Провинция

– И как вам Припять зимняя? – свернул с темы Крап.

– Хреново, браток. Видел, сколько нас? Пятеро. Было тринадцать. Так и звались – «Чертова дюжина». Больше половины потеряли, мля.

– Что-то скорби не видно, – подначил сталкер.

Седьмой моментально озлобился:

– Потому что мы тут – не братья, не друзья-товарищи. И потому что у нас, сука, работа такая. И подыхать на ней – норма, нах. Я скорбеть разучился, когда каннибалов черножопых в Замбии мочил, которые моих напарников жрали.

– Ничего себе…

– Угу. Это вы, сталкерня, тут пальцы веером делаете, типа, мля, все повидали, одни вы, нах, не пальцем деланные. Ни хера вы не видали.

– Может быть… Кстати, девчонка вам зачем?

– Мышка? Мы ж ее подобрали, когда в Припять перли. Бомжевала, мразота мелкая. Напросилась. Ну а хрен ли – бросать что ли ее? Взяли. Недельку пожила нормально, решила сваливать. Пацаны к ней подкат – кто, типа, за харчи, за обогрев платить будет, мля? Она кочевряжиться затеяла. Ну, ее заломали и… – Семерка красноречиво ударил себя кулаками по бедрам. – Дернули по кругу. С тех пор онемела, пищит только. Зато дает без вопросов. Скучно станет – можешь тоже натянуть. Или правду говорят, что вы, сталкерье, заднеприводные все?

Теперь разозлился Крап.

– Неправду. Только девчонку я не трону.

– А че, брезгуешь? Брось, у нас все ребята в этом плане здоровы. Или сам того, цепанул чего? Тогда да, не смей даже. А, во, слушай, че вспомнил: в Африке с этим делом пиндец какой-то был. Там бабы через одну с трипаками или сифилисом вообще. А трахаться-то охота, мы же не роботы, епт. И знаешь, че придумали?

– Нет.

– Приходишь, короче, в деревню, спрашиваешь, у кого тут дочки-целки, выбираешь одну, мамке пять сотен зеленью на лапу – и все. Делай что хочешь, можешь даже не возвращать. Типа женился. Всем отрядом ее по кругу, а потом, того – в расход.

– Зачем? – ужаснулся сталкер.

Тушенка комом встала у него в горле. Захотелось опрокинуть хлипкий стол на этого мерзкого урода, так легко рассказывающего такие мерзости.

– А куда ей потом? Только в могилу. В деревню хер вернешься, да и не нужна там никому. Думаешь, эти мамки не знают, куда дочек продают? Как же! Знают. Только там на пятьсот баксов можно всю жизнь горбатиться. А детей рожать – каждый год. Приоритеты, понимаешь?

– Понимаю.

– Чего не жрешь-то? Зря, наверное, я тебе про трипаки сказал?

– Да нет… – задумчиво ответил Крап, отрешенно глядя на Седьмого. – Я так, о своем…

И вдруг сталкер закашлялся. Хрипло и надрывно, все больше краснея с каждым мгновением. Решив, что гость подавился, наемник встал из-за стола, бросился на выручку.

Этого Крап и ждал. Когда собутыльник подошел на достаточное для удара расстояние, сталкер выбросил в его сторону руку с зажатой в ней вилкой. Кривые, как пьяные, зубья прибора воткнулись в горло Семерки, тот засипел, повалился на стол, по вилке на руку сталкера полилась теплая кровь. Крап рывком вскочил, схватился за кобуру убитого и вытащил из нее пистолет – увесистую девяноста вторую «беретту». Выщелкнув магазин и убедившись, что он полон, Крап ухватил пистолет поудобнее и шагнул в коридор, вспоминая, как именно расположились наемники.

Первую пулю схлопотал, как смешно ни звучало, Первый. Потом досталось парню с магнитофоном на груди, а уж за ним – сидящим за столом наемникам. Крап сработал так быстро, что ни один из солдат удачи не успел ничего сделать. Видимо, сталкерский опыт оказался все-таки покруче наемничьего.

Что-то шелохнулось за его спиной. Крап резко повернулся, поднимая пистолет на ходу. И почти ткнул его стволом в лоб Мышку, вышедшую на выстрелы. В груди колыхнулась ненужная и дурацкая гордость: смотри, девочка, я убил их, ты свободна!

Ничего она не была свободна. В памяти всплыли одни из последних слов Седьмого: «А куда ей потом? Только в могилу». Ублюдок был прав. Чертовски прав. Оставь Крап ее тут – обречет на тяжелую смерть от голода или холода. Не с собой же брать…

«Беретта» выстрелила еще раз, еще одно тело грузно упало на пол.

Гадко было на душе у Крапа. Слишком гадко. Показалось даже, будто что-то холодное потекло по животу. Из-за стыда, наверное, или…

Расстегнув куртку и взглянув на тканевый контейнер с артефактами, мужчина увидел, что тот пропитался черной слизью. Она и просочилась сквозь одежду. Крап выругался и, открыв отсеки с «пузырями», нашел драгоценные артефакты почерневшими, мягкими и осклизлыми. Выбросив их на пол, Крап немного подумал, а потом вытряхнул вообще все, кроме «огненного шара». Пусть он излучал радиацию, не такая уж беда, зато хотя бы грел, причем неслабо. Имело смысл покопаться в вещах убитых наемников, но сталкеру не хотелось даже прикасаться к этим выродкам и их скарбу. Обувшись, мужчина покинул квартиру, гордо задрав голову.

Ветер усиливался, поднимал в воздух снежинки и кружил их в сумасшедшем танце. От этого ветра безумно хотелось укрыться, забиться с головой в теплую уютную норку, желательно до самой весны. Потому что здесь, на крыше высотного здания, ветер пронизывал до самых костей, не жалея.

Но часовому-снайперу прятаться было нельзя. По крайней мере, не сейчас. Наемник закряхтел от холода и помахал руками, чтобы немного согреться. Его угрюмый напарник, сжавшийся в комок в углу крыши, глухо хмыкнул из-под балаклавы.

– Давай, терпи, казак, еще немного до смены.

– Да сил уже нет. Замерз, как собака… – снайпер осекся, прислушался к вою ветра.

– На снегоходе едут, – ответил ему корректировщик. – Эти, из корпорации. Не парься.

– Что значит, «не парься»? Они согласовывать должны. Ну-ка, вызови командира. Еще раз полезут без предупреждения в мою смену, мне похер, завалю и скажу, что так и было.

– Ладно-ладно. Сейчас, – напарник снайпера не без труда достал из кармана рацию, листок с частотами, вгляделся в него, надавил на нужные кнопки прибора и заговорил, пытаясь перекричать ветер. – Эй! Группа! Ответьте, мать вашу! Куда без согласования намылились?!

Рация не отвечала.

– Снегоход всего один! – почему-то злобно крикнул снайпер, уже припавший к оптике винтовки.

– Не отвечают, – отозвался корректировщик. – Видишь его?

– Нет!

– Как увидишь – вали.

– Понял…

Чувство холода у часовых отошло на второй план.

Крап гнал по улицам мертвого города, до отказа надавив окоченевшим пальцем на рычаг газа. Снегоход шел отлично, бодро. Скорость теперь чувствовалась совершенно по-другому, нежели когда он сидел на пассажирском сидении. Теперь сталкер был хозяином положения, теперь он не боялся. Снегоход вырулил на одну из последних улиц Припяти, открылся вид на последние высотки города. За ними ждала дорога к ЧАЭС.

Аномалию на своем пути Крап заметил в самый последний момент. Резко, до боли в руках, дернул на себя тяжелый, тугой руль, не желавший поддаться, чуть не свалился со снегохода, но смог свернуть. «Жарка» дохнула на него теплом, едва не подпалив рукав куртки, а через мгновение – разрядилась. Уносимый надрывно ревущей машиной в соседний дворик, сталкер так и не понял, что аномалию разрядила пуля, выпущенная снайпером на крыше высотки окраины. Того, что это был единственный шанс часового на верный выстрел, Крап тоже не узнал. Он уже катил к станции.

Громада ЧАЭС молчала. Зимнее, мертвое безмолвие давно окутало эти места, заковав станцию в кандалы ледяного анабиоза. Как никогда беззащитная, как никогда защищенная. Ни одно живое существо не пройдет здесь – умрет на подходах, не нарушая величественную тишину застывшей колыбели Зоны. Иней покрыл бетонные стены саркофага, как пушистая ледяная шкура, воздух едва не трещал от мороза.

И вдруг эту тишину нарушило жужжание. Словно большая назойливая муха пыталась прорваться к безмолвным цехам АЭС. Это снегоход со скорчившимся за его рулем седоком несся по заснеженной дороге вперед, к фаллическому ориентиру вентиляционной трубы.

Сердце Зоны не могло допустить столь наглого вмешательства. В ста метрах от входа в саркофаг перед носом «ямахи» с хлопком разрядился «трамплин», нос снегоходной машины подкинуло вверх, она надрывно рыкнула, завалилась набок, придавив ногу почти окончательно окоченевшему Крапу и затихла, растапливая разгоряченным от долгой езды боком снег. Несколько тягучих мгновений сталкер лежал без движения. Потом все же завозился, медленно, вяло, как ленивец, не без труда выпростал из-под техники онемевшую от холода ногу, попытался встать на четвереньки и увидел, что его пальцы до сих пор скрючены, как будто он все еще держится за руль снегохода. Попытки пошевелить ими успехом не увенчались. Стараясь не паниковать, мужчина неловко выпрямился, приложил руки к теплому от перегрузок двигателя боку снегохода. Немного помогло, пальцы нехотя и слабо отозвались на попытки согнуть их. Теперь нужно было согреться изнутри… Чай еще остался. Перчатка скользила по крышке термоса, и Крап снял ее. Снял и ужаснулся – рука была иссиня-фиолетовой, а пальцы черными. Обморожение. Зажмурившись от боли, сталкер отвернул крышку и припал к горлышку термоса. Горячий чай потек в рот, обжег глотку, стек по обмороженному подбородку, едва тронув его теплом. Нужно было вставать и идти. Последняя сотня метров – и он в саркофаге, он почти у цели. Крап выпрямился, сбросил с шеи карабин и рюкзак, отшвырнул сломавшиеся в падении лыжи и поплыл по снежному озеру к черному провалу разверзнувшейся пасти ЧАЭС…

В бетонном нутре саркофага было не так холодно, как снаружи. И все равно стужа была невыносимой. Стены, когда-то грязно серые, с потеками грязи и ржавчины, спрятались за девственным белым покровом колючего инея. Саркофаг походил на огромную морозильную камеру и, в принципе, ею и являлся. Звуки умерли от холода. Цвета потонули в безжизненной белизне. Даже ползущее по ледяному полу существо, когда-то бывшее человеком, сейчас же представляющим из себя лишь жалкую согбенную и почерневшую пародию на это гордое звание, почти не издавало звуков. Существо карабкалось по груде спрессовавшегося, окаменевшего мусора взорванного реактора, тяжело дыша. Содранные почти до кости, полуотмершие пальцы, цеплялись за раскрошившиеся бетонные блоки. Еще один рывок – и человеческое существо увидело Его.

Черный кристалл идеальной формы, с безупречными гранями, стремящимися ввысь, был закован в толстую броню прозрачного льда, как древний мамонт, навек уснувший в водяной толще. Но, в отличие от мамонта, Монолит был жив. Даже сквозь толщу льда чувствовалась его энергия, его потусторонняя жизнь, неспящая в глубине черной глыбы. Не было такой силы, которая могла бы сломить эту жизнь в камне. Не было человека, способного погасить черную искру в сердце Монолита. Как и того, кто сумел бы ему воспротивиться…

Человеческое существо, умирающее от холода, на мгновение ожило. Крап не помнил, кто он, откуда, зачем он шел сюда, он позабыл почти все, кроме одного желания. Самого заветного. Самого настоящего. Единственного.

Обкусанные синие губы разлепились. Сжатые от холода челюсти пошевелились, издавая едва слышный звук:

– Дай мне… согреться…

Монолит гордо и молча возвышался над ничтожным червем. Но даровал ему желаемое.

Крапа сначала затрясло. Жар начался с рук, постепенно захватывая все тело. Конечностям вернулась подвижность, на мгновения зажглись погасшие уже клетки больного, пораженного раком и холодом мозга, наполняя голову мыслями и образами. Засверкали подернутые предсмертной мутью глаза.

А потом черные руки сталкера вспыхнули. Огонь охватил ладони, жадно вгрызся в рукава куртки, будто пробуя мужчину на вкус, а потом с ревом окутал его целиком. Человек сгорел быстро, как спичка. Обугленный труп упал в снег, растапливая его своим, не нужным более никому, теплом.

Голуби

Валера властно смотрел вниз в полной отрешенности. Он как бы вошел в транс. Иногда его голова дергалась в стороны, но взгляд никуда не уходил. Как и все мы он хотел летать высоко в небе, как орел, но вот не задача. Он не орел, он даже не обладает похожим зрением. Его тело не способно выдерживать долгие нагрузки, в конце концов Валера не такой крупный, он не вызывает трепета. Я сильно за него переживаю. Сейчас он смотрит вниз, сидя на краю. Под нами пропасть метров в тридцать. Там внизу стоят деревья, играет детвора во дворе, видны крыши машин, что припаркованы около подъездов. Эта высотка – наша точка. Мы часто собираемся здесь с парнями, чтобы поделиться последними новостями, плюс отсюда открывается потрясающий вид на однообразно серый город, хотя в хорошую погоду так нельзя было сказать. Вот только настроение Валеры меня немного удручает. Я не решился сказать ни слова в тот момент, когда он смотрел вниз. Иногда он переступал с ноги на ногу, мне стало не по себе. Всю напряженную ситуацию разрядил Гриша Сизый. Он прилетел сбоку, откуда точно я не увидел, так как следил за Валерой. Гриша уселся рядом со мной. Посмотрев на нашего общего друга, он бросил в воздух:

– Наши на пруду собираются. Там мамашки пришли с хлебом. Обожаю мякиш.

– Погнали? – спросил я Валеру.

Но он по-прежнему грустил. Тут Грише Сизый тоже почувствовал напряжение в моменте. Валера нас пугал.

– Там Юля, – попытался еще раз растормошить его Гриша Сизый.

Валера поднял голову, посмотрел на него.

– Что мне Юля? Вот Дженни, вот это женщина.

Я с горечью вздохнул. Юля, однако, не плоха. Ее в свою очередь хотели все кругом. Даже ребята с другого района кружили над ней. Да тот же Вася и тот пытался ухаживать за ней. Он, к слову, очень борзый. Несмотря на его маленькие габариты воробья, задавал бывало жару всем нам. Юля отмахивалась от ухажеров, ждала того самого, ненаглядного. Гриша Сизый пытался, я тоже пытался, другие пацаны тоже пытались. Она ни с кем. После разговоров берет и взлетает в воздух, уходя тем самым от преследований. Другое дело Дженни. Благородная орлица, крупная, мясистая, размах крыльев такой, что я с Валерой и Гришой Сизым легко под ними поместимся. Все знали, что Дженни свободная. Встречалась она с одним ястребом. Но они, как известно, не постоянные. Между крупными птицами всегда идет борьба за власть. Они выясняют, кто из них круче, выпендриваются, показывая, как они умеют летать. Мне удалось увидеть одну разборку между ними. Было человек двадцать. Ястребы, орлы, соколы, коршуны, даже милые скопы. Все собрались в поле. Мы с ребятами смотрели на все это издалека на деревьях, боясь попасться под горячую руку. Они долго обзывались, кричали, но до драки дело не дошло. Я так и знал, что все они на понтах, а когда доходит до серьезных дел, сразу же сливаются. Самое страшное обзывательство для них всех – энтомофаг1. Когда они слышат это слово, то тут же впадают в бешенство, особенно ранимые ястребы. Они считают себя истинными хищниками и не признают других. Орлы с соколами другого мнения, а коршуны, как гопники наблюдают за обстановкой. Потом, когда видят, на чьей стороне больше сил, выбирают сильнейших. Валера однажды рамсил с ястребами. Их было двое. Они поймали маленького кролика, разорвали его на две части, сидели пировали. Подлетел Валера и стал ругаться, что мол господа давайте быть менее агрессивными. Ястребы не знали, как поступить с наглым голубем, поэтому решили не трогать его, проигнорировали. Валера не отступил. Хищники решили приколоться над ним и предложили ему кусочек свежего мяса. Они поставили условие: Валера съедает мясо, они улетают, не съедает, то улетает Валера, а если будет возникать, ястребы грозили сломать ему шею. Ну кто бы мог подумать, что Валера съест мясо? К такому нас жизнь не готовила. Самое вкусное, что есть на этой планете – это мякиш от хлеба, всем известно. Ходил у нас слух, что от мяса можно умереть. Валера решил испытать судьбу. Ястреб протянул ему кусочек, совсем маленький, но этого хватило бы, чтобы убить голубя. Валера положил мясо в рот, причмокивая жевал. Два хищника переглядывались между собой и не понимали, что происходит. Валера попросил попить, после того, когда кусочек кролика упал к нему в желудок. Один из ястребов взлетел с визгом в высь, крича что Валера демон. Его друг пятился назад и тоже улетел быстрее ветра прочь. Валера полетел к пруду и запил мясной обед. Когда об этом узнали наши, то сначала никто не поверил. Я тоже, честно говоря, до конца не мог это представить. Сейчас же, когда я узнал Валеру поближе, думаю, что все возможно. Он необычный, не такой как все. Я понимаю, что это штамп, но так и есть. У людей может быть это нормально, но у нас нет. Здесь все как один. В последнее время Валера стал частно задумываться, грустить. Может быть это последствия съеденного мяса кролика.

– Давай Дженни позову, – сказал Гриша Сизый.

– Не надо, – сказал Валера, печально зевая, – без нее проживу. А вы летите парни, если хотите.

– Без тебя не полетим, – сказал я.

Валера вздохнул, опять уставился вниз. Гриша Сизый показал мне взглядом, чтобы оставить бедолагу в покое. Но я не мог этого сделать. Не по голубиному это бросать друга в беде.

– Давай Гришаня ты лети, а я с Валерой попозже присоединюсь.

Гриша Сизый пожал плечами и улетел, напомнив, что мякиш не резиновый. Я пододвинулся поближе к Валере, спросил:

– О чем думаешь, брат?

– Жизнь наша коротка. Почему она именно такая? – Валера почти плакал.

– Ты про что? По-моему, у нас все круто. Мы синатропы2, еда у нас постоянно в избытке, спасибо людям. Летаем, тусим, ни о чем не паримся. Ты посмотри на других. Вон мыши, это же вообще мрак так жить. Все тебя готовы съесть. От котов до ястребов. Посмотри на нас. Мы никому не нужны, нас никто не трогает.

– Но это же неправильно, – перебил меня Валера. – Мы потомки диких птиц. Ты только представь, что наши предки жили в лесах, летали над дикими степями, как орлы, добывали себе пищу сами. Теперь посмотри, что с нами стало. Наши дети получают все самое лучшее. Мы вольны выбирать, что сегодня поесть. У других такой выбор не стоит.

– Ну разве это плохо?

– Плохо. Потому-что это неправильно. Люди нас приручили. Без них мы не протянем в диких условиях ни дня. Тогда какие мы птицы, тьфу, – слюна Валеры медленно полетела вниз на кроны берез.

Он на какое-то время замолчал. В небе я увидел знакомых. Они спешили к пруду, чтобы насладиться мякишем.

– Тебя не задевают постоянные насмешки от ястребов? Они считают себя королями. Грифы, коршуны, орлы, гарпии, луни – это все ястребиные. Они имеют право считаться высшими созданиями. А мы – голубиные – низшие, беспомощные создания.

– Может быть ястребы мечтают быть голубями. Ты об этом не задумывался?

– Я тебя умоляю. Они счастливы, что они не голуби.

– А воробьи? Вон Васька не комплексует, что он мелкий и незаметный. Зато сколько мужества у него.

– Воробьи вообще не птицы. Они неудачники.

Я понял, что Валера в серьезной депрессии. Он встряхнулся, почесал клювом грудь. На небе вдалеке угадывался силуэт достаточно крупной птицы. Она парила высоко. Это была ворона, знакомая сплетница.

– Я даже воронам завидую, хотя они не так далеко от нас ушли, – сказал Валера.

– Полетели, проветримся. Есть хочешь?

– Какая разница? Я в любой момент найду себе еду не напрягаясь. Смысл нашего существования заключается в пище что ли?

– Валер, ты надоел. Смотри на жизнь проще, радуйся, что у тебя таких забот нет, как у ястребов. Они человеческую еду жрать не могут, в городах им тесно. Полетели.

Валера молча взмахнул крыльями, и мы наконец покинули крышу девятиэтажки, взяв курс на городской пруд.

В отражении воды я посмотрел на нас с Валерой, как мы летим, парим над прудом. Такие маленькие, примитивные. Возможно, мой печальный друг в чем-то прав. Нам никогда не стать такими, как хищные птицы. Такими большими, могучими, красивыми, вселяющими страх. Они вершина пищевой цепочки, а мы лишь на подхвате, если так можно сказать. Среди наших все боготворили беркутов. Все их боялись, знали, что они одни из самых свирепых хищников в небе. Это действительно великая птица. Беркута боятся все, даже наглые ястребы. Он живет далеко от города, летает над полями, высматривает грызунов и мелких птичек. По слухам один раз он съел двух воробьев. В своей жизни мне удалось увидеть беркута в живую только один раз и то издалека. У нас в компании есть такое развлечение: раз в неделю вылетать загород, отдыхать от трудовых будней, попить воду из речки. В тот день нас было человек десять. Все так или иначе с нашего района, Валера тоже прилетел. Мы прогуливались вдоль берега реки, находили еду в песке, в основном семечки от арбуза и хлебные крошки. В какой-то момент я почувствовал, что солнце ушло. Ну облако думаю, но наши девки закричали, что в небе беркут. Помню глаза Валеры, как они у него зажглись, когда он увидел эту благородную птицу в небе. Она была настолько большая, что заслонила собой солнце. Беркут кружил над нами, не решаясь приблизиться. У всех началась паника. Мы понимали, что нам не угрожает опасность, ведь еще не наблюдалось случаев, когда беркут нападал на голубей. Да и нужны мы ему сто лет. Все равно ощущения неприятные. Одна истеричка, Диана, начала каркать, будто в нее вселилась ворона. Все подняли головы. Беркут начал снижаться. Хорошо, что среди нас не было детей, иначе началась бы настоящая паника. Мы начали сбиваться в кучу на всякий случай. Толпой мы бы его остановили. Валера отбился от нас. Он стоял, как вкопанный с задранной головой, с открытым клювом.

– Валера, давай бегом к нам, – прокричал я ему.

Он не послушался, вдобавок отмахнулся. Надо уточнить, что этот случай произошел после того, когда Валера якобы съел кусочек кролика. Тем временем в небе, беркут резко начал снижаться. Я уже смог увидеть его целеустремленное лицо. Клюв высокий, сжатый с боков, крючкообразно загнут вниз. Не было сомнения, перед нами самец. По размерам он уступал самке, но нам и этого хватило, чтобы некоторые из нас сбрызнули под себя. Меня поразили его крылья. Длинные, широкие, сужены у основания и на заднем пальце. Из-за этого создается впечатление, что задняя часть крыла у него загнута. Окрас оперения – темно-бурый, золотистое оперение на затылке. Настоящий красавец. Я сейчас понимаю, почему Валера считал нас не птицами. На фоне беркута вся наша серая кучка выглядела ущербно, не красиво, безлико. Он летел мягко, взмах крыльев глубокий. Чем ближе он подлетал к нам, тем быстрее становился, а крылья замедлялись. Некоторые из нас закрывали глаза, молились, чтобы он пролетел мимо. Я согнул ноги в коленях, просто на инстинктах, готовясь в любое время взлететь. Это глупо конечно, ведь если бы беркут захотел схватить меня, то понятно, что никаких шансов удрать у меня даже близко не было. Он пролетел со страшной скоростью над нашими головами. Чуть дальше стоял Валера. Он сопроводил беркута взглядом. Хищник летел так низко, что брюхом чуть не задел голову Валеры. Беркут приземлился в кустах. Нас обдуло ветром, а у Валеры вздыбился хохолок от резкого потока воздуха, что создала благородная птица. Все наши взгляды устремились в кусты, куда приземлился беркут. Наша Диана вскрикнула. Она первая, кто увидел выбегающего из зарослей зайца. Достаточно крупный, с серой, пушистой шерсткой. Вот за кем прилетел беркут. Он бежал навстречу Валере с совершенно бешенными глазами. Мой друг на него не обращал внимания. Как заколдованный, он смотрел в зеленую траву, ожидая снова увидеть беркута. И дождался. Хищник вылетел оттуда, чуть-чуть набрал высоту и снова спикировал к зайцу, цепкими лапами вперед. Голова у Валеры прокрутилась, тело стояло на месте, так казалось со стороны. Беркут вцепился в спину бедному зайцу. Все это происходило у всех на глазах. Мы стали свидетелями завораживающего зрелища. «Твою мать…» – таковы были последние слова зайца. Его унесло в небо. Беркут скрылся за деревьями. Это настолько впечатлило Валеру, что он взлетел, попытался догнать великую птицу, хотел узнать, что произойдет дальше. Вернее, он знал, что ожидает жертву, Валера хотел увидеть процесс. Я больше убеждаюсь сейчас в том, что те ястребы, которые дали ему попробовать мясо, виноваты в его нынешнем состоянии. Долбанные приколисты. Думали, что сизый голубь испугается, улетит, но не тут-то было. Теперь я полностью верю в историю с мясом.

Около городского пруда толпился народ. Я увидел тут много знакомых. Маленький человек кидал куски хлеба. Они были везде. Хватало на всех. Обычно на таких местах не редкие случаи драк. Что уж там греха таить, сам участвовал, знаю, что это такое. Драка за хлеб – это то, что делал хотя бы раз в жизни любой голубь. Мы с Валерой приземлились. Стали тыкать клювами в землю, как все это делали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.