Полет скворца

– Чего стучите, мать вашу так? А ну отчаливай от ворот! Вот сейчас пальну из ружья, якорь вам в дышло!

Сторож не сделал и трех шагов в сторону ворот, как с крыши позади него спрыгнули Скворцовский и Муха. Не успел он повернуть голову, как на нее надели мешок, а его самого повалили на землю и вырвали из рук винтовку. Связывая сторожа по рукам и ногам, Вячеслав тихо сказал:

– Если хочешь жить, отец, лежи тихо, не шевелись.

Сторож счел за благо последовать совету грабителя. Подобный мертвецу лежал он и слушал, как через забор прыгали люди, как неистово лаял Полкан, пока нож Угрюмого не вспорол ему брюхо. Слышал, как открылись ворота и во двор въехала машина.

Грабители действовали сноровисто, как и задумали. Гуня быстро закрыл створки ворот, прикрывая двор от любопытных глаз. Пономарь, Скворец и Муха, работая привезенными в грузовике ломами и ломиками с загибом и гвоздодером на конце, быстро взломали навесные замки складов, открыли разгрузочные с полукруглым сводом деревянные ворота с коваными петлями-полосами и вместе с Косым и Чугуном начали погрузку товара на грузовик. Однако осуществить задуманное в полной мере не удалось.

Машина не была загружена и наполовину, когда крик распахивающего ворота Гуни «Атас! Шухер! Менты!» заставил их спешно бросить работу. Калмык из-за руля не вылезал, поэтому трехтонка рванула с места, как только в кабину запрыгнул Угрюмый. Чугун попытался на ходу запрыгнуть в кузов, но ему это не удалось. Он ухватился за борт руками, но подтянуться не смог. Не смог он и удержаться, не проехав пяти метров, разжал ладони и рухнул на землю. Гуня оказался ловчее, когда автомобиль выехал за ворота, он успел запрыгнуть в кузов и спрятаться за сворованные из склада ящики и мешки. Он хорошо видел, как к воротам подбегают похожие в ночи на черные призрачные тени работники милиции, видел свет фар милицейской машины и отрывистые вспышки выстрелов. Ему повезло, ни одна из пуль, летящих им вдогон, его не задела. Калмыку повезло меньше. Когда они проезжали мимо подворотни в двадцати метрах от складского двора, из нее выбежали еще две «тени» и открыли по грузовику огонь. Угрюмый выстрелил в ответ из револьвера. Одна из «теней» упала, но милиционеры смогли смертельно ранить водителя. Калмык еще смог проехать некоторое время и загнать грузовик в переулок. Когда туда подъехала машина с милиционерами, то они нашли в ней только мертвого водителя, у ног которого валялась окровавленная черная каракулевая кубанка. Угрюмого и Гуни в ней не было, они смогли уйти от погони. Ушли от преследования и Скворец, Пономарь, Муха, Володька Косой. Им пришлось тяжелее. Скворец, Пономарь и Косой были на складе, когда туда с криком «Мильтоны! Уходим!» вбежал Муха, но они и без того смекнули, что во дворе творится что-то неладное. Когда грабители выбежали, грузовик уже выезжал со двора магазина, а в воротном проеме мелькнули силуэты трех милиционеров. Скворцовский дернул Пономаря за рукав:

– Давайте на крышу!

Пономарь уперся руками в стену, подставляя спину тем, кто полезет наверх. С его помощью Косой, Скворец и Муха оказались на крыше, они же втащили его на нее. Вячеслав огляделся. Во двор уже забегали милиционеры, были они и со стороны Советской улицы. Путь для спасения оставался только один. Скворцовский бросился к свисающей веревке, по которой они с Мухой спускались на крышу магазина. За ним последовали остальные. Один за другим они стали подниматься на крышу соседнего дома. Уйти по-тихому не удалось. Грохот жестяной кровли выдал грабителей. Предупреждающий крик: «Стой! Буду стрелять!» – отчаянных преступников не остановил. Трое из них уже были на крыше двухэтажного дома, а Пономарь поднимался, когда раздался выстрел. Гришка дернулся, замер.

– Тащите! – Скворцовский схватил веревку, потянул на себя. Когда Пономаря подняли на крышу, Вячеслав спросил:

– Ты как?

– Как в реке рак! Уходим! Веди! – бросил Пономарь, прижимая правую руку к левому боку. Скворцовский побежал по крыше.

– Давайте за мной!

Добежав до противоположного края, он спрыгнул вниз на сарай, а с него на землю. То же сделали остальные. Пробежав с десяток шагов, они уперлись в деревянный забор. Вячеслав отодвинул одну из досок, нырнул в образовавшуюся щель. Остальные последовали за ним. Едва доска встала на прежнее место, во дворе появились милиционеры. Пользуясь тем, что преследователи не заметили, куда делись грабители, Скворцовский побежал дальше, уводя за собой товарищей. Бежали недолго. Пономарь стал заметно отставать. Вячеслав оглянулся, остановился, дождался главаря. Гришка подбежал, тяжело дыша, прижался к дощатой стене уборной, рядом с которой они остановились. Его побледневшее лицо в тусклом свете луны казалось белым. Сняв с головы кепку, он хрипло выдавил:

– Лети, Скворец, дальше, мне, похоже, амба.

– Скворец корешей в беде не бросает, – Скворцовский посмотрел на Муху. – Мишка, берите его и бегите к нашему дому. Через подвал выйдите к Пашкиному сараю и через дыру в задней стене в проулок, а дальше сам знаешь.

Муха вопросительно глянул на Вячеслава.

– А ты?

– Я их отвлеку! Бегите!

Муха и Косой подхватили Пономаря и скрылись в сером сумраке ночи. Скворцовский выждал пару минут, сунул пальцы в рот, пронзительно свистнул. Словно этого ожидая, из-за забора выглянула голова в милицейской фуражке с лакированным козырьком. Вячеслав побежал, стараясь увести преследователей от убегавших товарищей по воровскому делу. Вскоре преследователь остался один, двое его коллег отстали. Милиционер оказался опытным бегуном. Вячеслав чувствовал за спиной его прерывистое дыхание. Сил бежать больше не было.

«Все, Славик, отбегался», – подумал Скворцовский, остановился, сел на корточки у стены деревянного дома. Топота ног позади себя он не услышал и повернул голову в сторону преследователя. К своему удивлению, в пяти метрах от себя он увидел запыхавшегося милиционера и даже успел рассмотреть на правой щеке шрам. Силы оставили и его. Он стоял, прислонившись к стене, сжимая в правой руке револьвер системы «наган». Сглотнув слюну, милиционер выдавил:

– Сиди на месте. Не дергайся.

Вячеслав не шевелился. Милиционер, тяжело ступая, подошел, направив на него ствол, приказал:

– Вставай.

Скворцовский кивнул, сделал вид, что встает, а сам неожиданно бросился милиционеру в ноги. Отреагировать на бросок тот вовремя не успел. Попытка отскочить оказалась запоздалой. Вячеслав захватил руками нижнюю часть его бедер, потянул ноги на себя, одновременно толкая противника плечом в живот. Милиционер упал на спину, Скворцовский навалился на него сверху, ударил кулаком в лицо. Милиционер успел увернуться, удар пришелся вскользь, однако второй удар отправил его в короткий нокдаун. Скворцовский выхватил из ослабшей руки преследователя револьвер, отбросил в сторону. Неподалеку послышался топот ног, отставшие от своего товарища блюстители закона спешили ему на помощь. Вячеслав встал, тяжело дыша, побежал прочь от лежащего милиционера и опасности.

В доме у Тоньки Песни он оказался ближе к утру. Ему бы податься в общежитие и через окно на втором этаже пробраться тайком в свою комнату, чтобы избавить себя от подозрений, но он решил по-другому…

На «малине» Скворцовский застал, кроме хозяйки, Володьку Косого, Мишку Муху и Гуню. Пономарь тоже был здесь. Гришка лежал на железной кровати в одной из спален, с обнаженным торсом и перетянутым куском белой простыни животом. С левого бока на простыне проступило большое кровавое пятно. Вымученная улыбка скользнула на его бледном лице.

– А-а, Скворец… Фартовый ты, ушел, значит, от ментов, а мне не повезло, воробей меня в бок клюнул, а пока бежал, еще и ногу подвернул. Если бы не ты, то быть мне сейчас на пчельнике. Вот оно как получается, я на тебя с пером, а ты из-за меня на риск пошел. Гадом буду, не забуду этого по гроб жизни.

– Да чего там. А где Угрюмый, Калмык и Чугун?

– Гуня ботает, похоже, что Калмыка фараоны или попятнали, или шлепнули, а Угрюмого он срисовал, когда тот из кабины вылез и переулком драпанул. Что с Чугуном стало, пока неизвестно. Если кого-то менты взяли, то нам поостеречься надобно. Вы за улицей поглядывайте. Из мастерской можно по приставной лестнице подняться на чердак, оттуда хорошо видно… – Пономарь поморщился от боли. – Добытое прежде, шпалер мой с маслинами и Тоньке подаренное из дома вынести и во дворе затырить необходимо, чтобы мусорам поганым, если сюда нагрянут и шмонать начнут, зацепиться не за что было, да и мне, похоже, в другом месте схорониться надо бы. Я, пожалуй, до завтрашнего вечера здесь отлежусь, а потом к корешу на улицу Тургенева переберусь. Там пока перекантуюсь.

Задуманному случиться было не суждено. Через два часа, перед рассветом, с чердака, громыхая сапогами по деревянным ступенькам, быстро спустился Володька Косой, его взволнованный голос разбудил банду:

– Все, хана нам! Менты на улице! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Надо когти рвать, пока хазу не обложили.

Из спальни подал голос Пономарь:

– Уходите через чердак, там лаз есть на крышу. По крыше спуститесь на сарай, который на соседнем дворе стоит, и через двор драпайте. Там лаек нет, поэтому, если масть ляжет, смотаетесь по-тихому.

Вячеслав отодвинул занавеску, заглянул в спальню:

– Ты как же?

Гришка слабо махнул рукой.

– Нарезай винт, Скворец, пока время есть. Мне все равно не уйти. Менты на меня отвлекутся, значит, у вас время больше будет, чтобы простыть.

По совету главаря время терять не стали, через чердак вылезли на крышу дома и спрыгнули на сарай. Дальше был пустой соседский двор и дорога к продолжению свободной воровской жизни, но на этой дороге их ждала засада. Едва они забежали за угол соседского дома, как наткнулись на двух людей в гражданской одежде и милиционера. Первым, то и дело спотыкаясь, бежал Володька Косой. Первым его и схватили. Милиционер и работник угрозыска в гражданской одежде сбили Косого с ног, ловко заломили руки за спину. Бежавший следом Скворцовский хотел было проскочить мимо третьего представителя правопорядка, но на этот раз ему не повезло, этот оказался крепким орешком. Широкоплечий мужчина в серых широких штанах, в чесучовой рубахе, поверх которой был одет черный суконный пиджак, бросился ему наперерез. Вячеслав заметил, что у него в правой руке револьвер. Он подумал, что оружие помешает милиционеру его схватить, но вышло иначе. Мужчина метнулся к нему, успел крепко ухватить его за ворот пиджака и неуловимым движением, подсекая ноги, бросил на землю. Скворцовский вскочил и попытался ударить противника кулаком в лицо, однако и вторая попытка вырваться оказалась безуспешной. Сильная мужская ладонь перехватила запястье, в следующую секунду локоть врезался в его челюсть лишая равновесия, а умелая подсечка заставила снова оказаться на земле. Глуховатый спокойный голос произнес:

– Не шали, паренек, от меня все равно не уйдешь, а если попытаешься, то буду стрелять. Только советую учесть, что я не промахиваюсь.

Скворцовский понял, что на этот раз ему не вырваться. Уйти удалось только Мишке Мухе. Он бежал последним и, воспользовавшись тем, что милиционеры были заняты его товарищами, быстрой тенью шмыгнул за поленницу, прячась за развешенным во дворе бельем и за кустами смородины, пробрался на соседний двор. Дворами и ушел от поимки.

Глава пятая

С поймавшим его сотрудником правоохранительных органов Вячеслав встретился на следующий день в одном из кабинетов уголовного розыска. Сорокалетний мужчина с зачесанными назад русыми волосами, желтоватыми от курения густыми усами и широко посаженными темно-карими глазами предложил сесть и представился:

– Старший лейтенант милиции, оперуполномоченный уголовного розыска Арсений Валерьянович Матошин.

На этот раз он был одет в новенькую темно-синюю милицейскую форму. На суконной гимнастерке старшего лейтенанта красовались знак «За отличную рубку», орден Красного Знамени и орден Красной Звезды. Когда Вячеслав сел на табурет рядом с покрытым зеленым сукном столом, милиционер произнес:

– Слушаю вас, подозреваемый Вячеслав Степанович Скворцовский по кличке Скворец, тысяча девятьсот двадцатого года рождения.

– Все-то вы знаете, гражданин начальник, только чего меня слушать, я вам песен петь не буду, не умею.

Матошин медленно вытащил папиросу из пачки с надписью «Беломорканал», лежавшей на столе рядом с гипсовым бюстиком вождя мировой революции, чиркнул спичкой, прикурил.

– А мне песен петь не надо, мы не в театре, а в уголовном розыске. Ты мне лучше расскажи, когда и как оказался в банде, какие преступления вы совершали? Куда добытое нечестным путем добро спрятали? Еще о своих сотоварищах расскажи, а в особенности о Вениамине Афанасьевиче Беззубове по кличке Угрюмый и Григории Агафоновиче Дорофееве по кличке Пономарь.

Вячеслав насупился.

– Стучать на своих корешей не приучен, а в хазе первый раз оказался, случайно зашел к Тоньке, тут менты объявились, я сдрейфил, решил сорваться. Мне недавно пришлось на нарах париться, снова неохота. Вместе со всеми на соседний двор метнулся, тут вы меня и повязали. Больше мне калякать не о чем, так что исповедоваться я перед вами не собираюсь.

– Я не поп в храме, чтобы исповеди выслушивать, а если говорить не хочешь, тогда я тебе кое-что расскажу. Отец твой отдал свою жизнь в борьбе с белогвардейцами, мать умерла от тифа. После ее смерти ты воспитывался у соседей, а потом тебя отдали в интернат, откуда ты, отнюдь не за хорошее поведение, попал в исправительно-трудовую колонию.

– Не грешен тот, кто не родился.

– Может, и так, только в этом заведении тебя, похоже, перевоспитали, поскольку после колонии ты стал работать на заводе, пока не связался с Пономарем и не был вовлечен в банду, в составе которой совершал преступления. В том числе и в ограблении магазина.

– Какого магазина? Не знаю я ни о каком магазине. Зря дело шьешь, начальник. Не выйдет.

– Выйдет, парень. Тебя узнал наш сотрудник, младший лейтенант милиции Александр Осипович. Ты оказал ему сопротивление, повалил на землю, выбил из рук пистолет, ударил в лицо.

Скворцовский нервно рассмеялся.

– Ошибся ваш, как его, Осипович. Я мушку метелке не смазывал и пушку не отнимал.

– Понимаю. Молчишь ты, Скворцовский, потому что боишься дружков своих, которые тебя в банду затащили. Возможно, что с помощью уговоров или угроз, как это произошло с Андреем Бражниковым по кличке Чугун.

Вячеслав ухмыльнулся.

– Теперь понятно, кто хазу сдал. Наверное, и про магазин он вам стуканул.

Сказал в сердцах и с досадой понял, что проговорился. Перехитрил-таки его оперуполномоченный, а старший лейтенант продолжал:

– Что же ты так на товарища?

– Какой он мне товарищ, этому стукачу легавые товарищи. Ничего, за стукачом топор гуляет.

– Про магазин Чугун не стучал. Бдительные советские граждане увидели вас на крыше из окна дома напротив магазина и сообщили нам, а поскольку отделение милиции недалеко, то мы быстро оказались на месте. Кстати, тот же Чугун сообщил, что ты в банде недавно и в преступных действиях участвовал не часто. Это же подтверждает Антонина Спиридоновна Левашова по кличке Тонька Песня. Еще на заводе тебя шибко хвалят, говорят, мол, руки у тебя золотые, специалист хороший, трудолюбивый, добрый, отзывчивый. Тебя ведь в комсомол собирались принимать. Между прочим, все эти свидетельства могут значительно смягчить наказание, и если ты дашь нужные нам показания…

Вячеслав хмыкнул.

– Я же сказал, что ничего говорить не буду.

Матошин улыбнулся, внимательно, как показалось Скворцовскому, по-доброму, посмотрел на него.

– Такой же характерный, как и твой отец.

Вячеслав встрепенулся.

– Какой отец?! Откуда вы знаете про моего отца? На понт берешь, начальник?

Матошин затушил папиросу в стеклянной пепельнице.

– Эта встреча, парень, у нас не первая.

– Ясное дело, что вторая. Я тебя, гражданин начальник, запомнил. Ловко ты тогда меня повязал рядом с малиной.

– Нет, Вячеслав, и эта встреча у нас была не первой. Приходилось мне тебя маленького на руках держать.

В темно-карих глазах Скворцовского появилось неподдельное удивление.

– Как это?

– А так. Сразу говорить тебе не стал, хотел посмотреть, что ты за человек и стоит ли затевать с тобой душевный разговор. Теперь думаю, что стоит. Были мы с твоим отцом, Степаном Скворцовским, хорошими товарищами. Он немногим старше меня. В одном городе с ним росли, в детстве и юности знались, вместе воевать за советскую власть пошли. Почитай, всю Гражданскую вместе прошли, вместе у командарма Семена Михайловича Буденного в Первой конной армии служили. С бароном Врангелем и генералом Деникиным воевали, а летом двадцатого года случилось в наступление на белополяков идти. Поначалу все шло ладно, а потом у Замостья нашу Первую конную армию окружили. Многих тогда наших буденовцев полегло, но из окружения мы пробиться смогли. Во время прорыва меня ранили, я едва в плен не попал, но батя твой меня в беде не оставил, под пулями, рискуя своей жизнью, вытащил меня из окружения. – Матошин вытащил из пачки еще одну папиросу. Воспоминания заставили его волноваться. Вячеслав заметил, что пальцы старшего лейтенанта подрагивают. – Нам повезло, а вот два наших со Степаном друга угодили полякам в лапы. С одним из них мне довелось случайно в двадцать четвертом году встретиться. Он тогда сказал, что лучше бы в ад попал, чем в плен. Муки они там приняли немалые. Их поначалу под чистым небом содержали, потом, когда холода нагрянули, в неотапливаемые бараки с дырявой крышей перевели. Издевались, как могли. Кормили отбросами, вместо лошадей заставляли тяжести таскать, многие тогда умерли от холода, голода и болезней разных. Непокорных пленных жестоко избивали, топили в отхожих местах, расстреливали. Расстреляли поляки за непокорство и одного из наших товарищей. – Старший лейтенант взял стоящий на столе графин, налил в стеклянный стакан воды, жадно выпил. Минуту помолчав, продолжил рассказ: – Получается, что Степан меня от всех этих мук избавил. Помнить это буду, покуда сердце мое бьется.

– Как же второй ваш товарищ из плена выбрался? Убежал?

– Нет. В двадцать первом их обменяли на польских пленных, а нас с твоим отцом в двадцатом году в конце сентября в составе Первой конной армии перебросили на ликвидацию остатков войск генерала Врангеля. Я к тому времени от ранения оправился. В конце октября мы уже вели бои с белогвардейцами под Каховкой, в Таврии, а в первых числах ноября твой отец узнал, что у него родился сын. Сколько радости тогда было. – Матошин мотнул головой, улыбнулся, бросил взгляд на Вячеслава. – Потом был Перекоп и прорыв в Крым. Симферополь взяли без особого труда и Севастополь. Когда в город въехали, из окна одного из домов выстрелы раздались, Степан первый ехал… С коня упал, я к нему, гляжу, дышит. Думал, что выживет. Однако не сдюжил наш комэск, через неделю скончался. Белогвардейского офицера, который в твоего батю стрелял, наши ребята нашли там же, у окна. Он сначала в твоего отца стрелял, а потом себе пулю в висок пустил.

В кабинете повисла тягостная тишина. Через минуту старший лейтенант заговорил снова.

– В двадцать шестом нашу кавалерийскую дивизию переправили в Туркестан – бороться с басмачами. Там я и остался. Сначала на пограничной службе, потом перешел по заданию партии в милицию. Там же и женился… Жену мою бандиты убили. После того как я нашел и наказал этих гадов, решил вернуться на родину. Здесь мне и предложили продолжить работу в милиции. Я согласился. Выходит, что не зря. В ином случае, может быть, и не встретил бы тебя.

– Интересная у нас встреча получается…

– Интересная. Первая наша встреча в двадцать первом произошла, когда я пришел сообщить твоей матери о смерти мужа. Тогда-то и пришлось мне тебя на руках подержать. Потом я уехал на службу, оттуда писал ей письма. В двадцать третьем ответы на мои письма приходить перестали. Я подумал, что, может быть, Фрося переехала, а может, нашла себе нового мужа и поэтому не хочет переписываться. Позже мне стало известно, что она умерла. Была у меня мысль усыновить тебя, но я узнал, что тебя взяли на воспитание соседи и что они хорошие люди. – Матошин вздохнул. – А мне вот с детьми не повезло. Первенец умер, когда ему и года не было, а больше бог нам с женой детей не дал. Вот и живу бобылем, ни жены, ни детей. В тридцать восьмом, когда вернулся сюда в родной город из Средней Азии, до меня дошли сведения, что соседи ваши, взявшие тебя на воспитание, были арестованы, как враги народа, и что ты находишься в колонии. К сожалению, я не знал, что ты снова появился в городе. Если бы мы встретились раньше, то, возможно, не произошло того, что случилось.

– От судьбы не уйдешь…

Уперев гладковыбритый подбородок с едва заметной ямочкой в увесистый кулачище, оперуполномоченный задумчиво смотрел на Вячеслава, после полуминутного молчания произнес:

– Мы с твоим отцом часто вели душевные разговоры. Степан мечтал о том, чтобы подержать тебя на руках, воспитать тебя хорошим человеком, и чтобы обрел ты мирную профессию.

– Я не от хорошей жизни воровать пошел. Если бы всего в достатке было, то и воровать бы не пришлось. Или это правильно, что одни досыта едят, а другие голодают?

– Мы с твоим отцом за это и воевали, чтобы жизнь справедливей стала. Ты думаешь, в царское время простые люди лучше жили? Я в рабочей семье родился, знаю, что такое жить в бараках, в тесноте, в грязи и работать по двенадцать часов без выходных и праздников. И все это за копеечный заработок. В деревнях бывало еще хуже, поэтому и в города перебирались, а баре жировали.

Скворцовский ухмыльнулся.

– А сейчас не так?

– Не так. Школы строят, дома, заводы. Театры, музеи для посещения простых людей свободны. И детей беспризорных, между прочим, на улице не бросают, а пытаются к жизни приобщить. Согласен, не все у нас ладно, а ты как хотел? Чтобы все было, как в сказке! И это все после кровопролитной империалистической войны, революций, Гражданской войны, после разрухи и голода!

Мало того, мешают нам эту жизнь налаживать разные зарубежные капиталисты, а еще бежавшие за границу белогвардейцы, саботажники, контрреволюционеры и всяческие враги народа. В том числе и твои дружки воры. Ты вот Угрюмого с Пономарем покрываешь, но того не знаешь, что если Пономарь не от хорошей жизни воровать начал, то с Угрюмым дело обстоит иначе. Его отец, Афанасий Беззубов, был сыном рыбопромышленника, а после революции воевал против советской власти, в том числе и в составе Белой армии барона Врангеля в Крыму. Получается, что против меня и твоего отца, а вот его сынок Вениамин Беззубов по кличке Угрюмый решил мстить советской власти за своего родителя посредством преступных действий. Это значит, что он не просто вор, а классовый враг. Ты думаешь правильно, когда домушник у многодетной вдовы все ценное из квартиры выносит, а она вешается с горя, оставляя сиротами детей, которых потом, как и тебя, в детдом отправляют? Правильно, что стопщик рабочего грабит, отнимая у него зарплату, за которую тот целый месяц горбатился, или щипач карточки вытаскивает у голодного старика? Если вы магазин ограбили бы, полагаешь, что людям от этого лучше жить стало? Карманники, домушники, скокари и форточники берут и у богатого, и у бедного. Это правильно?!

Матошин смотрел Скворцовскому прямо в глаза. Вячеславу показалось, что сейчас его строгий с укоризной взгляд был похож на взгляд Христа Спасителя с иконы в обворованной квартире покойной одинокой старухи. Вспомнились письма и фотографии из украденной шкатулки и угрызения совести, вспомнились вынутые в юном возрасте из карманов женщин и стариков продуктовые карточки. Вячеслав опустил глаза не в силах выдержать сурового и пронзительного взгляда оперуполномоченного, а произносимые им слова словно гвозди вбивались в его голову.

– Сегодня ты магазин грабишь, а завтра из-за наживы человека убьешь. Тебе в армию пора, а не в тюрьму на нары. Наш командир эскадрона Степан Скворцовский мечтал, что будет гордиться своим сыном, но думаю, еще не поздно все исправить. Можешь ничего не говорить, но об одном хочу тебя просить – встань на правильный путь, на который ты уже вставал и с которого сошел. Ради памяти своего друга, твоего отца, прошу, а я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты получил малый срок. Твой отец мечтал сделать этот мир лучше, давай будем делать это вместе. Верю, что ты это понимаешь, и большинство других поймут, огрехов со временем станет меньше.

– Вор да мор до веку не переведутся…

– Полностью мы, конечно, всякую нечисть не изведем, пороки всегда будут блуждать меж людей, и пакостники будут, и приспособленцы всякие, коим при любой власти вольготно живется, но все же думаю, что людей добрых и честных станет больше и жить станет лучше. В общем, ты крепко подумай, может, из заключения другим человеком выйдешь, а я тебе помогу всем, чем могу, хотя, конечно, из тебя там постараются выковать своего. И еще. Чтобы ты не думал, что я все сочинил, чтобы тебя сагитировать, взгляни вот на это. – Старший лейтенант достал из выдвижного ящика стола две фотографии и несколько писем. – Это ответы твоей матери на мои письма и фотокарточки. На одной твоя мама, на другой я с твоим отцом.