Скайджекинг

Три пары глаз уставились на Андрея.

– Хорошо, – сдался он. – Только никакой самодеятельности, все действия предварительно согласуешь со мной!

– Ну конечно, Андрюша. – Оксана обняла мужа, прижалась, поцеловала в щёку. – Куда я без тебя?

Света скосила глаза на супругов и улыбнулась. Пионер Вовка нахмурился и отвернулся. Не одобрял он эти телячьи нежности. И вообще, при всём уважении, в этот раз дядя Андрей слишком медленно вёл расследование. Так они Ингу не найдут. Рассказать бы всё дяде Николаю, но не велено. Ничего, он, Вовка, тоже не лыком шит и знает, как ускорить поиски…

Глава 7

1979 год, Токио, двумя годами ранее

«Токио, столица Японии, город, который поражает воображение своим размахом, динамизмом и необычайным сочетанием древних традиций и современности. Здесь небоскрёбы соседствуют с древними храмами, а скоростные трассы пересекаются с узкими улочками старого города.

Токио – город противоречий. При внешнем блеске и великолепии он задыхается от перенаселения и выхлопных газов автомобилей. Несмотря на продвинутые технологии, загрязнение воздуха и воды – серьёзная проблема, создающая угрозу здоровью жителей. В Токио особенно чувствуется неравенство в обществе. Перенаселённость делает жильё дорогим и недоступным, что приводит к появлению большого количества бездомных. В этом городе богатые и бедные живут рядом, но разрыв между ними огромен».

Журнал «Вокруг света», 1980 г.

Перед вылетом домой ансамбль вернулся в Токио. Если первая встреча с городом ошеломила: подпирающие облака небоскрёбы, многоярусные автомобильные развязки, яркие витрины магазинов, толпы людей на улицах, – то после десятидневного путешествия по стране всё это казалось обыденным, само собой разумеющимся.

Гастроли прошли на «ура», при почти полных залах и тёплом приёме местной публики. Не было никаких провокаций, о которых предупреждали на инструктаже в райкоме. В напряжённом графике гастрольного турне последние два дня оставили свободными, и ансамбль в полном составе: артисты, гримёрши, костюмерши, технический персонал и даже сопровождающий из конторы[19] – ринулись в магазины менять валюту на шмотки, часы, кассетные магнитофоны, фотоаппараты и другой ширпотреб, невиданный на полках советских магазинов.

Перед поездкой всем разрешили приобрести по одиннадцать тысяч японских иен. Звучит богато, но всего-то пятьдесят долларов в пересчёте по курсу. Не разгуляешься. Хорошо, у Клавы оказался знакомый валютчик, подкинул японских дензнаков по божеской цене. Оставалось надеяться, что конторский товарищ закроет глаза на некоторое несоответствие суммы покупок официальному лимиту. Поскольку сам товарищ музыкальный комбайн за тридцать три тысячи иен купил. А это, между прочим, сто пятьдесят зелёных.

Сама Клава в магазины не пошла. Поважнее дело было. Попросила самурая – так они прозвали приставленного к группе переводчика – написать на бумаге со штампом отеля адрес американского посольства для таксиста. Сама-то Клава по-японски ни бельмеса, а уж дурацкие иероглифы рисовать – не дай бог. Она и по-английски знала только «фак ю» – спросила у инструктора в райкоме, что отвечать, если вербовать в шпионы начнут. Хорошо ещё в Союзе озаботилась, уговорила знакомую учителку перевести на английский заявление о предоставлении политического убежища. Учителка сначала отнекивалась, но сунутые в карман блузки два хрустящих полтинника произвели нужный эффект.

Самурай Клавину просьбу выслушал с обычным своим невозмутимым видом, вопросов не задал, нарисовал на бумаге две ровные строчки, в типографии ровнее не напечатают, с поклоном протянул Клаве-сан и с важным видом удалился.

Очереди у посольства не было. Дежуривший на входе здоровенный чёрный амбал в военной форме взял Клавин загранпаспорт, пробежал глазами заявление о политическом убежище и позвонил куда-то по телефону. Через несколько минут появился другой чёрный, поменьше ростом и в гражданском, провёл Клаву в кабинет, на двери которого висела какая-то табличка на английском.

В кабинете сидел симпатичный белый толстяк, который при появлении Клавы вскочил, разулыбался, словно в «спортлото» выиграл, и на неплохом русском объявил, что ужасно счастлив видеть саму госпожу Козлову, продюсера знаменитого советского ансамбля, гастроли которого с небывалым успехом прошли в Японии.

Продюсером Клаву никогда раньше не называли, она поначалу обиделась, но толстяк так мило суетился, предлагал кофе, чай, виски со льдом, что обижаться было глупо. Клава решила, что продюсеры у них в Америке – большие шишки, и согласилась на виски со льдом.

Заявление о политическом убежище толстяк прочитал гораздо более внимательно, чем чёрный на входе. Повздыхал, сказал, что решить такой сложный вопрос он быстро не может, нужно время, нужно согласовать с руководством. Тем более госпожа Козлова просит миллион долларов подъёмных, а для этого требуется одобрение финансового департамента. Кроме того, если бы госпожа Козлова просила убежище только для себя – было бы проще. Но чтобы оформить документы на пятерых детей и мужа, нужно написать столько запросов и получить столько согласований, что вся процедура может занять не один месяц. Бюрократия есть везде, не только в Союзе, в Штатах тоже предостаточно. При этом толстяк так горестно вздыхал, так грустно смотрел, потел и вытирал лоб мокрым платком, что Клаве даже стало его жалко. Виски, которое толстяк щедро подливал, кружило голову, и Клава сама не поняла, как оказалась за воротами посольства, в салоне любезно вызванного толстяком такси. Она также не совсем поняла, о чём, собственно, они договорились. Вроде бы о том, что в Союзе с Клавой свяжутся.

Выпроводив посетительницу, советник по культуре Майкл Армстронг, он же резидент ЦРУ в Токио, достал из ящика стола досье на русскую музыкальную группу, полученное по дипломатической почте за две недели до начала гастролей, и сел писать рапорт. Он не собирался ничего ни с кем согласовывать. До перевода в Токио он много лет проработал в восточном секторе и в московской резидентуре и отлично разбирался в так называемых политических эмигрантах. Как правило, это были пустышки с невероятно раздутым самомнением и задранными до небес запросами. Большинство из них хотели сразу миллион долларов и домик в Калифорнии. Взамен, кроме пустой болтовни, ничего предложить не могли. Если бы не просьба московских коллег, он не стал бы тратить время и виски на эту русскую дуру. Но коллеги попросили по возможности оценить перспективы её вербовки. По прилёте ансамбля в Японию он послал одного из своих русскоговорящих агентов с заданием подловить Клавдию Козлову в баре или в магазине и вступить в контакт под видом тоскующего по родине эмигранта.

Агент вернулся ни с чем. Клаву плотно опекал сотрудник Комитета госбезопасности, ни на минуту не оставляя одну. И вдруг такая удача – сама явилась. Интерес московской резидентуры к данной персоне понятен – русские раскручивают ансамбль как символ успеха советской многодетной семьи. У этой дуры высокие покровители в советском руководстве. Из неё мог бы получиться ценный агент влияния. Однако, согласно рекомендациям, коэффициент интеллекта[20] у агентов влияния должен быть не ниже восьмидесяти пяти. А у этой идиотки он едва ли до шестидесяти дотягивает.

Вернувшись в отель и узнав, что конторский всё это время был в магазинах, его постоянно то сыновья, то муж видели, Клава вздохнула с облегчением. Визит во вражеское посольство остался незамеченным.

Капитану госбезопасности Сидоркину Кузьме Ивановичу не было нужды ни тайно, ни явно сопровождать Клаву в американское посольство. Ещё в Союзе ему дали почитать копию Клавиного заявления о предоставлении политического убежища, переданного в органы бдительной учительницей английского языка. На вопрос, почему ансамбль выпускают, да не просто за рубеж, а в капиталистическую страну, ему показали на потолок, сказали, что выступление ансамбля на «Голубом огоньке» понравилось самому, коллектив велено не трогать, но присматривать.

О том, что Клава поедет на такси в посольство, Сидорова предупредил переводчик, давно завербованный советской резидентурой. Запись разговора Козловой с резидентом ЦРУ, сделанную миниатюрным магнитофоном, вмонтированным в Клавину пудреницу, капитан прослушал тем же вечером и утром отправил рапорт в Москву. Пусть там разбираются. Его дело маленькое: сказали наблюдать – он наблюдает.

Глава 8

За два месяца до полёта, июль 1981 года, город С.

«В нашем обществе развитого социализма, основанном на правде и открытости, не должно быть места слухам и сплетням. Эти вредоносные явления, как термиты, подтачивают основы социалистического общества, сеют раздор и недоверие между людьми. Слухи – не просто пустые слова, это оружие врагов нашего строя. Они используют их, чтобы подорвать веру в партию и правительство, разрушить единодушие и сплочённость советского народа. Сплетни – ещё одна форма вредоносного поведения. Сплетни осуждают и очерняют людей без оснований. Сплетни могут разрушить репутацию, создать негативное мнение о человеке и даже погубить его карьеру».

Газета «На смену!», 1981 г.

– Слушай, что я тебе расскажу, только никому! – Буфетчица Люба сделала страшные глаза и посмотрела на дверь. – Если до Клавы дойдёт, она меня прикончит, и следов не найдут!

– А кажется такой безобидной, – удивилась Оксана.

– Да ты что, ты её не знаешь. Это страшная женщина, держись подальше.

Оксана изобразила испуг и пообещала держаться подальше.

– Так вот, в позапрошлом году, когда они вернулись из Японии, был жуткий скандал. Клаву вызвали в райком и вставили клизму, ведро скипидара в ж…

– Правда? А за что?

Люба снова оглянулась на дверь и понизила голос.

– Она ходила в американское посольство и просила политическое убежище. Свалить хотела!

– Не может быть!

– Точно тебе говорю. Её в райкоме так отчихвостили, месяц потом чернее тучи ходила! А в райкоме ревела, простить умоляла, чуть ли не на коленях ползала, говорила, что затмение нашло, больше никогда не повторится…

– Откуда ты знаешь? Тебя же в райкоме не было.

– Зинка рассказала, костюмерша, видела ты её, вечно в короткой юбке ходит, ляжками сверкает.

– Видела, – подтвердила Оксана.

– Так вот, Зинкин хахаль инструктором в райкоме работает, всегда после работы сюда забегает рюмку пропустить. Здесь-то рот на замке держит, а в Зинкиной постели язык развязывает! У неё и не такие развязывали. Говорят, она во время…

Люба наклонилась и зашептала Оксане в ухо. Та хихикнула и покраснела.

Уже вторую неделю Оксана работала художником в Доме культуры. Полученный в художественной школе диплом художника-оформителя в отделе кадров вопросов не вызвал. Приблизиться к ансамблю не получилось, все задания ей давал лично заместитель директора, поглядывая масляными глазками на Оксанины стройные ноги, но сплетен наслушалась вдоволь. Ансамбль в коллективе Дома культуры не любили за хамство и грубость, считали бездарными выскочками, хорошо устроившимися благодаря высоким покровителям.

Если отфильтровать правду от вымыслов, получалось следующее. У ансамбля серьёзные проблемы, Андрей в своих выводах был прав. Сборы падают, гастроли отменяются. После истории с американским посольством, несмотря на Клавины клятвы и высоких покровителей, группу не выпустили во Францию. Клава, напившись с мужем в гримёрке, ругалась на чём свет стоит, орала так, что в зрительном зале было слышно. Кричала, что она им всем устроит, они её ещё плохо знают, потом будут себе локти кусать. Но что именно устроит и когда, оставалось неясным. Большинство сочло это пустой пьяной болтовнёй.

Андрей, когда Оксана ему всё пересказала, только покачал головой.

– Ты, конечно, молодец, но собранная тобой информация нас к поискам Инги не приближает. Мотива похищать Ингу, кроме чисто матримониального, я не вижу. Но у нас невест не крадут, разве что во время свадьбы, в шутку. Потому что смысла нет. Это на Востоке можно женщину насильно замуж выдать.

– Андрюша, ты идеалист, – улыбнулась Оксана и нежно погладила мужа по щеке.

– Ну, допустим, выдают, – не стал спорить Андрей, – но другими способами, не похищением. Ты про машину узнала? Есть у них машина?

– Да, есть, «Нива» новая. Димка, старший сын, на ней гоняет, пьяный. И папа Козлов иногда в Дом культуры приезжает, Клаву и детей привозит.

– Как они все помещаются?

– А они задние сиденья раскладывают, получается большой багажник, и дети туда залезают.

– Оригинально.

– Мамин сосед так картошку из деревни возит, несколько мешков сразу грузит.

– Пожалуй, если сиденья разложить, можно не только картошку увезти, – задумчиво пробормотал Андрей.

– А что?

– Например, тело помощника осветителя на Лысую Горку. Неволин сказал, что около убитого были следы протектора. Всё-таки ты молодец!

Андрей обнял Оксану, поцеловал в губы. Поиск Светиной сестры временно приостановился.

Глава 9

«Важно также помнить о пределах необходимой обороны. Гражданин имеет право защищать себя и своих близких от правонарушений, но переход границы необходимой обороны недопустим и влечёт за собой ответственность перед законом».

Из интервью начальника управления внутренних дел подполковника А. И. Дёмина корреспонденту газеты «Вечерний город», 1981 г.

– Дима, прекрати немедленно!

Кто такой Дима и что именно он должен прекратить, Андрей слушать не стал. Бросился вперёд, выскочил на пересечение тенистых аллей парка имени Павлика Морозова, с памятником пионеру-герою в центре, и увидел. Давно не стриженный тип, на полголовы выше Оксаны, прижал её к постаменту памятника и, громко сопя, пытался поцеловать, одновременно задирая юбку. Оксана уворачивалась от слюнявых губ, старалась оттолкнуть нападающего, но силы были явно не равны.

В очертаниях стоявшей спиной фигуры Андрею показалось что-то знакомое, но раздумывать над этим времени не было. Он подбежал и пнул типа сзади под коленку, радуясь, что надел не кеды и не изящные гэдээровские полуботинки, а тяжёлые кожаные «говноступы», как называл их Николай, производства фабрики «Уралобувь».

Отечественная обувная продукция не подкачала, тип взвыл, потерял интерес к Оксане и наклонился, схватившись за ногу. Положение было исключительно удобным для классического апперкота, что в переводе с английского «uppercut» означает «рубануть снизу вверх».

Андрей ударил справа, на выдохе, как учил тренер по карате, вложив в кулак всё своё возмущение происходящим. Тип лязгнул зубами и завалился на спину.

– Как ты? Кто это? – Андрей повернулся к Оксане.

Девушка с испугом смотрела на упавшего. Тот не шевелился, лежал, раскинув руки, рот окрасился кровью.

– Ты его убил?! Это Дима, старший брат.

Андрей облизал содранные во время удара костяшки пальцев, присмотрелся. Да, он видел этого парня на концерте. В сценическом костюме тот выглядел более презентабельно.

– Сейчас очухается, такого с одного удара не завалишь.

Дима шевельнулся, открыл глаза.

– Живой, – облегчённо вздохнула Оксана. – А меня теперь уволят.

– За что? – удивился Андрей.

– Клаве нажалуется, она на директора надавит. Директор с ней боится связываться.

– Ну и пусть увольняют, – пожал плечами Андрей. – Зато этот кобель не будет больше руки распускать.

– Как же, не будет, – фыркнула Оксана, – такого с одного удара не перевоспитаешь.

Между тем Дима с кряхтением поднялся, опасливо посмотрел на Андрея и, пошатываясь, отошёл на безопасное расстояние.

– У него, наверное, сотрясение, – забеспокоилась Оксана.

– Сотрясение чего? Были бы мозги, было бы сотрясение.

– Вам обоим конец! – хрипло крикнул Дима. – С тобой, сучка, мы ещё поговорим, а ты, – он ткнул пальцем в сторону Андрея, – заказывай себе гроб!

– Кому-то надо добавить.

Андрей решительным шагом двинулся к Диме, но тот со всех ног бросился бежать. Андрей задумчиво посмотрел ему вслед и повернулся к Оксане.

– И давно он к тебе неравнодушен?

– С неделю уже. Прохода не даёт. Сегодня, представляешь, пытался меня силой к себе в гримёрку затащить! Хорошо, замдиректора по коридору шёл.

– Дала бы ему коленкой между ног. Не знаешь, что ли, как кобеля остудить?

– Ага, а потом в тюрьму бы села. Нам на судебке[21] рассказывали, что женщину-врача осудили за превышение необходимой обороны. Она вот такого же кобеля пнула между ног, а он скончался от болевого шока. На суде сказали, что она врач и не могла не знать о возможных последствиях.

– И много дали?

– Три года. Условно. У неё ребёнок маленький.

– Условно – ерунда. А ребёнка, если что, мы в два счёта сделаем. Но погоди, он уже неделю пристаёт, чего же ты молчала?

– Я сначала даже обрадовалась. Думала, познакомимся поближе, может, что расскажет. Только у него все разговоры вокруг кровати вертятся. Противно…

Оксана передёрнула плечами.

– Вот и познакомилась поближе, – усмехнулся Андрей. – Хорошо, что я тебе навстречу пошёл. Теперь тебе точно надо увольняться. Он жизни не даст.

– А я заявление в профком напишу.

– Толку-то. Сама же говоришь, там все Клаву боятся. Кстати, Клава как к его выходкам относится?

– Он у неё любимчик.

– Понятно, – вздохнул Андрей, – яблоко от яблони… Пошли домой, художница ты моя. И давай договоримся: ты после работы из Дома культуры не выходишь, ждёшь меня. Договорились?

Оксана шутливо взяла под козырёк[22].

– К пустой голове руку не прикладывают, – проворчал Андрей.

Глава 10

1954 год, город С.

«На внеочередном Пленуме ЦК КПСС, состоявшемся в Москве 14 июля, определены важнейшие задачи по укреплению общественного порядка и пресечению правонарушений. Пленум подчеркнул, что борьба с преступностью – это не только задача органов правопорядка, но и дело всего советского народа. Важно помнить, что преступность – не просто угроза общественному порядку, но и подрыв наших идей, нашего строя.

Пленум отметил необходимость усиления профилактической работы, включая воспитание граждан в духе высокой морали и правосознания. Особое внимание должно уделяться борьбе с хулиганством, кражами и пьянством.

– Мы должны помнить, что преступность – это враг нашего строя, враг нашего народа, – отметил в своём выступлении на Пленуме Первый секретарь ЦК КПСС товарищ Никита Сергеевич Хрущёв. – Мы должны быть бдительны и не допускать, чтобы преступность подрывала наши усилия по строительству коммунизма».

Газета «Правда», 1954 г.

Милицейский патруль вывернул из-за угла совершенно неожиданно, как снег на голову. Почему она не услышала шаги в ночной тишине? Город крепко спит, на улицах ни людей, ни машин, даже птиц, которые в Алексеевке летом ни днём ни ночью не смолкают, не слышно. Наверное, сама задремала. Что-то ребята на этот раз задержались. Как бы не вывалились сейчас с тюками и чемоданами прямо ментам в лапы.

Клава юркнула в подъезд, посмотрела наверх сквозь лестничные пролёты, прислушалась. Пока всё тихо. Входная дверь скрипнула. Клава бросилась под лестницу, присела, вжалась в стену в тёмном углу.

В подъезд зашли двое. Клава их не видела, определила по шагам.

– Вроде сюда забежала, – раздался тонкий, почти мальчишеский голос.

– Под лестницей посмотри, – ответил ему голос грубый, командирский.

– Так темно, товарищ старшина, не видно ничего.

– Фонарь на что у тебя?

Клаве показалось, что у неё сейчас сердце остановится. Даже голова закружилась.

Слышно было, как молодой возится с фонарём.

– Чёрт, не работает, товарищ старшина.

– Валенок! Сколько раз тебе говорил – проверяй фонарь перед выходом!

– Я проверял, он работал.

– Проверял он… – проворчал старшина. – Ладно, пошли, наверное, она в квартиру зашла.

– А что на улице в три ночи делала?

– Ну мало ли почему не спится девчонке. Пошли, нам ещё три квартала обойти нужно.

Звук шагов, входная дверь снова скрипнула, стало тихо.

Клава почувствовала, что вся дрожит и зубы стучат, как на морозе, хотя в подъезде жарко и душно. Ещё поняла, что трусики мокрые. Описалась от страха.

Наверху зашумели. По лестнице тяжело спускались несколько человек. Клава выскочила на площадку. Первым идёт Павел, несёт фанерный чемодан с металлическими уголками. За ним Барабан, кряхтя, тащит дорожную сумку и тяжёлый тюк. Замыкает Скрипка с тюком через плечо. Все мрачные, хотя дело явно удалось.

– Паша, почему так долго? – Клава бросилась вперёд.

– Потому! Всё тихо?

– Да, патруль был, но прошёл.

– В какую сторону?

– Я не видела, я под лестницей спряталась.

Павел сплюнул.

– Раззява!

– Паша, я испугалась очень! Они в подъезд за мной зашли, я спряталась. А вдруг вы бы вышли?

– Ладно, потопали.

«Победу»[23] оставили в соседнем дворе. Машина стояла под фонарём, и, когда садились, Клава заметила у Павла на рукавах бурые пятна. Барабан плюхнулся за руль, рванул, не включая фар.

– Паша, что это, кровь? – Клава показала на рукав.

– Краска, – процедил Павел.

Скрипка загоготал.

– Краска… га-га… масляная… га…

Скрипка надрывался в истерике, хлопал себя по ляжкам, не мог остановиться.

– Краска… га… из горла ювелира вытекла… га!

– Как из горла? – не поняла Клава и почувствовала недоброе. – Паша, что случилось?

– Ювелир упрямым оказался.

– И старуха его, – добавил Скрипка.

После окончания музыкального училища сёстры Жуковы подали документы в консерваторию, но экзамены провалили обе. Домой, в родную Алексеевку, возвращаться не собирались. Отец демобилизовался инвалидом, начал пить и вскоре после войны умер. Колхоз развалился, мать тоже запила и болеет постоянно. Из братьев – двое сидят, третий уехал за длинным рублём и пропал, четвёртый, отслужив срочную, остался в армии, где-то на Дальнем Востоке. Лидка после неудачи с консерваторией быстро выскочила замуж за инженера с режимного предприятия[24] с квартирой и устроилась продавщицей в промтоварный магазин. Клаву взяли солисткой в музыкальную группу при ресторане.

Группа оказалась непростой, по вечерам развлекала пьяную публику, а ночью грабила квартиры. Клаву «второе дно» музыкантов ничуть не смутило, она обожала подарки, которыми после удачных ночных похождений осыпал её любовник Паша, он же главарь банды по прозвищу Пианист. Клава воображала себя лихой подругой грозного налётчика, перед которым дрожали обыватели. Ей нравилось лететь по ночному городу на Пашиной «Победе», сидеть за столом с Пашиными друзьями после удачных дел, разбирать награбленные трофеи, торговаться с перекупщиками. Жизнь была яркой и рисковой, не то что в деревне.

В квартиры Клаву не брали, оставляли стоять «на шухере». Ещё у неё была важная роль – в перерывах между песнями подсаживаться за столики к перспективным клиентам. У Клавы хорошо получалось разговорить подвыпивших мужиков. Те перед смазливой певичкой распускали хвосты, наперебой хвастались неимоверными богатствами, трясли толстыми бумажниками, демонстрировали золотые перстни на пальцах, угощали шампанским, пялились на Клавин соблазнительный бюст, гладили под столом Клавины коленки, зазывали к себе домой.

Клава охотно соглашалась, адреса записывала. Потом по этим адресам являлись незваные гости. До последнего случая обходились без крови. Напуганные до полусмерти хозяева квартир беспрекословно отдавали ценности и добро. И даже не всегда в милицию заявляли – сами не без греха. Павел не раз повторял, что на мокруху[25] не пойдёт, за это вышка[26] светит. Но вот пошёл. И что теперь будет?

Глава 11

За два месяца до полёта, июль 1981 года, город С.

«В нашем городе действуют оперативные комсомольские отряды, которые тесно сотрудничают с органами внутренних дел, помогая им в борьбе с преступностью и нарушением общественного порядка.

– Мы считаем своим долгом защищать свой город от преступности, – говорит Сергей Фоминых, командир оперативного отряда железнодорожного института. – Мы не можем сидеть сложа руки, когда кто-то нарушает закон или угрожает безопасности наших граждан. Мы готовы помогать милиции всем, чем можем.

Оперативные комсомольские отряды активно участвуют в патрулировании улиц, проводят профилактические беседы с подростками, организуют рейды по выявлению и пресечению мелких краж и хулиганства. Они также проводят пропагандистскую работу среди населения, рассказывая о вреде преступности и призывая к соблюдению закона».

Газета «Вечерний город», 1981 г.

Они выскочили из кустов, как чёртики из табакерки.

«Надо было по улице идти», – подумал Андрей.

Встречая Оксану, он по привычке пошёл короткой дорогой через парк, хотя времени было достаточно, чтобы выбрать маршрут более длинный, но безопасный.

Братья Козловы действовали слаженно, как волчья стая. Окружили, отрезали путь к отступлению, начали сжимать кольцо. Старший, Дмитрий, с цветущим синяком на нижней челюсти, крутил любимое оружие городской шпаны – велосипедную цепь. Средний, Пётр, сжимал в руке длинный нож. Ещё один брат, его имени Андрей не знал, постукивал по ладони фомкой. Двое младших находились сзади, и это нервировало.