скачать книгу бесплатно
После чарки пива и наваристых щей Саню с гармоньёй запрягли старики. Больше шаркая, чем притопывая, вспомнив молодость, отплясали все.
Загулели две старушки
Хлеба съели по восьмушке
Съели и не треснули
Ну не интересно ли!
Хозяева отпустили нехотя. Свои – то молодые все разбежались. C чужими за столом посидеть, чуствуя себя приободрившись на время ровесниками.
– Нонче поменьше будёт молодёжи – то. Вот в Мартыновской гулели по весне, обратно шли, так вся гора парнями да девками захлебнулась, а робятишок сзади тучой, што комары.
День приближался к концу. Сбиваясь парами дроли с дролюшками, незаметно исчезали, ища укромные места. Улицы пустели. Всё реже слышалась гармонь. Веселье шло на убыль.
Ещё утром отливающие зеленью улицы к исходу дня более походили на отполированный до блеска чернотой солдатский плац.
– В ту сторону не пойдём, – Любаша решительно повернула к берегу реки, – Фроси, младший брат, предупредил, что старшиё наказали каменьё к завору натаскать. В прошлый праздник насоновских парней поколотили, так видно решили сибских в отместку настучать.
Спустились по тропке, что тянулась вдоль ручья. Посидели на валуне в конце поля. Вода кипела от резвящейся в реке рыбы. Комары, насидевшись в тени знойным днём, беспокойной тучей висели над увлечённой собой счастливой парой.
Первой не выдержала Любаша,
– Пойдём Серёжа загрызут лешие носатые, – и оторвавшись от плеча любимого увлекла за собой к дому в Сысоиху.
На горе, в стороне у окраины, только оставленной ими деревни, послышались, заполошные девичьи и возбуждённые мужские, голоса.
– Началось! Всякий праздник дуракам неймётсо. Идём скореё, и к тебе ещё пристанут, – Любаша прибавила шаг, но время было упущено. Отступающий рассыпаясь по окрестности в спешке враг, в виде двух крепких молодцов, скользнули по крутому берегу вниз к тропе, чуть опередив нашу пару.
– Э! Зареченский вроде будёшь? Чё своих девок не хватаёт за сысоевскими-то волочишьсё. Щас Любаша мы его изладим, боле не увидишь женишка.
Крепкий, на голову выше Сергея парень, не слушал Любашу. Возбуждённый дракой, не хотел знать, кто, чей и откуда. Отпехнув вставшую на пути девчонку так, что та упала, размахнулся, метя сжатой пятернёй в слабого по его разумению соперника, под глаз. Серёжка, не вчера родился. Присел и, пропустив поверх тяжелую, словно кувалда кулачину, ударил не замедлив головой в открывшуюся стать. Акурат в слабое место – в подреберье и разом охнувшего, согнутого пополам от боли паренька пометил, как сегодня б мы сказали, хуком справа и тот осел, ткнувшись в мокрую речную гальку.
Следующий, героем оказался, будучи вторым и за спиной. Отскочив на безопасное расстояние, что есть силы – заорал, —
– Робята! Наших – бьют!
Робятам, судя по неослабевающему на горе шуму, видно было не до них.
– Не ушиблась? – Серёжка помог любимой подняться.
– Коленко чуть ободрала. Уходим скорей от сюда. Их ведь много, набегут так от всех-то не отмашессё.
Почти бегом тащила за собой, упирающего дружка, часто оглядываясь. В те времена кустов и деревьев не было, сенокосы да пашня. Негде спрятаться. Лишь, когда миновали тропку – поворот на Быково, натиск её поослаб.
– В Николу в праздник не пойдут, там у них тоже бывало не дружно.
Впереди показалась группа парней и девчат. Возвращались провожатые. Играла гармошка, чуть снижая свой звук, пока звучала частушка. Компания была настроена благожелательно. Увидев Марфушу среди них, Любаша успокоилась окончательно.
– Где это ты так драться-то научивсё. Такой же выходит, как и наши петухи, – обняла за шею, прижавшись, – ну ты Гальке и дав. Тепере не страшно мне с тобой. В обиду не отдашь.
В ожидании друзей отплыли на лодке, курсируя вдоль берега. Любаша из белых лилий, в изобилии чередующихся с желтеющими куколками, свила венок.
– Ну как я? – кокетливо смотрела, покачиваясь в такт набегающей волне.
– Как полевой цветок. Такой же родной и близкий, как всё вокруг.
Свист с берега прервал прогулку. Проводили Серёжки дролюшку втроём, сдав родителям, целую и невредимую. Мать на дорожку вынесла ребятам пирогов.
Всю обратную дорогу делились впечатлениями. Саня потирал ушибленную скулу. Насоновские дали. Хорошо вовремя разобрались. Обидчика чуть свои же не побили. Извинялся парень. Звал всё к себе заночевать. Пивом угостил. Замирились.
Девчата заранее предупредили, что к ночи с ними не поедут у родни заночуют.
Вот и праздник позади.
Вновь медленно потянулись будни нескончаемо в трудах, отмеряя жизнь от встречи к встрече.
Сенокос
Дорогаушка по – хозяйски, обойдя все отведённые семье покосы, пришёл к выводу, что страда сенокосная настала. Погода по записям с зимы обещала вёдро. Распределил очерёдность освоения угодий по спелости травы и отдал команду начала рано по утру. Сам же весь вечер наколачивал косы, готовя на особицу каждому косарю. Грабли и прочий необходимый инструмент подготовлен был им неспешно ещё зимой.
Скорое горячее с ветерком летнее тепло и по мере спелости сена пришла пора метать стога.
Неспешно, дневной июльский зной, с уже прильнувшим к торчащим за переломом высокого берега крышами домов, ещё слепившим и дарившим обильное тепло солнцем, переходил в приятную вечернюю прохладу. Большинство семей, кто в спешке, а иные уж пили давно остывший чай с водички ключика, что мощно бил жгучим искрящимся холодом и с перезвонами уже ручьем скатывался вниз с середины склона берега реки. Домётывали стога, и укладывали, не поспевшее на сегодня сено в копны. Спешили из боязни не успеть до появления, совсем некстати, в таких делах коварной вечерней росы. Иван, подал жене остатки собранного вокруг сена, осторожно помог ей спуститься с высоченного стога. Подошёл к сыновьям, сунул руку в копну, выдернул клок, помял малость,
– Молодцы! Не отпышняло, успили ко время. К обед завтра поспиёт на раз перевернуть. Поспешайте, малость уж осталось. Накупаитесь ишо, – успокоил, посмотрев вслед, то там, то тут бегущей к речке молодежи,
– Сергей, собери инструмент и к стогу отнесёшь, – сам пошёл к жене, присевшей в тенёчке у копны.
– Ну что, матушка ты моя – притомилась, поди? Уж больно жарко нонче, – ласково спросил.
– Да вот стогом – от любуюсь. Уж, какой красавец получивсё, – устало улыбнулась.
– Да на воза так четыре верных потенёт. А чего у тебя не красивое – то получаётся, за что берёшься? – присаживаясь рядом и прижимая её к себе, с хитринкой спросил.
– Ой, да ну тебя, – притворно отстранившись.
Вспомнилось, как впервые привёл её в родительский дом. Худенькая, более походившая на подростка на родителей произвела не выгодное впечатление.
– Кого привёв – то? Помощницу ждала, а тепере, поди, и за этой сопли утирать, – упрекала вначале мать не раз сына. Невестушка же, не прошло чуть более и года, скромная, уважительно почитавшая мужа и всех старших, трудолюбием своим и рассудительностью не заметно заполнила собой, молодой хозяюшкой, весь дом и свекровь теперь сама себе не могла уже уверенно сказать. кто ей любее – дочери свои, али Марьюшка – невестушка.
Выпряг лошадь из граблей. Подсадив жену на лошадь, под узду повёл коня в дом к деревне. Покачиваясь в такт лошадиной поступи, гордо смотрела она вокруг с высоты. Никто в деревне так жён своих не жалел, как он её.
Молодёжь спешно, под ворчание стариков, побросав, где попало сенокосный инвентарь, бегом, потрясая округу девичьим счастливым визгом и в соревновании удалью, криками парней, устремлялась на реку, что б бросившись в вечернее речное парное молоко остудить себя и сбросить молодую мимолетную усталость. Уже вернувшись домой и переделав ворох мелких и обыденных, но обязательных для крестьянского хозяйства дел, наскоро перекусив, бежали за околицу на призывы единственной и неповторимой в то время то с грустью, но больше развесёлой удалью гармоньи переливы.
Уж ближе к полуночи, неслышно исчезали парами, и наскоро помиловавшись, разбегались по домам, чтоб через три – четыре часа коротких снов вновь оказаться с косами на знакомом поле.
Серёжке же, зазнобушку нашедшему вдали, видеться в летнюю страду получалось не часто, и встречи были коротки.
Вечёрка
Не заметно пролетели тёплые денёчки, а за ними с непродолжительным бабьим летом дождливая осень. Зима привычно вступила в свои права. Первые трескучие морозы, опережая календарь, случились во второй декаде ноября, что в те времена стояло обычным по времени.
– Внучёк, почтальонка Клава наказывала, что в Сысоихе в воскресеньё вечорка намечена. Зазнобушка твоя привет передавала. Ждёт. Чуть ведь не забыла старая, – бабушка Евстолья, отвернув полог, порадовала Сергея с печи,
– Кажись у Дороничевых в избе. Девку-то нахвалила. Сама собой тодильна и семья настояшшая роботная. Через годик-два не налюбитёсь, так и сосватаём. При тебе будёт, не пошто и бегать куды. Первенцу своему дом поставим на загляденьё. Дед уж не поскупитцо. Любит тебя.
Как и всегда, скликнулись с другом. В нетерпении, дождался выходного. Ближе к вечеру, примостившись вдвоём, на выпрошенной у деда лошадке, семенили к ставшей чуть не родной деревеньке.
– Ну, Серёжка, подкатим на вороной все девки наши. В кои веки ещё кто на вечорку с эдаким выпендрёжом заявлевсё.
– Мне – то одна нужна, из остальных любую, кто и поглядитсо выбирай.
– Да уж куды там. С Кузьминского с посиделок Варьку до Дресвянки проводил, моя зазнобушка на следующий день уж знала. Месяц не целовывав.
– Широко ты Саня ходишь. Меня в те края пирогом не заманить. Не Любаша, так дале Починка по гулянкам бы не хаживал.
– Не зря Маринка, как чего накуралесю, грозится к ворожее Нюре добежать, чтоб та ход мне поубавила.
За разговорами да по молодости лет, не смотря на крепчающий к вечеру мороз, время в пути пролетело минуты не упомнить. Из ноздрей коня, будто былинного змея Горыныча огонь, струился пар. В сапогах не в валенках ноги давали о себе знать. По очереди, чтоб согреться, соскочив с коня, бежали вперёд лошадки вскачь.
– Если у Дороничевых, так вправо поворачивай: в-о-о-н на взгорке их изба, – указал путь всезнающий Санёк,
– Вишь у ворот парни стоят, нас, поди, дожидаются. Забор-от вроде цельный стоит. Кольё на месте. Если гирки по карманам токо припрятали.
– Не боись, Саня. У Любаши братовья сказали, если пальцем нас, кто тронёт, всю вечёрку разнесём. Мужики они серьёзные, вряд ли кто посмиёт и встанёт поперёк.
Не успели слезть с коня, а Любаша была уж рядом, словно в сенях ждала. Вся сияющая от долгожданной встречи. В платье, с наброшенной на плечи шалью.
– Думала Никольских морозов зареченскиё испугались. Не надеялась увидеть вас. Лошадь, как показалась, и успокоилась. С той стороны боле так и не кому.
– Клавдий, – окликнула младшего брата, – уведи-ко коня. Пусть у нас постоит.
– Иди в дом простынёшь. С ребятами поздороваёмся, и следом подойдём, – чуть дотронулся до её руки и холод разом обернулся в жар, разливаясь стремительно по телу. Эх, скорей бы лето, побыть наедине и коль она позволит, что есть сил прижать любимую к себе.
Вместительная изба казалась, от набившейся молодёжи, не так и велика. Стоял весёлый гомон. Шутки общие и в группах по сторонам отзывались смехом.
Наконец негромкая гармонь коротким перебором приглушила шумный фон, призывая к привычному порядку на вечёрках. Молодёжь рассыпалась, стараясь, каждый занять для себя удобные места. Девчатам, не всем хватило, где присесть. Нашли приют, словно курочки на насесте, на коленях у парней.
– Вечером частушки с подружками сочиняли. В полночь разошлись,
Серёжка с Любашей примостились в уголочке невдалеке от выхода. Всех было видно, а они не на виду.
А вот и первая пара парней вышла отплясать Буравчик. Усердно топоча, пропели частушки, остановившись перед имеющими особую симпатию девчатами, пригласили в круг. Короткий перепляс.
Милый счастье потереёшь
Меня в замуж не возьмёшь.
Я один денёк помаюсь.
Ты на веки пропадёшь.
Усадили первых барышень на скамью, пригласив других
Приезжали меня сватать
С позолоченной дугой.
Пока пудрилась, румянилась
Уехали к другой.
и уже вместе с ними освободили место для следующей пары парней.
Вновь наступило затишье. Лишь гармонь негромко подзадаривала молодёжь. Постепенно приходило раскрепощение, а с ним собравшаяся компания вела себя всё более шумно и раскованно.
Горюну-угоднику не давали проходу. В основном парни просили организовать уединение на кухне за печкой. Пары одна за другой исчезали в темноте и о чём-то пошептавшись, выяснив отношения, освобождали место следующим, в нетерпении ждущим претендентам на интим.
– Серёж, вишь хмыря-то с Дешинской, Мишкой звать, к Любашке всё клеитсо. За печку не раз уж приглашав. Приветы постоянно шлёт. Я ему щас хохму устрою. Горячо намилуётсо.
Санька, пошептавшись с Любашей, исчезли и вскоре появились с бабкой Марфой. Незаметно, пока все были увлечены новым переплясом, провели её за печь. Любаша же села у неё за спиной. Плохо слышащая и видящая старушка догадывалась о своей роли, но не совсем понимала, что от неё хотят.
Окрылённый долгожданным согласием Мишка не заставил себя долго ждать.
Горюн привычно ориентируясь в темноте усадил сгорающего любовными страстями парня напротив и исчез.
– Здравствуй, Мишенька, – голос Любаши источал нешуточную страсть исстрадавшейся по – любимому души. В её частом глубоком придыхании ему виделась вздымающая так влекомая девичья грудь.
– Наконец я дождалась и ты близок мне. Разве ты не видел милый, как я страдаю от тебя.
Любаша нащупала его руку, крепко её сжав.
– Целуй же меня милый! Извелась по тебе я.
Потянула его за руку к себе. Ошарашенный таким вниманием первой красавицы парень напрочь потерял голову, не заподозрив и тени подвоха.
Мишка сгрёб в объятия бабку Марфу, прижал к себе, сколько было сил, и впился в губы не давая вырваться и передохнуть охнувшей от неожиданности начисто потерявшей не упомнить в каких годах страсть к любовным утехам старушке.
Потребовалось время ощутить подмену. Любаша тем временем скоренько выскользнула из закутка и примостилась, как ни в чём не бывало на коленях любимого.
Мишка, медленно приходя в себя и сознавая каким посмешищем его выставили на всю округу, шарил руками у печи ища ухват. Вот они. Взял, что крупнее для объёмных чугунов. Ворвавшись зверем в зало, по традиции подал противнику узнаваемый сигнал. Размахнувшись, что было силы, смёл лампу, подвешенную к потолку.
Пошла гулять по избе беда пустораменская.
Визг девчат, глухие удары, охи, стоны. Ухват у зачинщика вырвали, но в отместку он достал нож и метя безвинному угоднику в грудь занёс в броске руку, но его толкнули. Удар не получился, лишь вскользь лезвием намеченной жертве порезало рубаху и чуть поранило плечо. В следующий момент, что-то тяжелое опустилось сзади по затылку. У парня выпал нож и его на время потерявшего сознание оттащили, закинув на скамью, чтоб не мешал в разгорающейся потасовке.
Меж тем баталия только начиналась. – Любаша! Братовей зови! Беды не миновать! – хозяйка металась по избе в бессилии, по бабьи заполошно голося, пытаясь то тут, то там разнять дерущихся. Доход от даров за представленную для веселья избу казался уже не таким заманчивым.
Девчата гроздьями висели на тех, кого хотели уберечь или, напротив, остановить от ввязывания в драку.
Постепенно центр разгорающейся борьбы переместился на улицу. Затрещал палисад, теряя гроздьями штакетник.
Бой разгорался. Ввиду преимущества пришлых, с не дружественных деревень, яростная потасовка не перемещаясь продолжала нарастать. Раненых, потерявших способность воевать, девчата уводили с поля.
А вот и званные хозяйкой братовья.
