скачать книгу бесплатно
Извод
Виктор Сербин
Исчезновение деревень воспринимается болезненно. В особенности русскими людьми. Это вполне объяснимо запустением и гибелью среды обитания наших предков. В своей книге, основанной на реальных фактах, в меру своих творческих возможностей и знаний пытаюсь объяснить причину запустения являющейся «малой» Родины без малейшего преувеличения большинству из нас.
Извод
Виктор Сербин
© Виктор Сербин, 2017
ISBN 978-5-4490-0364-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Моя искренняя благодарность в помощи написанию книги: Братину Алексею Апполоновичу, Быстрову Александру Константиновичу, Галкиной Мастрадии Ивановне, Груздевой Градиславе Ивановне, Колыгиной Рахиль Кирилловне, Кутанину Владимиру Васильевичу, Лебедевой Марии Григорьевне. Всем тем людям, что, окружая меня с детских лет вольно или невольно прививали знания, обычаи, менталитет и сохранённых памятью событий тех давно прошедших губительно трагичных для нашего крестьянства лет.
На самом красном месте стоит деревня Насоново. Во всем Пустораменье на реке Кубене нет краше вида. Излучина, жемчужины всего этого не броского северного края, огибающая по обеим сторонам крутой берег, придаёт особенный, не забываемый вид открывшемуся вокруг необозримому простору. Редкий путник, присев отдохнуть на незатейливую, грубо сколоченную скамейку, за тропкой напротив дома Крутиковых, оставался равнодушным к скупой подарками в этих местах природе. На вечеру, в реке, полосуя водную гладь бесчисленными кратерами с бегущими разводами волн, выворачивались огромные лещи и кипящая вода искрилась в лучах уходящего солнца, переливаясь чудными цветами радуги. Частые лодчонки шустро сновали, перевозя многочисленный в те времена народ с берега на берег. Детвора, с коротким в крестьянстве детством, резвилась в реке у песчаной косы на отмели, проводя в воде редкие жаркие дни до появления с вечерней прохладой бесчисленных вездесущих комаров.
Колосились возделанные поля, украшая многочисленные и многолюдные деревни на обоих берегах реки. Чисто выкошенные сенокосы, берега ручьев и рек, без малейших признаков зарослей кустов, простирались до едва видных на горизонте вершин, уходящих в бесконечность не проходимых, полных лесными обитателями, богатых ягодами и грибами лесов. Лишь кое-где чистые, с прозрачным смолистым воздухом сосновые боры, на чью божественную красоту, не посягнула рука набожных, трудолюбивых крестьян, врезалась и немного теснила нескончаемую ленту полей. Бросалось в глаза разнотравье лугов в период цветения от коего рябило в глазах. Букет полевых цветов, если сорвать по-одному, каждой по-своему, этой красоты, невозможно удержать в руках, а лишь собрав охапкой и прижав восторженно к груди. В полдень звон колоколов звонницы, небольшой, уютно расположенной почти у самой воды церкви, призывно созывал прихожан и старушки, как едва заметные ручейки, стекались на службу с единственной просьбой дать мир и покой родным и близким и всему тому благолепию, что окружало их. После службы они растекались по погосту, собираясь стайками, вспоминая упокоенных здесь, их прошлого, близких им людей. Затем, спохватившись, семенили домой, где ждали внуки и связанные с ними и домашним хозяйством неисчислимые заботы.
Огромные дома, с въездами для целого воза сена прямо на сеновал над двором, чередовались с более скромными избами, и не раз переложенными, всякий раз уменьшаясь, избёнками, где доживали век старики. Близ детей, не решившись обременять последних излишней суетой, но не покинутых, а с любовью обихаживаемых и также озабоченных в воспитании внуков. Не щедрая на урожаи северная земля, не всегда благодатная погода, понуждала крестьян, неуспевших и отдохнуть толком после уборочной страды, чтоб прокормить многодетные семьи, уходить на поденщину и деревни к зиме пустели. Столичный город Питер едва ли не весь построен руками северян. Особенно ценились там из наших краев шапшинские плотники. У поездов всегда встречали покупатели и первым делом они, проходя по шумному перрону, в толпе приезжих старались выхватить почему-то именно шапшан.
Разъезжали по деревням гончарных дел умельцы, приветливо звеня в санях свежеиспеченными горшками. Неспешно, со знанием дела, мастера валяли валенки, остановившись на постой у приветливых заказчиков. Громыхали кузницы на окраинах сел, штампуя не затейливую утварь и готовя инвентарь селян к весенней суете. Местного рождения кутюрье, обшивали не притязательных крестьян, используя в большей части ткани своих искусниц ткачих из деревень.
С всеобщим весельем, с крепким пивом, частушками в плясках, хороводами и песнями, а в Рождественские морозные дни с гаданиями, с любовью привечаемыми выряжёнками – попрошайками, мелкими традиционными пакостями детворы и неотъемлемой частью любого массового гуляния – злыми драками мартыновской и сибской молодежи с никольскими и из соседних деревень парнями, проходили почитаемые всеми праздники незыблемой, казалось в то время, православной веры.
Чередующиеся непрестанно войны забирали молодежь, но и возвращали большую часть обратно, не прерывая связь так оберегаемых жизненных укладов. Оплакав, сложивших головы невесть где родных, и не особо понимая, что за надобность была в том и далее привычным руслом не заметно протекала жизнь.
Казалось, не будет конца течению привычного уклада бытия северных славян. Так же буднично пришёл двадцатый век, лишь задержав внимание непривычным, пугающим пустотой в конце нулями. В другом же ничем иным, не отличаясь и не предвещая перемен.
Святки
Пробирались огородами утопая по пояс в снегу. Подобрались к дому с торца со стороны двора. Долго прислушивались к звукам исходящим изнутри жилища. Генке, младшему из членов отчаянной ватаги, было не по себе. Проще говоря, страшновато. Дядьку именем Тихон, как бавшка не раз говаривала, поп при крещении из вредности пометил. Нравом отличался суровым и до дурости непредсказуемым. Даже говорят в прежние времена староста, его иной раз, где бы и не надо не перечил, побаивался. Чево Гошке приспичило именно сюды перетцо. Шли бы, как говорили к деду Африкану. Пузиле по – простому, обладателю необъятного размера живота. Дед слыл баламутом и сам имел грех в Рождество поварзать. В прошлом годе Мишку Грачёва с Митрей поймал, когда те на козла в его дворе дедовы подштаники одевали, так даже уши не надрал. Чаём с пирогами напоил, по конфете дал, да и домой отправил. От Тихона всего ждать можно. Наколотит до убитья. Да ещё папка узнаёт о проделках да с дураком эдаким связались ремнём всю задницу узорам опояшот. Гошка же стоял твёрдо. Навредничать хотел не Тихону, а дочке тово – Дарье. Та глаз положила на зареченского с Харинской Федьку, а ему дала отворот да ищо и на парнях вечёркой посмеялась. Дай волю Гошке так домину-то по брёвнышку разберёт эко из него от уязвлённости-то прёт. Да, что поделать свора-то одна, надо выручеть. Попытка выдавить оконце во дворе не удалась. То ли завёртыш оказался крепок, то ли хозяева, предчувствуя набег, подстраховались. Дверь на сеновал, зубами бы Гоха выгрыз, тоже стояла твёрдо. Генка мысленно уже крестился, радуясь, что задумка не удалась. Навроде пронесло, щас дадут отбой, но Гошку упёртая домина только распалила.
– Ждитё, – приказал, – я не я буду, ежоли щас не отворю, – и скользнул с навозной кучи в сторону входной двери.
Появился скоро, не заставив себя ждать, выглянув из дверей на сеновале.
– Дверёт на щеколду не закрыта. Страхом нутро-то всё извернуло, уж больно в сенях половицами скрипит.
Забрались на сеновал. Сердечко у Генки колотилось тово гледи ускочит из груди.
– Гоха, чево решил?
– Петря, корову с бычком от места в угол отводи. Сена надаём. Давай бегом. По нужде кто выскочит, так пропадём. Вожжи вишь висят. Коровёнок-от за рога свяжи. Узлов поболе наметай. Вожжей-то всяко буде жаль не попортят. Пусь Дарья, зазнобушка моя, помаётцо.
Гену поставили на стрёме, чтоб во время предупредил. В доме с гостями разливалась развесёллыми переборами гармонья. Стояло шумно. Сено сверху полилось, как на Кубене в половодьё вода весной. Эк бы дома у себя потрудились, удивлялся Генка прыткости друзей. На всё про всё ушло минут не боле десяти. Завалили чуть не пол-двора где и до наката.
– Всё! О большем дак и не подумывал, – завершил злодейство Гоха, – Теперича бегём. Лётом. Без задёржки.
Остановились, только оставив после себя пол-деревни. Пыхтели все, задыхаясь от быстрого бега, как загнанные лошади. Кузьма с Марфой из гостей правились, так удивились даже.
– Вы чево, мальцы! Уж не вовки ли опеть на деревню пожаловали? Отговорились, пронесло. Да и семья не из болтливых. Уж чево и помыслят, а до Тихона так не доведут.
– Ну, Тихон очухаётсо так всю дерёвню на уши поставит, – Гоха весь светился от удачной мести, – В ту половину ноне не ходим, покаместь хозяева не зашумят. На диво-то можно будёт и погледеть, коль народ сбежитсо.
Веселились, хохоча до колик, вспоминая до мелочей успешно проведённую кампанию. Надолго засели, заметая следы у Петри, играя в кости до тех пор, пока отец не выгнал шумную ватагу на мороз во двор. Окрылённая первой удачей новоиспечённая гвардия рвалась в бой. Мелочи, ввиде разваленных поленниц, замороженных дверей казались лёгкой забавой для неразумной детворы. Перебрали все хозяйства в деревеньке, но придумать стоящую забаву не смогли. Решили махануть в Починок, за реку. Сыскать приключений там. Встречей замаячили выряжёнки. По деревням каледовали. Тот, что подлинше с гармоньёй на плече дорогу не уступил, шутливо выказывая первенство на узенькой тропе. Навалившись скопом на здоровяка, завалили в сугроб, подсыпая во все возможные прорехи обжигающий холодом снег. Девчата, кем оказались двое одетых в вывернутые наизнанку тулупы, крашенных из овчины бородах с черными, как смоль усами бойко с визгом смехом бросились в помощь на выручку терзаемому дролюшке. Бой, стремительно разгоревшись, быстро и утих. Гармонист Иван, играючи поддаваясь мелюзге взмолился о пощаде, подав голос и Гошка узнал в незнакомце соседа двоюродника – братана. Девчата же вовсе распалившись не могли угомониться, пытаясь у Петра стащить штаны и напехать туда побольше снега. Устав и намаявшись, все долго хохотали сидючи в снегу. В качестве примирительного приза для пристыженного девичьей удалью Петра угостили двумя наколедоваными конфетами и горстью вяленки из сладенькой репы. Разминулись в мире довольнные собой. Праздно пошатались по деревне туда-сюда. Улица пуста. К ночи мороз перевалил за тридцать. Охочих погулять не видно было вовсе. Заводила дерзкой стаи притормозил компанию у двух соседски расположенных домов, в которых окна источали свет и, судя переборам гармоний, гулянка была в самом разгаре.
– Гоха, чё надумал? Мужики во хмелю поймают так вломят по первое число. Ног не унесть.
– Чё, горохом брюхо-то набил? Бздишь-то эдак. Везуха нам сёдни пошла. Сделаем вот чево. Коровёнок поменеём. Вот хохма-то будёт. Тётка Зина утром заявитсо на двор, а корова-ти не та – Марьина стоит. Ополоумеёт, однако. Хошь умом-то бы не тронулась.
Разделились надвое, заняли позиции. Генахе поручили ответственейшее задание, следы животины заметать. Стоял с голиком наготове, как с ружьём. У дядьки Толи коровёнка оказалась упёртая, тащить пришлось чуть не на себе. Справились! Все быстренько ретировались, всяк выполнив свою роль. Гена оставшись один, что есть силы размахивал голиком. Глубокие следы на натоптанной тропе забить оказалось нелегко. Приходилось ещё и притаптывать, подгребая снег со стороны. С облегчением, что всё закончилось удачно, разогнулся и уже направился к друзьям, как услышал голос от ворот:
– Чево парнёк голиком-от машошь? Потерев чево? Чей будёш-от?
Генка, говаривали в семье, весь в отца смышлёный. Страх на мгновение сковал, но панике не поддался. Подошёл спокойно к крыльцу. Мужик был незнаком. Гость значит.
– С Катькой на спор пошли, ежоли от ворот до ворот снег-от обмету так поцелуёт в щёчку.
– Ну, малец, не рановато ли девками-то увлёксё!
– А я хошь маленькой да удаленькой. Катьку-то зови, – нахально потребовал Генка.
– Катька твоя третьёй сон уж, поди, доглядываёт. Завтра сватов при таком случае с твоёй-то удалью засылай заодно и свадебку отгулеём.
– Завтра так завтра, – охотно согласился жених и послушно исчез в кромешной тьме. Друзья поджидали за околицей.
– Эк мы ныне наварзали знатно. От эдаких вывертов всё Пустораминьё в пересудах захлебнётсо. Очередной святочный день завершили теперече можно и по домам.
Первый парень на деревне Гоха от успеха ликовал. В доме все спали. Лишь бабушка сонным голосом с печи окликнула голосом, не требующим ответа.
– Генушко, ты? Генка с тем и промолчал, забираясь в жаркое тепло с мороза на полати.
Швейная фабрика
Февраль выдался на удивление бесснежным с лёгким морозцем и солнечный. На крутой ледяной горке, прямо под Сосновкой, детишки, да и ребятня постарше галдели, похоже было сутками. Так хотелось к ним, но стопа отрезов ткани в углу прирастала, не убывающая. Аккуратно сложеная на лавке, не оставляла никаких надежд оказаться там с санками и накататься подобно другим с ветерком до одури. Одна и радость, когда мать пошлёт за водой для чая на ключик и, воспользовавшись этим, успеть прокатиться втайне на скорую пару раз.
Новый год, Рождество, словно яркие июльские денёчки средь зимы в особенности для детворы стремительно пронеслись в чувствах самого жданного и разгульного праздника с завершением в лёгкой грусти до обидного быстро оставшихся позади. Заказы же несли и несли. Четыре швейных машинки без устали стрекотали, привлекая заказчиков скорым исполнением задуманных желаний.
Мать только и успевала снимать мерки да кроить. Помогала, чем могла подслеповатая свекровь, всё остальное делали старшие сыновья.
Обязанности распределялись строго. Расслабился, и уже тебе наступают на пятки. Младшему можно от старших братьев втихую подзатыльник получить.
– Марьюшка, да, однако, опеть на сносях, – подметила гостья Шура. Её заказ был закончен и она, чуть ошеломлённая в радости обновкой, вся светилась, не желая уходить.
Днями в доме иной раз проходила вся округа. Не были редкостью заказчики с левобережных деревень. Самовар, шумел не остывая. Не успевала свекровушка воду доливать и подкидывать углей. Любила использовать в качестве вентилятора, чтоб разогреть потухшие угли, дедовы мяконьки хромовые сапоги, за что не раз получала от супруга не шуточную выволочку.
– В семье-то крестьянской вся силушка наша. Ещё помошника хочу.
Да помощников – то у тебя вроде хватаёт. Могу двоих своих девок на одного твоего парня променеть. Скажи токо, не задолю приведу.
Посмеялись. Гостья засобиралась в дорогу.
– Пойду, Марьюшка. Уж затемнала, да и делов-от накопилось не переломить. Нонче половиков назаказывали, не знаю, как и поспеть, а уж посулила всем. Тепере не отказать.
– Не тужи, скоро уж помощницы подрастут всё и будёшь поспевать.
– Ой, не сглазить бы. Страшусь и думать-то, заждалась уж.
Хлопнула дверь внизу. Наступила тишина, нарушаемая лишь стрёкотом машин.
– Матушка, останавливай свою фабрику. Позволь мастеровым передохнуть. Не ко времени ли ужин собирать? – пришёл с улицы Иван.
– Ой, бедныё робята – ти. Сама умаялась, что уж про детишок толочь.
Пересчитала ворох отрезов,
– Боюсь со всем шитьём и не управитсо. Дни летят, а заказы всё несут. Буде уж ближо к ярмарке так в отказ ступить. Не поспеть! Самим – то на торговлю впрок не запасено.
Фёдор, читал коротенько молитву и лишь после этого брал в руки ложку, давая тем согласие приступать к трапезе другим. Евстолья имела не менее почётную обязанность. Находясь у самовара, следить, чтоб тот всегда шумел, не остывая, и разливать по чашкам чай.
Что на стол при накрытии не попадало, подносила, добавляла невестушка. Таковы были порядки в доме не ими заведённые.
Первый выскочил из – за стола Костя.
– Куды? – остановила мать
– К Сашке Белову доигрывать. Вчерась все кости мне проиграл. Пообидивсё! Так сёдни проиграюсь, чтоб вконец не досадить.
– Серёжа назёмом займётсо. Ему помогай. Кости не корова успиётса помиритёсь. Да откидывайтё подальше. Не лето на дворе, промёрзнёт, так сил-от потратитё пока по полям разметаитё.
Николай сена надаёшь, да не ближнеё тени – то, как в прошлом разе. Со старым перемешивай и не задаливай. Время – то уж познеё, да успиитё набегаетесь ишшо. Завтра рано разбужу. Дел-от, сами знаитё. Поблажек не ждитё.
Всем нашлась работа. Разбежалась и остальная ребятня. Кто – куда по своим назначенным местам.
Остались отец с сыном за столом.
– Что там Ванюша слышно – то наверху? Куды нонешняя власёт заворачиваёт?
– Слухи разные ходят отец. Куды б не завернула, хорошего не жду.
– Не боись, без работящих – то людей долго не протенёт, понимают, поди. Учёные ведь не мы.
– Кто? Входи! – крикнул на стук Фёдор, наклоняясь и смотря в дверной проём кухонной перегородки из-за стола на входную дверь.
– Шура Королёва вродё. Проходи – ко на свет – от не вижу кто. К кому пришла – то, девка? – узнал соседку.
– К тебе пришла, Дорогаушка. Не знаю с чево уж и начеть, – вошла в горницу. Остановилась на пороге от кухни не смея пройти к столу.
– Так, дорогоё моё, не с конца ведь начин – от. Говори соседушка. Чайку – то не желаёшь? Подогреёт мать, ежоли остыв.
– Да не за тем пришла, Дорогавушко, и в своей избе воды-то нахлебаюсь. Ись – то в доме не чево. Робята – ти, сам знаёшь, малы ищо. Не велики помошники. Мужика – то нет. Пропадаю! Уж пухну от воды. Сама – то што и помёрла бы, робятишок жалко. Как хошь, а помогай. Уж вырастут, так отработают. Рассчитаются сполна за доброту – то. Не впервой выручеёшь. Куды к кому ищо ити, как не к тебе.
– Ладно, чё уж Марья надо выручеть. Посылай робят. Мучёнки накладу. Осенесь – то посмотрим, нарастёт, так опять прощу. Мать полож – ко девке пирогов. С Богом пусь идёт.
– Не балуёшь отец? Робята – ти своевольны и роботать не горазды, да и малы – то лишь для Марьи. Старшой супротив Серёжки нашего ой, как ищо поздоровеё будёт, – упрекнула Евстолья, когда за гостьей закрылась дверь.
– Может ты и права, да помогатёт надо. Сироты ведь, что ещё вырастёт? Бох – от не простит. Не велит отказывать. Скупому душа дешевле гроша.
Иван прошёл в спальню.
– Марьюшка, – удивился, – не приболела ли? – с тревогой вглядывался в покрытые сыростью глаза.
– Бегаём – то вдвоём, а ноги – те одне.
– Устаёшь? На восьмом месяце, а поблажек себе не даёшь. Надо отдыхать, – стал её успокаивать Иван, – обговорим сейчас мы с матерью, поразложим обязанности. Придётся старших парней напречь, где и самому делов прибавить. Справимсё. Ложись – ко сёдни пораньше отдохни.
– Отдыхать – то Ванюша не ковды. Ярмарка на носу. Недельку подналечь, а там уж и будёт по – твоему.
Ярмарка
Вот уж и март на исходе. Давно ли февралём по деревням мело, а иной день солнышко так погреет без ветра на завалинке, что маём опахнёт.
Почитаемая селянами Васьяновская ярмарка, апрелем не за горами, торопила, добавляя к повседневным заботам, особый, присущий только этому событию колорит.
Если товары для продажи исподволь от осени готовились десять раз пересчитанные, переложенные, отборные качеством, ждали свой судный от покупателя день, то сегодня – в последние денёчки, главной темой, особенно у молодёжи, был внешний вид.
Кому и продавать было особо не чего, всё одно доставали из сундуков для праздников оберегаемый прикид, скинув, что позався. Примеряли, дошивали, гладили.
К портняжнных дел мастерам стояли в очередь, бегая по деревням за удачей, в надежде в занятости мастеровых, пустоту в очерёдности перехватить.
– Господи! Иван, – ворчала мать, – куды и сбираёшься-то эдак? Невесту, что ль в Ивачино пригледев? Марью-то и не берёшь.
– Делов-от дома хватаёт. Старшего пора пришла парня в люди показать – глеть вымахал, помощник уж.
– Что говорить! Пора, если наш не жених так, кто? Ростом-то, конешно, не силён, в тебя пошёл, но из себя пригож, а в работе мало, кто из парней по деревням-то пометать так переломит.
В последних наставлениях Дорогаушка, приняв решение для себя после августовской ярмарки, как он выразился, по немочи в отказе быть, советовал не спешить с продажей зерна.
– Цена-то, дорогоё моё, поначалу не красна. Покупателёт хитёр бываёт. Что – да сколько ему надо, к вечеру было только и определишь. А промедлишь, время упустишь, так тово хуже. Не дешеви коль, что с воза-то во время не скинёшь. Вези домой. Не цыгане шубу за Крещеньём продавать. Хлебушко всякий день к столу и в лето не вспотиёшь, коль, ломоть лишний съешь.
Сергея, Марья, следуя наставлениям Ивана, потихоньку с осени начиная, обшивала будто жениха. Сама портниха, а теперь и сыновья мало в чём уступали ей в кройке и шитье. Вечерами, как позволяло время, в горнице трудилась целая артель, принося семье существенный доход.
Серёжка, на смотринах вечером, только что на голову по указу старших не вставал.
– Ну, всё! – Дорогаушка, наконец, с подиума внука снял, – хватит девкой задом-от вертеть. Хорошь паренёт у нас – а? Мать!
– А лучшо – то где сыскать? Ежоли только ты в молодости. Да нет, поди, конопат бывав. Рядом-от и не приставишь.
