скачать книгу бесплатно
человек на свой зад находит. Он ведь как, человек думает? Вот он думает,
борюсь я с властью. Как вы ее там называете? О! Софьей Власьевной! Фиги ей
в кармане кручу. Письма на «вражеские голоса» пишу. Иду, одним словом,
праведным путем… Оно, конечно, может и так. Только ты же должен знать,
куда пути эти праведные ведут. На Колыму они ведут, Тимур, на Колыму. А
она… Колыма эта, Тимурка, пострашней самого ада будет. Честное партийное
слово даю. Я там два года сержантом в ВВ оттрубил. Так что сужу не
понаслышке… И задача нашей организации и меня, как ее представителя,
указать человеку, в данном случае тебе, куда может привести выбранная тобой
скользкая дорожка. Пойми, Тимур, ты не прав. Хотя, в принципе, ты– парень
хороший. Я характеристики твои просмотрел. Комсомольскую анкету. Наш
парень. Голову даю на отсечение – наш! Фамилия у тебя правильная. И имя
наше – звонкое. Родители, поди, в честь Тимура назвали? Только вот незадача -
не ту ты команду себе подобрал, парень. Прямо скажем, шушера, а не команда -
спекулянты, отщепенцы и шизофреники. Один этот, как его, Ште… -
следователь запнулся и посмотрел в листок. – Шпильман чего стоит. Только я
тебя прошу, ради твоего же здоровья, не говори мне, что слышишь это имя
впервые.
– Нет, не впервые. Я его хорошо знаю. Мы с ним вместе в консерватории
учимся. Только он на фортепьянном отделении. Отлично знаю. Да что говорить,
мы с ним с самого детства дружны! Его отец моим первым музыкальным
учителем был…
– Ну, вот и молодец! – остановил перечисления Иванов. – Я ведь говорил, что
ты наш парень. Советский! Все понимаешь. Всех знаешь. Если и дальше
будешь так соображать, выйдешь отсюда переродившимся человеком. Новым,
стало быть, человеком! Жизнь станет, Тимурка, лучше – жизнь станет веселей.
Уж ты поверь, парень, слову бывалого чекиста.
– Ну, выйти от вас просто так невозможно, тем более, новым человеком. Вы же
от меня чего-то потребуете взамен. Ведь так?
– Потребуем, но немного. Для начала я хочу, чтобы ты пересмотрел свое
отношение к жизни. Вышел, так сказать, на магистральное направление. В этом
кабинете не только судят, но и блюдут, так сказать, права человека и дают
надежду. Понял-нет!? Надежду. Вот понюхай – Иванов сильно потянул
ноздрями воздух. – Чуешь – нет, как ею тут пахнет.
На самом деле в ивановском кабинете никакой надеждой не пахло, а несло
такой тоской, бедой и безнадегой, перед которой даже запахи смерти казались
просто верхом парфюмерной промышленности. Долго еще этот запах носила на
себе одежда Т.Благонравова – вытертый джинсовый костюм «Wrangler»,
полосатый свитерок и помнившие времена «большого скачка» китайские кеды.
– И это все? – нервно кусая ноготь на указательном пальце правой руки,
поинтересовался Тимур. – Если да, то даю вам слово, что с завтрашнего дня
начну новую жизнь!
– Очень хорошо. Для первой, так сказать, официальной части нашей с тобой
беседы просто прекрасно, ибо твое обещание дает мне право надеяться на твое
согласие во второй конфин…, короче, анальной части нашего с тобой
разговора. Дело вот в чем, Тимур. Ты– парень свой и я ходить вокруг да около
не буду. Есть у нас материал на этого твоего… как его? – Следователь заглянул в
бумаги. – Шпильмана. Так вот, на квартире у этого Шипильмана собирается
всякий там народец. Такой, знаешь, кучерявый, без роду и без племени. Тот, что
хлебом не корми, дай только покуролесить, да воду помутить. Потом сами в
сторону, а нам эту воду с тобой, Тимур, пить. Короче, есть у меня к тебе
просьба, но ты ее рассматривай как поручение. В том смысле, что партия
сказала – надо, комсомол ответил – есть. Ты ведь комсомолец?
– Ну да, – подтвердил Благонравов.
– Так вот, будет у меня к тебе, комсомолец Тимур Благонравов, такая просьба-
поручение. Надо тебе, Тимур, за этими шпи… жги… льманами понаблюдать.
Кто к ним ходит. О чем говорят. Чего замышляют. И обо всем услышанном и
увиденном докладывать мне. Они ж, черти, дай им волю, атомную станцию
подорвать могут. Известный народ воду в ступе мутить…
– В смысле, если в кране…
– А ты не смейся, Тимур. Ой, не смейся. У меня про этот народец интересные
книженции имеются. Вот возьми, почитай на досуге. – Иванов придвинул к
Т.Благонравову стопку тоненьких брошюр.
– Ну как, согласен? Пойми, это важно не лично мне, следователю Иванову – это
важно твоей Родине. Родина, Тимур, как и мать, у человека одна. Так разве ж
мы позволим обижать всяким там космополитам нашу мать? Лично я не
позволю. Ну, а ты решай сам. Сегодня ты Родине – завтра она тебе. Тут ведь
скоро осенний набор, а в нем, может так случится, недобор. Значит,
консерваторию надо будет на два года отложить ради святого конституционного
долга! И не где-нибудь, а, скажем, на магистральных направлениях. А там
мороз, братец ты мой, ого-го-ого-го. Шинелька слабенькая. Перчаток не
подвезли. А что ты думал?! Солдат обязан стойко переносить все тяготы и
лишения военной службы. И надо будет окоченелыми ручонками гайки
крутить, гусеницы менять… Короче, через месяц кирдык твоим скрипичным
пальчикам. Ну да ничего… переквалифицируешься на балалайку. А что – тоже
народный инструмент! Ну как, согласен? Вижу, что согласен! Тогда вот тебе,
брат, ручка, бумага – пиши. Я такой-сякой немазаный, домашний адрес. Ну, а
дальше я продиктую…
– Как!? Вот так сразу и писать!? Но мне надо поговорить с матерью… самому
все обдумать… может я не смогу… дайте хоть несколько дней.
– Ни, ни, ни… Говорить ни с кем не надо. Ни под каким предлогом. Это дело
сугубо конфиденциальное. На думы, так и быть, даю день. Хотя, что тут
думать! От дум, Тимур, голова пухнет, а у чекиста она должна быть светлой.
Короче, завтра в девять жду тебя у себя. В десять тридцать – в случае неявки -
выписываю постановление на твой арест. Вот ордер. Осталось только вписать
твои инициалы. И здравствуй, Колыма… Давай свою повестку – отмечу, а не то
тебя уже сегодня отсюда не выпустят. – И следователь Иванов хлопнул печатью,
точно копытом ударил, по Тимуровой повестке.
– Что делать? Как быть? – С этими вопросами Тимур присел на скамейку в
городском парке.
Сентябрьское солнце скрылось уже за верхушками деревьев. От небольшого
пруда тянуло сыростью и плесенью. Где-то в глубине парка зловеще кричала
неведомая птица. «Это конец! Это конец» – пробормотал, проходя мимо
скамейки, неказистый гражданин и скрылся в парковых сумерках.
– Так что же все-таки делать? Написать нельзя – «прогрессивная
общественность» осудит, и не писать нельзя – Иванов засудит. Укатает сивку за
бугры годиков на восемь. Кранты музкарьере. Да что-там карьере. Жизни капут.
Что я буду через восемь лет!? Сгорбленный, чахоточный старик. Вот что я
буду! Ну, а если соглашусь. Тогда кто я буду в глазах того же Шпильмана? Ведь
я, считай, вырос в его семье. Его отец меня на инструменте учил играть.
