Сон о принце

Хватаю его за рукав и со словами – «Нет есть-пить» наношу… имитирую удар его рукой по Тимкиной голове. Мужик пытается высвободиться, но я крепко вцепилась. И снова «Нет есть-пить», и дергаю, пытаясь показать удар. Испуганный малец заплакал, мамаша рвется к сыночку, авторитет, резким рывком все же высвободившийся одежду из моего захвата, в раздражении и растерянности, сапожник вылупился, словно перед ним разыгрывается спектакль, правый лихорадочно ищет способы разрешения ситуации. От твердокаменности ни у кого и следа не осталось. И кажется, это хорошо. Теперь сущая «мелочь»: повернуть весь их эмоциональный бедлам в нужную мне сторону. Без слов. Жестами.

«Great. Просто great», – стучит в мозгу Валеркина присказка. Всего-то и надо пару слов сказать, чтоб прислушались к сердцу, что просим малость… Хм…

Хватаюсь за мочку правого уха, затем кладу руку на сердце. В мужском трио сильнейшее смятение, а я, сводя вместе большой и указательный пальцы, показываю крошечку-малость и провожу этой крошечкой линию от своего сердца к Тимке.

Молчание.

Опять берусь за ухо. Мол, прислушайтесь к сердцу… И тут осознаю, что именно на правом ухе у суровых товарищей висят серьги… Вот и гадай теперь, как они восприняли мое выступление. Стоим теперь глазеем друг на друга.

Первым отмирает сапожник. От его слов двое других испытывают явное облегчение, хотя авторитет не хочет этого показывать и как бы задумчиво говорит ответ. Теперь уже подключается правый… знать бы еще, о чем речь. Единственный ориентир девчушкины эмоции. Вроде бы они положительные, если, конечно, отбросить весь негатив, связанный с уязвленным самомнением. Вот не раздувала бы она его излишне, тогда б и легче жилось, причем не только ей. Однако мне актерских способностей не хватит для объяснения-вразумления. Да и не будет красотка меня слушать. Это же она занимается приобщением дикарки к цивилизации, а не наоборот. К тому же у нее еще не развеялся всплеск самовосхищения после утреннего «куриного» приключения. Ее даже отсутствие моих восторгов не смутило. Хотя надо признать, меня сильно шокировало, как тонко-хрупкие девичьи ручки могут ловко обращаться с огромным тяжелым револьвером. У меня наверно глаза как блюдца были, когда в ожидании супчика, девица нежными изящными пальчиками ловко разобрала, прочистила и собрала оружие. Ее неожиданным умениям действительно можно было бы восхищенно поаплодировать, если б не одно существенное «но» – запах ее эмоций. Она ведь, услышав шум, бросилась защищать не попутчицу и уж тем более не подругу, а свою собственность. То, что эта «собственность» возиться с ней в основном из жалости, до нее не доходит и, возможно, не дойдет никогда. Причем жалость не столько к ней, сколько к ее сынишке…

Серьгоносцы, закончив обсуждение, разделились: бородачи бодрым шагом двинулись к деревне, сапожник остался с нами.

Я пристально смотрела в спины уходившим, пытаясь понять, что нам светит. Вроде у околицы ушедших встретили люди и, возможно, именно сейчас и происходит выяснения вопроса обломиться нам кусочек везения или нет. Кажется, в рядах встречавших затесался знакомый дедок. Впрочем, это ни о чем не говорит, понять бы настрой ушедших. Хотя… я перевела взгляд на сапожника, кое-что выяснит можно.

Улыбнувшись мужику, я показала пальцами на его глаза, потом на оставшиеся стоять на земле сапоги. Мол, можешь посмотреть. Друг понял все с лету. Благодарно кивнув, он нагнулся за сапогами и застыл, уставившись на мои тапки. То ли шокировался убожеством, то ли «иноземностью». Я сделала шаг назад. Выйдя из ступора, мужик все ж схватился за сапоги. Даже рассматривать их начал, но его взгляд то и дело соскальзывал на мои ноги.

Что ж, реакция похоже на положительную, значит, можем рискнуть подождать результатов. Вернувшись к рюкзакам, я уселась по-турецки и положила успокоившегося Тимку на ноги. Все-таки постоянно таскать мальца тяжеловато, и если этот мир не додумался еще до детской коляски, то ее надо срочно изобрести и подарить мне. Мысль отозвалась печалью в сердце. «То есть не мне, а Тимке…» – поправила я себя, но грусть уже заскользила по извилинам тусклыми горчинками. Прав был дед. Тысячу раз прав, когда говорил о женском счастье. И гнездышко хочется и птенчиков… или просто надежду на это. Присевшая на рюкзак Йискырзу, пробурчала что-то возмущенно-гневное, сбив хоровод невеселых дум. «Ну, это надо, – тут же эхом отозвалась моя язвительность, – не свив гнезда, уже заполучила в него кукушат…» И мне ничего не оставалось сделать, как признать с усмешкой ее правоту. Девчонка полыхнула обидой в лучших чувствах. Не иначе как ее эгоцентричность приняла мою усмешку на свой счет. Губки поджала, брови свела в грозную линию, взгляд полный надменного негодования. Ладно, переживем как-нибудь ее недовольство. Не в первой. Я задумчиво посмотрела в сторону деревни. А ведь если мелкие поселения стали попадаться, тогда и до крупных не далеко. Города какие-нибудь… А в них могут найтись родственники моей попутчицы. Просто обязательно найдутся ее родственники, которым с чистой совестью можно будет сдать ее с рук на руки вместе с Тимкой. А потом… Не знаю, что потом. Либо проснусь, либо с бредом сживусь, но какая-то определенность точно появиться.

***

– Валер, слушай, а чем ты вечно занят?

– Тебе не понравиться. Но скажу…

– Какая восхитительная риторика

– Правда, не сразу. Без долгого занудного вступления не обойдешься.

– И кто меня за язык тянул?

– Кончай выеживаться. Мы же оба знаем, что тебя любопытство загрызет.

– Ох, загрызет! Даже косточек не оставит. Может, уже спасешь меня и расскажешь что-нибудь?

– Ты когда-нибудь слышала, от положительных эмоций человек лучше себя чувствует?

– Типа «поделись улыбкою своей»?

– Типа «Доброе слово и кошке приятно».

– Тогда я типа понимаю, о чем речь.

– Вот я в силу оригинальности своего существования способен видеть эти добрые слова в твой адрес. Из них как раз и получаются те «энеджазеры», которыми я тебя подпитываю

– Звучит как полная бредятина.

– Я же предупреждал, что тебе не понравиться.

– Да в твоих словах даже близко логикой не пахнет. Кто здесь обо мне знает? Кто расщедрится на добрые слова? А?

– Ну, во-первых, мое существование противоречит всякой логике. И ничего, существую… Подожди не перебивай. ЗначиЦа, во-вторых, под добрыми словами я имел в виду чувства. И тянутся они из далека.

– Из какого далека?

– Из нашего мира.

– Ты про Ривку?

– Не только. Можно вспомнить про семейство Малюткина. У тебя есть идеи, почему их дочку зовут Лена?

– У них есть дочь?

– А у Тимура сын Лёня, и тоже в честь одной «сводни». А еще есть любовь от твоих родителей…

– Нет у них такого чувства!

– Есть. Может не в таком виде как тебе бы хотелось, но есть. И мне кажется, оно усилилось, потому что тебя не стало рядом.

– Вот ты и прокололся, утешитель фигов. Откуда ты можешь знать, как они там чувствуют, если ты здесь со мной? А?

– Я не знаю, как это объяснить. Я просто ощущаю, из чего рождено направленное к тебе чувство. Словно адрес на конверте считываю. И, естественно, не всегда понимаю суть послания. Вот, например, к тебе временами приходит благодарность как к тренеру от каких-то двух подростков. У меня никаких идей, кто это такие. А ведь есть еще кое-кто местный…

– Не надо о нем.

– Почему?

– Ты сам когда-то говорил, что я влюбилась в картинку, не зная ничего о человеке.

– Но ведь он тебе снится.

– Я не собираюсь становиться ни защитницей его народа, ни флагом освободительного движения.

– Как насчет роли жены?

– Да никак! Мы из разных миров, может здесь роль жены только в том состоит, чтоб чесать ему пятки перед сном! Или быть сутенершей при его гареме.

– У тебя какой-то разброд в понятиях. Сутенерша – это…

– Я знаю кто это. Просто не надо о нем. Пожалуйста, не надо.

– Не буду.

Глава XXVI

С деревенскими мы прощались в несколько этапов. Сначала вернувшийся авторитет принес нам кувшинчик молока вместе с поилкой для младенцев, которая в глазах «дикарки» выглядела как соусница. Позже мне наглядно продемонстрировали, как этим пользоваться, а пока я с удивлением внюхивалась в искреннюю радость-гордость вручавшего эту глиняную финтифлюшку мужика. За свою благотворительность авторитет ничего не потребовал, кроме как, чтоб мы незамедлительно тронулись в путь. Сапожник чесал щетину и тупо пялился на мои ноги. Низкорослый бородач на прощании не присутствовал.

Собственно мы тоже о нем не вздыхали с большой грустью и не вспоминали ровно до тех пор, пока не узрели его на краю рощицы, через которую проходила дорога. Видимо мужичок тщательно готовился к нашей встрече, поскольку его «заманчивое» предложение обменять сапоги на пол каравая хлеба было мне понятно без перевода. Пышущая недовольством Йискырзу просто демонстративно протопала мимо. Непредвиденно появившийся «купчишка» даже попытки не сделал остановить ее. Оно и понятно: сапоги же на моем рюкзаке висели. Поэтому на долю «благородной леди» пришелся только косой взгляд, да радостный эмоциональный всплеск, что «придется» иметь дело с дикаркой, не знающей истинной стоимости вещей.

А вот чуйка дикарки подсказала ей, что на самом деле у товарища для торговли в кустах припрятан вагон и маленькая тележка разнообразного товару. Кстати, маленькая тележка оказалась не фигурой речи, а реальностью. Я как увидела ее, так сразу поняла: без нее не уйду. А на ней еще пара кувшинчиков стояло, да мешок лежал. Такая цена сапог мне понравилась. У мужика, естественно, подобный «разгром» в планах не числился, но, как говорится, человек предполагает, а богиня, то есть я, располагает. В результате любитель хорошей обуви остался с сапогами и огромным недоумением, как его угораздило «проиграть» торг малахольной девице, которая и говорить-то толком не может. Ну, не объяснять же ему, что я со своей чуйкой набалатыкалась торговаться на наших рынках. Валерка мне все уши прожужжал, что с такими способностями легко пробить дорогу к большим деньгам. Даже очень большим деньгам. Вот только для меня такой путь означал жизнь в грязи человеческих эмоций. Спасибо не хочется. Брезгливая я. Лучше иметь меньше, да чище. Во всяком случае, для меня так лучше. Однако если надо – то надо. Так что извини мужик, но нам сейчас все сгодиться сможет. К тому же бородач, заплатив такую цену, отдал далеко не последнее. в худшем случае заплатить. Пострадавшее же самомнение ему стоило рассматривать как дополнительный плюс.

Как только незадачливый торговец скрылся с наших глаз, я моментально устроила небольшой привал, после которого Тимка продолжил путешествие на «коляске» вместе с нашими багажом. Йискырзу что-то весьма одобрительно журчала в адрес моей придумки. Правда, ее эмоции имели весьма специфический аромат: словно собачку хвалила за принесенный хозяйке мячик. От такого запаха шагалось злее и быстрее.

Явление номер два, в виде запыхавшегося сапожника, нагнало нас уже под вечер. К тому времени дорога, покинув уютную рощицу, вела нас вдоль лугов, вплотную подойдя к берегу речушки. Разнообразные кусты, некогда преграждавшие путь к воде, не оставили о себе ни следа. Небыстрое течение теперь беспрепятственно доносило до нашего слуха свое тихое журчание, вплетая свою мерную песню в пыльную монотонность дороги.

Оклик догоняющего нас сапожника внес некий диссонанс разрушивший ритм движения. Моя попутчица, и без того с трудом державшаяся на ногах от усталости, просто опустилась на землю и, уткнув голову в колени, отключилась от происходящего. В ней не осталось сил даже на искорку интереса, что несколько подорвало намерение подошедшего мужика сходу пуститься в переговоры. Точнее, переговоры-то он начал, но вот реакции никакой не добился. Девчонка продолжала безучастно сидеть в позе эмбриона. Приветственная сапожникова речь звучала все медленнее и медленнее, пока не остановилась совсем. Окончательно замолчавший мужик растерянно похлопал глазами, а затем перевел свой взгляд на меня.

Внюхавшись в его ощущения, я испытала удовольствие, что наконец-то хоть кто-то адекватно реагирует на меня, не принимая ни за дурочку, ни за дикарку. Он видел во мне человека, который не говорит на его языке. Правда, при этом товарищ явно сомневался в своих умениях объясниться с неговорящей девицей. Весьма обоснованные опасения, поскольку в прошлый раз я договаривалась с ним, а не наоборот. Пришлось прийти на помощь.

После десятиминутных упражнений в пантомиме выяснилось, что человек пустился за нами вдогонку, надеясь выменять сапоги и мои тапки. Причем, притащив кучу обуви, он собирался меняться только баш на баш. Спорить из-за такого взгляда на торговлю, не хотелось по одной весьма существенной для меня причине – из всего принесенного мне подошли только старые, но вроде как крепкие ботиночки.

Сделка свершилась. Мужик закинул лямки своего вещмешка на плечи, однако в обратный путь пускаться не торопился. Ему словно мешало что-то сделать шаг «за порог». Пошкрябав в очередной раз свою щетину, он, глядя на ноги Йискырзу, сказал ей что-то. Ее ответ, прозвучавший как «му-му», в эмоциональном плане переводился, как отвяжитесь. Поцокав языком, сапожник снова обернулся ко мне, но отклика не нашел, поскольку я в свою очередь занималась решением совсем нефилософского вопроса: идти дальше до темнеющего на горизонте леса или устраиваться на ночевку здесь. С одной стороны, время к ночи, да еще спутница умаялась, с другой – место уж больно голое и не шибко дровообильное.

Проснувшийся Тимка громко проголосовал за привал, и мне пришлось с ним согласиться. В предыдущие ночи мы с Йискырзу, не желая попадаться спящими на глаза первому встречному, выбирали место с высокой густой травой. Теперь, разбогатев на тележку с вещами, мне не хотелось попадаться на глаза ни первому, ни второму, ни десятому встречному. А тут, как назло, перед носом мялся в непонятных сомнениях сапожник. Маялся и никуда не уходил. В принципе, он подлостью не пах, ровно как и естественными, но весьма нежелательными мужскими надеждами. Да только кто его знает, может по пути к дому встретит какого знакомого, да поведает ему без всякого умысла, за каким бугром отдыхает две цыпочки с цыпленком. Поэтому я довольно грубовато изобразила прощание и даже потолкала его в спину. Вот только мой посыл дошел до него как-то не так, поскольку непонятные сомнения только усилились.

Ну, если Магомет не уходит от горы, тогда горе надо отползать от Магомета. Поэтому я, под аккомпанемент Тимкиных возмущений, взялась расталкивать свою компаньонку, не забывая одновременно показывать мужику, чтоб уже отчаливал. Но видимо опять сделала это как-то не так поскольку, сапожник, вздохнув, подхватил Йискырзу на руки и кивком головы показал, что готов идти за мной следом. Его ноша промурлыкала согласие. Мне же осталось только высказывать свое нелестное мнение об их согласованности, да показывать дорогу. Хотя с первым я сильно не злобствовала, поскольку при другом раскладе мне девицу пришлось бы тащить на руках самой. А второе отнимало столько усилий, что возмущения просто из головы повылетали. Все-таки высокая трава не дорога, о чем мне сообщала тележка буквально на каждом сантиметре, пытаясь выполнить кувырок на бочок. Хорошо хоть я Тимку взять на руки сообразила, а то бы вмиг мальца опрокинула, да еще б вещичками присыпала.

Из-за трудностей с телегой мне не захотелось заходить далеко от дороги. Дошла до места, где трава была выше колена и скомандовала остановку. От сапожника пахнуло негативизмом. Предполагаемое становище подверглось весьма критичному осмотру, после чего мужик, положил девчонку на землю и исчез. В переносном смысле разумеется. Чуйка подсказала, что товарищ отправился искать более подходящее, по его мнению, место. Следить за его перемещениями было недосуг, поскольку требовалось уделить время мокрым пеленкам пацана.

Со своей разведкой наш добровольный неожиданный помощник управился быстрей, чем я с переодеванием Тимки. Терпеливо дождавшись, пока я закреплю последний уголок, он исполнил серию совершенно неинтерпретируемых жестов. Сильно не заморачиваясь с разгадыванием ребусов, я просто дала понять, что согласна на переезд. Йискырзу повторно без возражений исполнила роль поклажи.

Пройти пришлось всего метров тридцать. Стоило признать, что найденная небитым сапожником ложбинка выглядела гораздо уютней моего изначального выбора. Тот, уловив мое одобрение, аккуратно посадил вяло реагирующую Йискырзу на траву и, скинув на землю свой мешок, стал возиться с застежками ее ботиков, с явным намерением снять их. От него по-прежнему пахло сомнениями, но уже в гораздо меньшей степени. Зато теперь четко чувствовался аромат профессиональной гордости. Не очень понимая сути его чувств, я внимательно следила за происходящим. Сапожник же, сняв первый ботиночек, неожиданно сунул его мне в руку. Вот честное слово, если не видела б, на чем сомкнулись пальцы, решила бы, что держу какую-то рыбу странной формы. Мокрую, холодную и склизкую. Сразу захотелось выбросить эту пакость и вымыть руки. Видя мою реакцию, сапожник удовлетворенно заговорил, одновременно, взявшись за застежки второго ботиночка. Я же смотрела на уже разутую ногу девочки, гадая, когда же она так капитально промочила ноги. Вроде бы после куриной охоты, никто из нас к воде близко не подходил. С другой стороны во время варки бульончика она вполне могла свои ботики пристроить на просушку у костра. Видела же, как я тапки подвешивала. Странно как-то. Неужели не понимала, что на ноге не высохнут? А еще непонятно почему, у нее никаких носков нет. Помнится, в начале нашего знакомства она носила какие-то серенькие. Сейчас же абсолютно голая нога, на которую, как говориться, без слез не взглянешь. Мужик, кстати, пах похожим восприятием увиденного. Вздохнув, он извлек из своего мешка флягу и кусок полотна. Последовала процедура бережного омывания ног, их вытирания, сильного растирания и последующего укутывания.

Я завидовала. Причем сильно. Хотелось воскликнуть: «Я следующая!», и получить свою порцию забот-ухаживаний. А может во мне срезонировали отеческие эмоции, идущие от мужика. Вот не помню, чтоб отец или мать с таким душевным теплом что-то делали для меня. Бабушка и дедушка давали такую заботу в избытке, а вот родители… Хотя… Я прислушалась к своим желаниям… Нет, совсем не родительской заботы мне хотелось. Мужской, но точно не родительской.

Закончив тем временем «работу» с девчухой, мужик, подхватив котелок, направился к речке. Йискырзу немного пришедшая в себя удивленно смотрела ему в след. И я, наконец-то оторвавшись от пустопорожних дум, решила привлечь ее кормлению оголодавшего пацана.

Глава XXVII

Глядя на остававшегося с нами на ночь сапожника, я невольно перекраивала Салтыкова-Щедрина, составляя сказочку «Как один мужик двух дур накормил». Принимать его заботу было в некоторой степени стыдно, но приятно. А у него, прямо как у Вика, все дела в руках спорились. И костерок разложить, и обувь в порядок привести, и постели из травы свить, и Тимку укачать-уложить, и кашу, кстати, вкусную, сварить, и ложки нормальные выстрогать… Правда, ложка номер три, ввиду отсутствия материала, несколько запаздывала к ужину. Однако терпежу ее дожидаться не было ну просто никакого. Пришлось мне снова браться за палочки. Запах удивления и восхищения идущий от сапожника стал приятной приправой к каше. Он откровенно пялился на меня, забывая доносить свою ложку до рта, возводя мой ужин в ранг циркового выступления. Его глаза не пропускали ни одного взмаха палочками, отслеживая их путешествие от котла, до рта. Против обыкновения, его внимание не вставало комом в горле, убивая аппетит, а скорей забавляло, заставляя думать о себе как об артистке, расплачивающейся своим умением за заботу о нас.

Хотя «нас» сказано громко, потому что в основном он опекал Йискырзу. Они прямо-таки нашли друг друга: он щедро дарил заботу, она благородно ее принимала. Наблюдая за ними сквозь сполохи огня, мне порой хотелось крикнуть глупой девчонке, чтоб не сильно задирала нос, поскольку ее просто жалеют, а не воздают должное ее красоте, титулу или родословной. Она ведь даже не была причиной, из-за которой мужик задержался. Он ведь как профи, не смог пройти равнодушно мимо «гибнущей» работы коллеги. Пожалел мокрую обувь, а уж потом его внимание «сползло» на их хозяйку…

«Ты ревнуешь или просто завидуешь?»

Я вздрогнула, но быстро разобралась, в чем дело:

«Валерка! Зараза такая! Обещал же сам не лезть ко мне».

«Кроме ситуаций требующих моего вмешательства».

«И кто сказал, что они требуются?»

«Ты. Я ж предупреждал, что как бы слышу, что ты говоришь. Вот и спрашиваю, ревнуешь или…»

«Я молчала и полслова не сказала»

«Значит, думала слишком громко. Поэтому я и переспрашиваю…»

«Ни то, ни другое», – я резко оборвала его помыслы.

«Тогда давай сама пойми, чего дергаешься!» – обиженно ответил Валерка и отключился.

Паладин по отношению ко мне проявлял недовольство редко, но метко. И обиделся в принципе за дело. Да только иногда лучший друг не панацея. Вот абсолютно не хотелось ни признаваться в подло-гаденьких чувствах, ни вести о них разговоры. Ведь я и так знаю, что он может сказать. Да только мне от слов легче не станет. Пусть уж зависть погрызет косточку моей души. А мудрое утро ее как-нибудь утихомирит. Только действительно не стоит слишком сильно примеривать происходящее на себя. Вот предложи мне этот сапожник свою заботу, как бы я себя вела? Как Йискырзу? Очень сомневаюсь. Слишком далека я от ее восприятия окружения. Так что сидим и смотрим мелодраму.

В первой серии герои, помнится, почти ругались, находясь по разные стороны баррикады. Во второй главный герой жалел башмачки, а сейчас… Я постаралась полней вдохнуть эмоции, бурлящие по ту сторону костра, и весь цинизм и язвительность облетели с меня пожухшей листвой. Там две души балансировали на грани любви. Да он просто пожалел девушку, но сейчас в нем расцветало желание оградить малышку от неприятностей, стать каменной стеной для нее, чтоб укрытая от жизненных неурядиц, она журчала и цвела для него. Ради него.

А она хотела симметричного: быть защищенной, восхищать собой и, вот главное-то, заботиться о душе своей «стены». Дарить тепло, радовать и устанавливать гармонию во внутреннем мире своего защитника. Вот только у такой гармонии взглядов нашлись враги в виде мелких и крупных обязательств, тянущих их прочь друг от друга. У каждого из них за спиной остались неизвестные мне привязки, которые ни один из них не готов порвать. Поэтому их тихая беседа полна волнующих всплесков и подавляющего эмоции контроля, чтоб ни словом, ни жестом не показать чуть больше дружеского отношения… и не оттолкнуть. Две души «опасно» раскачивающихся на остриях своих миров, в страхе обрести опору друг в друге.

И не поймешь пожалеть их или осудить.

Стараясь отстраниться от унюханного, я легла на свою травяную постель, сливаясь мыслями с настырно рвущимися в черноту ночного неба искорками костра.

***

– Валер, а как ты понял, что влюблен?

– Никак не понял.

– Ты не в настроении разговаривать?

– Я не в настроении запутывать тебя своими ответами. Человечество, понимаешь, чуть ли не со времен своего появления безрезультатно мается с вопросом «Что такое любовь?». А ты хочешь от меня определений.

– Мне обидеться или рассердиться? Ведь ты, зараза такая, распрекрасно понял мой вопрос. Но вместо ответа хочешь втравить меня в идиотскую демагогию.

– А мне извините не понятно, ты о моих ощущениях узнать хочешь или мой опыт на себя примерить пытаешься?

– Это, не извиняю, практически одно и то же.

– Ну, если одно и то же… С тобой поделится рассказом о том, как будоражит нутро девичье тело?

– Ну, знаешь!!!

– Тогда не делай идиотских заявлений! Я могу все рассказать о себе… Нет, почти все рассказать и обсудить с тобой. Но это только мое. И Ривкино. А ты… Ты можешь посмотреть, но не смей примеривать на себя. И чувства это наши, а не твои. И не сравнивай их с собой!

Стало стыдно.

– «Колея эта только моя…» – процитировала я, стараясь звучать примирительно.

– Вот именно!

– Извини…

– Замяли… Я тоже как-то разгорячился…

– Тема чувствительная.

– Чувства чувствительные… Но если осторожно… – мне послышался вздох, – Я действительно не понимаю, влюбился я или нет. Или произошло что-то другое. Меня даже вина порой грызла, что вот она меня любит, а я ее как-то недостаточно, что ли…

– Подожди, но ты же сделал ей предложение? С чего-то вдруг тебя озарило его сделать. Только с того что она в тебя влюбилась? Да за тобой вечно хвост девчонок увивался. Мне ли не знать. И ни одна из красавиц из тебя предложения не выбила.

– Да безыскусненько все получилось…

– То есть?

– Понимаешь, я буквально на третье свидание почувствовал, что рядом со мной идет та, с которой мог бы прожить всю жизнь. Простое и незатейливое осознание: она подходит. И все. У меня даже некоторое разочарование случилось: а где безумства, томление мозгов и прочее? Где вся та влюбленность, восторженность чувств о которой написано столько всего? Что я пропустил? Почему у меня вышло утилитарное «подходит» и все? Почему мне недодали остальное?