погоди ты со своими сплетнями! – прервал её Владимир. – Добрыня, ну-ка шой-то ты там про самоволки брякнул?

– Дык энто… – помялся Добрыня, пытаясь что-то сообразить в ответ. – На разведку… вот, – выдохнул он и вытер испарину со лба.

– Какая такая разведка? – ещё больше впал в недоумение Владимир, строго глядя на воеводу.

– Дык, эно как… в городе… разведать, шо и как, – стушевался Добрыня.

– А причём здеся самоволка, – вытянув шею к воеводе, выдохнул Владимир, – я тебя, дурака старого, спрашиваю!

– Дык… это… без спросу… вот… – совсем уж жалким голосом попытался объяснить Добрыня.

– Без спроса ходют в разведку? – многозначительно вопросил Владимир, пытаясь удержаться от смеха.

– Ну, да… самовольщики… говорю же, самовольщики… – совсем уж потерянно ответил Добрыня.

– И чё? Много чё узнали? – поинтересовался князь, опуская глаза.

– Ну как чё? – удивилась тугодумию князя женщина. – Они теперь про всё разнюхали: про девок, про вино, где, какое и почём. Люди они вежливые, даже старух вон на руках по кустам растащили…

– Так мы берём город али не берём? – изумился князь, разведя руками. – На штурм пойдём али нет?

– Да зачем идтить на штурм? – снова вмешалась женщина. – Орать, пыхтеть, лезть на стены! Шуму-то, шуму сколько! А мусору после вас… А о людях вы подумали, драчуны несчастные? – в сердцах воскликнула женщина. – Ты сначала, княже, вояк своих с улиц и площадей принеси сюда.

– Как это «принеси»? – оторопел Владимир. – Чай, не дрова, а воины!

– Дрова – не дрова… Иди, собери их. А то добрым людям по улице не пройти – перешагивать через твоих вояк надо. А детишки чему учатся? Нет бы чему доброму, полезному, так вот на тебе – разлеглись, ни пройти, ни проехать, девок за ноги, подолы на их головы и под себя, чтобы помягче было. А дети всё видят! Вот кем они станут, когда вырастут?

Изумлению князя и воеводы от подобной смелости женщины не было предела. У князя даже веко задёргалось.

– Женщина… – только собрался что ответить Владимир, как услышал ещё кое-что от неё.

– …у меня вон, одежду мою теперь не сыскать… Вот этот, – показала она на Добрыню, – меня уже без исподнего забрал себе. В чём мне к мужу возвращаться? Ты знаешь, сколько платье стоило?

– Нехорошо… – с укоризной произнёс Владимир, стараясь не глядеть в сторону своего верного воеводы.

– Приоденем… – просипел Добрыня, пытаясь прокашляться.

– Ну-у, к мужу… – задумался Владимир.

– Да, к мужу… – обиженно глядя на князя, согласилась женщина.

– Дети есть? – поинтересовался Владимир, погладив её по голове.

– Есть… дочка, – отдернула голову женщина.

– Оставишь дочку мужу…

– Как это оставишь? – воскликнула женщина и открыла рот от изумления.

– Так… – треснув женщину по голове, объяснил Владимир. – Оставишь дочку мужу, а сама останешься при мне. По хозяйству… – женщина тихо захныкала то ли от боли, то ли от новости.

– Не хнычь! – прикрикнул на неё Владимир, укрывая её бесстыже обнажённые колени полой плаща. – Кто у вас главный в городе?

– Вот те раз! – удивилась женщина, перестав хныкать. – Ты припёрся воевать сюда и не знаешь, с кем? – и тут же получила в ответ очередную затрещину.

– Тебя не спросил, как нам воевать! – возмутился Владимир. – Так кто главный-то?

– Епископ… – с гримасой обиды на лице ответила женщина.

– Какой ещё такой епископ? Князь тут какой-то был… Был или не был?

– Ну, был, – всхлипнула женщина. – Чё толку-то от него? Наместник это был… из Константинополя. Он только нам налоги впаривал да подати увеличил в свой карман, да девок бесплатно раздавал своим родственникам в рабство.

– Где он?

– Сбежал, как только вы появились… – вздохнула женщина и утерла лицо от слезинок.

– Куды? – нагнулся князь к её лицу.

– А куда он ещё сбежит? В каменоломни, там, пещеры, – вздохнула женщина и добавила: – И там люди живут…

– Найтить его можа? – угрюмо насупившись и пряча глаза от Владимира, поинтересовался Добрыня.

– А как же… Там он, там… С женой и дочкой младшей, а сыновья и старшая сбежали в Константинополь.

– Добрыня, ты всё слышал, вперёд! – приказал Владимир. – И доставь их…

– Княже, погоди. Ты ж не знаешь где их искать, – остановила Добрыню и Владимира женщина.

– И хде их искать?

– На развилке… В одну сторону каменоломни, а прямо две пещеры и направо дорога через виноградники в горы. Так вот на развилке в пещеры, там монахини, скит у них там… – объяснила женщина и показала рукой на дорогу, ведущую вверх по склонам ближних холмов.

– Дальше… – проговорил Владимир.

– А дальше что? Монахини, они точно знают, где он прячется… – прижалась лицом к плечу князя женщина и сразу же пальчиком кокетливо дотронулась до бороды Владимира.

– Это почему?

– Да он их грозился, грозился… – взяв за руку Владимира, как бы с отрешенным видом сказала женщина и потянула его руку к своей груди.

– Чево? – нетерпеливо оборвал её Владимир.

– Обесчестить… Обесчестить грозился и так и не сдержал своего слова. Какой он после этого христианин? Болтун. Так что пусть твои дружинники вместо него сдержат слово, а монашки его за это точно сдадут… – целуя руку князю, сообщила женщина.

– Добрыня, бери бойцов покрепче и дуй за этим бессовестным, – приказал Владимир, хлопнув Добрыню по плечу. Воевода кивнул и грузно побежал к лошадям на привязи недалеко от шатров.

– Княже, а ещё он… – мстительно прикусывая губы, обратилась к Владимиру женщина.

– Чево? – обернулся к ней Владимир.

– Говорил, что ты просил его дочку замуж, а он, мол, нехристям некрещеным дочку не выдаст…

– Так и сказал? – оторопел князь.

– Так и сказал… при всех! – вздернула плечами женщина и отвернулась от князя.

– Дочку? – задумался Владимир. – Я… просил?

– Ну, да, дочку… Да забыл, что ли? Красивая такая. Девственница, прячут её от чужих глаз. Так он сказал, что отдаст её лучше первому встречному, чем какому-то там князю Киевскому.

– Так и сказал? – рассвирепел Владимир, сжимая кулаки.

– Да… Мол, кто этот князь? Так себе… Никто, мол, да и слух идет, что князь этот сын рабыни… – отмахнулась от Владимира женщина с еле заметной улыбкой на губах.

– Заткнись! – оборвал женщину Владимир. – Как тебя зовут?

– Вера, – вздохнула женщина.

– Странное имя… Не для человека. Вера – это, ну, вера в судьбу, вера в удачу, вера в богов…

– Нормальное имя, – улыбнулась женщина. – Значит, мне к мужу не возвращаться?

– Здесь будешь – при мне, – взглянув в глаза женщины, решил Владимир и сильно сжал её руку в своей.

– Дочку жалко, – вздохнула женщина и притянула Владимира к своей обнаженной груди.

– Возьмёшь с собой, но шобы я её не видел, – разрешил Владимир, тиская её груди.

– Другое дело, – согласилась женщина, искоса загадочно взглянув на князя.

Вскоре послышался дробный топот копыт. К Владимиру спешил Добрыня с развевающейся на ветру бородой. Конь с воеводой бережливо перескакивал через влюбленные парочки. Парочки не обращали никакого внимания на опасность и продолжали заниматься своими делами.

– Всё, Вовка, отправил. Парни толковые монашек возьмут.

– Каких монашек? Мне эта… Наместник нужен, – ответил князь, отрываясь от женщины. Вера приподнялась и подтянула на себя плащ.

– Приволокут… Я сказал, шобы волокли всех, хто монашек обижал. Всех приволокут.

– Ладно, теперь слухай… Пойдёшь, Добрыня, к Домне, человек он сведущий в таких делах – напишет послание и, как обычно, дружиннику какому привязать к стреле, стрелу запустить в город.

– Люди, – выпростав из-под плаща руки и воздев их к небу, воскликнула женщина, – посмотрите на них! Ворота, ворота открыты, население в кустах поражение уже столько дней празднует, а он стрелу запускает! И кто её там подберёт? Твои пьяные вояки, если слезут с наших девок? – только тут она заметила, как колышутся на свободе её груди. Она поддернула к себе плащ с плеча Владимира и невозмутимо прикрыла их под хмурыми взглядами мужчин.

– Не, ты глянь на неё! – ошарашенно показав на женщину, обратился Владимир к Добрыне. – Так и нарывается на взбучку!

– Нехорошо… – покивал в знак согласия с князем Добрыня. – Нехорошо…

– И што ж ты нам, глупая башка, посоветуешь? – отвесив ей ещё один подзатыльник, спросил у женщины Владимир.

– Чё дерёшься-то… – явно приготовившись к истерике, произнесла женщина и всхлипнула.

– Тихо! – заметив вскипающие родники слёз в глазах собеседницы, приказал Владимир. – Тихо! Где этот ваш…

– Епископ?

– Ну, да, – хмыкнул Владимир.

– В своём доме, возле собора… – приглаживая руками растрёпанные волосы, подсказала женщина.

– Добрыня, наведи порядок в дружинах и в город! Я пока с малой дружиной здесь тебя покараулю. Давай, ступай! – махнул рукой в сторону города Владимир и принялся приводить себя в порядок.

– Дак это… – в великом смущении развел руками Добрыня.

– Чё эт те не понятно? – рассерженно рявкнул Владимир на воеводу.

– Дак эт… эт… как же без грамот каких аль… печатей всяких?

– Ты чё, мне уж не доверяешь?

– Доверяю, Вовка, но сам посуди… – помолчав от непонятного для себя смущения, выдавил из себя воевода. – Война как… Как законно-то шобы вышло…

– Законно, незаконно… – оборвал его Владимир. – Сечи не будет? Да и плевать… Не будет… Просто примай город.

Добрыня пожал плечами и поплелся на своей лошадке исполнять приказ. Вскоре понукаемые сотниками к городским воротам потекли ручейками отряды дружинников. Торговцы у ворот ненадолго посторонились, потом стали лаяться с командирами, если те пытались оградить подчиненных от покупки товаров. Также человеческими реками они разошлись по улицам города, постепенно заполняя дома и строения. Вскоре улицы опустели, а отовсюду из домов стал разноситься над городом весёлый гвалт и запахи еды и угощений. Какое-то время спустя к шатру Владимира прискакал гонец от Добрыни:

– Княже, айда в город! Там столы накрывают!

Владимир приосанился, повел плечами, отобрал у женщины алый плащ и накинул его на себя. Оглядев спереди и сзади смелую, но уж слишком нагую женщину, нахмурился и приказал:

– В шатёр! Прикройся чем-нибудь, а то в соблазн норовишь ввести воинов. Найдёшь, чем прикрыться, – и, взглянув ещё раз на голую женщину со спины, тут же скрывшуюся за пологом шатра, довольно хмыкнул: – Хороша-а! Искусница-мастерица ночная.

Город встретил Владимира неразберихой и сутолокой, свойственной смене власти. Славяне помоложе гонялись по улицам и переулкам за девками. Люди (и не только славяне) постарше с запасом пустых котомок за плечами бродили по городу, заглядывая во все уголки в поисках наживы. Владимир проехал к дому епископа, там его ожидала толпа горожан и воеводы. Нестройный гул толпы затих, со ступенек перед домом спустились воеводы и помогли князю сойти с лошадки. Из толпы выделился епископ в омофоре с митрой на голове, который, подойдя к Владимиру, протянул одну руку для лобызания, а другой попытался его осенить позолоченным крестом. Владимир, не задумываясь, легко принял его на обычный приём рукопашного боя и грохнул владыку спиной оземь.

Только после объяснений Путяты и людей из свиты епископа Владимир понял, что немного ошибся в его намерениях. С ушибленной спиной клирики унесли старика на руках в его покои, так же шустро по лестнице обратно спустился один из священников, подобрал митру, слетевшую с головы епископа, и тут же приподняв полы рясы, прыжками через ступеньки вернулся в дом. А Владимир, смущаясь, повернулся к Добрыне и негромко спросил:

– И… ихде тут столы?

– Да вона… – показал рукой Добрыня на калитку двора у дома епископа. Двор располагался между домом и невысокой церковью куполом, покрытым разноцветными изразцами. Князь первым вошел во двор, посреди которого в два ряда были расставлены длинные столы, заставленные непривычными блюдами и вазами с кувшинами. Владимира усадили в центре спиной к дому, и он, оказавшись лицом к церкви, стал внимательно её рассматривать. Обед продолжался долго. За столами вперемежку со славянами сидели знатные люди города и несколько клириков в монашеском облачении. Разговаривали немного, больше приглядывались друг к другу. И лишь когда зажгли десятки факелов на стене дома и между деревьями во дворе, Владимир поднялся и, несмотря на уговоры, сел на лошадку и направился к своему шатру.

У шатра его тоже ждали, причём видно было, что долго. Владимир спешился и направился к ожидавшим его людям. При его появлении они все повставали с мест. Он сразу обратил внимание на связанных мужчину и женщину. Он подошел к шатру, откинул полог и заглянул внутрь. Ему навстречу из шатра, пригнувшись под пологом, выскользнула Вера. Она обернулась к нему, смело взяла его за руку и, загадочно улыбаясь, подвела его к связанным пленникам. Владимир внимательно осмотрел с головы до ног чернобородого, ещё не старого богато одетого человека со связанными за спиной руками. Затем перевел свой взгляд на женщину и, встретившись с глазами, полными немой ненависти и презрения вместо страха, хмыкнул себе в бороду и посмотрел на Веру.

– Подарок тебе, князь… – поняв его взгляд, произнесла женщина и хищно сощурившись, добавила: – Ты бы слышал, что он говорил тут нам. Хорошо, твои орлы по-гречески не понимают.

– Болтун неосторожный. И што ж такого он городил? – спросил князь, приподняв за подбородок голову женщины.

– Говорил, что из-за него базилевс вам всем уши поотрезает. Что тебя на кол посадит… – ответила женщина, глядя глаза в глаза князю.

– Это тот базилевс, который помощи у меня просит, дабы с врагами своими справиться? Или другой? У вас же два счас базилевса? – протерев ладонью слегка осоловевшие глаза после угощения во дворе дома епископа, спросил Владимир.

– У меня один базилевс – Василий! Ставить, князь, надо на победителей, а не на того, на которого ставил этот болтун. А вот и его дочь… – провела рукой Вера в сторону прижавшейся к матери девушки. Она была невысокой, худенькой, но очень стройной с большими крепкими грудями и с ореолом золотисто-рыжеватых волос, заплетенных в косички на голове. Одета она была не по погоде, которая с помощью заплутавшего на земле ветерка неспешно рассыпала над землей редкие, по-осеннему холодные дождинки. Простая серая туника с накидкой на плечах только подчеркивала хрупкость этого юного безгрешного существа. Кстати, не с таких ли туник или их подобия славянки начали мастерить свои сарафаны на любой вкус и цвет?

– Малая больно… – ухмыльнулся Владимир, оглядев оценивающим взглядом девушку.

– Да, но они сами хотят отдать её за первого встречного. Но вот за сына рабыни… – договорить Вера не успела. Владимир наотмашь, не глядя, ударил её по лицу, и она от такого удара едва устояла на ногах, отшагнув назад.

– Ну, князь, простишь их? – как ни в чём ни бывало спросила Вера, оттерев рукой кровь с губы.

– Зачем? Да и девка красивая… – усмехнулся Владимир и рукой примял свою бороду. – Если надо мной судьба поглумилась, то теперь мне есть чем ответить ей…

– Князь, вели их привязать покрепче, – заглядывая ему в лицо, попросила Вера, – к столбу у входа. Пусть испьют чашу позора до дна.

– Умно… – согласно кивнул ей Владимир и дал знак дружинникам, ожидавшим его распоряжений. Три дружинника, сноровисто успокоив несколькими сильными ударами пленников, привязали их к столбу, поддерживавшему край шатра у входа, пока Вера, отняв у матери девушку, нагибала её и заводила ей руки за спину.

– Ну – ка… – махнул рукой Владимир, предлагая всем удалиться.

– Княже, не гони прочь. Будет отбиваться – я помогу, – склонившись перед Владимиром, попросила Вера.

– Ну, ладно, коль охота тебе, – усмехнулся Владимир и, зажав рукой рот девочке, потащил её внутрь шатра. Вскоре оттуда послышались сдавленные крики и визг жертвы. Вера, с ухмылкой глядя на страдания наместника с женой, подошла к ним и, отчеканивая каждый звук, процедила:

– Suum cuique… Каждому – свое. Не так ли? Вас – в Бухару. Дочку после князя оставлю здесь. Сгодится или купцам в караване, или матросам в таверне. А других своих детишек в Константинополе не ищите… Каждому – свое…

Всю ночь отец с матерью, закрыв глаза, безмолвно, безучастно слушали, что творил Владимир с их дочерью в шатре. При малейшей жалобе или просто мольбе девочки в ответ слышались хлесткие удары и её стоны. Ближе к утру голое, испоганенное тело девочки после удара ногой Владимира выпало из шатра под колени родителей. Она лежала, уткнувшись лицом в сухую жесткую траву, и изредка судорожно дёргалась, мычала и вновь затихала, перебирая голыми ногами землю под собой. К ней под утро подошла Вера, приподняла её за косички и потащила полумёртвое тело мимо дружинников из караула возле костра в сторону каравана, пришедшего в Корсунь из Тьмутаракани. Вскоре она вернулась, не глядя бросила под ноги родителей несколько медяков со словами «вот её цена» и, открыв полог шатра, сбросив с себя накидку, под которой ничего больше не было, скользнула в эту страшную для родителей темноту.

На следующий день Владимир с епископом на богато изукрашенной повозке, ведомой смирными лошадками, объехал город. (Да что там объезжать-то было?) Больше всего Владимиру понравился центр города с каким-то непривычным для язычников храмом. А перед храмом был большой бассейн и скульптуры трёх лошадей. Владимир слез с повозки и, не дожидаясь, пока епископа стащат под руки с неё, обошел бассейн и присел в задумчивости на его край. Он зачерпнул рукой воду и смочил свою голову:

– Лошадки как живые, – сказал он подошедшему епископу.

Епископ на всякий случай покивал. Человек он был приезжий и, в отличие от местных, не знал обычая и языков славян, а его толмач ещё не пришёл в себя от возлияний, совершенных накануне.

– Из чево слеплено? – поинтересовался Владимир, показывая на скульптуры. Епископ беспомощно огляделся по сторонам, надеясь как-то понять варвара и продолжить дипломатические отношения. Но тут вовремя подошёл Путята, который, услышав вопрос князя и не желая утрачивать свой авторитет человека грамотного и сведущего даже в каких-то там науках, взялся импровизировать:

– Володь, лошади энти из меди. Только эти грязнули забывают их чистить. Вона как почернели да позеленели!

– Ну, не умеют греки добро хранить… – огорчился князь. – Скажи мужикам, пущай коняк этих всех сымут и на телеги. Да поосторожней. Чай, мы-то не дикари какие. В Киеве поставим, начистим, шобы блестели, как надо. Добрые коняки с яйцами… Ну и шо, што медные? Начистим.

– Да, яйца добрые, пудовые… – согласился Путята и тут же блеснул эрудицией: – Книги тут у них есть…

– Чё? – сдвинул брови Владимир.

– Книги, говорю… Красивые, с картинками. Бесхозные…

– Как бесхозные? – удивился Владимир и повернул ухо в сторону воеводы.

– Да мы тут в гости завалились, хозяин сперва волосы на себе рвал, шо мы его жинку испортили – домой не хочет возвращаться, сестер испохабили и на дочке сразу пятеро дружинников жениться захотели. Передрались даже меж собой. Вот он и орал, шо, мол, всё забрали, всё отняли. Мы к нему по хорошему, а он деру дал… И хде он – ума не приложу… А книжки остались.

– Тебе-то они зачем? – ухмыльнулся Владимир.

– Дык за книгу какую греки такие деньжищи… О-о-о, скоко платят! – покачал головой Путята и закатил глаза. – У-у-у… Да вот, – он вытащил из переметной сумы тяжёлый фолиант, – вот за этот кирпич по деньгам триста жеребцов и сверху с десяток рабов ремесленных…

– Да ты шо? – изумился Владимир и, вырвав из рук Путяты фолиант, внимательно его осмотрел. – Как-то как… Застежки… серебро вроде, – скривился князь, поскребя ногтем большого пальца по металлу. – Вот камушки цветные… дороговаты, наверно…

Владимир развернул книгу и попытался перелистать её страницы:

– Глянь-ка, и вправду картинки… Люди-то, люди-то как живые… А цветы-то, погодь, они ж ещё и с травушкой-муравушкой… Ты смотри, че умеют делать. А че здесь писано? Ведь не глаголицей замухрыжено.

– Ясень пень, я тут толмача повесить хотел, або он и прочесть не в силах был и не в состоянии… – разоткровенничался Путята. – Так он сказал, шо всё тайными знаками на особых дорогих древних письменах писано, не по его, мол, жалованию эти знания бывают. Потребовал по каждому лунному месяцу жалование ему удваивать… Вот тогда он и постигнет всё… премудрое по гречанским законам.

– А… по медовухе скоко этот дурак жалование захотел? – сказал Владимир, продолжая разглядывать и взвешивать в руке фолиант.

– По бочке в три дня.

– Шо? И этот дурень с торбой меня провести захотел? Ты пойми, Путята, дай им волю и шо? Шо, я тебя спрашиваю? Я это уже слышал и не раз. Вначале он, супостат, потребует дары небесные за письмена одной книги, потом будут книги на других письменах и… За всё платить грамотеям? Путята, ты вот скоко языков знаешь? – положив руку на плечо воеводы, поинтересовался Владимир.

– Как «знаешь»? – не понял Путята и растерянно посмотрел на князя.

– Ну, читать, разуметь и говорить?

– Н-у-у, три… – протяжно ответил Путята и задумался на мгновение.