Масленица

Это было время, когда все казалось простым и понятным; когда некоторые из товарищей все еще продолжали учиться в школе, а кто-то уже поступил в институт; когда вся жизнь еще укладывалась в несложные рамки белых, а не серых будней, и когда каждому из них казалось, что тот пьянительный восторг и ощущение безграничной свободы, внезапно обрушившейся на их головы и осознанной ими, являются их естественным и неоспоримым правом.

Широко распластавшись на теплой траве, густо растущей на вершине самого крутого берега реки Оки, и жадно вдыхая аромат спелых полевых цветов, смешанный с густым, почти тягучим запахом сосновой смолы, и взирая с высоты птичьего полета на всю красоту и неброское величие русской природы, они называли все это великолепие одним, но очень емким и многогранным словом, – воля!

Воля – как много в этом слове разгульных песен под гитару, как много в нем летних солнечных дней, с головою утопающих в зеленой неге хвойных лесов; какой прекрасной и бесконечной кажется воля, когда человеку еще не исполнилось и восемнадцати лет; сколько незабываемых бессонных ночей хранит она в бездонной памяти своей и сколько сладких минут щедро дарит она человеку, знающему лишь одно имя ее; как славно и безмятежно ворожит она русскую душу своими бескрайними просторами; и как же все-таки мала наша жизнь, чтобы вместить в себя без остатка всю широченную даль бескрайних просторов ее естества.

От приятных воспоминаний Егора отвлек яркий красочный плакат, небрежно наклеенный на входную дверь соседнего подъезда. На плакате радостно сияло красными, расходящимися во все стороны лучами, большое желтое солнце, на фоне которого, в огромной чашке размером с человека, находилась целая гора улыбчивых блинов. И через весь плакат, слева направо, написанное яркими буквами, вольготно расположилось жирненькое и с детства знакомое всем слово – Масленица!

Полностью прочитав плакат, Егор узнал, что, оказывается, вся следующая неделя является масленичной и что «не потешить на широкую масленицу – значит, жить в горькой беде и жизнь худо кончить» и еще то, что на Масленицу принято «есть до икоты, пить до перхоты, петь до надсаду, плясать до упаду».

– Вот это да, – произнес сам себе Егор, – как удачно все складывается, только я вспомнил о былом разгуле и праздности, как на тебе – Масленица! Замечательно, просто замечательно, – радостно повторял Егор, – вот и нет больше проблемы выбора. Все решено, я остаюсь здесь – в Москве.

Как и было условлено, ближе к обеду, успев до этого купить для себя необходимые продукты на всю следующую неделю и даже посетить своего товарища, жившего неподалеку, и получить от него в качестве подарка на день рождения красивую ручку-паркер, Егор, пребывая в хорошем настроении, явился в гости к своим родителям. К слову сказать, родители Егора были очень добрыми и порядочными людьми. Уже более тридцати лет отец Егора, доктор исторических наук, преподавал в одном из московских высших учебных заведений историю государства Российского, а мама была школьной учительницей и преподавала детям русскую литературу. Это и определило в конечном итоге любовь их сына не только к чтению вообще, но и к своей стране, ее героической истории и многострадальному народу. Выражаясь современным языком, можно без стеснения сказать, что Егор вырос в интеллигентной семье и стал достойным сыном своих родителей.

– Привет, пап, привет, мам, – крикнул он прямо с порога.

– Ну, привет, привет, проходи, – ответил отец и, крепко пожав Егору руку, втянул его внутрь квартиры.

– Здравствуй, Егорушка, – не выходя из кухни, громким голосом отвечала Наталья Петровна – мама Егора, – раздевайся, проходи, сейчас уже обедать будем садиться. А я сейчас выйду. Да и помоги папе расставить в комнате посуду.

– Хорошо, мам, сейчас все сделаем, – охотно согласился Егор.

– Пап, а ты чего в халате-то ходишь, вы что, так в магазин и не ходили?

– Ходили, конечно, просто я только что душ принял.

– А, ну понятно. Показывай, чем я тебе помочь могу.

Подойдя к собранному столу, стоящему возле окна, отец снял с него три горшка с цветами и поставил их на пол рядом со столом. Егор знал, что один из них он подарил маме на день рождения несколько лет назад, и ему было приятно, что до сих пор он прекрасно цвел и радовал глаз. Переставив цветы и отдернув в сторону скатерть, Михаил Александрович подозвал Егора.

– Давай, Егор, берись вот здесь за крышку стола, – тихо произнес отец, опуская голову под стол и показывая пальцем, за что нужно браться, – только смотри аккуратно, палец не прищеми.

Егор подошел вплотную к столу, взялся за крышку и приготовился поднимать.

– Ну, берем, – скомандовал отец.

Егор напряг пальцы, поднатужился и приподнял один край стола.

– Ну, давай, пап, – надрывно проговорил он, держа на весу стол, – ну что ты там застрял?

Михаил Александрович приподнял свой край, и стол плавно поплыл над паласом на середину комнаты, где мягко приземлился на свое почетное праздничное место.

Затем в комнату вошла мама.

– Ну, здравствуй, сыночек, – нежно сказала Наталья Петровна и, подойдя к Егору, по-матерински поцеловала его в щеку.

Наталья Петровна была одета в платье длиною чуть ниже колен, необычайно красивого сиреневого цвета. А поверх платья, чтобы не испачкаться, она по привычке повязала кухонный фартук, отчего смотрелась немного нелепо.

Заметив новое платье, Егор решил сделать маме комплимент.

– Привет, мам, – произнес Егор в ответ на мамин поцелуй, – очень хорошо выглядишь.

– Спасибо тебе, сынок, за добрые слова, – сказала мама, – это новое платье, мне его подарил твой папа. Тебе нравится, правда?

– Очень нравится, мам, правда, – честно признался Егор, – оно тебе очень идет.

– Ну вот, а я тебе что говорил? – вмешался в разговор Михаил Александрович.

Егор понял, что по поводу этого платья папа с мамой наверняка долго спорили и препирались, и что теперь в подтверждение своей правоты папа привел в пример слова сына, который так же, как и он положительно оценил его подарок.

– Ну, хорошо, хорошо, – согласилась Наталья Петровна, – я очень рада, что вам нравится, – сообщила она и потихонечку удалилась на кухню.

Приблизительно через полчаса все приготовления к торжеству были окончены, и вся семья Воронцовых наконец-то собралась за праздничным столом, где изящно расположились несколько салатов, с любовью приготовленных Натальей Петровной, две тарелки с «нарезкой» из разных сортов колбасы, рыбное ассорти, свежие овощи и большая тарелка с фруктами.

– Горячее блюдо будет позднее, – сообщила Наталья Петровна, когда увидела, с какой жадностью Егор осматривает все это съедобное великолепие.

Уже два года прошло с тех пор, как Егор переселился в отдельную однокомнатную квартиру недалеко от дома его родителей, доставшуюся ему от родной бабушки. Переезд и начало самостоятельной жизни были обусловлены тем, что Егор три года встречался с девушкой по имени Елена, с которой познакомился в институте и на которой даже планировал жениться в ближайшем будущем. Однако всего через год совместной жизни они вдруг внезапно разошлись. Вначале никто не понимал причину их размолвки, а Егор неохотно об этом рассказывал, всегда отшучиваясь сухой судебной формулировкой «не сошлись характером». Но позднее в разговоре с отцом он все-таки приоткрыл завесу тайны и рассказал, что основной причиной их расставания явилось то, что, как тогда выразился Егор, она оказалась «совершенно пустой».

Елена относилась к такой, к сожалению, многочисленной категории современных девушек, которые считают, что женщина есть то, что на ней одето. И вот этой мелочной убогой глянцевой философии она посвящала всю себя. Она постоянно покупала и читала, словно «Отче наш», все основные глянцевые журналы, входящие, как она выражалась, в топ-лист мира высокой моды. Это была единственная «литература», которой она зачитывалась. И, находясь под полным влиянием этой макулатуры, как любил выражаться Егор, что страшным образом бесило Елену, всегда покупала себе только дорогую одежду, от самых известных иностранных дизайнеров. Причем слово «иностранных» являлось для нее ключевым. Елена даже слышать не хотела об одежде, сделанной в России. Она совершенно искренне считала, что, например, юбку или блузку, или тем более костюм «у нас», это словосочетание она произносила с особым презрением, сделать совершенно невозможно. И это была окончательная позиция убежденного человека, не принимавшего и даже не желавшего слушать какие-либо аргументы. При этом Егор неоднократно замечал, как в разговоре со своими подругами, когда они совместно проводили время где-нибудь в ночном клубе, она могла, увидев новые туфли подруги по институту, сделать ей искренний комплимент и сказать, например: «Светочка, какие у тебя потрясные туфли! Дорогие, наверное?» – но, узнав о том, что эти туфли куплены в «обычном» магазине и стоят всего пятьсот рублей, она тут же, просто мгновенно, теряла к ним всякий интерес, считая себя даже немного уязвленной тем, что она могла принять за хорошую вещь такую «дрянь». После того как подобные случаи повторились несколько раз, Егор понял, что Елена оценивает вещи не по их реальному качеству и даже не по красоте этих вещей, но исключительно по этикетке. Если на этикетке написано известное имя, и вещь стоит дорого или очень дорого, то значит, эта вещь хорошая, и поэтому ее обязательно надо купить. Благо, что отец Елены был достаточно обеспеченным человеком, он пристроил ее на платное отделение института, где она, к слову сказать, появлялась крайне нерегулярно, и полностью обеспечивал все ее потребности в деньгах. Родители Елены разошлись, когда ей исполнилось двенадцать лет, и с тех самых пор ее растил отец, который не в состоянии был уделять воспитанию дочери слишком много времени и поэтому старался компенсировать это деньгами. Все свободное время Елена проводила вместе с воспитательницей, нанятой папой для воспитания дочери, и имела возможность общаться с папой по вечерам либо на выходных. Возможно, именно поэтому Елена считала, что основное предназначение мужчины – это снабжение ее денежными средствами, поэтому она рассматривала своего будущего мужа исключительно с этих меркантильных позиций. Единственным мужским качеством, действительно ею ценимым, являлась обеспеченность. Все остальное не имело для нее совершенно никакого значения. Однажды, когда Егор начал говорить с ней о возможном рождении в ближайшем будущем совместных детей, она возмутилась, фыркнула и сказала, что не собирается быть домохозяйкой в свои двадцать четыре года и что в ближайшем будущем, пока она молода и красива, она планирует жить для себя. И она жила для себя: часами общаясь с подружками по телефону, пропадая в ночных клубах, покупая тонны дорогих вещей, скупая все новые коллекции косметики, сумочек, глянцевых журналов, блестящих колечек, аксессуаров и прочей мишуры. Елена запросто могла провести перед зеркалом добрую половину дня, а потом выйти на середину комнаты и, похлопав красивыми глазками, ласково спросить: «Милый, а я тебе, правда, нравлюсь?»

В первое время Егор еще как-то пытался объяснить Елене, что ее гонка за дорогими коллекциями одежды совершенно бессмысленна, что она не должна является смыслом жизни молодой девушки, что человека нельзя оценивать по его одежде и что в человеке, помимо тела, существуют душа, интеллект и одухотворенность. Елена совершенно не понимала, к чему нужны все эти глупые нравоучения, а иногда, делая умный вид, она цитировала высказывание очередной модели или киноактера, напечатанное в глянцевом журнале и сделанное им на церемонии вручения какой-нибудь очередной премии, упиваясь при этом собственной эрудицией. Она даже не понимала, насколько была смешна в такие моменты.

Иногда Егор советовал ей почитать что-нибудь серьезное, книгу, например, и даже перечислял ей современных авторов, которые могли бы ей понравиться. В ответ на такие предложения она обычно поджимала свои красивые губки, морщила носик и говорила: «Какие книжки, Егорушка? Это же так несовременно». И понимая, что дальнейший диалог бесполезен, Егор уходил в другую комнату, ложился на кровать и думал об их дальнейшей совместной жизни, которая, как он уже отчетливо понимал для себя, невозможна в принципе.

Уже впоследствии, прожив с Еленой почти целый год, Егор убедился и в том, что у нее полностью отсутствовал вкус к красивым вещам. Один раз Егор даже провел над ней эксперимент, окончательно решивший вопрос их будущей совместной жизни.

Егор купил на какой-то распродаже в палатке самую дешевую из всех имевшихся там блузок и, придя домой, он аккуратно прицепил к ней этикетку, где была указана «правильная» цена и соответствующий дизайнерский бренд, перед которым Елена благоговела. Затем он красиво упаковал эту блузку, уложил ее в пакет из известного Елене модного бутика, в больших количествах валявшихся в шкафу, и подарил ей эту блузку на Восьмое марта. От такого замечательного подарка Елена пришла в полный восторг. Она подошла к Егору, встала на носочки и нежно поцеловала его в губы, а затем тихо прошептала на ушко: «Ну, наконец-то, милый, ты понял, что нужно женщине».

Почти до самого обеда Елена примеряла новую блузку, крутилась перед зеркалом и так и этак, трещала по телефону с многочисленными подругами, сообщая о прекрасном подарке ее жениха. А когда настал обед, и они вместе отмечали праздник, сидя в ресторане, Егор для чистоты эксперимента на всякий случай уточнил, действительно ли ей понравился его подарок? Елена ответила утвердительно, и тогда Егор рассказал ей правду. Он сообщил ей, где купил эту блузку, и назвал ее настоящую цену.

Своим экспериментом Егор желал лишь наглядно показать Елене, что все этикетки, весь этот пустой «гламур», свято боготворимые ею, на самом деле не имеют совершенно никакого значения и что все это – всего лишь однодневная ценность, пустота. Егор хотел таким образом доказать ей, что все это, как правило, рассчитано на людей, не знающих, куда им девать свои деньги, либо на людей, делающих из этого бизнес, либо на откровенных глупцов. Но эффект от эксперимента получился совершенно обратный. Елена возненавидела Егора. Она сочла эту шутку глубочайшим из оскорблений, не имеющим прощения. В этот же вечер Елена устроила Егору грандиозный скандал с криками, жуткой истерикой и слезами. Она обозвала его жалким неудачником, который не в состоянии заработать столько денег, чтобы обеспечить семью и позволить своей девушке приобретать хорошие, качественные и дорогие вещи, на что Егор громко рассмеялся, глядя ей прямо в глаза. От этого смеха Елена переменилась в лице. Она побледнела и перестала плакать. Было видно, как трещит по швам фундамент ее хрупкого миросозерцания, старательно возведенный ею за многие годы, и как, поблескивая, разлетаются по сторонам его мелкие гламурные осколки.

Это был последний день их совместной жизни. На следующий день Елена переехала из квартиры Егора к себе домой, но Егор уже не жалел об этом.

Тем временем Михаил Александрович откупорил бутылку шампанского и неторопливо разливал его по бокалам.

– Давай, давай, Егорушка, – говорила мама, – не смотри так жадно на еду, а накладывай все, что желаешь, себе на тарелку. Ты голоден, ты плохо питаешься дома? Ну тогда переезжай обратно к нам.

– Да нет, мама, – отвечал Егор, – у меня все нормально, и никаких проблем с едой нет. Просто я сегодня слабо позавтракал, вот и все. Поэтому не беспокойся, пожалуйста. Все хорошо.

– Ну, хорошо, хорошо, только ты, смотри там, не голодай.

– Итак, – торжественно произнес Михаил Александрович, передавая каждому из присутствующих по бокалу шампанского и выпрямляясь в полный рост, – позвольте мне произнести тост по случаю дня рождения нашего сына.

– Позволяем, пап, – шутливо разрешил Егор.

– Ну, так вот, – торжественно начал отец, – Егор, мы с мамой от всего сердца поздравляем тебя с днем твоего рождения. И мы желаем тебе, чтобы в твоей жизни все складывалось именно таким образом, каким ты сам себе пожелаешь. Но главное, чтобы у тебя здоровье всегда оставалось крепким, сердце – добрым, разум – чистым, а время – свободным.

– Прекрасный тост, пап, – вставая со своего места и поднимая бокал, начал было Егор.

– Подожди минуточку, – остановил его отец, – это еще не все.

Егор снова опустился на стул.

– Наташенька, – обращаясь к своей жене, добродушно сказал Михаил Александрович, – принеси, пожалуйста, наш подарок.

Мама поднялась из-за стола, подошла к комоду, где стоял телевизор, открыла верхнюю полку и, достав оттуда какую-то коробочку, передала ее отцу.

– Ну, так вот, – продолжил свое выступление Михаил Александрович, – Егор, мы с мамой долго думали, что тебе подарить, и совместно решили подарить тебе вещь, способную напоминать тебе о том, что твоим родителям всегда приятно, когда ты уделяешь им, то есть нам с мамой, время. Именно поэтому мы дарим тебе вот эти наручные часы.

И с этими словами Михаил Александрович протянул Егору праздничную коробочку и крепко пожал ему руку.

– Поздравляем, Егорушка, – добавила мама, – носи на здоровье и не забывай о том, что мы тебя очень любим. А еще я хочу в свою очередь пожелать тебе, чтобы ты в ближайшее время нашел достойную тебя девушку, которая бы стала твоей женой. И не забывай, что мы с папой очень хотим воспитывать внуков.

– Ну ладно, мам, ладно, – немного смущаясь, выговорил Егор и принялся разворачивать свой подарок.

У своих родителей Егор пробыл практически до конца дня и вернулся домой лишь к вечеру. Они ели, пили, с удовольствием посмотрели по телевизору старый советский фильм, много разговаривали, вспоминали прошлое и обсуждали повседневные заботы. Периодически Егор разговаривал по телефону и выслушивал поздравления то коллег по работе, то бывших одногруппников по институту. Иными словами, Егор провел свой тридцать второй день рождения по-семейному: тихо, спокойно и очень мило.

И лишь на обратном пути на глаза Егору опять попался плакат с изображением яркого солнца и аппетитных блинов, размером с человеческий рост, и этот красочный плакат вновь наполнил его душу приятным предвкушением грядущей весны и широкой Масленицы.

Весь следующий, воскресный день Егор посвятил изучению традиций грядущей Масленицы. Он распечатал для себя множество самой разнообразной информации из Интернета, прочитал все местные газеты с программами праздничных мероприятий и даже приобрел для себя книгу с описаниями древнеславянских праздников.

Уже поздно вечером, лежа перед сном на своей кровати, Егор прочитал, что оказывается:

«Масленица – это самый веселый из праздников восточнославянского календаря, доставшийся нам в наследство от языческой культуры наших предков. Согласно легенде, Масленица родилась на Севере, отцом ее был Мороз. Однажды в самое суровое и печальное время года человек заметил ее, прячущуюся за огромными сугробами, и призвал помочь людям, согреть и развеселить их.

И Масленица пришла, но не той хрупкой девочкой, что пряталась в лесу, а здоровой ядреной бабой с жирными и румяными щеками, коварными глазами, не с улыбкой на устах, но с хохотом. Она заставила человека забыть о зиме, разогрела озябшую кровь в его жилах, схватила за руки и пустилась с ним плясать до обморока».

Егор постарался представить себе этот сказочный образ Масленицы, на минуточку закрыл глаза и… заснул.

II

Понедельник – Встреча.

Первое, что увидел Егор, открыв с утра глаза, были новые часы, накануне подаренные ему родителями. Они благородно и очень элегантно красовались на запястье левой руки. Черный прямоугольный циферблат с тремя белыми ромбами прекрасно гармонировал с холодной блестящей сталью корпуса, а черный кожаный ремешок, красиво и мягко обвивающий мускулистую руку, лишь дополнял впечатление изящной завершенности.

Не вставая с кровати, Егор поднял руку вверх и покрутил ею в разные стороны, затем замер и некоторое время наблюдал, как четко и точно движется под сапфировым стеклом секундная стрелка хронометра.

Егор любил носить часы и не снимал их даже ночью. И только на время купания он расстегивал ремешок, аккуратно снимал часы и клал их на полку. И если вдруг случалось, что после принятия ванных процедур он ложился спать, забыв надеть часы, то обязательно вылезал из-под уютного одеяла и, превозмогая лень и холод, плелся в темноте в ванную, чтобы привычным жестом застегнуть на руке ремешок своих часов и снова лечь спать.

Немного повалявшись в кровати, Егор поднялся, умылся и по привычке, приготовив себе пару бутербродов и заварив чашку ароматного кофе, принялся завтракать, усевшись перед телевизором.

Рядом с ним на столе лежала местная окружная газета, купленная Егором еще вчера, в которой излагался план праздничных мероприятий на всю следующую неделю. Взяв газету в руки и развернув ее на всю ширину, он начал медленно изучать все, что будет происходить в округе, и после тщательного анализа решил, что первый день Масленицы он проведет в селе Коломенском.

Перед самым выходом Егору вдруг захотелось позвонить своему товарищу по имени Кирилл, тому самому, который подарил ему на день рождения ручку-паркер, чтобы пригласить и его совершить прогулку по парку в селе Коломенском.

Привычными и точными движениями пальцев, почти не глядя на телефонные кнопки, Егор набрал домашний номер Кирилла и стоя возле телефонного аппарата, висящего в коридоре, слушал в трубке длинные гудки.

Егор дружил с Кириллом уже много лет, с тех самых пор, когда Кирилл, будучи тринадцатилетним подростком, перешел в новую школу и попал именно в тот класс, где учился Егор. Переход в новую школу был обусловлен тем, что старый сталинский дом, где с самого рождения жил Кирилл вместе со своими родителями, подлежал сносу, и им взамен занимаемой ими комнаты в коммунальной квартире была предложена новая, отдельная, благоустроенная, двухкомнатная квартира в другом районе, и они, естественно, согласились на переезд. Но как это часто бывает, в новом классе Кирилл прижился не сразу. Ему приходилось заново завоевывать себе авторитет среди новых одноклассников, и лишь со временем, добившись его, Кирилл полноценно влился в коллектив и проучился в школе вплоть до одиннадцатого класса, после чего благополучно поступил в институт на юридический факультет.

Так вышло, что с Егором у Кирилла сложились прекрасные отношения с самого первого дня. По иронии судьбы, когда Кирилл впервые вошел в свой новый класс и был представлен классным руководителем остальным ученикам, его посадили за парту рядом с Егором, и они проболтали с ним все уроки напролет. И кто знает, возможно, это первое знакомство и сблизило их тогда. Уже через несколько дней после этого, когда другие ребята еще совершенно не знали Кирилла и относились к нему с явным подозрением, Егор общался с ним так, словно они были старыми друзьями. И с тех пор между ними завязалась настоящая дружба. И даже окончив школу и поступив в разные институты, они не потерялись, а продолжали постоянно общаться друг с другом.

В последние два года, устав от нудного офисного распорядка, Кирилл перешел в одну из московских коллегий адвокатов. Через некоторое время он получил статус адвоката, и в настоящее время работал самостоятельно, оказывая юридические услуги тем клиентам, которых «наработал», будучи еще подневольным, или, как это принято сейчас именовать, штатным юристом на предприятии. Адвокатская работа давала Кириллу возможность самостоятельно планировать свое время, что ему, безусловно, очень нравилось, но отсутствие постоянного дохода формировало в нем ощущение нестабильности. И Кириллу все время приходилось балансировать между этими двумя противоречивыми и взаимоисключающими явлениями: иллюзией свободы и обманчивым чувством стабильности. До настоящего времени победу одерживала иллюзия свободы.

Но как бы там ни было Кирилл все же не был связан обязанностями полного рабочего дня и вполне мог быть свободным в любой будний день прямо посередине рабочей недели.

– Ну, куда он там запропастился, – выругался про себя Егор, продолжавший слушать длинные и безответные телефонные гудки, держа возле своего уха телефонную трубку.

И в этот момент на другом конце провода трубку наконец-то сняли, и Егор услышал сонный, немного хриплый голос Кирилла.

– Доброе утро, Кирюша-а-а-а-а-а, – произнес Егор, специально и манерно растягивая букву «а».

Егор знал, что именно так обращается к Кириллу его родная бабушка, живущая где-то в Ивановской области, и что это обращение кажется ему очень провинциальным или, как он выражается, колхозным. Поэтому, когда Егор хотел подшутить над своим товарищем, он обращался к нему именно так.

– А-а-а, – отозвался сонный Кирилл, – здорово, Гора.

В свою очередь Кирилл иногда называл Егора Горой. Это имя он придумал самостоятельно, случайно и очень давно. Логика же происхождения этого странного прозвища шла непосредственно от имени Егор и была такова: Егор – Егорка – Горка и, наконец, сокращенно – Гора.