ХХ век. Известные события без ретуши

Поначалу партизаны, косясь на маршала, выбирали путь полегче. Но потом убеждались, что пешие походы для Жукова трудности не составляют. Несмотря на большой вес, он и в поздние годы сохранил легкую спортивную походку – сказывалась многолетняя закалка кавалериста. А уж насчет силы… Однажды в парке маршал увидел игровой прибор – силомер. Подошёл, примерился… И измеритель, крякнув, "зашкалил". "Ну вот, – растерянно пожал плечами Георгий Константинович, – Сломал".

…Прошло чуть больше половины отпуска, когда в Ялту прилетел Хрущев. И едва ли не в первый день изъявил желание поохотиться, причем непременно с Георгием Константиновичем: мол, о жуковских охотах столько рассказывают, что грех не поучаствовать. На следующее утро группа убыла в горы.

Видно было, что Никита Сергеевич чем-то озабочен, нервничает. Но держался он как обычно – даже подчеркнуто как обычно. Чересчур много смеялся, слишком охотно поддерживал разговоры… Зато, кажется, вполне искренне и с нескрываемой завистью косился на ружье маршала. Ружье действительно было знатное – английский нарезной "Слоновик" для африканских добытчиков слоновой кости. "Хороша игрушка. Нравится она мне", – в первый раз это прозвучало комплиментом. Во второй и третий – несколько навязчиво. Однако Жуков делал вид, что не понимает откровенного намека – расставаться со "Слоновиком" он явно не собирался.

Охотничья удача в тот день улыбнулась маршалу: он "взял" оленя, причем, как обычно, с первого выстрела. Непонятно было, завидует ли Первый, полдня просидевший в зарослях без всякого результата, столь знатному "трофею", но если и завидовал, то хорошо скрывал это. Во всяком случае выглядел Никита Сергеевич вполне довольным. У костра, смеясь, потирал руки: отдохнули, дескать, на славу. А потом наконец посерьезнел.

– Георгий Константинович, отпуск вам придется, видимо, прервать. Проблемы!

По крайней мере получил наконец объяснение внезапный интерес Первого к охоте. Но ситуация оставалась непонятной. Глядя в костер, Никита Сергеевич долго и сумбурно объяснял, что сейчас у него на даче гостит лидер Албанской партии труда Энвер Ходжа. Что отношения между Албанией и Югославией, увы и увы, весьма далеки от идеальных, что резонанс в мире это вызывает нехороший и вообще страны социалистической ориентации должны выступать единым лагерем. Что очень важно именно сейчас продемонстрировать перед капиталистами дружбу и взаимопонимание, почему и необходим "визит вежливости" в обе страны одновременно, а кому, как не Жукову с его авторитетом, это можно поручить…

– Значит, протокольный? – переспросил Георгий Константинович.

– Ознакомительный. Дружеский, – поправил Хрущев. И, помолчав, закончил: – Словом, готовьтесь. Пойдете из Севастополя на крейсере "Куйбышев". А пока завтра – в Москву.

После охоты поехали на "Маевку". В дороге разговор не клеился, молчали. Странное ощущение недоговоренности не проходило. Возможно, именно поэтому, едва машины свернули на дачу. Первый предложил:

– Сходим, искупаемся.

Пришли на берег. Не умевший плавать Хрущев забрел по колено в воду, махнув охране – мол, не мочите ноги. Группа же Жукова поплыла на глубину. Вообще Георгий Константинович был замечательным пловцом и купался с удовольствием. Когда он был в море (а личная охрана обязана была сопровождать его везде и всюду), угнаться за ним было невозможно. Маршал любил заплывать далеко, и не у всех членов группы хватало сил. Приходилось вызывать с берега катер, на что маршал всегда реагировал резко. Но на этот раз, отплыв метров двести, Жуков обернулся.

Берег был пуст…

Когда вернулись на дачу, Первый стоял у дверей в столовую. Маршал, продолжая начатый в горах разговор, недоуменно пожал плечами.

– И все-таки, Никита Сергеевич, я не понимаю. Зачем мне плыть на "Куйбышеве"? Может, слетаю своим самолетом? Быстро обернусь, – он усмехнулся, – и отпуск отгуляю.

Хрущев молчал. Смотрел на Жукова долго, секунд десять. Затем медленно произнес:

– Мы все зачтем. И дадим отпуск. – И после паузы. – Нет, езжайте водой.

На следующее утро маршал вылетел в Москву…»

5 октября 1957 года газета "Красная звезда" сообщала:

"4 октября из Москвы в Крым отбыл на самолете Министр Обороны СССР Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Он направляется с визитом в Федеративную Народную Республику Югославию…

В 15 часов 25 минут Маршал Г.К. Жуков поднимается на катер у Графской пристани (в Севастополе. – Авт.) и обходит миноносцы, стоящие в Южной Бухте… Катер направляется к борту крейсера "Куйбышев", на палубе которого выстроился экипаж корабля…

По парадному трапу Маршал Г.К. Жуков поднимается на корабль. Раздается команда вахтенного офицера "Смирно!" На грот-стеньге взвивается флаг Министра обороны СССР. Командир отряда кораблей контр-адмирал Л.Н. Тюняев докладывает о готовности кораблей к походу.

Командир корабля капитан первого ранга В.В. Михайлин отдает рапорт: "Товарищ Маршал Советского Союза! Экипаж крейсера "Куйбышев" построен для встречи".

"Однако главное, что формировало у Жукова мнение о флоте, – пишет в этой же неопубликованной главе Н.Г. Кузнецов, – мне думается, было его незнание кораблей и специфики флота. Мои попытки ближе ознакомить Жукова с флотскими делами и тем самым вызвать у него интерес к этому виду Вооруженных Сил не увенчались успехом. Не получилось это и у И.С. Исакова. К сожалению, этот интерес к флоту у Жукова не проявился и в годы воины, о чем он сам пишет в своей книге "Воспоминания и размышления", объясняя это занятостью. Сколько раз мне приходилось слышать из уст Жукова несколько ироничное отношение к флоту. Правда, он отдал должное морским бригадам, которые действовали под Москвой в 1941 году. Значительно позднее, когда Жуков был уже в течение нескольких лет министром обороны, совершая поход на крейсере (кажется в Албанию), он будто бы (находясь в жарком машинном отделении) сознался, что только теперь понимает трудность службы на корабле. Но это были уже последние дни его пребывания в должности министра, а значит и на кораблях".

Эти последние дни Жукова – министра обороны, проведенные на корабле, интересны тем, что Георгий Константинович невольно позволил наблюдать себя довольно продолжительное время сравнительно небольшому воинскому коллективу – экипажу крейсера. И то, что осталось в памяти этих людей, прежде всего командира корабля, – несомненно значимое дополнение к портрету полководца. Портрету, еще явно неоконченному, несмотря на всемирную известность Жукова. Портрету, который существует во множестве этюдов, написанных в разных тонах. А глубоко-реалистическое полотно, думается, позволит создать время и наше возрастающее стремление к реализму.

О противоречивости оценок Георгия Константиновича, наверное, все-таки исходящих от противоречивости личности Жукова, говорит тот факт, что на флоте министра больше побаивались, чем уважали. В последнее время, после увольнения Н.Г. Кузнецова, флот, лишившись защиты авторитетного главкома, как бы осиротел. Инспекторские поездки Жукова на Северный флот и Балтику оставили тяжелые воспоминания о беспощадности, даже жестокости Георгия Константиновича. Жуков лично разжаловал и уволил в запас 273 офицера. А как могли восприниматься его угрозы сменить Военно-морской флаг на общевойсковой, переодеть военных моряков в зеленую форму. Не от силы Жукова это шло, а от слабостей его: своенравности, несдержанности, грубости.

Так что можно себе представить, с какими чувствами ожидало приезда в Севастополь министра командование Черноморским флотом. Флагманский корабль для визита был выбран быстро и однозначно – лучший на флоте крейсер "Куйбышев" под командованием тридцативосьмилетнего капитана I ранга Михайлина.

В конце сентября 1957 года крейсер "Куйбышев" находился с деловым заходом в Болгарии. Именно там Владимир Васильевич получил радиограмму с приказанием срочно прибыть в Севастополь.

Когда крейсер встал на рейде на бочки, сигнальщики приняли семафор: "Командиру срочно прибыть к командующему флотом".

Михайлин сразу почувствовал, что за этим вызовом стоит что-то важное. Просто так адмирал В. Касатонов командиров к себе не вызывал. Спустили катер. Через полчаса капитан 1 ранга вошел в кабинет командующего.

– В каком состоянии находится корабль? – без предисловий встретил Михайлина адмирал Касатонов.

– В боевом.

– Я сейчас разговаривал с главкомом, – командующий встал из-за стола. – К нам срочно выезжает адмирал Головко. Будет смотреть ваш крейсер. Пойдете с визитом в одну из средиземноморских стран.

– Есть!

– Идите, готовьте корабль. Окончательное решение будет принято после проверки.

Адмирала Головко Михайлин знал по Северу, где Владимир Васильевич во время войны командовал тральщиком, дослужившись до капитан-лейтенанта. "ТЩ-110" был одним из трех тральщиков, вооруженных самыми современными электромагнитными замками. Особенно отличился корабль в 1943 году при тралении мин и проводке конвоев. Тральщик стал Краснознаменным, ордена Красного Знамени удостоился командир, награжден был весь экипаж.

Арсений Григорьевич Головко командира хорошо запомнил, что Михайлин обнаружил при окончании Военно-морской академии. Именно Головко – председатель государственной аттестационной комиссии рекомендовал выпускника Михайлина для службы на больших кораблях.

На второй день после разговора с Касатоновым на крейсер уже прибыла комиссия Главного штаба ВМФ во глазе с первым заместителем главнокомандующего ВМФ адмиралом Головко. То есть на подготовку техники и людей Михайлину были даны ночь и утро. Но командир особого беспокойства не испытывал: экипаж был хорошо отработан, корабль содержался безукоризненно, отличался высокой организацией службы. Так что требовалось не так уж много: навести внешний лоск.

Головко командира сразу признал и, выслушав доклад, приступил к делу.

– Показывай, Владимир Васильевич, корабль.

Смотрели долго, даже мучительно долго. Для многих корабль – первый в серии крейсеров этого типа послевоенной постройки – был незнаком. В том числе и для Головко, которому более чем торпедным катером лично командовать не приходилось.

В конце концов офицерский состав был приглашен в кают-компанию для разбора.

– Флагманский штурман, замечания есть? – начал Головко.

– Нет.

– Флагманский артиллерист?

– Нет.

Разбор оказался кратким.

– Ну что же, – заключил адмирал, – молодцы. Благодарю, но хочу предупредить: видимо, корабль пойдет с визитом в Югославию под флагом министра обороны. Это очень ответственно. Вы будете представлять Жукову не только Черноморский флот, а всех нас. И прямо скажу, если что-нибудь у вас обнаружится – вам несдобровать. И защиты вы тогда нигде не найдете.

Командира крейсера это заключение несколько покоробило: вместо того, чтобы воодушевить – постращал.

Командующий флотом адмирал Касатонов, прежде чем сойти вместе с комиссией с крейсера, сказал капитану 1 ранга Михайлину:

– Командир, составьте список всего, что вам нужно на полную автономность и с учетом того, какой гость будет. Продолжайте приводить корабль в порядок. Срок выхода я сообщу.

Прошло еще дня четыре. Командир доложил о полной готовности крейсера. И тогда адмирал Касатонов назначил пробный выход. "Куйбышев" под его флагом отработал все возможные ситуации в плавании. Даже варианты швартовки к причалу, что на Черноморском флоте почти не практиковалось, так как крейсера обычно держались на бочках. Подробнейше, под секундомер, "прошлись" по всем ритуалам. Погода стояла отличная. Все сложилось хорошо. Комфлотом поблагодарил и ушел. Стали ждать.

И вот вечером 3 октября командир получает семафор: "Маршал Жуков прибывает завтра. Выход – в 15 часов".

Михайлин объявил о предстоящем выходе экипажу. Приказал всем как следует выспаться, а дежурно-вахтенной службе – никого без острой необходимости не дергать. Приготовление корабля к походу решил начать сразу после подъема флага, то есть в 8 часов утра. Сам себя привел в порядок, почистился, побрился, принял душ и лег спать, как никогда рано. Проснулся оттого, что его трясли. Так вымотался за последние дни, что голосом посыльный командира разбудить не смог.

– Товарищ командир, товарищ командир! За вами пришел катер!

Михайлин вскочил.

– Какой катер? Чей?

– Командующий флотом требует вас на берег.

Парадно-выходная форма висела в готовности, отутюженная. Михайлин быстро умылся, оделся, – и в катер. Выходит на берег, смотрит – машина. Такого еще никогда не было, чтоб командиру корабля машину подавали. Да и штаб флота-то рядом.

Но повезла машина с молчащими водителем и офицером несколько в другую сторону: в район Владимирского собора. Подъехали. Владимир Васильевич удивился: небольшой дом с садом, много машин, оживленный говор людей, несмотря на ранний час.

Куда вы меня привезли? – не выдержал командир.

К маршалу Жукову на смотрины, – обронил сопровождавший Михайлина офицер.

И командир не уловил в его голосе иронии.

Вошел в прихожую. Двери открываются и закрываются непрестанно. Вестовые во всем белом бегают с подносами туда-сюда. Когда снова открылась дверь в зал, Михайлин за большим, уставленном закусками столом увидел Жукова. С одной стороны от него сидел В.Г. Комяхов, первый секретарь Крымского обкома КП Украины, с другой – командующий флотом, член военного совета флота, прибывшие с Жуковым генералы…

Жуков сидел спокойно, уверенно. И его облик, словно впечатался в память Михайлина: большой лоб, кустистые густые брови, доброжелательный открытый взгляд. Маршал был в хорошем настроении.

Ему доложили о прибытии Михайлина. Жуков сразу вскинул глаза. Михайлин вошел и представился:

– Товарищ министр обороны, командир крейсера "Куйбышев" капитан 1 ранга Михайлин прибыл по вашему приказанию.

Адмирал Касатонов тут же поднялся, освободив стул рядом с Жуковым.

– Садитесь, – показал тот рукой командиру.

Страха, трепета Михайлин не ощущал, хотя понимал, что держаться надо настороженно. Гнев министра, как говаривали, можно было вызвать любым неудачным словом…

Глаза Георгия Константиновича с любопытством следили за ничуть не смутившимся офицером.

– Доложите мне коротко: где вы учились? – посмотрев на орденские планки, добавил. – Вижу воевали. Где воевали? Как вы стали моряком и вот – командиром крейсера?

Уверенность Михайлина имела свою подоплеку. Ведь были они с Жуковым земляки. Когда командир услышал вопросы Георгия Константиновича, понял, что первый раунд встречи будет за ним.

И начал Владимир Васильевич не с того, где учился, а с того, где родился: в бывшей Калужской губернии.

Жуков стрельнул глазами:

– Где?

– В Калужском районе. Село Забровская Свободка.

Жуков чуть дернул головой, прищурил глаз.

– А я где?

– Вы в Стрелковке.

– Правильно!

Вспомнили родные места.

– Девки у вас были хорошие, так что я к вам ходил.

"Ну уж насчет этого вы прихвастнули», – подумал командир.

– А как же вы стали моряком из мужиков?

– Пошел в Калугу, окончил сельхозтехникум, работал в совхозе, недалеко от вашей Стрелковки. Совхоз Ермолина…

– Ну?

– Да.

– Знаю, знаю. Я бывал там. А Обнинское вы знаете?

– Как же не знать.

– А потом?

– Потом решил, что знаний маловато, пошел в Тимирязевскую академию.

– Как вас баловали!..

Михайлин уловил смену настроения, ревность что ли какая задела Жукова. Вот вам, дескать, все давали, не то, что нам: всю жизнь пахали да воевали. Командиру стало даже не по себе. Вспомнил фильм "Чапаев", как там Василий Иванович спрашивает Фурманова: "А откуда ты знаешь, как воевал Александр Македонский?" Вот и Жукову даже не пришлось в жизни как следует поучиться. Действительно, доморощенный талант из народа.

– А потом, – командир быстренько свернул воспоминания, – по специальному комсомольскому набору на флот. Сказали, мол или иди на флот, или клади комсомольский билет. А мне 24 года.

– И правильно сказали, – Жуков скрипнул стулом. – Надо всем уметь защищать Родину. А что дальше?

Естественно, что за столом установилось молчание. Но едва ли кто с таким интересом слушал командира крейсера, как Георгий Константинович. В его удивительной любознательности, интересе к судьбе военного человека Михайлин потом не уставал удивляться во время похода. А сейчас старался отвечать почетче, покороче, чтобы не сказаться больно назойливым со своей биографией.

– Сразу попал в высшее военно-морское училище. В 1941 проходил в Лиепае практику на эсминце "Ленин". А перед этим отстреляли артиллерийские стрельбы с крейсера "Аврора".

– С крейсера "Аврора"?

– Так точно. Войну встретил на Балтийском флоте…

– Ну и как встретили?

– Товарищ министр обороны, на Балтике-то вы, по-видимому, больше меня видели. Когда командовали Ленинградским фронтом…

– Да. И ваши корабли сыграли большую роль в защите Ленинграда. Там, где падали снаряды с линкоров, крейсеров… С линкоров-то дальше?

Так точно, – дальность стрельбы главного калибра линкора до 210 кабельтовых…

– Что это за кабельтовы?

Михайлин объяснил.

– Да. И такая меткость, такая меткость. Немцы прекрасно понимали, что такое Пулковские высоты. В последний штурм, как мне рассказывали, пьяные шли. И вот они шли пьяные, озверелые. Беспрерывная стрельба… А у вас там хороший артиллерист был. Как его?..

– Вице-адмирал Ралль, товарищ министр.

– Во, правильно, Ралль. Так четко организовал стрельбу кораблей… Один снаряд точно в оркестр бухнул, с которым фашисты шли. И захлебнулась атака.

(Поразительная меткость корабельной артиллерии достигалась за счет совершенной системы наблюдения и целеуказания. Все карты были разбиты на квадраты. Все в этих квадратах было пристреляно. Поэтому едва следовало целеуказание – первый же залп шел на поражение. Михайлин хорошо это знал, но от комментария решил отказаться).

– Был у моряков, как мне рассказывали тоже, какой-то немецкий крейсер.

– Это «Лютцов». Мы его купили перед войной недостроенным. И так ввести в строй не смогли. Но стрелять он – стрелял. А переименовали его в "Петропавловск", потом в "Таллин".

– Вот только с Петергофом у вас плохо получилось…

Здесь коснулись Николая Герасимовича Кузнецова. Флотские насторожились. Жуков обронил несколько, не очень приятных для моряков фраз.

И Михайлин, пропуская куски из своей биографии, быстро начал рассказывать, как его перевели на Северный флот штурманом на тральщик, как во время разгрома "PQ-I7" "Ю-88" сбросил на тральщик четыре бомбы, и корабль, потеряв носовую часть, чудом остался жив. Как был назначен в апреле 1943 года командиром "ТЩ110", а потом откомандировали в Америку получать фрегат. О войне с Японией, высадке десанта в Сейсин и Маока…

Жуков слушал внимательно.

А как давно командуете крейсером?

Четыре года.

За границу ходили?

– В Югославию – нет, в других странах бывал.

– Значит, ходили Босфором. Я очень хочу посмотреть Босфор. Во сколько у нас выход-то?

– В пятнадцать часов.

И здесь Комяхов:

– Георгий Константинович, ну зачем же так рано? Давайте после ужина. Съездим на Байдарские ворота, отдохнем. Если пожелаете, вы ведь охотник хороший, – на охоту сходим…

Комяхова поддержали другие гражданские.

Жуков смотрел, смотрел на них и к Михайлину:

– Ну как, командир?

– Товарищ министр обороны, проливы заказаны нами на определенное время. Завтра, ровно в 10 утра мы должны дать салют наций в честь Турецкой Республики. Значит, и турки к этой церемонии готовятся. Опаздывать нельзя. Если выйдем после ужина, придется идти форсированным ходом. Сожжем много топлива. А танкера с нами не будет.

– Буду в пятнадцать, – поднялся Жуков.

Уходя, Михайлин слышал, как Комяхов, предлагая очередной тост, начал:

– Георгий Константинович, нам всем известно, как любит вас Никита Сергеевич…

На корабле Михайлина у трапа ждали его заместители. Думали, что-то случилось, отменили поход. Командир успокоил: все по плану.

К 15.00 крейсер "Куйбышев" был полностью готов к приему министра и походу.

Сигнальщики доложили, что катер командующего флотом отвалил от Графской пристани, пошел к эсминцам "Бывалый" и "Блестящий", которыми командовали капитаны 3 ранга В. Саакян и Ю. Терещенко. Михайлин дал команду сниматься, и когда катер подошел к крейсеру, тот уже чуть дрейфовал. Церемония встречи прошла безукоризненно. Жуков сразу же решил пройтись по кораблю. Михайлин попросил разрешения убыть на мостик.

Еще ночью погода резко ухудшилась, что не радовало командира. В плохую погоду у всех настроение похуже, да еще неизвестно, как переносит качку Жуков. Уже на подходе к бонам крейсер начал замечать волну. Сильный северо-восточный ветер не облегчал управление кораблем. После гибели линкора "Новороссийск" в бонах стали оставлять очень узкий проход. Не то, чтобы Михайлин нервничал, но отвлекаться ему было некогда. И Георгий Константинович, видимо, чувствуя напряжение командира, молча смотрел, как выходит из бухты корабль. Лишь когда оказались на внешнем рейде, он подошел к командиру.

– А где здесь был командный пункт Петрова и Крылова?

Корабль только что миновал мыс Артиллерийский.

– Вот на этом мысу.

Жуков взял бинокль, долго смотрел.

– Как они могли держаться на этом пятачке?

Пройдя боны, взяли курс на Босфор. Серое, скучное море быстро надоело Жукову.

Проводите меня, где я там размещен.

Как ушел, до ужина не показывался. Но часов в шестнадцать вызвал командира в каюту. Крейсерская качка нехорошая, выматывающая. К ней трудно сразу привыкнуть. Михайлин нашел Жукова стоящим у стола.

– Что это такое? Я хотел немного отдохнуть, а тут все время бегают над головой. Потом все время какие-то команды по динамику: такой-то вахте построиться, такой-то отойти… И не выключается.

– Товарищ министр обороны, прошу меня извинить, – это у нас боевая трансляция, она никогда не выключается. Можно только отсоединить кабель.

– А как же вы? – удивился Жуков.

– Привыкли, не замечаем, слышим только то, что нас касается.

– Отключите.

Михайлин отвинтил фишку. Вернувшись на мостик, приказал старпому капитану 2 ранга В. Серову уложить над флагманской каютой в два ряда маты, матросам по левому борту не бегать, носовой эшелон котлов вывести, чтоб не шумело, не парило.

Потом Жуков ворчал:

– Что я там у вас, как в могиле, ничего не слышу.

– Вы же жаловались, – хитровато парировал командир.

Георгий Константинович только отвернулся.

После ужина поднялся на мостик в хорошем расположении духа. Сел в командирское кресло. Рядом с ним встал, всегда сопровождавший Георгия Константиновича генерал-полковник Радзиевский Алексей Иванович.

– Вы мне вот про Север расскажите. Он на меня произвел очень неблагоприятное впечатление. Разбаловались вы там все. Да и на Балтике. Ну как вы на Севере воевали?

– С 1 декабря 1941 года по 8 марта 1945 практически не сходил с корабля. И беспрерывно в море. За один год у меня получилось 305 суток в море.

– Что же вы там делали?

– Как что? Вот конвой из нашего порта – заранее выгоняют тралить. Затем выводим транспорты на безопасные глубины. Тралы выбрали, командир конвоя приказывает – в конвой. Сопровождаешь его до границы нашей зоны. А в это время идет встречный конвой. Спешишь вперед, к базе, опять тралить, да самым тщательным образом. Не дай бог, хоть один транспорт или корабль подорвется на фарватере. Вы же знаете, как это расценивалось.

– И много вы мин затралили?

– Немало. Ведь приходилось тралить не только те мины, что противник ставил при входе в Кольский залив, горло Бело го моря. Он же ставил мины и в проливах Новой Земли, до Диксона, до Енисея, вплоть до пролива Велькицкого.

– Туда?

– Да. "Волчьи стаи" подлодок у них действовали и в Карском море. Я даже одну лодку на таран взял. Так получилось при заходе на остров Диксон. Нам, командирам, за каждую вытраленную мину платили по 5 тысяч рублей. Я получил более 200 тысяч и все отдал в детский дом – детям погибших фронтовиков.

– Ну а какое у вас мнение о Кузнецове?

– У нас, моряков, мнение о нем одно, высокое.

– А вы-то откуда его знали?

– Еще по училищу. На наш выпуск прибыл сам нарком. Потом, когда штурманом служил на тральщике, мы первыми вытралили немецкую мину ЕМЦ, которую те ставили и против надводных кораблей и подводных лодок. Имела передвигающуюся антенну и в трале взрывалась при подтаскивании к кораблю. Тральщик погибал. Вырабатывались способы уклонения и борьбы с этими минами. Мы вытралили. Нарком прибыл посмотреть. Раз нарком интересуется, значит и мы еще заинтересованнее к своему делу относимся.

Жуков помолчал. Отношения с Кузнецовым у них так и не наладятся никогда. Николай Герасимович об этом напишет так:

"Время текло. Острота вопроса пропадала. Я несколько раз виделся с Жуковым случайно в поликлинике или санатории «Архангельское». Мы здоровались и перекидывались несколькими фразами, как совсем малознакомые люди.