скачать книгу бесплатно
дисциплины и, как следствие, часто выигрывал многочисленные олимпиады и
конкурсы. Как-то за победу в очередной олимпиаде я был награжден билетом
на заключительный концерт мастеров искусств в местном Доме пионеров.
Гремели ансамбли балалаечников. Торжественно звучала медь духовых
оркестров, и звонкое детское сопрано благодарило родную Партию «за
счастливое детство». Было скучно… От балалаечного треска разболелась
голова, и я стал подумывать о бегстве…
– Шопен. Ноктюрн, – объявил конферансье. – Исполняет Эстер, – он на
мгновение запнулся, – Шма, – конферансье заглянул в листок, – Мац… Шмуц…
Шмуцхер… В общем, Шопен, – и, обречено махнув рукой, ведущий
стремительно скрылся за кулисами. За ним, гремя домрами и пюпитрами, со
сцены исчез квартет домристов. Освободившееся место занял огромный
черный рояль. К нему подошла девочка. Была она так себе: серенькая юбчонка,
потупленный взгляд, стекляшки кругленьких очков: ни дать, ни взять – «гадкий
утенок». Ну а какой еще может быть девочка с плохо выговариваемой
фамилией? Но вот она поправляет свою юбчонку, садится к роялю и… «гадкий
утенок» превращается в таинственную незнакомку, играющую на струнах
вашей души. Сказать, что я обомлел, что жизнь мою перевернула эта
невзрачная девчушка, нет, этого не было, но какие-то смутные желания
научиться так же ловко возмущать черно-белую фортепьянную гладь эта
угловатая пианистка во мне пробудила.
Поделившись своими ощущениями, вызванными игрой «дурнушки», с
родственниками, я, кажется, изъявил желание выучиться игре на фортепьяно.
Не берусь с протокольной достоверностью описать все развернувшиеся в доме
события, связанные с этим заявлением. Но хорошо помню, как сотрясали дом в
те дни телефонные трели. Как кипели финансовые споры, а на кухне убегало
молоко для моей младшей сестры. Вскоре дебаты стихли, и в нашу небольшую
гостиную въехало светло-песочное, под цвет выгоревшего канапе, пианино
«Красный Октябрь». Вместе с ним в мою жизнь вошла пышная и ярко одетая
учительница музыки Калерия Францевна Музаславская.
Мы учили гаммы и триоли. К шестому занятию Калерия Францевна стала
утверждать, что из меня вырастет Святослав Рихтер. После этих слов отец
перестал называть меня «лоботрясом», мать – посматривать на электрический
шнур от утюга, а бабушка стала разговаривать со своими знакомыми так, как
будто я уже выиграл фортепьянный конкурс им. П.И.Чайковского. Очень может
статься, что так бы оно и было.
Но в то самое время, когда мы уже принялись за сонатины Черни, на город
рухнул Рок (этот самый Рок и виноват в том, что вы сейчас читаете мой рассказ, а не слушаете фортепьянный концерт в моем исполнении). На улицах
появились хиппи. О, что это были за люди – синтез независимости и галантной
нахальности! Джинсы, бусы, ленточки на голове. Время любви, цветов и,
главное, громкой и независимой, как и её исполнители, музыки. При моей
природной склонности к новизне и жизненному поиску нетрудно
предположить, что мне захотелось походить на этих людей. Поддавшись этому
зову, я тайком от родственников искромсал свои новые дачные техасы,
присвоил мамины бусы и изрезал на головную повязку лучший папин галстук.
– Я оставляю фортепьяно и посвящаю себя Хард-Року, – заявил я, стоя перед
родителями в новом экзотическом наряде.
Вот это был удар, скажу я вам. Увидев, что осталось от галстука, папа схватился
за сердце и молча рухнул на стул. Мама стала походить на аквалангиста, у
которого прекратилась подача кислорода. Бабушка же, как ни странно,
выглядела невозмутимой.
– Не надо кипятиться, – успокаивала она родителей. Ребенок ищет, в конце
концов, в альтернативной музыке есть свой шарм. Ив Монтан, например.
Гарик, ведь ты же любишь Ива Монтана? Папа молча кивнул головой.
Через несколько дней у меня появилась электрогитара ленинградского
производства и подержанный усилитель «Электрон». Пианино же оттащили в
угол и накрыли шерстяным полосатым пледом. Изредка спотыкаясь о корпус
«Красного Октября», отец недовольно бурчал: «Лоботряс». Но к тому времени
я уже был «здоровым лбом», не боявшимся даже электрического шнура от
утюга.
Вскоре скучную жизнь пылящегося в комнатной тиши пианино «Красный
Октябрь» нарушила ворвавшаяся в нашу квартиру компания моих новых
друзей.
Пока хлебосольный хозяин возился на кухне, смылившая в салоне московский
«Дукат» компания подвергла жестокой экзекуции бедный «Красный Октябрь».
Ужасающая картина открылась мне, когда я вошел в комнату. Содранный с
инструмента зеленый полосатый плед шотландского производства тяжелым
комком валялся в пыльном углу. Бесстыдно задранные пианинные крышки
стыдливо смотрели на враждебный им мир, и на одной из них красовалась
надпись: «Боня и Тоня были здесь».
Девственную белизну клавиш украшала смоляная дыра, а известный городской
пластовик Зис уже норовил помочиться на металлические внутренности
«Красного Октября».
Я отчаянно запротестовал.
– Да ты что, Боб, может ты, брат, того, и не рок-ин-ролльщик вовсе? – ехидно
спрашивал меня Зис, застегивая брючную молнию.
– Можешь думать, как хочешь, – решительно заявил я. Но писать ты будешь в
унитаз!
– Реoрles, линяем отсюда! – закричал Зис. Но народ предпочел бегству
«Солнцедар».
После их ухода я долго пытался убрать следы рок-ин-ролльного нашествия. Но
вечером позорная тайна была открыта – на ноте «до» малой октавы бесстыдно
зияла никотиновая дыра. Никто не стал выяснять, кто были таинственные
«Боня и Тоня», оставившие столь эпохальную надпись. Всем и без того было
ясно, что сын связался с далекой от фортепьянной музыки и хороших манер
компанией. Через несколько дней «Красный Октябрь» с помощью подъездных
алкашей, братьев Синельниковых, перекочевал в соседскую квартиру Славика
Лившица, а в первой половине 70-х вместе с новыми хозяевами и вовсе канул в
неизвестность.
5
Подобно замысловатой импровизации минули годы. Они были разными,
как клавиши на клавиатуре. Черными и белыми. Скандально мажорными и
уныло минорными. Но неизменным было одно – мое стремление к новизне. Рок
я поменял на джаз, джаз – на джаз-рок. Кроме этого я менял адреса, места
учебы и работы, длину волос и ширину брюк. В конце концов, я поменял
континенты!
Сегодня, вдалеке от тех мест, где я был юн, независим и свеж, меня уже
никто, Боже мой, никто не называет лоботрясом и не нанимает мне
музыкальных репетиторов. Как жаль!
Теперь я, старый, нудный и помятый жизнью человек, кричу малолетним
