скачать книгу бесплатно
Слава России
Елена Владимировна Семёнова
История не безликая хронология событий, история создается людьми, складывается из их деяний, одухотворяется их стремлениями, верой, гением. Представляемую книгу можно уподобить уникальной мозаичной панораме, охватывающей практически всю историю нашего Отечества, от времен княгини Ольги и до последних битв за Россию Русской Армии генерала Врангеля. Каждая деталь мозаики – судьба одного из наших выдающихся соотечественников – военачальников, благотворителей, деятелей искусства, государственных мужей. Переплетаясь друг с другом, эти судьбы образуют единое полотно Русской истории. Сорок увлекательных рассказов, вошедших в книгу, сочетают в себе историческую достоверность событий с художественным вымыслом и легкостью изложения. Благодаря этому, книга открывает удивительный мир русской истории, делая этот мир близким и интересным для самых неискушенных читателей. Книга рекомендуется для семейного чтения и непременно станет истинным другом как для детей, так и для родителей.
Елена Семёнова
Слава России
Мы Русские! Какой восторг!
А.В. Суворов
КИЕВСКОЕ СИДЕНИЕ
(Святая Благоверная Княгиня Ольга)
Как вороны стаей необъятной на поживу слетелись, и куда не обрати взор – до самого горизонта черно от поганых, самое солнце потускнело в дыму кочевых костров… При виде печенежского стана так и заходилась в гневе душа Первуши. Так и вставал перед глазами полыхающий родной погост[1 - Название сел в старину, сохранившееся в некоторых губерниях вплоть до 20 века.], бездыханное тело матери со стрелой в нежной груди, отец, окровавленный и из последних сил отбивающийся от доброй дюжины кочевников… Как они не изрубили тогда Дружину Всеславича? Пожалуй, изрубили бы, да печенежский князь, отдавая дань дивной силе богатыря, не велел убивать его, но только полонить.
Так, оказался Первуша с отцом в полоне у поганых. Полюбилось князю зрелище, как русский богатырь руками мечи да копья ломает, как двух коней удержать способен в могучих руках своих, как ни один из собственных батырей его не может совладать с ним. Так прошел год. Но, вот, раздалось всем окрестным с Русью племенам знакомое:
– Иду на вы!
Так объявлял о походах своих славный и необоримый киевский князь Святослав! Войско его всякому войску войско! Не сброд в нем, но богатыри отборные, своему князю под стать! Не ведали они ни поражения, ни страха, как не ведал их Святослав. Он как будто уже рожден был с мечом в руках и на добром коне, и перунов дух почил на нем. Вся жизнь князя проходила в походах. Он спал на конском потнике, положив под голову седло, а ел испеченное в углях мясо, не беря с собой котла и не варя похлебки. Славная битва да богатая добыча – вот, чем жили русский князь и его рать. Страх неведом был этим людям.
– Не посрамим земли русской, ляжем костьми! Мертвые сраму не имут! – в самых отчаянных положениях возглашал славный воитель и… попирал смерть копытами своего коня!
Весть о приближении Святослава всколыхнула кочевье! Знали они о необоримости удалого русского князя и вскоре испытали ее на себе. Печенеги были обращены в бегство, их шатры преданы огню, а пленники обрели, наконец, свободу.
Как и печенежский князь подивился Святослав на Дружину Всеславича и приблизил его к себе. С той поры отца Первуша почти не видал, ибо пропадал он в дальних походах со своим князем, покрывшим себя великой славой во многих языцех. Хотел бы и Первуша мужествовать с ним да не вошел еще в лета о ту пору, как ушел отец в последний по времени поход.
Основался князь с ратью своею в земле Болгарской и возжелал остаться в ней, как в стране, взятой им самолично, а не полученной по наследству, и как туда все богатства, все добро со всех концов света стекалось. В Киеве же оставил он править старуху-мать при малолетних княжичах.
Стиснул Первуша кулаки, не отводя взгляда от вражеских шатров. Ну, как раздалось бы теперь победоносное:
– Иду на вы!
Прочь бы побежали поганые, не дожидаясь расправы! Они оттого лишь и осмелели так, что прознали о дальнем отсутствии необоримого князя, решили, что некому теперь защитить стольного града!
На ступенях лестницы, ведущей на крепостную стену, раздались шаги. Старая княгиня вместе с внуками и приближенными поднималась, чтобы собственными глазами видеть осадившего ее город врага. Такое восхождение совершала она всякий день, долго-долго смотрела в почерневшие степи…
Перед этой всемудрой женою склонялась уже долее полувека вся Русь. И Первуша не мог унять сердечного трепета, когда видел ее. Было ей теперь без малого 80, но стан ее сохранил доселе прямоту и стройность, а походка величественность. Взгляд глубоких, зеленоватых глаз не утерял прежней зоркости, а разум остроты. Неколебимой осталась и воля ее, воля, силой которой собрала она воедино все русские земли под властью Киева.
– Если не будет подмоги, придется отворить ворота, – донесся до Первуши голос одного из приближенных княгини. – В городе не осталось запасов, люди изнемогают от жажды, еще немного, и начнется мор.
Голод уже сдавил свою костлявую руку на горле Киева, и Первуша хорошо знал это, частенько бывая в городе.
– Лучше всем умереть от голода, чем сдаться в полон поганым! – возразил воевода. – Тем более, с нами княгиня и князья! Святослав не простит нам, если мы не убережем его мать и сыновей!
Сама княгиня молчала, опершись ладонями о крепостную стену, точно не слыша разгоревшегося подле нее спора. Лишь изредка гладила она по голове младшего внука, Владимира, жавшегося к бабке.
***
Быстро пролетел век! Казалось бы, совсем недавно было? Двенадцатилетняя девочка Прекраса, выросшая в окруженном дивной красоты лесами псковском погосте, обрядившись в братнюю одежу бежит к реке и, проворно вскочив в ладью, отплывает от берега…
Река… Реки… Русь – страна озер и рек! Всю ее можно пересечь водными путями! Настанет время, и пересечет ее Прекраса, и в каждый дол доплывет ее ладья, и в каждой стороне узрят ее становище, и путем из варяг в греки достигнет она до самого Понтейского моря, а через него, мятежное и лишь Божией воле покоряющееся, до самого Царьграда…
Тогда, на Псковщине, и не снился девочке Царьград, хотя и манили странствия и неведомые долы, манила эта чудная река, и хотелось узнать, где конец ей, и что на том конце? Поглядишь вперед – кажется, что река кончается там, где начинается небо, откуда в ранний час выныривает солнце. Но плывешь, плывешь – а конец все отдаляется! Нет конца! Или все-таки есть? И чудилось, что должен на том конце быть удивительный, невиданный край! Может быть, тот самый Пресветлый Ирий, где, как сказывают волхвы, живут боги? Доплыть бы! И хоть одним глазком взглянуть!
Неутомимы руки обряженной мальчиком путешественницы, быстро скользит по серебристой глади ее ладья…
– Эй, рыбарь! – слышится вдруг с берега молодой сочный голос.
Богато одетый юноша в алом, шитом золотом плаще, машет рукой, призывая к себе.
Прекраса причалила.
– Почто звал? – спросила, легким, но почтительным кивком приветствуя знатного юношу.
– Перевези-ка меня на тот берег. Я охотился здесь и, кажется, немного заплутал, своей лодки не сыщу теперь.
Не дожидаясь ответа, он бросил в ладью двух зайцев, а затем запрыгнул сам и расположился на носу, с любопытством рассматривая Прекрасу. Девочка налегла на весло и отчалила от берега.
– Как звать-то тебя? – осведомился юноша.
Был он лицом бел да румян, и мягкая, светлая борода лишь едва успела обрамить его свежее лицо.
– Олегом, – отозвалась Прекраса, назвав имя брата.
– Как дядьку моего, – улыбнулся охотник.
– А ты кем будешь? Не видал я тебе прежде в наших краях.
– Я-то? Князя Рюрика сын, Игорь, князь киевский. Слыхал, может?
– Как не слыхать!
О варяжском князе, которого позвали владычествовать над собой жившие в Новгороде и окрест племена, слыхал всякий. Рюрик пришел княжить с двумя братьями, Синеусом и Трувором, но те вскоре умерли, и он остался один. Рюрик умер несколько лет назад, завещав править за малолетством сына его дядьке, князю Олегу, прозванному Вещим. Последней был славен не менее почившего родича. Хитростью начал он собирать русские земли и перво-наперво перенес стольный град в Киев, убив при том бывших рюриковых отроков, Аскольда и Дира, что самовольно утвердились там на княжении.
– Киеву должно быть матерью городов русских! – это еще услышит Прекраса из уст княжеского дяди…
– Что же ты, князь, один промышляешь в наших лесах? Али не только ладью, но и дружину потерял?
– На что здесь дружина? Видишь, небось, сколь ничтожен улов? – с досадой кивнул князь на зайцев. – Чем же мне делиться с дружиной?
В этот миг ладью качнуло, и с головы Прекрасы свалилась шапка, скрывавшая ее чудные, золотистые, как спелая пшеница, волосы, тотчас разметавшиеся по плечам. Игорь от неожиданности вскочил на ноги:
– Вот так Олег! – воскликнул он, с восторгом глядя на девочку, и тотчас протянул руку, привлек ее к себе, пытаясь обнять. – Экою ты красотою лепа! Еще ни разу не видал таких! – князь попытался поцеловать Прекрасу, но та увернулась и, с неожиданной силой оттолкнув его, прыгнула в воду.
– Стой-стой! – вскрикнул Игорь испуганно. – Утонешь!
– Лучше утонуть, чем терпеть унижение! Или думаешь, что, если ты князь, так и вольно тебе бесчинствовать и меня по незнатному моему роду оскорблять?
– Полно, полно тебе! – князь протянул девочке руку. – Прости! Не хотел я зла тебе и не сделаю! Слово мое княжеское в том даю тебе!
Княжескому слову Прекраса поверила и проворно вскарабкалась обратно в лодку. Князь взял было весло:
– Давай уж я сам…
Но девочка вырвала его у него и снова стала грести к берегу.
– Экая ты! – рассмеялся Игорь, вновь садясь на свое место. – ЧуднАя! Много девиц видел, а таких как ты не встречал!
Ладья пристала к берегу.
– А таких и нет больше, князь! Одна я такая! – звонко засмеялась девочка, спрыгнув на берег.
– Должно, так и есть, – согласился Игорь, сходя следом. Он поклонился ей напоследок:
– Не гневись на меня боле! И скажи, как на самом деле звать тебя?
– Прекрасою, – отозвалась девочка. – Ты, князь улов позабыл.
– Оставь себе. Пусть будет моим тебе подарком и наградой за переправу.
А год спустя постучались в дом Прекрасы гонцы варяжские и потребовали ее пред ясные очи князя Олега. Пред ним предстала она уже в женском обличии, хотя и держась с обычной своей независимостью и невозмутимостью.
Старый князь, поседевший в сражениях, смерил ее пристальным взором, кивнул с удовлетворением:
– Да, красна ты, девица Прекраса, краснее, чем говорил о тебе Игорь. Значит, так тому и быть. Станешь ты ему доброй женой.
Велика была честь, оказанная скромной девушке из псковского погоста сильным киевским князем. Но не в чести было дело. В этот год нередко вспоминала Прекраса молодого князя и в глубине девичьего сердца сожалела, что, как казалось ей, боле не увидит его. К тому родители уже намечали ей в женихи богатого соседа, вовсе не любезного Прекрасе…
– Ну, а зваться ты теперь станешь так, как сама себя нарекла. Ольгою, – закончил свою краткую речь князь Олег. – Тезкою будешь мне!
***
Синеватый сумрак медленно окутывал Киев, и теперь особенно хорошо видны стали многочисленные костры печенегов, на которых кочевники жарили ароматные мясные туши, дразня мучимый голодом город…
Первуша проводил взглядом удаляющуюся фигуру старой княгини, следом за которой поспешила свита. Мысль о том, что Киев может быть отдан печенегам, показалась ему нестерпимой, безумной! Ах, кабы были теперь здесь Святослав и отец! Неужто не придут они избавить от погибели стольный град? Что станет тогда с княгиней и княжатами? Для Первуши всемудрая Ольга была не только возлюбленной правительницей, но и бесценной крестной.
Вскоре после отъезда отца и князя Первуша, оставленный на попечение бабки, тяжко занемог, простыв в студеную зиму. Знахари отступились от него, а княгиня, при которой, благодаря высокому положению сына, состояла бабка, сказала ей:
– Крести отрока, и сама крестись, и Господь поможет.
Принятие Ольгою греческой веры встречено было на Руси с удивлением. Будь почитание ее меньшим, могло бы прийтись ей несладко. Русские молились своим богам, и все нарастающее проникновение чужой веры раздражало их. Раздражало это в первую очередь князя Святослава, отринувшего все попытки матери обратить его.
– Моя дружина меня засмеет! – отвечал он.
– Твоя дружина последует твоему примеру, – возражала княгиня.
Но князь был непреклонен. Его воинственный дух был созвучен молоту Громовержца-Перуна, а не кроткому слову Христовой проповеди. Он и его дружина насмехались над христианским учением, хотя и не теснили его.
Не позволено было бабке и окрестить любимых внуков. «Народ засмеет и отринет», – утверждал князь. Народ, хотя и не понял, но не осмеял и не отринул своей любимой княгини. Почему бы отринул он ее внуков? Но воля князя была законом…
Не решилась бы и бабка Первуши без дозволения Дружины Всеславича окрестить мальчика, но страх потерять единственного внука оказался сильнее. Поп Григорий, тот самый, что сопровождал Ольгу в ее путешествии в Царьград, окрестил умирающего отрока, дав ему новое имя Андрей и не обращая внимание на презрительную ругань волхвов и знахарей. Волхвы были посрамлены – уже на другой день после крещения Первуша стал поправляться. Пораженная этим чудом, крестилась следом и его бабка.
Теперь юноше было уже шестнадцать, и, хотя он не унаследовал отцовской силы, был тем не менее крепок и ловок, не раз побеждал в состязаниях с другими отроками. Первуша страдал сердцем, что вынужден сидеть за крепостной стеной и не может со славным кликом «Иду на вы!» броситься на ненавистных печенегов и разгромить их! Так и горела голова от разыгравшегося воображения, как летит он на добром коне в блестящих на солнце кольчуге и шлеме и рубит, рубит, обращая в бегство, поганых отцовским мечом… А за ним летят в бой другие отроки – Ярослав, Щука, Сила Путятин…
Говорят, будто за Днепром собралась дружина с окрестностей, но не ударяет отчего-то на поганых. Не то слаба столь, не то нет в ней вождя, не то смущаются ударить на свой страх и риск, не ведая дел в Киеве… Узнать бы, что с той дружиной! Способна ли она бить врага? И сообщить ей, что без помощи погибнет вот-вот стольный град Русской земли, изнеможет в кольце осады! Но как сделать это, если перед Днепром стоит печенежское полчище?
Размышляя так, забрел Первуша к своему верному другу Щуке, чей отец, славный охотник, год тому назад погиб смертью напрасной и злой, угодив в лапы медведя. Щуплую с виду, но жилистую фигуру 14-летнего отрока он издали заметил в затейливой позе. Поджав правую босую ногу, пригнувшись, Щука держал в руках занесенный лапоть и неотрывно смотрел в одну точку. «Мышь!» – скорее не разглядел, а догадался Первуша, останавливаясь.
Швах! И брошенный лапоть опустился в самом углу двора. Щука прыжками подскочил туда и удовлетворенно подобрал оглушенную ударом «дичь». Заметив Первушу, приблизился и помахал перед его лицом издыхающей мышью:
– Во, видал, чай? Ужин наш! В княжьем-то терему мышей, небось, не жрут еще?
– Скоро и там учнут жрать, – отозвался Первуша.
– Хороши пироги, нечего сказать! – фыркнул Щука, обуваясь. – Все в городе уже пожрали… Эх! Выбраться бы к Днепру, рыбы наловили бы!
– На весь город не наловишь, а сам уловом точно станешь. А уловом куда как скверно быть, поверь на слово.
– Падалью питаться тоже не пир!
– Обожди, придет князь – прогонит поганых.
– Когда он придет-то, твой князь? Когда в каждом дому по покойнику будет? – не по летам суровый Щука махнул рукой и брезгливо посмотрел на мышь. – Хоть бы еще одну добыть… Одной такой изжаренной тварью сыт не будешь.
– Я тебе поутру принесу чего-нибудь из харчей.
– Украдешь? – насмешливо прищурился Щука. – Тебе твой Бог воровать не велит, гляди!
– Воровство, Щука, все боги не одобряют. Тем паче у своих. Я не украду, просто принесу, что смогу.
– Ну, благодарствую тебе! А то ж у меня еще меньшие по лавкам, всякая кроха им идет, а уж сам как Кощей тощ стал, – Щука задрал рубаху, демонстрируя впалый живот с выпирающими ребрами. – И мамаша… Ослабла совсем, третий день не встает…
Простившись с другом, Первуша вернулся в княжеский терем, ломая голову, как исполнить свое обещание. Отдать свой скромный обед – это само собой. Но Щукиному семейству того не хватит. Мать… Третий день не встает… Выросшему без материнской ласки Первуше эта скорбь всего острее понятна была. А что если?.. Несмотря на поздний час направился отрок в покои юных княжат. По воле княгини состоял он при ее внуках, которые не менее его самого страдали от того, что еще не вошли в возраст, чтобы сражаться по примеру отца. Вот, и теперь жарко спорили они, не спеша отходить ко сну.
– А почему бы и не сразиться нам, коли отец в отсутствии? – говорил старший княжич, Ярополк, и его серые глаза загорались гневом. – Наш отец был еще ребенком, когда принял свой первый бой!
– И его первая стрела упала к ногам его коня, так как был он еще мал, – заметил рассудительный Олег, хорошо помнивший истории всех походов отца. – И тогда Свенельд сказал: «Князь уже начал! Вступим и мы!»
– У отца был Свенельд… – протянул Владимир, играя маленьким мечом, ладно лежащим в ловкой ручке меленького княжича.
– У отца он и теперь есть, – недобро бросил Олег. – Это у нас никого не осталось!
– У нас осталась княгиня! – воскликнул Первуша.
– Княгиня стара, – отозвался Ярополк. – Те дни, когда она ходила на древлян давно миновали!
