Осьмушка жизни. Воспоминания об автобиографии

После годового периода учёбы в Политехническом, затем нескольких месяцев работы техником радиовещательной аппаратуры на Гостелерадио МССР поступил в университет на физический факультет. По распределению был оставлен там же, на кафедре оптики и спектроскопии. Через три года поступил в аспирантуру Института прикладной физики АН МССР в отдел теории полупроводников и квантовой электроники к С. А. Москаленко и П. И. Хаджи. В 1981 году стал кандидатом физико-математических наук по специальности «теоретическая и математическая физика».

После окончания аспирантуры и защиты диссертации пришлось искать работу. Я был бы рад остаться в том же отделе квантовой электроники, но для меня вакансии там не было. Я очень хотел бы стать штатным преподавателем физики в одном из вузов Кишинёва, но это было совершенно нереально: вакансии возникали очень редко, и борьба за такие места шла на уровне связей в самых верхах – очень уж хорошо в те времена было работать доцентом. Мне, однако, довелось поработать почасовиком, преподавая физику в Политехническом институте. Кроме того, я поработал – тоже как почасовик – учителем физики в средней школе. Наконец, я ещё со студенческих лет зарабатывал как репетитор, готовил школьников к вступительным экзаменам по физике в институты.

На постоянную работу мне удалось устроиться в СКТБ «Оптоэлектроника» при Кишинёвском госуниверситете. Принял меня туда на должность инженера-конструктора Л. М. Панасюк (создатель и директор СКТБ, доктор физико-математических наук, профессор, зав. кафедрой электроники) – просто из хорошего ко мне отношения. Я приступил к работе, честно пытался войти в курс дела, приобщиться к исследованиям проблем фототермопластической записи информации, придумывал себе «тему исследований», но ничего из этого не получалось: никакой стыковки с тем, чем я занимался в аспирантуре и до того, с экспериментально-технологическим направлением СКТБ не возникало. И никакого наставника, руководителя, который мог бы направить в нужном направлении, в СКТБ у меня не было.

Я продолжал искренне стремиться к «научной работе» и благодаря поддержке А. И. Дикусара – друга семьи, заведующего лабораторией электрофизической и электрохимической обработки материалов в ИПФ АН МССР – меня взяли на должность старшего научного сотрудника в лабораторию физико-механических методов исследования, в которой занимались вопросами трения и износа деталей машин, а также их коррозией. Здесь я ещё раз попытался, но вновь не смог найти задачу по тематике лаборатории, требующей применения методов теоретической физики, поскольку её здесь не было. Оглядываясь назад, могу сказать, что начать самостоятельную работу в областях, никак не связанных с тем, что я успел освоить за годы аспирантуры, я ещё не мог, и это был объективный фактор. Отношение ко мне было доброжелательным, но я сам испытывал крайнее неудовлетворение и дискомфорт.

Разумеется, в те времена всегда существовала и другая – вполне респектабельная – линия карьерного роста в научных учреждениях: пойти «по общественной линии», занять какую-нибудь чиновничью должность и т. п. Но это меня совсем не привлекало, да и потребовало бы чуждых мне компромиссов. Так что ко второй половине 1980-х годов я переживал состояние неопределённости, потери ориентиров и перспектив.

На последнем году аспирантуры я женился, у нас уже было двое детей: сын и дочь. Романтические критерии выбора направления деятельности типа «интересно/не интересно» отодвинулись на второй план: надо было зарабатывать на жизнь доступными способами.

К тому же в стране началась перестройка. Помимо прочего, активно внедрялись стимулы к проявлению разного рода самостоятельности, в частности – в сфере «предпринимательства», говоря яснее: стимулы зарабатывания денег всё равно каким способом. Заработок – его размер – стал важнее не только содержания профессии, его приносящей, но и тех критериев, которые определяли престиж рода деятельности. Так внутри меня стало видоизменяться стройное здание семейной традиции с её принципами: лучшее, чем можно заниматься, – наука; деньги – фактор второстепенный, на первом месте стоит раскрытие творческого потенциала и участие в общеполезном деле.

                                      * * *

В общем, жизнь подтолкнула меня к тому, что я стал предпринимателем. Оставаясь старшим научным сотрудником ИПФ АН МССР, создал научно-технический центр «Бест-А» и начал с друзьями-программистами выполнять заказы разных организаций. У меня начали нарабатываться навыки руководителя – директора и финансиста. В дополнение к научно-техническому центру с друзьями-архитекторами создали кооператив «Тектон», через который выполнял заказы на проектирование. Заработки, как говорится, пошли. Кооперативное движение в стране ширилось, появились первые легальные миллионеры. В Москве возникли товарно-сырьевые биржи. Захотелось создать подобное и в Кишинёве, первую попытку мы пытались осуществить с кишинёвским партнёром (А. Замотой). Поскольку бирж как явления в стране давным-давно не было, само их устройство и технология работы мало кому были известны. Я стал изучать этот процесс «по-академически»: ходил в библиотеку, погружался в архивные дореволюционные уставы бирж, читал доступную литературу, постигая суть биржевой работы. Стал часто наведываться в Москву, где уже вовсю «гремели» Московская товарная биржа на ВДНХ (Ю. Милюков), биржа «Алиса» на Ленинском проспекте (Г. Стерлигов), Московская товарно-сырьевая биржа в Политехническом музее (К. Боровой). Я туда приходил, присматривался, расспрашивал, знакомился с людьми. Приобщился к созданной Г. Х. Поповым – одним из лидеров перестройки – Ассоциации молодых предпринимателей СССР: А. Замота возглавил молдавский филиал этой Ассоциации, я стал её вице-президентом. В эти годы – начало 1990-х – я продолжал жить и работать в Кишинёве, но в Москву ездил всё чаще и чаще и всякий раз пытался найти возможность как-то туда перебраться. В конце 1990 года я решился уволиться из Академии наук и полностью уйти на вольные предпринимательские хлеба. В 1991 году участвовал в создании государственной товарно-сырьевой биржи «Молдова». Решение об этом принималось на уровне министерств экономики, торговли, управления материально-технического снабжения и т. п. Я был приглашён на встречу с какими-то важными чиновниками «как специалист», мне было поручено создать биржу и возглавить её работу. Со стороны государства этот проект курировал заместитель министра Баронецкий, человек деловой и скромный. Я разработал устав, технологию работы биржи, принципы документооборота, учёта, контроля, придумал даже планировку биржевого зала с кабинками брокерских контор, созданного в актовом зале здания, в котором располагалось несколько министерств. На бирже я открыл свою брокерскую контору «Изола-Брок» и за период работы там – немногим более полугода – провёл несколько удачных сделок.

В моём предпринимательстве было ещё одно направление – кино! Я прошёл путь от киноклуба, где мы смотрели и обсуждали «интеллектуальное», «авторское» кино, до участия в создании Общества друзей кино СССР и Федерации киноклубов МССР. Это дало мне возможность познакомиться с деятельностью Союза кинематографистов и даже поучаствовать в организации кинопроката.

Но чем бы я в те годы ни занимался, я уже всё оценивал с точки зрения: поможет ли это мне переехать в Москву?

Кишинёв – Москва

Политическая и нравственная ситуация в России была не то что «не лучше», а во многом гораздо хуже, чем в Молдавии. Не бывшие союзные республики были инициаторами распада СССР, – как это некоторым кажется, – а Россия, Москва. Те силы в политическом руководстве СССР, которые готовили и проводили это, не просто поддерживали националистические и центробежные тренды в союзных республиках: они их задумали, выпестовали и подтолкнули к действиям. Я всё это увидел воочию, оказался вовлечён в текущие процессы, общался с «действующими лицами».

Политические события начала 90-х отличались радикализмом и неясностью перспектив: куда шла и к чему могла прийти страна, не знал никто. Так что я ехал в Москву, ясно осознавая авантюрность своих действий и неопределённость возможных исходов.

Я ворвался в самую сердцевину того, что было для меня неприемлемо, чуждо, отвратительно: в ельцинскую Россию. Гораздо позднее мне встретилось выражение Ф. Гёльдерлина: «Где опасность, там и спасение». Его «технологический» смысл стал понятен через опыт собственной жизни. Дело не в том, что спасение придёт в том месте, где опасно, а в том, что, оказавшись в опасности, человек может найти пути и ресурсы к спасению: опасность – мобилизующий и плодотворный фактор.

И ещё одно было для меня чрезвычайно важно: глубокое, органическое ощущение русскости и связи с Родиной – землёй, историей, культурой. Пришло осознание: ежели суждено сгинуть в этом историческом завихрении, так уж лучше на Родине.

                                      * * *

Возможность переезда из Кишинёва в Москву осложнялась всё ещё существовавшей советской системой прописки. Прописка в СССР была не просто регистрацией места проживания, а важнейшей графой паспортных данных, почти такой же по значимости, как фамилия, имя, отчество или дата рождения. Каждый человек был обязан иметь прописку – адрес постоянного проживания, зарегистрированный в министерстве внутренних дел и внесённый в паспорт.

Прописка в Москве обладала особым статусом и притягательной силой. Без московской прописки в столице можно было находиться не более семи суток или иметь командировочное удостоверение на больший срок или свидетельство прохождения учёбы и т. п. Получить прописку в Москве не москвичу можно было практически единственным способом: жениться на москвичке и прописаться на её жилплощади. Без прописки не принимали на работу, детей не брали в школу, нельзя было прикрепиться к поликлинике.

Так что просто так взять и переехать с семьёй в Москву и спокойно там жить, даже имея достаточно средств, было непросто. С помощью многоходовой комбинации с использованием брата-москвича, которую мы начали ещё в 1990 году, удалось легализовать нахождение в Москве жены и детей, что в той ситуации было исключительно важно: дети смогли ходить в школу.

Я же московской прописки долгое время не имел и регулярно подвергался унизительным опросам милиционеров, обладавших сверхъестественным чутьём: из сотен граждан в непрерывно двигающемся потоке они безошибочно выхватывали таких, как я.

Переезду предшествовали разные попытки найти работу. Понимая, что в Москве без прописки на работу принять не смогут, даже если захотят, я надеялся найти хотя бы место учителя в сельской школе Подмосковья в надежде, что в каком-нибудь селе нужен учитель физики или математики, которому колхоз-совхоз сможет предоставить жильё. С этим я пришёл в Московский областной отдел народного образования: Мособлоно.

Меня приняли вежливо, и на вопрос, нужны ли им учителя физики, ответили, что очень нужны, во многих школах подолгу вообще нет учителей. Я сказал, что готов ехать, дайте адреса. Мне ответили, что адресов у них нет и точных данных тоже. Удивившись, я вежливо пошутил: «Это действительно управление кадров?» Они не менее вежливо улыбнулись и порекомендовали самостоятельно поездить по школам Московской области, расспросить директоров. Я умолк, пытаясь представить себе подобный процесс в реальности… Но дама из Мособлоно прервала размышления уточнением: «Только они вам правду не скажут, даже если у них есть вакансия, потому что свободную ставку они давно поделили, к отсутствию физика как-то приспособились и незачем им что-то менять».

Я поблагодарил и ушёл восвояси.

                                      * * *

В общем, возможностей найти в Москве «нормальную» работу у меня не было. Не было ни влиятельных покровителей, ни деловых партнёров, ни научных связей, ни славы великого учёного. У меня даже просто знакомых в Москве было очень мало. Не к кому было обращаться не то что за помощью, но хотя бы за советом. В записной книжке тех лет – два-три московских телефона. Но у меня был брат, который к тому времени развёлся и «по разводу» получил однокомнатную квартиру. Брат смог взять к себе маму, с которой мы жили в Кишинёве. Мама к тому времени была уже очень нездорова. Кроме того, роль брата оказалась решающей в том случайном знакомстве, которое привело к нахождению работы и решению о переезде.

Лётчик

Весной 1992 года, во время одной из моих командировок в Москву, мой брат Александр – архитектор – позвал в выходной день поехать с ним на дачный участок потенциального заказчика: надо было его осмотреть и обмерять. Я с удовольствием согласился, потому что мне было интересно проводить время с братом где угодно, тем более – увидеть что-то новое в Подмосковье.

Встретиться с заказчиком мы должны были возле Театра на Таганке. В назначенное время подъехала шикарная новенькая машина марки Volvo-960 – большая редкость в те времена и символ небывалого успеха. За рулём сидел Феликс Золотарёв, рядом с ним его миловидная жена Татьяна. Мы сели сзади. Ехали сперва по Москве, потом выехали за город, двигались по Минскому шоссе, проехали город Тучково и, наконец, оказались в деревушке на пологом склоне Истры. Дачный дом мне показался неказистым и вовсе не богатым. А вот мебель внутри удивила: хорошая, новая, вполне «городская». Оказалось, что участок и дачу с мебелью они совсем недавно купили у хозяйки, уехавшей жить за границу.

Я помогал производить обмер участка, держа в руках свободный конец длинной тридцатиметровой рулетки. Брат что-то обсуждал с хозяйкой. Феликс бродил по пустой, почти без растительности территории, курил, изредка что-то вставляя в разговор. Потом заговорил со мной, расспрашивая, кто я и чем занимаюсь. Я рассказал, что вообще-то я физик, но сейчас занимаюсь бизнесом, вот организовал в Кишинёве товарно-сырьевую биржу, в Москву езжу по делам.

А потом мы зашли в дом, чтобы перекусить. Не помню точно, но, наверное, что-то выпили. Запомнились мне импортные пластиковые стаканчики с йогуртами разных вкусов: для меня это было в новинку, а Феликс уже покупал продукты в валютных магазинах – в обычных магазинах таких йогуртов ещё не было.

Феликс спросил, разбираюсь ли я в финансах, знаю ли я, что такое «платёжное поручение» и «платёжное требование». Я, конечно, знал, потому что уже несколько лет был директором, мог вести и бухгалтерию. И тут он неожиданно сделал предложение:

– Пойдёшь ко мне коммерческим директором? Я тут решил авиакомпанию создать.

Я ответил, что, конечно, хотел бы в Москву перебраться, да пока не получается. Объяснил, что живу в Кишинёве с семьёй, что ни прописки, ни жилья у меня в Москве нет. И тогда Феликс произнёс слова, определившие мою дальнейшую жизнь:

– Ну, знаешь, я, конечно, не могу вот так прямо сейчас вынуть из кармана три тысячи долларов и купить тебе квартиру, но я тебе гарантирую, что через полгода ты сам себе её купишь. Ты себе даже не представляешь, какие деньги в авиации зарабатываются. Там за один рейс можно на квартиру заработать.

                                      * * *

Я потом часто вспоминал и этот разговор, и мою внутреннюю реакцию на него. Не раз впоследствии задавал себе вопрос: как я мог поверить в такие неясные перспективы и положиться на столь неопределённые планы? Теперь могу на него ответить: встреча с Феликсом стала триггером, спусковым крючком, запустившим быструю реакцию в условиях уже до этого сложившегося напряжённого эмоционального состояния.

Моё стремление переехать в Москву давно было уже не мечтой, поиском решения задачи. Я последовательно, осознанно осуществлял действия, приближающие меня к этой цели. Моё погружение в предпринимательство и отказ от продолжения научной работы были попыткой выхода на те пути-дорожки, которые смогут привести меня в Москву. Под таким углом зрения я рассматривал свою коммерческую деятельность, контакты с московскими биржами. Искал я возможности и в том направлении, которое было связано с Федерацией киноклубов, если бы открылась перспектива трудоустройства в Москве. Присматривался я и к вариантам, которые могли бы реализоваться в связи с созданным мною в Кишинёве архитектурно-строительным кооперативом «Тектон». Помышлял я и об открывшихся тогда перспективах неких общественных инициатив, в частности, придумал фонд «Русская усадьба», который должен был бы открыть это направление (подобные начинания у других энтузиастов появились позднее) и даже кое-что успел в этом направлении сделать. В общем, у меня было несколько идей, направлений и заготовок. Предложение Феликса стало первым конкретным предложением трудоустройства, и оно оказалось опорным звеном моего «плана», хотя для подстраховки, как я выше написал, ещё кое-что немаловажное сделал: купил часть дома в Костроме. Подстраховкой была и регистрация «своей фирмы» в Москве: на случай, если с Феликсом не сложится, я бы мог пытаться развить какой-то свой бизнес. Мы с братьями зарегистрировали общество с ограниченной ответственностью «ББ-1991» (ББ – Братья Белкины). Надо сказать, что оно какое-то время работало: через него оформлялись подряды на некоторые проектные работы, которые брат Александр выполнял.

                                      * * *

Феликс дал мне свой телефон и сказал, что его офис находится в ЦМТ – Центре международной торговли на Краснопресненской набережной. Договорились, что как только я определюсь – подъеду и позвоню ему из бюро пропусков.

Я вернулся в Кишинёв с твёрдым намерением переезжать в Москву и вывозить сразу всё: семью и вещи. После того как жена, родные и близкие это поддержали, решение было принято, и мы стали готовить переезд.

Сначала надо было перевезти маму, что было не совсем просто – об этом я пишу в оной из следующих глав. Надо также найти и арендовать в Москве квартиру для всей семьи. Пришлось несколько раз ездить в Москву, готовить переезд и продолжать общение с Феликсом. В одной из таких поездок в период 10—25 мая 1992 года я аккуратно записал ежедневные дела:

10.05 – воскресенье, прибыл из Кишинёва.

11.05 – понедельник, выходной.

12.05 – звонил Феликсу. Алюминий 30 тыс. т.

13.05 – среда; Шереметьево и т. д.; топливо.

14.05 – четверг; квартира – опрос.

15.05 – пятница; квартирное бюро.

16—17 – суббота—воскресенье: ГБЛ: алюминий, марки.

18.05 – понедельник; с 14:00: Феликс.

19.05 – вторник; с 16:00 ЖЭК: Сокол и Строгино.

20.05 – среда; Союз архитекторов – сдать бумаги.

21.05 – четверг; улетел в Иркутск.

22.05 – пятница; Иркутск – Al.

23.05 – суббота; вернулся из Иркутска.

24.05 – воскресенье; квартира – объявления.

25.05 – понедельник; квартира. Смотрел 4-комнатную квартиру на 12-й Парковой, угол Нижней Первомайской.

Сделаю некоторые пояснения. Первое: при чём тут «алюминий». Дело в том, что Феликс на первых порах полагал, что я займусь коммерцией, и считал меня потенциальным «коммерческим директором» компании. Мысль вполне здравая и не лишённая логики в связи с моим предшествующим опытом – товарная биржа и т. п. У него было много знакомых, занимавшихся куплей-продажей, так что нужен был человек, который сможет эти связи и возможности реализовать. В Иркутске, где Феликс ещё недавно работал лётчиком, кто-то из его знакомых то ли покупал, то ли продавал партию алюминия. Подробности не помню, но эта тема мне была поручена.

Обращаю внимание на запись из блокнота: в выходные дни я ходил в библиотеку – «Ленинку», ГБЛ. Я там изучал марки алюминия, освоил нумерационную систему маркировки сплавов (выписки, сделанные там, чудом сохранились). Потом слетал в Иркутск в командировку, встретился с людьми, познакомился. Вероятно, обсуждали что-то связанное с алюминием, подробности не запомнились. Ничего в формате «купи-продай» не сложилось. Зато стало складываться нечто иное, о чём я пишу дальше.

Ещё одна группа пометок в этой записи – о поисках квартиры. Я к тому времени уже расклеил свои объявления – «Сниму» – и продолжал изучать чужие – «Сдаю»: звонил и отвечал на звонки, ходил на просмотры и в Квартирное бюро в Банном переулке.

Кроме этого я делал ещё два дела.

Маму надо было прописать у Александра, закон это позволял. Для этого надо было собрать немало документов во всех жилконторах, в которых он прежде был зарегистрирован: на Соколе, в Строгино и в Измайлово: финансово-лицевые счета и выписки из домовых книг. По всем этим ЖЭКам я ходил вместо брата с его паспортом: смелость и наглость срабатывали, никто не заметил. Впрочем, мы были похожи.

Ещё одним делом, которое делалось в этот приезд, была регистрация ООО «ББ-1991»: открытие счёта, постановка на учёт, изготовление печати.

Так что командировка была насыщенной, но главное в ней – последняя запись: это как раз та квартира, которую я тогда же и арендовал. До отъезда обратно в Кишинёв я успел завершить регистрацию «ББ», подписать договор аренды квартиры и внести задаток, а также подготовить коммерческое предложение по поставке «алюминия в слябах», «чугуна в чушках» и заглянуть в этой связи на некую «бартерную биржу».

Можно было возвращаться домой и начинать готовить переезд.

Контейнер

О наших планах возвращения в Россию мы в Кишинёве почти никому не рассказывали. В условиях того социально-политического напряжения это могло бы только навредить и усложнить отъезд, вызвать ненужный интерес к освобождавшейся квартире. Квартира оставалась государственной, мы её не успели вовремя приватизировать, а в изменившихся условиях эти процессы были приостановлены. Я ещё долго оставался там прописан, пока друзья-юристы занимались её обменом на кооперативную с последующей продажей.

Подготовка отъезда требовала напряжённой и непростой работы. Трудно было, например, найти контейнер: из республики выезжали многие, но в республику не въезжал никто. Поэтому баланс железнодорожных контейнеров нарушился. Помню свои мытарства на станции Кишинёв – Товарная и поиски того, кто за взятку выделит контейнер. Это в конце концов удалось.

По ходу дела произошёл забавный эпизод. В конторе станции меня заметил один знакомый, который оформлял вывоз своего имущества в связи с отъездом в Израиль. Он не спросил, что я тут делаю, – типа «всё и так понятно». Будучи болтливым, он тут же распространил среди общих знакомых слух о том, что «Белкин сваливает». На тогдашнем нашем местечковом языке «сваливает» означало «уезжает в Израиль». Это слух ни на что не повлиял и ничего кроме улыбки вызвать не мог.

Что же было в контейнере?

Сейчас многих удивят перечни того, что люди тогда брали с собой при переездах. Когда переезжали с квартиры на квартиру в пределах одного города, ещё можно понять, почему перевозили буквально всё: от мебели до половой тряпки. Но если переезжали в другой город, тем более из одного государства в другое, надо было обдумать, что стоит брать, а что нет, подсчитать расходы на перевозку каждого килограмма. Следовало принять во внимание таможенные правила: не всё можно вывозить, в каждой стране есть ограничения, касающиеся, например, картин и других произведений искусства, старых книг и т. п.

Многие кишинёвские еврейские семьи, уезжавшие из СССР начиная с 1970-х, прошли через это. Я помню и те времена, и те семьи, которые везли в Израиль буквально всё: от мебели до посуды, от носильных вещей до книг. И в этом была не только ностальгическая привязанность к своим вещам, но и вполне рациональная составляющая: опыт жизни на новом месте, в новой стране ещё только накапливался, многое делалось из-за неизвестности, «на всякий случай». Той возможности, которая появилась потом: всё продать, перевести «в деньги», а там уже на них купить всё, что нужно, – в те времена в легальной форме не существовало. В нашем случае это, в принципе, можно было сделать, но мы решили перевозить вещи как есть.

Поскольку мы переезжали «из страны в страну», надо было соблюдать таможенные правила. Из наших вещей под ограничения могли попасть разве что книги. Правила требовали для книг старше какого-то года издания получить разрешение на вывоз, которое выдавали в республиканской библиотеке им. Крупской, уполномоченной на это министерством культуры. У нас старые книги были, но таких книг было немного, а остальных – не одна тысяча, и я решил рискнуть в надежде, что в сотне связок и коробов с книгами никто копаться не будет. Так и произошло.

В то время многие продукты покупались по талонам, были в дефиците: сахар, подсолнечное масло, крупы и т. п. Так что в каждой кишинёвской семье были запасы на чёрный день – это была ценность, которую мы тоже брали с собой: получилось пять ящиков и пять коробок с такого рода продуктами. Но основной объём контейнера заняла мебель: пианино Petrof, сервант, столы и стулья, диваны, кровати, письменные столы, книжные шкафы и полки… С собой везли холодильник, стиральную машину, пылесос, телевизор, магнитофон, проигрыватель, швейную машинку, велосипед, грампластинки (10 коробок), ковры, одежду, постельное и прочее бельё, детские игрушки и школьно-письменные принадлежности, телескоп… И – повторю: книги, книги, книги: 100 коробок и связок!