скачать книгу бесплатно
– Не надо, – хрипит Мунго, – зачем двоим погибать.
Сомов спускается все ниже по отвесной каменной стене, срывает ногти, судорожно ищет опору. Опоры нет. Тогда, повиснув в воздухе, он зажмуривается и, раскачавшись так, чтобы попасть на каменный выступ, прыгает вниз. Попал он на площадку. На какое-то мгновение кажется, что не устоит – так он балансирует руками, корпусом, нависнув над пропастью. Устоял. Вытащил на каменную площадку Мунго, судорожно выдохнул, засмеялся, поглядел вниз. Прижал Мунго к камням, вытер платком лицо. Мунго с трудом расцепил зубы, сказал:
– Теперь я тебе жизнью должен на всю жизнь.
Громадная равнина, далеко впереди, и то если смотреть в бинокль, виден кордон красных монголов.
– Ну, Мунго, – говорит Сомов, – давай, и сделай все так, как я тебя просил.
Они обнимаются, и Мунго уносится вперед. А Сомов в сопровождении стражников из личной охраны Унгерна возвращается назад, к Урге.
СЕВЕР МОНГОЛИИ. Революционная Кяхта – центр красного монгольского правительства.
Мунго в сопровождении трех монгольских красноармейцев с красными звездами на шапках идет по Кяхте, ведет за собой двух коней.
Возле кузни – табун кавалерийских коней. Два громадных, в одних шароварах кузнеца подковывают коней. Им помогает Сухэ Батор, оглядывает лошадей, пробует мышцы, смотрит зубы, без кавалерии в степной войне погибнешь.
Один из красноармейцев проводит Мунго через табун и окликает:
– Сухэ Батор, тебе привезли письмо из Урги.
Сухэ Батор оглянулся, увидел Мунго, улыбнулся ему:
– А, здравствуй, старый знакомый. Здравствуй, Мунго.
– Здравствуй, – ответил Мунго.
– Ты ко мне?
– Нет, я к Сухэ Батору с письмом от императора.
– Ну я и есть Сухэ Батор.
– Нет, ты не тот Сухэ Батор, ты просто Сухэ Батор, а мне нужен Сухэ Батор – вождь красных монголов.
Сухэ Батор усмехнулся:
– Вождь, говоришь?
Смеются красноармейцы. Недоуменно смотрит на них Мунго – в своем командирском наряде с перьями на шапке, в цветном халате, с большим орденом на груди.
– Ну, давай твое письмо.
– Я отдам тебе коня, Сухэ Батор, – сказал Мунго, – я подарю тебе два тугрика за твою доброту, Сухэ Батор, но письмо императора я должен дать в руки вождю Сухэ Батору, а не просто Сухэ Батору – монголу.
Сухэ Батор кивнул:
– Ну, пошли.
И пошли по Кяхте Мунго и Сухэ Батор – в красной рубашке одет, как все, скромно одет, а Мунго разряжен, идет – перья на его шапке раскачиваются в такт шагам. Свернул Сухэ Батор к маленькому домику, у входа – двое охранников взяли под козырек, пропустили Сухэ Батора.
Мунго остановился, будто споткнулся. Он увидел, как Сухэ Батор надел халат с большим орденом Красного Знамени на груди. Мунго опустился на колени и пополз к Сухэ Батору, кланяясь ему и прикасаясь лицом к земле.
Сухэ Батор смеется.
– Знаешь, – говорит он, – когда перед вождем революции падают на колени, это значит, революция кончилась. Ну-ка встань, давай сюда бумагу и садись в кресло – в мягкое.
Он прочитывает послание Богдо Гэгэна и спрашивает Мунго:
– Ты знаешь, что в этом письме?
– Нет.
– Прочти.
– Я не умею.
– Они меня приглашают к себе в гости как брата.
– Не может быть.
– Почему?
– Они убьют тебя. Они твое чучело на улицах колют.
– Ну так что же мне делать – идти или нет?
– Не ходи.
– Как же это так получается: ты у них служишь, их письмо мне привез, а идти не советуешь?
– Я кому угодно служить буду, хоть дьяволу, только бы мне найти Дариму, – тихо, с болью сказал Мунго и виновато улыбнулся Сухэ Батору.
ПОЗДНЯЯ НОЧЬ. Пограничный пункт между РСФСР и красной Монголией, который проходит через Кяхту.
Мунго подходит к русским пограничникам и говорит:
– Мне нужен командир погранотряда.
Молоденький красноармеец говорит:
– Мы все тут командиры. Чего тебе?
– Мне надо пройти к часовщику, который ремонтирует будильники с английским боем «бам, бим, бом».
Молоденький пограничник смеется:
– Ты в Лондон езжай, милок, в Лондон.
Но старший по караулу командир, услыхав пароль Мунго, говорит:
– Пойдем.
Он ведет Мунго по ночным улицам, оглядываясь, нет ли кого следом. Подходит к маленькому домику, звонит условным звонком в дверь. Дверь открывает пожилой мужчина в полувоенной форме без знаков отличия. Командир пограничников говорит:
– Товарищ к вам, просит отремонтировать часы с английским боем.
– Прошу вас, – говорит человек, впуская Мунго. Мунго входит в маленький, плохо освещенный кабинет – мягкая плюшевая мебель, голые стены, только маленький портрет Фридриха Энгельса в простенке между окнами.
Мунго передает часовщику старомодную серебряную луковицу.
– Сказали, что вы в них разбираетесь.
Часовщик внимательно посмотрел на Мунго, кивнул головой, взял часы, пошел в другую комнату, бросив на ходу:
– Пожалуйста, отдохните здесь.
Во второй комнате шифровальный аппарат, радиостанция. Это отделение ЧК на границе с Монголией.
Часовщик разбирает серебряные часы. В них шелковка. Часовщик говорит шифровальщикам:
– Это от товарища 974, его пароль.
Шифровальщик берет шелковку, начинает читать:
«Первое. Как я уже сообщал через парижского Простынкина, Унгерн скрывает от всех план выступления. Поэтому я вынужден был внедряться в работу более тщательно и затяжно. Армия Унгерна оснащена первоклассным оружием, мощна и мобильна. В ближайшие дни Унгерн выезжает в Харбин на совещание по координации совместного выступления белогвардейцев вдоль всех восточных границ республики.
После того как совещание окончится, я постараюсь вернуться к вам вместе с планом – иначе моя миссия бесполезна.
Второе. Товарищу Сухэ Батору ехать на переговоры с императором ни в коем случае нельзя, это ловушка.
Третье. По предварительным данным, выступление Унгерна нужно ожидать в течение ближайшего месяца. Направление главного удара выяснить не удалось, ради этого остаюсь здесь.
Четвертое. По возможности окажите помощь человеку, который передаст вам эти часы. В лагере интернированных гаминов у офицера, которому принадлежит машина под номером Л-293, – невеста Мунго. Крайне важно помочь этому человеку.
974».
Часовщик потер переносье, попросил шифровальщика:
– Пожалуйста:
«Из Парижа через Харбин к Унгерну выехал генерал Балакирев – непосредственный начальник Сомова по координационному центру. Видимо, в ближайшие дни он появится в Урге. Вам необходимо закончить операцию в течение ближайших пяти-шести дней. Мы со своей стороны примем все меры, чтобы не дать возможности Балакиреву поехать в Ургу из Харбина вместе с Унгерном. Желаем удачи».
И прячет шифровку в часы Сомова.
ЛАГЕРЬ ИНТЕРНИРОВАННЫХ ГАМИНОВ. Это целая улица палаток, разбросавшихся вдоль шоссейной дороги. В темноте солдаты грузят в повозки тюки с вещами. Русский возница наблюдает за погрузкой. Возле него пожилой китайский офицер.
– Эти повозки довезут нас только до границы? – спрашивает он русского.
– Да. Как только вы покинете нашу территорию и перестанете быть интернированными, наши повозки вернутся, – сердито ответил тот.
– А вы что сердитесь? Мы ж пока еще не воюем с вами.
– И не советую, – отвечает русский.
В одной из палаток горит яркий свет: шесть свечей установлены в красивом резном подсвечнике, их тени слабо мерцают сквозь зеленое полотно палатки.
Мунго ползет между палатками, замирая возле каждой, прислушиваясь к тому, что там происходит. Он подползает к той палатке, что освещена изнутри шестью свечами. Слышит голоса, доносящиеся оттуда, вжимается в землю, медленным, кошачьим движением достает из деревянных ножен длинный кинжал, перерезает веревки, крепящие основание палатки к колышкам, врытым в землю.
А в палатке тем временем, на маленькой тахте, – Дарима и офицер. Он подвигается еще ближе к Дариме, обнимает ее, опрокидывает, ищет губами ее рот. И вдруг – какая-то сила поднимает офицера.
Это Мунго поднимает его с земли, бьет по лицу, швыряет в угол палатки.
Офицер скребет ногтями кобуру.
Мунго кричит:
– Дарима! Там кони! Беги!
Девушка выскакивает из палатки, Мунго кидается на офицера, и начинается яростная мужская драка. Свернул Мунго руки офицеру, поднял его, отвел к пологу, приблизил его лицо к своему, долго смотрел на него молча, а потом бросил офицера на столбик, стоявший посреди палатки, – на нем держалось полотно палатки. Успел выскочить Мунго, а палатка обрушилась на офицера, тот, вереща что-то, метался под полотном, стараясь выбраться, а Мунго и Дарима на всем ходу перемахивают через колючую проволоку – и вот уже в Монголии они проносятся через спящую монгольскую Кяхту и скрываются в перелесках.
– …Мы заявляем решительный протест – бандиты похитили из палатки майора девушку, дайте нам возможность немедленно связаться с Харбином.
– Хорошо. Я доложу своему начальству. Пойдемте.
Кричит офицер-гамин, машет кулаками – и все трое скрываются в темноте.
Ночь. Но уже в том, как зыбок свет луны и как по-окаянному ярки звезды, видится приближающееся утро. Мунго и Дарима едут медленно. Им навстречу попался чей-то громадный табун, и они протискиваются сквозь сотню лошадей. И лошади провожают громадными своими синими глазами Мунго и Дариму.
ХАРБИН. Город в эти дни жил какой-то особой нервической жизнью. По всему чувствовалось – быть большим событиям. Шифровальщики в русском посольстве приняли совершенно секретные депеши государственной важности из Парижа, Лондона, Токио. Антанта не только одобрила план выступления всех белых сил на Востоке, но и обещала самую широкую помощь оружием, деньгами, людскими ресурсами. Через дипломатические каналы Генеральные штабы Японии, Франции и Англии оказали давление на штаб китайского генерала Чжан Цзо Лина с тем, чтобы китайская военщина, правильно поняв действия барона Унгерна, не только не чинила никаких препятствий в борьбе белых сил против ленинской России, но, наоборот, оказывала самую полную, самую дружескую и самую серьезную поддержку белой контрреволюции.
В это утро один за другим к зданию русского посольства подъезжали автомобили, хроникеры делали фотографии атамана Семенова, барона Унгерна, генералов Бакича, Резухина, Балакирева, который только вчера прибыл из Парижа с совершенно секретным посланием и французского Генерального штаба, и русского эмигрантского центра во Франции.
Подъезжали машины с дипломатическим штандартом Японии, Франции, Англии. Бравые казаки у распахнутых дверей посольства, вытянувшись в струнку, поедали глазами и свое и иноземное начальство, провожали всех в большой мраморный зал.
Быстрые рукопожатия, улыбки, переброс ничего не значащими репликами, колючие настороженные взгляды, снова улыбки.
Председательское место занимает Унгерн. Поднимается, картинно замирает в молчании, потом начинает негромко, но очень весомо и жестко излагать свою программу.
– Мы достаточно долго жили эмоциями в восемнадцатом голу. Сейчас двадцать первый. У нас остался последний шанс, поскольку Ленин альтернативой голоду и разрухе выдвинул свою новую экономическую политику. НЭП – главная угроза патриотическому Белому движению. Следовательно, мы имеем сейчас последний шанс, и мы должны его использовать. Господа, желтый цвет, помноженный на белый, дает благородный колер слоновой кости. Теперь, когда план нашего совместного выступления утвержден, когда господа Бакич, Резухин и Семенов разъезжаются по своим частям, стянутым к красным границам, мы должны еще раз со всей определенностью поблагодарить наших азиатских коллег за помощь, оказанную нам в первый период. Мне нет нужды еще раз объяснять нашим братьям – гаминам, что принятая мною тактика панмонголизма не что иное, как разменная тактика, подчиненная основной стратегической идее, и вопрос обычных в такой операции человеческих жертв.
Китайский генерал поднялся и сказал:
– Для нас вопрос человеческих жертв вторичен, как все материальное, ибо для нас вопрос вопросов – это торжество идеи в борьбе против красной заразы. Во имя этого мы готовы на любые жертвы.
Генерал садится. Все аплодируют ему.
– Итак, господа, – говорит Унгерн, – я говорю вам: пора.