скачать книгу бесплатно
– Куды гледев экую язву взяв, – под дружный хохот всей семьи не принял шутки Дорогаушка, – да и щас-от гармонью дай так, где кому переиграть. Уж было походила кругами – то, слёз – от подойникам лила. Взяла напором, как Суворов Измаил. Жизёт и страдаю, – было закончил он.
– Да шучу, шучу, – видя, как матушка его подтянула ослабший узелок платка и плечиками сердито повела. Верный признак надвигающейся бури, – чево уж и сказать – то не соврать. В округе так первая по пригожести в те времена ты у меня была, – пошёл на мировую Дорогаушка.
– То – то мне! Да любой бы взев, только б бровью повела. Чево и выбрала эково-то не статного да конопатово. Чёрт, поди, тебе помог, – вновь подначила Евстолья.
– Ишь, бровью повела! Да кто б помыслил-то, зная, кто на тя глаз-от положил.
– Смелоёт какой! Гирю из кармана токо и вынимал, поди, как на повити приседал.
Молодёжь посмеялась в вечер всласть, потешаясь над любимыми ей стариками.
Поднялись не свет не заря. Взрослые суетились все. Подогнали двое саней. Быстро загрузили мешки с зерном. Мануфактуру; половики, разных размеров и раскрасок, льняную ткань, полотенца с вышивкой, рубахи мужские и женские, штаны, порты, бабушкины кружева, что ещё по мелочи всё сложили поверх мешков.
– Эко, слышь, горшками-то побрекивают. С Гриткина не иначо. Семён, поди, вперёд санями-то прошёл.
– Не переживай отец. С горшками быстро ехать, товар тереть. Успиём ко время. Тётке наказывал про место в торговом ряде. По краю не придётсо горевать, – успокоил Иван отца, – овса лошадкам прихвачу и трогаём.
– Ну, с Богом! – перекрестила мать, тронувшийся в путь обоз, – Порасторопнёй Ванюша там. За внуком-от поглядывай, – крикнула уж вслед.
Твёрдому в утреннике санному следу лошадки, отдохнувшие, не особо загруженные зимой в работе, будто соскучившись и чувствуя важность порученного дела, без понукания, бодро бежали вдоль реки по нескончаемым заснеженным полям, мимо частых деревенек, изредка ныряя в чистые, расцвеченные строгими соснами боры.
Ивачино приветливо встретило гостей. Ощущение праздника чувствовалось уже на околице. Всюду суетился торговый люд, готовя товар для скорого покупателя. Раскладывали, украшая любезно отведённый хозяевами уголок. Бегали пацаны по рядам, стараясь увидеть новое, необычное. Тут же спешили доложить старшим, с советом перенять опыт, чтоб ещё более украсить и сделать привлекательным в сравнении с соседями прилавок.
Собирались группами, прикидывали цены. Договаривались, как поначалу вниз с ценой не укатить. Уславливали малость. Обещали строго по уговору наперво стоять. Дале понимали, как уж и пойдёт со спросом-то.
Место для стоянки лошадей родственник заранее выкроил в своём дворе. Опоздавшим бросать сани приходилось далеко за ручьём.
В иных местах уж и поругивались, деля словно межу, скупое для торговли по размеру место. Всё уладилось с течением времени. Нервозность, присущая началу ярмарочной суеты, не заметно сменилась деловой активностью, не дающей отвлекаться на другие, не связанные с основной целью, суетные дела.
Народ всё прибывал, но торговля шла с утра неспешно. Покупатель приглядывался, сравнивал качество, цены, где уже и скидочку просил. Продавец выдерживал характер, на уступки пока не шёл. Более стояла толкотня, казалось, чего и бродят, перебирают. Только, что на зуб не берут, пробуют.
А люд и далее всё множился. Теперь, чтоб присмотреть товар поближе, приходилось заглядывать из – за чьего – либо плеча.
Наконец где-то с краю, как и повелось в светлых рядах, кому и торговать-то было по сути не чем, с позиции дрогнул, приотступил и сбросил цену.
– Чё из-за трёх копеёк време-то тереть. На овсе с лошаткой боле сэкономлю.
Пошла торговля.
Ещё минуту назад нарочито, как бы скучая, мол, как вас всех и пережить, без интереса смотрели на проходящие нескончаемой чередой заинтересованные, но пока без определённых целей лица.
Иван ястребом схватил порты, увидев чей-то пристальный взгляд.
– Бери браток, сам бы носил да куды с двумя-то и, увидев потухший интерес, – скидочку изволю, дешевле не ищи. Задаром отдаю!
С зерном повезло, взяли оптом.
– Из-за Кадникова с деревень. Дождичком нонешним летом нас обнесло. В своих местах дороговато. На деревню скопом и берём.
Как гора с плеч. Теперь мануфактуру сбыть. Здесь уж не зевай, роток не закрывай. Ешь берущего глазами, взгляд не отводи.
Откуда и изворот взялся, будто вечно торговал.
Отец эк накручивал, что Сергею места вставить слово иль чем подмочь и не нашлось. Скукота, если б не девчата стайками снующие взад-вперёд. В их стреляющих взглядах виделось всё, кроме интереса к разложенному товару.
Выручил Саня, вынырнувший в окружении очередной компании невест.
– Чево висишь на прилавке – то, товар-от застишь? Айда с нами!
– Ступай, ступай, – поддержал отец, – управлюсь не мешки таскать. Прогуляйся, что и пригледишь. Денёг-от мы с тобой уж подзаработали. На хорошее дело не грех и потратить. Без гостинцев дома, где бывать и ворот не отворят. На вот, – сунул в руку мелочь, – девчатам на пряники.
– Наши девчата. Все с Пустораменья. Чево на одну – то пелисьсё, других не признаёшь?
– Одну и не узнаю вот и пелюсь.
Где и обошёл искренне удивлялся, украдкой поглядывая на понравившуюся незнакомку Сергей.
Саня, известный балагур и гармонист, любимец у девчат, быстренько смекнул, как разрешить для друга интерес. Не прошло и десяти минут, как Сергей, с понравившейся ему Любашей, будто случайно, остались наедине.
Постояли, пытаясь разглядеть друзей, но в круговерти озабоченных без числа людей их и след простыл.
– А тебя я знаю! По осени на посиделках бывали? В нашем доме молодёжь собиралась. Я тебя сразу приметила, – с некоторой обидой положила начало разговора Любаша, прервав робкое молчание спутника.
– Да молод был ещё, на девчат в то время и не поглядывал.
– Ага! С Шурки Сизовой, что с Захаровской, глаз не отводил.
– Ну вот, только познакомились, а оказывается, год назад уж изменил.
Цыганка, невесть откуда взявшаяся, почуяв лёгкую добычу в увлечённой собой, хорошо одетой, привлекательной молодой паре, запела ни чем не меняющуюся с веками песню о «дай погадаю и предсказании судьбы». Настырно так насела, словно всё уж знала и только их двоих ждала, целясь в нетерпении, что-то важно – судьбоносное для них сказать.
Чёрные, как смоль глаза её, не привычные для северного края, жгли поочерёдно, то Серёжку, то Любашу, выискивая слабое звено.
– Погадай, – решительно протянула Любаша ладошку, – на нас двоих. Жених у меня не скуп, ручку щедро позолотит, – смеясь с лукавинкой, посмотрела на спутника, – всё про тебя сейчас узнаю. От цыганки – то не скроешь, чисты ли помыслы твои.
Та, услышав про щедрость, не скупилась на слова. Про дорогу дальнюю, большие города, верность и настоящую, пронесённую по всей не лёгкой жизни их, любовь. Когда дошла до детей и внуков Любаша не выдержала и так заразительно смеялась, что ноги не держали. Села прямо в снег. И новоявленный жених не удержался, ей ни в чём не уступая. Смеялись до упаду, и в этот день ещё не раз и позже, цыганку вспоминая.
– На, суженый мой, поднимай. Крепче держи невесту, – протянула руку, в вязаной с вышивкой варежке, – зазеваёшься, не задолят уведут.
Цыганка, чудным образом, проломила стену юношеской робости, не оставив времени на познание и сближение, разом накрепко спаяв молодую пару.
Взявшись за руки, не замечая людской поток, огибающий их словно лодочку в тихой заводи реки, с завихряющимся следом, от в восхищении таращащихся, закручивая шеи, редко равнодушных к проплывающей мимо красоте, особенно молодых парней, шли они, не задумываясь, без цели не ведомо куда.
Сгорбленная старушонка насеменила, на проходящую мимо молодость с дюжину крестов, ласково смотря им вслед, что – то бормоча.
Парень, нахально пялясь, лихо, сдвинув шапку на затылок, крикнул сквозь шум толпы:
– Э! Поакуратней краса-девица! Едрить-те в корень шаг направо два налево. Талью – то поломаёшь. Экую – то ещё где жениху будече сыскать.
Толстенная, цвета спелой ржи, до пояса коса. Ярко красные яблочки на щёких от лёгкого морозца. Звонким колокольцем смех. Обвитая в цветах поясом талия осы. Голубые, как отражение неба в Кубене с летним в солнце днём глаза.
Скажите, кто устоит перед всем этим? То – то! Сергей в число их также не попал и сделать с собой, что – либо не торопился, да и что таить-то – уже не мог!
Притормозили у огромного пышущего паром самовара.
– Выполняй отцовские наказы! Посмотрю, не скуп ли суженный, как меня будет содержать, – не жалела, задорила дролюшку Любаша, заливисто смеясь. Видела, что нравится ему, и так ей было с ним сегодня хорошо.
Погревшись с медовыми блинами чаем, устремились на призывный с переборами мелодичный звук.
У прилавка с гармониями, сложенных в три яруса, известный в округе мастер Александр Сафонов хитро рекламировал свой музыкальный с переливами товар. Два сына: один гармошкой, другой тальянкой – с тремя звонкими колокольчиками, так залихватски наяривали русского, что даже вездесущие старушки, на время не упомня про болячки, выходили в круг.
Я была навеселе
И летала на метле
Ой, сама не верю я
В эти суеверия.
Мужики – кто было уж, хватив с удачей иль за удачу пива, с частушками, с сюжетом не всегда для девичьих ушей,
За Ершово на ручье плывёт колун навеселе.
Да и пусть плывёт х… на к деревеньке дролиной.
доводили обступившую толпой их публику до гомерического хохота.
Гармошки с тальяночками шли нарасхват.
Сыновья бы и передохнули, с мольбой иной раз, поглядывая на родителя, но тот, складывая денежки в карман, и помыслить о тишине не мог.
Куй железо мастер пока оно горячо!
Любаша не удержалась. Вышла павой в круг: притопывая мягкими сапожками, плавно поводя руками вся гибкая, стройная остановилась перед Серёжкой, чуть покачивая бёдрами, вводя публику изящностью, неотразимостью своей в неистовый восторг. Частушкой позвала за собой.
Выхожу плясать на круг.
Ты придвинься милый друг.
Будет поздно любоваться,
Если выпустишь из рук.
Как ему завидовал в тот миг и стар и млад.
Отбивал, как мог, силясь вспомнить тот стишок, что был так нужен здесь и именно сейчас, в момент сверлящих жадно дролюшку десятков глаз
Ты пляши, пляши дружок
Дроби выколачивай.
Но на мою сударушку глаз не выворачивай!
Их не хотели отпускать, подбадривая свистом, восторженными криками. Гармонисты, забыв про усталость, на втором дыхании, кружили вокруг прекрасной пары в присядочку, высоко закидывая ноги, стараясь ни в чем ей не уступить и не дать ослабить темп.
Толпа ликовала. Кто-то, упав на колено, неистово с восторгом бил в ладоши, другие сами рвались в круг. Равнодушных не ищи. Не тот у нас, при виде красоты и рвущей душу любимой мелодией гармонии, северный народ.
Наконец, Любаша плавно, уставшей птицей, скользнула, прихватив дружка за руку, в распавшуюся перед ней, словно именитою княжной, людскую стену.
Счасливые, смеясь, и переводя дыхание, уносились прочь от зовущей музыки, блазня недавних пленников обратно с танцем в круг.
То и дело из толпы выделялись знакомые им лица. Любашу, оказывается, знали пустораменские все. А Серёжка, как не силился, вспомнить её до сегодняшнего дня ну никак не мог.
– Чудно, – украдкой поглядывая на неё, думал он, – цыганка, что ль приворожила.
– Марфушенька, подрушка лутшая моя, – представила девчонку, неожиданно озорно закрывшую сзади варежкой её глаза. Узнавая близкого ей человека по наитию, не отнявши тьму и оглянувшись.
Враз защебетали делясь увиденным, услышанным, так жданного ими в девичестве ярмарочного дня.
– Бегу, – шепнула напоследок, – Кирюша сердится, как долго отойду.
И исчезла, словно в завихрении омута, набравши воздуха, чтоб исчезнуть и возможно не увидеться сегодня, а может с прежней свободой беззаботным девичьим сердцем уж ни когда.
Горшечников разместили вместе и занимали они целый ряд. Стучало, брякало, где и билось от излишнего усердия при выборе товара. Мастера не злобливо переругивались, подшучивая над собой.
– Ой, милок, горшки-то у тя беленьки в печь-от так и просятсо. Взять что ль?.. Дед-от больно любит щи. Староёт весь черён да побит, – прицеливалась старушка.
– Мать, – подал голос сосед, что справа, – белыё-то не допечёныё. В печь поставишь горшка-то боле и не найдёшь, одне щи по поду соскребай.
– Не слушай пустомелю, матушка. В Кумзере мастеров, кто упомнит, и не бывало. Песком обляпают, помажут сверху глиной да в печи с сажей пережгут. Вишь у него чорны – перекалёны. Ухватом брякнёшь не щей и не горшка.
Сосед, что справа позвал к себе. Мои самое то по цвету, как раз в середине.
Бабка потаращилась ещё в растерянности, потопталась чуть, побрела дальше,
– Не велик барин-от и со старова хлебать да хлебать. Ужо буде в следующем годе прикуплю, – пооправдывалась.
– Серёжа – смотри, беготня пошла какая! Куда это все? Пожар будто? Прилавки даже опустели. Ой! – остановилась в растерянности вдруг Любаша, приставив ладошки к стремительно сменившим цвет на румянец девичьим щекам, – Впечатлений столько про всё забыла. Невестам по времени же очередь пришла. Бежим скорее места поближе занимать. Ты – то, как мог не упомнить, иль женихатся рано. Папа не даёт.
– А я чем занимаюсь, – удивился искренне её спутник, – невесту себе уже нашёл. До чужих-то мне чего.
– Да ну тебя, – схватила его за руку, увлекая за собой.
В центре Ивачино, небольшая деревенская площадь была заполнена почти уже до отказа.
Все красавицы из дальних и ближних мест в нетерпении ждали тот миг, когда, взойдя на подиум – глипку, как ранее мы говорили, в молодые и от того прекрасные их лица, вопьются сотни, чаще более, и не только юношеские, пристально цепкие глаза.
По сложившейся годами традиции наряжались, румяна накладывали в ряду стоящих изб, на краю площади. В верхнем платье преобладали красные цвета. Претенденток набилось, негде было повернуться. У каждой из невест, словно в свите у княжны, суетились девчата, готовя подружку, быть может к счастливому, так желанному ей девичества концу.
Нарастало нетерпение. Молодёжь свистела, сыпала в разнообразии солёности шуточками. Смех вспыхивал в одной компании и угасая, как в эстафете перехватывался другой. Опоздавшие напирали, отвоёвывая, больше безуспешно, ближние места. Толпа уплотняясь, жаждала зрелищ. Атмосфера доброжелательности и праздника, в ожидании прекрасного, захватывала площадь. Стар и млад были едины в нетерпении.
– Любаша, – Марфуша и Кирилл, с трудом продравшись сквозь плотную, несклонной к передвижению толпу, – потеряла надежду, что найду. Уговаривались себя показать? Уговаривались! – требовательно повторила она, перехватив невольный, чуть растерянный вопросительный взгляд подруги на спутника.
– Любаша, даже не роздумывай, – видя её нерешительность, шутя, поддержал Марфушу Сергей, – пора обзаводиться нам инвентарём. Чево время-то тереть.
На глипку поднялся глава села Михаил Григорьевич.
