Непал для братвы

Наконец, когда все поверили, что это Ортопед собственной персоной, живой, здравый и теперь с ними, правда, в какой-то непонятной маскировочной одежде, со всех сторон посыпались вопросы, как ему удалось спастись и что вообще с ним было.

– Расскажу потом, – купаясь в атмосфере всеобщей любви и заботы, заявил Мишка, – только мне надо кое-что сделать, вы уж тут пока побудьте, не пугайте моих друзей, сейчас быстро сбегаю и вернусь.

– Каких друзей? – не поняли братки.

– Да вон, стоит стадо моих горных козлов, – огорошил их Михаил, – мне надо с ними попрощаться, а то ведь ждут.

Братки выпучили глаза и замолчали.

Такого они и представить себе не могли, но раз Ортопед сказал, а он говорил всегда по делу, значит так надо. Мишка бросил ракетницу, одел на лицо маску и быстренько направился к стаду, не понявшему его действий и сдерживаемому, только авторитетом вожака Борьки. Да и тот, видимо, уже начинал понимать некоторую неестественность ситуации.

– Ты уж извини, брат, – проникновенно заговорил Михаил, крепко обняв его за шею, – пацаны, наконец, нашлись, так что мне к ним надо возвращаться. Спасибо за компанию, за помощь. Если смогу, вернусь сюда – тебя обязательно найду, а сейчас уводи своих подальше, может, там и твои друзья – снежные человеке настоящие тебя встретят. А мне некогда, блин! – он похлопал по крупам еще нескольких животных. Потом развернул Бориса мордой к горам и слегка поддал под зад: – Ну, вали, друг! Веди своих, как положено, сам ведь все знаешь! До свиданья!

Козел постоял несколько секунд, потом осознал, что надо делать, повелительно вякнул и, сначала не торопясь, а потом, прибавляя скорость, начал уводить свое стадо в горы, несколько раз при этом оглянувшись назад, на Ортопеда. Тот каждый раз махал им обеими руками.

Потом Михаил развернулся и не спеша двинулся к своим.

Вот так и кончилось совершенно необыкновенное приключение, которому только братки и поверят, потому как сами это видели…

Тем временем братки, еще не пришедшие в себя после подобной радости и осознавшие, что поиск закончен, и это следует ответственно отметить, облюбовали место под выступом скалы около рощицы из десятка каких-то чахлых деревьев или, скорее, кустиков, расставили палатки, подготовили костерок, ну и, конечно, все, что полагалось для достойного ужина.

Подошел Михаил, снял, наконец, с себя шкуру, которую все потом долго осматривали, восторженно цокая языками. Попутно сообщили Громову о благополучно закончившемся поиске; он, однако, посетовал, что сейчас, по его сведениям, где-то в этом районе болтается Стоматолог с переводчиком и проводниками. За жизнь его он не опасался, но связи с ним до сих пор нет, так как предназначенный ему радиотелефон передать не успели, поскольку за пару дней до этого он тоже отправился на поиски Михаила. Вообще этот район сейчас прочесывают военные и егеря заповедника в поисках снежного человека и, похоже, все силы стягиваются куда-то в их район.

– Да хрен они найдут что-нибудь, – радостно ответствовал Глюк, – эти придурки Мишку приняли за снежного человека, тут с ним такие приключения произошли, ни в каком кино не увидишь! Сейчас мы побазарим, решим все и тебе скажем, что делать.

Они уселись в кружок, выпили по граммульке из неприкосновенного запаса, который и был подготовлен на этот случай, и, выслушав совершенно захватывающий рассказ Ортопеда, поведали и ему все свои приключения. Посидев за познавательной беседой часа три, они, когда солнышко начало уже склоняться к западу, а их лагерь ушел в тень, решили отметить сие событие салютом, благо ракет хватало. Очень красиво получилось: красные и зеленые огненные полосы на фоне темных гор, под залпы карабинов и радостные вопли братков…

И вдруг вообще этот день оказался состоящим из самых неожиданных явлений: из темного ущелья на западе тоже взлетела в небо ответная ракета!

– Ну, явно к нам сегодня гости будут, – сообщил глазастый Телепуз, – так что, наверное, гулять будем до полуночи, или утра. Смотря, кто появится…

Стали пускать по ракете каждые десять-пятнадцать минут, поскольку быстро темнело. С той стороны отвечали, и вскоре в сумерках братки увидели караван из нескольких лошадей, ведомых под уздцы. Когда незнакомцы приблизились, внезапно раздались радостные вопли Ту-липа и Комбижирика, бросившихся навстречу каравану, во главе которого топал… Стас Иванов!!! Набежали остальные, и сцена «Встреча блудного сына» повторилась второй раз за этот день. Стемнело, и стало крепко холодать, но разве это могло остановить радость встречи – опять с удовольствием вспомнили приключения последних недель, и выслушали отчет Стоматолога о его политических экспериментах и посоветовали ему больше этой белибердой не заниматься. И так уже сколько времени подопечные в Питере сидят без их чуткого руководства, небось, оборзели до совершенно непотребного состояния, придется снова их возвращать «в меридиан». А насчет непальцев – если хотят, пусть сами идут по указанному Стасом пути. О каких-то двух тоннах бакинских, вложенных в эту операцию, Стоматолог даже забыл, вдобавок, за оказанный прием надо было хоть как-то отплатить, да и память хорошую следует о себе оставить. Тем более что рассказы о храмах с золотыми крышами оказалась полным фуфлом, а все остальное они уже видели и этим «накушались» до отвала.

Выслушав Мишкин рассказ о его походе со стадом горных козлов и необыкновенном уме вожака Бориса и его уважении к Мишке, все до крайности растрогались и в порыве свойственного им очень глубоко скрытого благородства поклялись самыми страшными клятвами больше не то чтобы на горных козлов охотиться, но, наоборот встать в ряды их самых горячих защитников в любой точке земного шара. А также начать пропаганду по восстановлению незаслуженной репутации этих существ, а ежели кто при братках посмеет сравнить этих высоконравственных и умных животных, например, с ментозаврами и прочими недочеловеками, то быть им битыми с переломами всех степеней тяжести и с пребыванием в реанимации – пока не поумнеют.

А коль скоро построят они Нью-Гатчину, то выделят они там участок в несколько сот гектаров и создадут маленькое подобие вот этого места, а потом приедут сюда, возьмут вожака Борьку и, прихватив заодно нескольких козлят, доставят на новое место жительства – чтобы достойно отметить его бескорыстный вклад в спасение Мишки!

… Позвонил Громов. Теперь, зная точные координаты, столь благополучно собравшейся параолимпийской команды, он договорился с руководством очень удачно подвернувшегося экипажа вертолета русской МЧС, работающей в этом районе, о вывозе всех обратно в Катманду, тем более что идею остаться и поохотиться на кого-либо братки посчитали кощунством. Неожиданно Клюгенштейн вспомнил о своем обещании и набрал номер Зигфрида.

Тот долго не отвечал, потом начал лопотать что-то по-немецки, посчитав, видимо, что это какое-то срочное сообщение из дома.

– Слушай, Зиги, проснись, – увещевал его Глюк, и когда до того, наконец, дошло, быстро перешел на русский и обеспокоено спросил, не случилось ли чего-нибудь с уважаемым Аркадием, учитывая, что профессор не очень-то поверил в абсолютно неожиданный уход русских, поскольку считал, что их надо было задержать до прихода полицейского отряда в их лагерь, – у нас все нормалей, все в сборе, нашли мы своих! – вопил он. – Приключений было свыше головы, наверное, на тысячу человек хватит! А ежели для немцев прикинуть, так и для десяти тысяч с избытком хватило бы. А звоню я вот по каком вопросу: помнишь, я обещал, что, ежели что про снежного человека узнаю, сразу тебе сообщу. Новости такие, что зашибись! Но сейчас сказать всего не могу, вдруг ты своему Гейсле-ру проговоришься, ты ведь тоже субординацию соблюдаешь, а так к тебе придраться нельзя будет. Предлагаю, плюнь ты на своих, гарантирую, ловить тут уже нечего, особенно сейчас, когда и армия, и погранцы, и егеря – короче, весь заповедник взбаламутили. А ты давай-ка под любым предлогом возвращайся в Катманду, туда мы, наверное, уже завтра вылетим, и получишь, ну, совершенно необычные видео-снимки, а также и еще кое-что посуще-ственней!..Нет! Нет! Сейчас говорить ничего не буду, но обещаю, о таком ты только мечтать мог!!! Ну, давай, действуй! Вспомни, как тебя в Союзе учили! Ну, вот и лады! Пока, фрау Герде привет!

Утром проводников-индуистов, щедро одарив, отправили обратно. К середине дня разъезд егерей заповедники вышел на лагерь братанов, но, во-первых, егеря уже были предупреждены о терпящей бедствие группе русских спортсменов-параолимпийцев, во-вторых, Ху переводил все их переговоры и проблем не возникло. Удостоверившись, что охотой русские не занимались (шкуру, снятую с Ортопеда, просушили, свернули и запрятали в чехол от палатки – так, на всякий случай, чтобы не было лишних вопросов). В середине дня прилетел вертолет со знакомыми эмблемами на борту и нашими «водилами», ожидавшими увидеть истощенных и еле двигающихся «доходяг», но встретившие полноценный и хорошо вооруженный взвод спецназа, готовый к любым подвигам, однако, ко всеобщему удовлетворению, все было выяснено. Вертолет забрал братков с их нехилым скарбом и к вечеру доставил их в аэропорт Катманду, где их уже ждали Громов, представитель Комитета по спорту и Начальник Департамента Безопасности, подчеркивая, как бы важность, сей встречи и отрабатывая нехилую денежку, капнувшую ему на карман с этого дельца. Ну и конечно, несколько репортеров. Громов предупредил, что спортсмены получили очень серьезную душевную травму, и задавать можно только самые общие вопросы, да и то он, как ответственный за их хрупкое здоровье, может прервать интервью н любое время; вопросы следует подготовить заранее и подать ему в письменной форме.

Репортеры повздыхали, но, делать нечего, согласились.

Все прошло вполне прилично.

Репортеры пофотографировали задумчивые и заросшие лица братков, получили обтекаемые ответы, продиктованные Громовым и переведенные Ху. В конце брифинга Громов посетовал, что происходящее может пагубно отразиться на здоровье и дальнейшем спортивном росте. Так, например, в результате переживаний у них пропал диурез, а посему им требуется самое тщательное медицинское обследование на родине. Все сочувственно закивали.

Начальник Департамента, видимо, получивший успокоительные рапорты от своих подчиненных с места событий, заверил, что к русским спортсменам, случайно оказавшимся в зоне не совсем понятных происшествий, никаких претензий нет и, простимулированный еще несколькими зелеными бумажками с портретом удивленно смотрящего на все это Франклина, удалился исключительно довольным. Единственно, кто в этом деле серьезно пострадал, так это «достопочтенный Шри… (и как его там еще)», которого сделали козлом (не горным!) отпущения. Его не только выгнали с позором со службы, но долго еще мурыжили в предварительном заключении, обвиняя в распространении порочащих и панических слухов в личных корыстных целях. Месяца через три ему пришлось срочно перебираться в другой конец страны и начинать новую жизнь – бедно, но честно… А поделом, не фиг пытаться на двух стульях свой жирный зад размещать, да еще начальство по пустякам беспокоить! Ни в одной стране этого не любят. Недаром в России триста лет назад царь Петр I издал официальный указ о том, что «подчиненный перед начальством должен иметь вид молодцеватый и глуповатый, дабы умным видом не смущать начальство».

Через день в Катманду, под каким-то предлогом, удалось вырваться Арендту. Встреча была организована на высшем (по понятиям братков) уровне, но предварительно ему показали кассету встречи Ортопеда, его переодевание, продемонстрировали шкуру и даже разрешили примерить. По размеру она была ему несколько великовата, но по цвету рыжий Зиг вписывался, ну прямо как будто с него эту шкуру сняли! Все происходящее было также заснято на видео. Зигфрид умолял сделать копии этих съемок для него немедленно, но предусмотрительный Клю-генштейн сказал, что он непременно обещает эти пленки или DVD передать, но не раньше, чем им удастся вывезти эту шкуру в Россию. «Ты ведь понимаешь, какой шум может подняться, если узнают, что она у нас. Начнется такая драка между учеными, что нас просто затопчут и не заметят, или еще хуже: обвинят в чем-нибудь ужасном, а нам за-светиться еще и по этому поводу ну совсем не надо! Ты уж потерпи! И своим не слишком распространяйся; опять же законники хреновы подставить могут (Зиг понимающе кивнул), а чтобы у тебя впечатление не сложилось, что обмануть тебя хотим, выдери из шкуры несколько волосков, а по приезде домой исследуй их, сколько хочешь. И для нас это тоже неплохо, вроде независимой экспертизы будет, а ты объясни, мол, нашел в пещере, очень подозрительно похожей на стоянку первобытных людей, а больше там ничего не было…

Зигфрид аккуратно спрятал эти волоски в футляре своего бритвенного прибора и отнес к себе в номер, так как программу и дальнейшее протекание встречи он представлял весьма хорошо, и не ошибся, проснувшись почему-то в номере Глюка на диване с микрофоном на оборванном проводе, позаимствованном в ресторане гостиницы. Братаны потом с уважением рассказывали, как он, не без их чисто символической поддержки, перебросал всех музыкантов за кулисы, и на радость посетителям ресторана они хором исполняли русские и немецкие песни. Все, в том числе администрация ресторана, были в таком восторге, что простили мелкие прегрешения (типа фингалов у музыкантов), горку битой посуды и необходимость ремонта сцены.

Для братков такой опыт несения культуры в массы был достаточно нормальным, поэтому с утра они обсуждали проблему выезда из Непала. На купленных и отловленных ими животных для зоопарка были оформлены все соответствующие документа. Травоядные и крупные хищники уже двигались в специальных фургонах к русскому судну, возвращавшемуся в Россию порожним и теперь ожидавшему нечаянно свалившийся фрахт в одном из портов Индии. Всю мелочевку: птиц, змей, рептилий и каких-то насекомых готов был взять (естественно, за соответствующую плату) борт МЧС, отлетавший обратно на родину после доставки в Непал шестидесяти тонн гуманитарной помощи. А далее обещали помочь летуны из военно-транспортной авиации, с коими так удачно скореши-лись при полете туда.

Стоматолог, убедившись в разумности и деловых качествах Ху, предложил ему перебраться в Россию.

– Послушай, Моржик, – вещал он, – ну какая у тебя здесь перспектива? Такие, как мы, не так уж часто в этот Непал едут. Больше вшивота всякая, ученые, там, писатели, ну, блаженные, которые какие-то тайны Востока ищут, в общем, народ безденежный… Ну, будешь переводчиком и все! Сколько ты тут зарабатываешь? Ну, полштуки в месяц в потолке. Вот у меня будешь получать реально, заведешь служанку, опять же сможешь позволить себе расходы на ее содержание. Дом у тебя, извини, просто халупа. А я готов серьезную работу предложить. Мы тут прокручиваем дела и с Китаем, и с Таиландом, еще с Индией и, может, с Непалом начнем. Я тут перспективы вижу; а ты и языки знаешь и учился у нас, технарь все-таки. Можешь и документы грамотно перевести, договор составить, опять же перетрещать вопрос какой, представителем нашим поехать. Зарплату тебе положу для начала две штуки, потом, конечно, поболе будет. Квартира, прописка, гражданство – это все в месяц решится. Жену заберешь, детишек; хочешь, и служанку прикупи, твое дело! Сам видишь, у нас на национальность не смотрят, – все, кто в деле, свою долю имеют, что славяне, что татары, что даги, даже метис один есть – никаких проблем! Так что подумай, лучше ответ до нашего отъезда дай, а то, если письмами обмениваться, то задержки всякие будут. Ну как?

– Я, конечно, подумаю, – осторожно ответил Ху, – одних суток хватит!

И вот наступил торжественный день, когда братки покидали слегка взбудораженный их бурной деятельностью Непал. Отголоски шухера, который явился следствием их похождений в заповеднике, привели к всплеску совершенно ненужной активности таможенников и погранцов на рубежах страны, что могло осложнить вывоз шкуры снежного человека. Но безвыходных положений не бывает!

Хитроумный Аркадий придумал схему, которая сработала.

Комбижирику, который по волосатости тела не уступил горной горилле и именно из-за этого не попал в отряд космонавтов, хотя по остальным параметрам всех обставил, было рекомендовано не бриться, и по возможности, не мыться, чтобы от него за версту воняло потом, Ортопеду – не трогать прическу и бороду, а остальным постараться не особенно следить за своим туалетом. Хотя это шло вразрез с привычкой братков мыться и бриться, по меньшей мере, раз в день, условие было принято беспрекословно. Громову сообщили некоторые детали плана, и он, где надо и не надо, с надрывом в голосе сообщал, что у русских спортсменов, в связи с их нервными расстройствами, окончательно раз регулировалась эндокринная система: они, бедные, потеют, обрастают волосами, ручонки их дрожат, зубы клацают, и вообще они не могут отвечать за свои поступки. Из-за опасности для окружающих был зафрахтован двадцатиместный самолет для пе-ре-правы недужных героев в Россию, где уже была нанята и ждала бригада медиков, обязанных буквально с трапа самолета погрузить их в санитарные машины и везти на срочные обследования – под скорбными и понимающими взглядами наших таможенников. Ведь эти ребята – надежда всего параолимпийского движения в России, и вот ведь какая незадача!

В аэропорт братков привезли на специальном автобусе, одним запахом, разгонявшим привычных, кажется, ко всему непальцев. Кроме чисто русского духа специально потевших братков, на каждого было вылито по нескольку флаконов самого разнообразного одеколона, самой противной технической жидкости, найденной на базарах Катманду, а еще они были слегка обкурены дымком от сгоревшей резины, что придавало особый шарм. Шофер, Борис Громов и все-таки согласившийся ехать с ними Ху были в респираторах со сменными фильтрами. Братки держались молодцом, хотя и сами находились на грани падения в обморок. Из вещей у них были только разрешенные – по смене белья, видеокамеры, предметы личной гигиены, ну и по пластиковой бутылке с питьем. Все остальное отправлялось специальным рейсом, дабы привязок к браткам на таможне никаких не возникло.

Таможенный контроль первыми прошли Громов и Ху с супругой; они горестно показывали на братков, демонстрировали местные газеты с заголовками типа: «Несчастье обрушилось на русских спортсменов!», «Нужна срочная помощь!», «Альтернативы нет!» Ху всем говорил, что все так плохо, что хуже некуда.

Потом появились первые действующие лица: Мизинчик и Тулип; они специально долго суетились около таможенников, размахивая руками, постанывая и подвывая. Один таможенник прикрылся платком и куда-то слинял, двое других пытались просматривать документы, с трудом моргая слезящимися глазами. Наступила очередь Глюка; он подходил по очереди к таможенникам с волосатой грудью, на которой болтался золотой шестиугольник, закатывал глаза и очень натурально икал, обдавая служителей закона крепким запахом чеснока. Следующим был Комбижирик, он вообще был в одной расстегнутой до пупа рубахе и непрерывно почесывался, обмахиваясь сложенной газетой с собственным портретом. Таможенник принял на вытянутую руку его паспорт (второй он зажимал нос), быстро поставил штамп и отчаянно замахал, показывая, что все, хватит, уходи!

И тут наступил апогей!

Ортопед, одетый в шкуру снежного человека, поверх которой он нацепил спортивный костюм, подошел к стойке. Рыжие волосы слегка выбивались из рукавов и воротника, где удачно сочетались с его собственной щетиной и непричесанными лохмами на голове. Таможенник даже на него не взглянул, мгновенно проштамповал паспорт и замахал рукой, требуя поскорее удалиться. Замыкавшие эту необыкновенную группу Стоматолог и Телепуз никаких новых эмоций у едва державшихся на ногах таможенников не вызвали.

Как только братки забрались в самолет, они тут же сбросили с себя исключительно дурно пахнущие одежки, обтерлись губками со спиртом, который на самом деле был в пластиковых бутылках; потом все это побросали черные пластиковые мешки, и Громов успел их выбросить, пока самолет не взлетел, объяснив рабочему, отвозившему трап, что это мусор, который необходимо сжечь. Братки переоделись в чистую одежду и, наконец, стало возможно дышать; Громов, Ху и его супруга с облегчением сняли респираторы.

Полет прошел относительно спокойно, так как стюард на этом самолете не предусматривался, а летчики, после первого амбре, плотно закрыли дверь в кабину и общались с Громовым только по переговорному устройству. В шкафчике оказался неплохой (по сортам, но не по качеству) набор напитков и борт пайков, что позволило несколько скрасить однообразие утомительного полета.

Приземление на Родине прошло на удивление тихо.

Братков посадили на самой дальней полосе, без репортеров и других лишних глаз, проверили чисто формально и специальным автобусом отвезли в сауну, где после нескольких часов отмывания, пропаривания, питья чая со всякими травками, а также бритья, маникюр и педикюра отвезли в гостиницу. Там, едва добравшие до кроватей, все заснули сном людей, хорошо выполнивших свою работу. А наутро команда была бодрой, свежей и готовой совершать новые подвиги, которые так щедро ставила перед ними суровая действительность…

* * *

…Андерруег и«хАрбгроа»т ксоов с от ажритдоамл вм пооррсткуо йБ укрругаисзе в. Елсалйи-в советское время о поездке в Болгарию говорилось, как о близком знакомстве почти что с заграницей, то сейчас она потеряла весь европейский шарм. Братки в отпущенный перед отходом «Арго» день неторопливо разместились в каютах и решили напоследок побродить по бывшей братской славянской республике, ныне превратившейся в прихвостня НАТО, будучи задворками Европы. После Парижа, Берлина и, особенно, Лондона Болгария выглядела непроснувшимся сельским пригородом а уж по сравнению с Питером – и подавно. Больше все этот самый Бургас им напомнил Кингисепп или Выбор, правда, без крепостных укреплений и городской башни Они бесцельно пошатались по улицам, вполуха слушая пояснения гида, нашего еврея из Одессы, осевшего здесь лет пятнадцать назад и, увы, так и не нашедшего счастья и богатства. Его отчаянные попытки привлечь внимания братков какими-то домишками из позапрошлого века успеха не возымели.

– Слушай, – решил, наконец, несколько упорядочить базар Садист, – с такими шутками ты ведь далеко в Одесе не пошел, вот, наверное, потому у тебя и здесь непруха (гид горестно кивнул), так что давай-ка молчи, а если нас что заинтересует, то сами тебя спросим; часы твои оплачены, так что отдыхай братец.

Гид, которому, видимо, действительно осточертело делать значительное лицо и с придыханием рассказывать о местных чудесах и диковинах, успокоился и сам с интересом стал посматривать по сторонам, отвечая на конкретные вопросы братков, в основном, что сколько стоит и кто и когда это купил.

Было почти неинтересно, так как преобладающий язык на улице был… русский. Все время приставали продавцы сувениров, пытаясь продать грубые поделки «а ля Болгария» вроде ковриков, варежек, поясков и прочих кустарных подделок. Братки беззлобно отсылали их куда подальше. Попробовали заглянуть в музей национального искусства; там их ждала неожиданная удача. Немалая часть экспозиции была отведена иконам. А надо заметить, что братки вообще изрядно чтили иконы – наверное, с легкой руки Нефтяника и Мизинчика, искренне поверивших, что возвращение к истокам православия способно возродить русское государство. Братки умиленно взирали на лики святых, особенно же им глянулся суровый и благородный Иоанн Предтеча, явленный в виде ангела. В левой длани у святого был необычный, невероятно высокий тонкий крест, устремленный в небеса, и развернутый свиток с неведомыми письменами:

METANOEITE HГГIKEN ГАР Н BACIΛEIA TΩN OYPANΩN

Братков, понятное дело, весьма заинтриговал текст, запечатленный на свитке; подозвали гида, который маячил неподалеку; тот на мгновение исчез, а потом, видимо, оперативно подсуетившись, вернулся и сообщил, что на свитке Иоанна Предтечи буквально значится: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное»… Сообщение гида буквально накрыло братков с головой. От всего этого на них повеяло чем-то своим, родным, русским до такой степени, что смятенные и простые души братанов, преисполненные невыносимой ностальгии, враз ощутили настоятельную потребность покаяться и отрешиться. Приняв решение пренебречь осмотром оставшейся части экспозиции, посвященной современной культуре Болгарии, братки потребовали, чтобы гид немедленно отвел их в какой-нибудь ресторан, не пытающийся копировать бывшего «старшего брата» – Россию и не входящий в новомодную систему быстрого питания; главное же, чтобы там не было вездесущего цыганского оркестра, с надрывом исполняющего шлягеры времен первых советских пятилеток.

Гид обрадовался, похоже, он посчитал такое отношение к культуре страны самым разумным и на двух такси привез их в очень уютное заведение на окраине города с прекрасными видами на море и цепи холмов. Братаны расположились на террасе; хозяин был предупрежден, что если бродячие музыканты, особенно работающие «под цыган», начнут им досаждать, то гости их повыбрасывают через перила в не очень чистую на вид речку, протекающую внизу. Хозяин, конечно, прекрасно понимал по-русски и заверил, что их мирный отдых никто не нарушит. Заказали все, что было в ассортименте, дабы потом не было мучительно больно, что какое-то блюдо не попробовали, – к великому изумлению и радости хозяина. Гид оказался знатоком местных крепких напитков, посему на стол подали некоторые сорта ракии (сливовой водки), обычно используемые только своими. Братки расчувствовались и удвоили (или утроили, это они сами не очень поняли) вознаграждение гиду, попросив его организовать им пару ящиков самых забористых напитков с собой, загрузить их в такси и вместе с ними отправить на корабль, буде в спешке или состоянии особого душевного подъема они могут позабыть это сделать. После славно проведенного обеда всякий интерес к стране Болгарии у братков как-то сошел на нет: уж очень хотелось побыстрее оказаться дома; они были доставлены на теплоход, и под собственный нестройный хор «Мол, хороша страна Болгария, а мы тоже хороши» они расползлись по каютам, чтобы отдохнуть и набраться сил перед товарищеским ужином.