Эдип. Боги и герои Древней Греции

– Лавры Дельфийские мне вещают убить родителя своею рукой, но что может быть в жизни страшнее, чем отцеубийства грех!? Весте с этим еще более мерзким злодеяньем Феб мне грозит: кровосмесительным браком – ложем матери гнусным.

Убийство отца, так же, как и кровосмесительная связь сына с матерью считались в Греции одними из самых страшных преступлений. Самые чудовищные из богинь – мстительниц – Эринии, древние дщери чернокрылой богини ночи Нюкты, никогда не прощали убийства родителя и осквернения материнского ложа и нестерпимыми угрызениями совести доводили виновных до сумасшествия или до самоубийства.

Некоторые говорят, что в древние времена Эринии пытались отомстить первому коронованному правителю богов Крону за то, что он оскопил серпом адамантовым своего отца Небо-Урана и будто бы не без их участия Зевс сумел ниспровергнуть своего жестокосердного родителя. И сам Зевс всемогущий будто бы боролся с Эриниями после того как, приняв образ пятнистого змея, насильно совокупился с матерью Реей перед этим превратившейся, чтобы напугать его, в ужасную змею. Однако впоследствии Владыка блистательных высей Олимпа, как и всех остальных богов и богинь подчинил древних змееволосых мстительниц своей воле.

Эдип не возвращается в Коринф и по дороге в Фивы невольно убивает отца

50. Чтобы избежать преступлений, Эдип не возвращается в Коринф

Когда Эдип в себя пришел от холодного липкого страха, сковавшего в первый момент его по рукам и ногам искривленным, то постарался отнестись к своей будущей жизни как к поиску решения трудной задачи или загадки и стал медленно сам собой так говорить:

– Может ли Пифия ошибаться? Говорят, она, как и Феб, устами которого она и является, может вещать иносказательно и даже двусмысленно, но явно не ошибается никогда. Могу ли я избежать того, что мне предначертала непреложная Мойра Лахесис? Все говорят, что предопределенного Роком не может избежать даже бог. Тем более людям отвратить невозможно того, что им старая Ткачиха соткала. Теперь я понимаю, что самая тяжелая мука на свете для человека – знать свое страшное будущее и не иметь силы бороться с Могучей Судьбой. Но жутколикая богиня Ананке всем разумным существам предоставила свободу выбора, значит я могу выбрать как мне сейчас поступить. В самом деле, знаменитый рокоборец аргосский царь Акрисий, узнав, что ему суждено умереть от руки внука, всю свою жизнь пытался избежать исполнения оракула, и это ему практически удалось. Он был мгновенно убит случайно брошенным его внуком Персеем на играх диском, и пророчество сбылось, но когда? – Акрисий был уже старцем, и такая быстрая смерть только избавила его от всех страданий и мучений старости дряхлой. Что ж… мне ничего не остается, кроме того, чтобы, подобно Акрисию, стараться избежать исполненья оракула. Для этого мне надо держаться подальше от Полиба и Меропы, чтобы как-то случайно, например, на охоте не убить родителя и потом в приступе умопомрачения не соединиться с матерью. Да, иного исполнения пророчества я и представить не могу.

Подбородок Эдипа давно поднялся и занял привычное положение. Он понял, что ему делать и почти успокоился:

– Я ни за что не вернусь в Коринф и постараюсь никогда не встретиться ни с Полибом, ни с Меропой, даже случайно. Но это значит, что я обрекаю себя на добровольное изгнание.

Подбородок юноши судорожно дернулся вверх и вправо, и он страдальчески завопил:

– Значит, я не буду царем!? Какая страшная цена за отсрочку вынесенного Судьбой приговора! Что ж, придется мне одному заплатить за то, чтобы Полиб и Меропа счастливо состарились.

Густые, тяжелые брови, застывшие на красивом, с легкой горбинкой носу Эдипа скакнули вверх, и он, окинув взглядом свои кривоватые ноги, бодро вскричал:

– Выше голову Пухлоногий! Пифия не сказала, что я никогда и нигде не буду царем, ведь Коринф – не единственный город в Элладе. Итак, решено: я делаю то, что должен – не возвращаюсь в Коринф, а там будь, что будет!

Юноша, любивший решать необычные и трудные задачи и отгадывать загадки не мог себе даже представить, какой чудовищно изощренной может Судьба в лице старой лишь обликом Мойры Лахесис в ее стремлении к сохранению заведенного ее матерью богиней Ананке порядка. Одним из главных проявлений Порядка в мире являлось исполнение всех предначертаний старой Ткачихи. Для этого у непререкаемой Мойры был особый кулек с колечками – предначертаниями, которые она по мере необходимости вешала на нити судеб смертных во время своего вещего ткачества. Этими колечками Лахесис подправляла свои предначертания, данные при рождении ребенка, если вмешивался Случай в лице ее зеленоглазой тетки Тюхе, или сам смертный своим свободным выбором начинал мешать исполнению оракула.

51. Гамартия

Так, стремясь избегнуть предсказанной Могучей Судьбы, Эдип, с одной стороны, подобно Акрисию, достигнет своей цели и надолго отодвигает во времени исполнения страшных предсказаний. Он около двадцати лет проживет счастливо, будет царем, чего ему всегда страстно хотелось, и станет отцом четырех прекрасных детей, которые успеют стать юными, прежде чем начнет исполняться ужасное пророчество.

С другой же стороны именно, благодаря этому своему выбору – не возвращаться в Коринф, – Эдип впадает в ужасную гамартию (ошибка, изъян). Говорят, такая роковая ошибка была изобретена бесстрастной Мойрой Лахесис – именно с помощью действий, совершаемых человеком для избежания Рока, Ткачиха как раз и добивается столь изощренным способом исполнения своих вытканных предначертаний. В то древнее время изощренность была совсем не свойственна людям, в том числе и софистам, и даже боги не были в ней искусны.

Другой, не такой самонадеянный, своевольный и упрямый человек, оказавшись на месте Эдипа, вернулся бы к Полибу и Меропе, которых он считал родителями и все им рассказал бы, чтобы вместе с самыми близкими ему людьми, попытаться вместе найти выход из создавшегося положения. В этом случае Старухе Лахесис пришлось бы соткать совсем иную действительность и вытаскивать из своего кулька совсем другие колечки – предначертания. Никто не знает, что было бы в этом случае, ведь история не знает сослагательного наклонения. Можно только догадываться или предполагать.

Некоторые говорят, что даже, если бы Эдип в стремлении любой ценой избежать предсказанных преступлений, захотел бы убить сам себя, то оракул все равно сбылся бы. Например, Лаий, узнав о добровольной смерти Эдипа и поняв, что это его выживший сын Пухлоногий, мог тоже лишить себя жизни из-за угрызений совести, ведь он, проткнув Эдипу лодыжки, приказал бросить его в горах; сын выжил и убил сам себя, значит Лаий виновен в его смерти. Может быть, никогда не дремлющая старуха Лахесис просто не позволила бы Эдипу лишить себя жизни, что она могла сделать самыми разными способами…

Теперь же, богиня заблуждения и умопомрачения Ата (беда, несчастье, ослепление) вместе с изощренной Гамартией будут все время находиться рядом с Эдипом и приведут его к неизбежной страшной катастрофе (развязка), предначертанной Роком. Смелость и доблесть героя, и даже его острый ум – умение решать разные задачи и разгадывать загадки – все будет против него, все будет, словно водоворот чудовищной Харибды, засасывать его в воронку Рока и неумолимо приближать к катастрофической развязке.

Эдип шел медленно из Дельф, которые ему вещали убить родителя, и сам себя боялся. О возврате в Коринф к Полибу, которого он, как ему мнилось, должен был убить и Меропе, браком кровосмесительным с которой, грозил ему сам светоносный Феб, ему и страшно и стыдно было даже думать. И грех отцеубийства, и угроза оказаться на материнском ложе гнали юношу все дальше и дальше от родных пенат Коринфских и от Дельфийских лавров.

Отойдя от Дельф на несколько стадиев, сын Лайя и Иокасты в который раз опять крепко задумался, разговаривая сам с собой:

– Да, задала жизнь мне задачу: В Коринф возвращаться никак нельзя. Даже, если случайно Полиба убью, например, на охоте или на играх, как Персей убил деда Акрисия, все равно этого себе не прощу, да и Эринии не простят отцеубийства, даже случайного.

Тут юноша стал совсем угрюмым:

– А куда же мне все-таки идти в этом добровольном изгнании? Нет нигде, кроме Коринфа у меня ни родственников, ни друзей. Что меня ждет в конце этой дороги? Смерть иль позорное рабство? Теперь я понимаю, какое ужасное наказание, когда человека из родного города изгоняют.

Пройдя еще несколько стадиев, Эдип уже сомневался в том, что правильно поступил, решив не возвращаться в Коринф:

– А, может быть, надо было прийти и все родителям рассказать? Может быть, вместе, что-нибудь придумали бы? Ведь не зря говорят: один ум – хорошо, а два или три лучше.

Некоторые рассказывают, что Эдип не был в Дельфах, а отправился на поиски упряжки, похищенной у коринфского царя Полиба, которого он считал отцом. Во время этих поисков он сталкивается с незнакомым ему стариком гордого вида и убивает его вместе с тремя слугами, а один смог убежать.

52. Лаий из-за певицы ужасов Сфинкс отправляется в Дельфы

В это время под стенами Фив появилось ужасное крылатое чудовище с женским лицом и грудью и остальным телом льва, по имени Сфинкс, которое подстерегало на проезжей дороге одиноких путников. Сфинкс задавала людям хитроумные загадки и убивала всех, кто не мог их отгадать, а отгадать их никто не мог, и люди гибли в страшных мучениях от крепких когтей и острых клыков чудовища с ликом и грудью прекрасной женщины.

Царь Лай, как было принято в подобных случаях решил обратиться к Дельфийскому оракулу с вопросом, как избавиться фиванцам от ужасной певицы, обложившей их живой данью кровавой.

Впрочем некоторые, как Еврипид в «Финикянках» говорят, что именно в те злые дни Лай к оракулу решил поехать совсем по другой причине: вдруг захотелось царю узнать от Локсия – Феба, что стало с его единственным сыном, некогда брошенным в горах с пронзенными стопами или лодыжками.

По дороге из Фив в Дельфы Лай встретил молодого путника. Это случилось на Схисте (перекрестке дорог), в земле, которая Фокидой зовется, в местности, где путь двоится в Дельфы и в Давлиду.

На распутье юноше встретилась колесница, на которой ехал старик с гордой осанкой и черными, как у самого Эдипа, глазами, в сопровождении нескольких слуг. Эдип не успел вовремя посторониться на узкой дороге, и старик сверху ударил его стрекалом.

Некоторые, как Еврипид, рассказывают, что царь не сразу ударил Эдипа. Надменный возница, первым увидевший пешего путника, так ему закричал:

– Посторонись быстро, прохожий! Дай дорогу, не видишь – царю негде проехать.

Но Эдип, погруженный в невеселые мысли, по-прежнему шел ни на кого не обращая внимания и ни слова не отвечал вознице… Тот коней удерживать не стал, и кровью обливает ступни идущего железное вращение колес тяжкого обода. Если бы под ногой путника в этот момент оказался камень, а дорога эта сплошь состояла из камней, то Эдип навсегда стал бы жалким калекой, однако по воле богини Случая Тюхе его нога оказалась в щели между камней на мягкой земле, и Эдип лишь завопил от острой боли. Он разъярился и, несмотря на жгучую боль в ступне, как подгоняемый оводом бык племенной по каменистой дороге помчался, перебирая быстро искалеченными во младенчестве кривыми ногами.

Гнев ненавистный, и самых мудрых в неистовство вводит. Что же ожидать от юноши, сердце которого только, что раздирала грусть нестерпимая?! Зубы его заскрежетали от гнева; черные очи засверкали страшно, как пламень. Забыл он про свой оракул, была только боль, за которую мстительный дух наполнил гордое сердце героя гневом безумным.

Вмиг догнав повозку, почему-то замедлившую ход, юноша с разгона ударил крепким посохом возницу по голове, и тот свалился на землю замертво.

53. Лаий погибает от руки Эдипа

В этот-то момент Эдипа изо всех сил ударил стрекалом смуглый и черноволосый, как Эдип, старик с гордым, даже надменным лицом.

Никто не может точно сказать – почему Лай ударил неизвестного прохожего так сильно, словно хотел убить его. Однако сведущие люди рассказывают, что Лай узнал сына по кривым ногам, которые когда-то он сам проткнул гвоздем железным от пряжки. В первый момент он даже обрадовался, что сын жив, но его сердце не успело наполниться теплым чувством отцовским потому, что он тут же вспомнил страшный оракул, что сын будет убийцей его. Жуткий страх прямо сейчас жизни желанной безвозвратно лишиться от рук этого незнакомого кривоногого молодого прохожего заставили руки самого Лая схватить стрекало и, что есть сил опустить на Эдипову голову.

Таким образом, Лаий так же впадает в гамартию. Стремясь избежать предсказанной ему Фебом смерти от руки сына, он пытается убить встречного юношу, похожего на его сына, который должен был иметь такие же кривые ноги и быть такого же возраста. Если бы царь так вызывающе враждебно себя не вел, то его встреча с Эдипом закончилась бы, скорее всего, мирно.

Дальше некоторые рассказывают так. На какое-то мгновение Эдип от удара опешил или просто задумался, как будто пытался что-то вспомнить. Сколько времени прошло – неизвестно, ибо бывает, что в один миг человек вспоминает всю свою жизнь.

Юноша, наконец, вспомнил то, что хотел. – Это было предсказание Пифии, что ему суждено убить родного отца. Однако даже беглого взгляда на старца в повозке было достаточно, чтобы он убедился, что это был никак не Полиб. Эдип пытался еще что-то вспомнить, но уже было поздно. Руки его, быстрые, как у всех юношей, вдруг сами опустили посох тяжелый, губительный на голову надменно – враждебного старика, сверкавшего из-под насупленных кустистых бровей глаз чернотой. По воле богини Случая Тюхе посох попал в посеребренный сединой висок черноволосому старику, и удар оказался смертельным, и старец спесивый свалился бездыханным вслед за возницей своим.

Другие же о смерти Лаия рассказывают иначе: после того как Эдип жизнь своим посохом исторг из возницы, он, что-то важное вспомнил и ударил посохом длинным не старика, а коней. Неуправляемые кони, словно северный ветер Борей, понесли повозку, и старец с гордой осанкой выпал из нее, запутавшись случайно в кинутых вожжах. Таким образом, согласно этому мнению, Эдип не был непосредственным убийцей своего отца Лаия, погибшего в результате падения с колесницы на камни.

Вряд ли когда-нибудь будет точно известно как именно погиб Лаий. Например, Аполлодор говорит, что проезжая на колеснице через область Фокиды, Эдип встретился на узкой дороге с ехавшим на колеснице Лаием и Полифонтом, который был глашатаем у царя. Полифонт приказал Эдипу уступить ему дорогу, и, так как Эдип, не повинуясь, медлил выполнить приказ, он заколол пикой одного из коней Эдипа. Разгневанный Эдип убил и Полифонта, и Лаия, после чего отправился в Фивы. Этот рассказ создателя Мифологической библиотеки заслуживает внимания, поскольку Эдип, как царевич, вряд ли передвигался пешком на большие расстояния. Ведь и в Дельфы из Коринфа он приехал на колеснице.

Дальнейшие события большинство известных писателей описывают похоже. Эдипа окружили несколько слуг, и началась драка. Юноша из влагалища, висевшего на поясе, исторгнул свой меч изоострый, и вскоре трое слуг расстались с жизнью, а четвертый, последний в страхе бежал.

Такие дорожные случаи были не редкостью в Греции. Непреднамеренное убийство в дорожной ссоре, тем более вне стен своего города – государства в Элладе не считалось тяжким преступлением, а в некоторых полисах и вовсе никак не наказывалось.

Согласно рассказу ученого путешественника Павсания, Эдип никого из убитых не предал погребению, он лишь после отцеубийства омыл руки в источнике, которому дали название Эдиподия (источник Эдипа). Лаия же предал погребению царь платейцев Дамасистрат, и доныне еще на середине, где сходятся три дороги, находится его могила и сопровождавших его рабов, и над ними навалена куча неотделанных камней. Царская власть в семивратном граде перешла к брату Иокасты Креонту, сыну Менекея.

Некоторые говорят, что Эдип, как ни в чем небывало, возвратился к Полибу, сняв с убитого пояс и меч. Более сведущие же, рассказывают, о победе Эдипа над певицей ужасов Сфинкс и роковых последствиях этой победы.

54. Эринии

Гесиод в «Теогонии» поет, что не бесплодно из могучих Кроновых рук отцовский детородный член полетел. Сколько на землю из члена ни вылилось капель кровавых, все их земля приняла. Прошли годы и из этих капель кровавых, упавших на благодатную землю, родились мощные злобные Демоницы – Эринии.

Софокл же в трагедии «Эдип в Колоне» поет, что рождение этих страшных древних богинь произошло по непререкаемой воле Мойр после первого кровного преступления, когда сын (Крон) тяжко ранил отца (правителя богов Урана), лишив его плодовитости, которая был непременным атрибутом верховной власти.

Эринии Аллекто (безжалостная, непрощающая, никогда не отдыхающая), Мегера (враждебная) и Тисифона (мстящая за убийство) рожденные Геей, впитавшей кровь оскопленного древнего бога Урана, стали богинями самой ужасной кровной мести.

Первоначально Эринии мстили лишь за кровное убийство, т.е. за убийство близких родственников, которое в Греции считалось одним из самых страшных преступлений. В дальнейшем Эринии мстили не только за убийство ближайших родственников. Если человек совершил преступление против священных прав, например, если он нарушил святость кровных уз, если дети нанесли тяжкую и постыдную обиду родителям, младшие братья или сестры – старшим, то Эринии всей своей древней мощью восстают против преступников и, карая, восстановляют попранный нравственный миропорядок. Негодование за позорную обиду выражается в проклятии и взывает к древним богиням-мстительницам, живущим в Аиде, о наказании преступника, и Эринии преследуют его своим ужасным могуществом и на земле, и даже под землей, в преисподней.

Мойры, следившие за установлением жизни на земле и небесах, по указанию их матери богини Необходимости Ананке придавали огромное значение справедливости. Поэтому в пантеоне греческих богов было так много богинь – справедливых мстительниц. Это, прежде всего, дочь черной Нюкты и мрачного Эреба древняя богиня неотвратимого возмездия Немесида, которая не только неотвратимо карала, но и воздавала. Карала преступников богиня правосудия титанида Фемида и так же ее дочери от владыки новых олимпийских богов Зевса справедливые Астрея и Дике и неотвратимая Адрастея. Но ни одна из этих богинь – мстительниц по тяжести наказания не могла сравниться с Эриниями, кара которых доводила преступника до безумия.

Эсхил, который первый вывел на сцену древних божественных мстительниц, представлял их подобными Горгонам и Гарпиям, в виде безобразных старух, с синими волосами, перевитыми ядовитыми змеями, и с глазницами, из которых текла кровь. Они были одеты в черное с кроваво-красными поясами и держали пылающие факелы и бичи для пыток. Из страшной пасти чудовищных старух высовывался большой алый язык, с которого капала кровь и доносился рев скота и собачий вой. Настигнув преступника, они повергали его в безумие, нещадно нахлестывая пропитанными ядом бичами. Часто Эриний сопровождали Рыдание, Смертный Ужас, и Страх, и Безумье с испуганным ликом. Неотступно преследуя, Эринии карали первоначально за убийство родителей, потом за любое убийство, а впоследствии за всевозможные грехи и в первую очередь за неумеренность, заносчивость и гордыню.

Некоторые рассказывают, что Эринии преследуют преступника, как гончие – дичь, помрачают ему разум своими ядовитыми бичами, внушают ему безрассудные мысли и поют ему ужасные песни, которые обвиваются вокруг него подобно крепким веревкам. Древние Эринии были неумолимы, однако впоследствии, если преступник покается и очистится от своей вины, то они перестают его преследовать и становятся справедливыми богинями-мстительницами, а иногда и благодетельницами – Эвменидами. Другие же говорят, что Эвмениды – это не преобразившиеся Эринии, а дщери Владыки немых и его изменяющейся со временем супруги с вечно печальными красивыми глазами. Дети Персефоны от Аида Эвмениды были милостивыми, благосклонными мстительницами.

Многие считают, что Эринии были просто олицетворением мук совести, когда человек, совершив нечестивый проступок, сам себя доводил до безумия.

55. Эринии тщетно пытаются довести Эдипа до безумия

Эринии, обитавшие в мрачном Аиде, сидели в своем жилище, которое зловещим зовется. Особыми гребнями черных гадюк все три сестры из косматых седых волос выбирали. Только узнав об очередном убийстве близкого родственника, тут же восставали меж теней в темноте преисподней, древние богини тотчас.

Узнав об убийстве Эдипом своего отца Лаия, Эринии злобно зарычали, словно разъяренные львицы, прянув из логова от детенышей навстречу охотникам. Потрясая своими отравленными бичами, они полетели на землю, освещенную солнечным светом, и сразу стали принюхиваться, как натасканные собаки, пытаясь уловить запах Эдипа.

Тисифона в кудрях из змей ядовитых, сулящих неисчерпаемое несчастье, ярко пылавший факел сосновый подняла над головой и, глухо лязгая кривыми зубами, заорала истошно:

– Милые сестры! Скорей заведем наш хоровод смертоносный и будем нечестивого преступника Эдипа искать! Мы его быстро найдем и будем вокруг гнусного отцеубийцы, как буйные вихри, кружить и кружить и ядовитыми бичами язвить и язвить его тело пока безумие страшное не постигнет его. Где бы ни был нечестивец Эдип, долго он от нас не сумеет скрываться!

Продолжительно Эдипа искать Эриниям не пришлось. Он как ни в чем ни бывало, шел по дороге, ведущей в семивратные Фивы и в это время решил отдохнуть, подкрепившись скудной едой и сладостным сном, избавляющим людей от дневных тревог и волнений.

Беспечный вид преступника, еще большим гневом зажег мстительные сердца древних Эриний: грозно зашипели змеи на их головах, слезящиеся кровью глаза, блуждая, пламенем злобным зажглись.

– Вот я, – завопила Аллекто, – видишь меня? Я пришла из подземного приюта сестер всем ненавистных, чтоб жестоко тебя покарать, нечестивца!

В бешенстве вымолвив так, горящий пламенем черным факел метнула она и попыталась вонзить заснувшему юноше в сердце. Ужас тяжкий на миг прервал героя сон беспокойный, пот все тело ему омыл холодной волною.

Плеть ядовитая засвистала во дланях Мегеры пред спящим оком Эдипа, громко шипели змеи, обвившие рукоятку – вот затрясла головою, и вздыбили волосы змеи, шип испуская ужасный, погибельный для живого, и забили в скалистых склонах источники яда. Время от времени Эриния облик принимала львиный, безумный и страшный, с косматою пастью раскрытой, окровавленными клыками грозящей Эдипу! Над головой Эдипа ливень вихрился обильный ядовитого зелья, ужас вокруг изливая. В ушах шипение раздавалось змей, которое должно было лишить Эдипа разума, чувства и мысли.

Тисифона не отставала от сестер, тотчас – жестокая – смоченный кровью факел, рукою зажав, и еще не просохший, кровавый плащ надела и вот, змеей извитой метнула в спящего юношу. При ней Рыдание спутником было, смертный Ужас, и Страх, и Безумье с испуганным ликом.

Тут Эдип проснулся и, сев на своем ложе из сухих листьев и травы, озадаченно сказал сам себе:

– Какая ужасная бессмыслица может присниться! Какие -то чудовищные старухи набросились на меня… Должно быть вчерашний день был тяжелый. Сначала чудовищный оракул меня выбил из колеи так, что я решил даже не возвращаться домой. Потом эта драка с заносчивым стариком и его слугами… Или же такой сон мне приснился, что я волнуюсь о том, где завтра мне придется спать и что есть… И все-таки в Коринф я не вернусь. Я не могу рисковать жизнью и здоровьем Полиба и Меропы. Как бы ни было тяжело, но я должен сам все преодолеть и разобраться с собственной Судьбой!

Проснувшийся Эдип не видел и не ощущал, как свои костлявые руки с синими венами сестры широко разводили и вскидывали мерзкие головы со змеями вместо волос, которые злобно зашипели. Часть гадюк лежала у них на плечах, другие, спустившись по тощим отвисшим грудям, мерзкий свист издавали, извергали свой яд, раздвоенными языками быстро мелькали и прищелкивали. Из водянистых глаз чудовищных старух капала темная кровь, и из страшных ртов, больше похожих на звериные пасти, неслись ужасные нечеловеческие звуки, похожие на звериное завывание и свирепое рычание.

Старухи продолжали бесноваться, но уже не ликовали. То та, то другая вырывала змей из волос, и метала гада в Эдипа, но гады с шипеньем скользили, извивались, стараясь внутрь тела героя попасть, но не могли. Эринии, видя, что змей бросали напрасно, попытались нещадно хлестать Эдипа своими пропитанными ядом бичами, порождая вокруг всей своей древней мощью Смертный Ужас и Страх нестерпимый, доводящий до Безумия полного. Но и отравленные бичи были бессильны. Мщение Эриний было тщетным. И они от гнева и удивления завопили так, что их истошный злобный вой достиг до блистающих высей Олимпа.