Клятвы и бездействия

Все эти люди вращаются в тех же кругах, что и мой бывший – Престон. Скорее всего, им известно о скандале, из-за которого я несколько месяцев назад уехала в Вермонт. Едва ли они понимают истинную суть произошедшего, возможно, их это совсем не волнует.

Им надо лишь затащить Ленни Примроуз в постель. Испытать ее, проверить, как далеко она готова зайти, прежде чем сломаться.

В какой-то момент папа отпускает меня, чтобы переговорить с членами совета директоров «Примроуз Риэлти», я остаюсь одна, будто выставленная на суд всех собравшихся в моем собственном доме.

Я давно привыкла к общественному вниманию, но сейчас все происходящее в тысячу раз масштабнее, чем когда-либо, и касается меня лично.

От этого ситуация в миллион раз страшнее и опаснее.

От взглядов толпы грудь пронзает внезапная боль, опустившись, концентрируется в животе. Они таращат глаза, словно ждут, когда я развалюсь на куски.

Прикусываю внутреннюю часть щеки, пока рот не заполняет привкус меди.

Два раза вдыхаем, три выдыхаем.

Мысленно проклинаю старших братьев, не пожелавших присутствовать на вечере. Будь они рядом, обращенные взгляды гостей было бы легче вынести, но парням всегда удается избежать наказания за неисполнение обязанностей по отношению к семье.

Расправляю плечи, придаю лицу беззаботное выражение и отправляюсь бродить по дому.

Когда я была маленькой, комнаты с серо-голубыми стенами и давящей белой мебелью казались нескончаемым лабиринтом, я проводила много времени, меряя шагами огромные помещения, стараясь их запомнить.

Как и все прочие особняки в этом районе, наш производил на меня впечатление слишком большого для пяти человек. Даже созданный уют, интерьеры в морской тематике, светлый паркет и балкон в каждой комнате не помогали избавиться от ощущения всепоглощающей пустоты.

Возможно, родители купили дом именно по этой причине. Демонов гораздо легче игнорировать, если не сталкиваешься с ними постоянно по пути в ванную.

Быстро прохожу через кухню – царство шеф-повара – за углом в западном крыле и выхожу через потайную дверь на лестницу для работников. Она ведет вверх на четыре этажа, я же направляюсь в одну из двух башенок, украшающих дом.

Выхожу на балкон, и в лицо бьет соленый морской воздух. Опираюсь на деревянное ограждение и принимаюсь медленно оглядывать дюйм за дюймом идеальную территорию поместья.

На темной земле пятна света фонарей, там же толпятся люди, находящиеся в блаженном неведении о том, какая тоска царит в комнатах роскошного особняка. Он будто полон призраков, обреченных жить в нем вечно.

Я теряюсь во времени и не представляю, как долго созерцаю картину, внезапно внимание мое привлекает звук шаркающих шагов, когда я разворачиваюсь, на меня уже набрасывается из тени фигура и хватает руками за горло.

Паника сжимает грудь и мешает вздохнуть. Человек давит с такой силой, что я отклоняюсь назад, за перила балкона. Судорожно вдыхаю, стараясь отправить кислород в легкие, но пальцы его сильны, и вскоре перед глазами начинает темнеть.

– Решила, сможешь сбежать? – рычит напавший, толкая меня бедром. Чувствую что-то твердое, и это приводит меня в бешенство. – Малышка Ленни должна помнить о том, что задолжала, и я постараюсь, чтобы на этот раз все было сделано.

Всего мгновение требуется, чтобы узнать голос человека из окружения отца, и еще секунда, чтобы вспомнить события той ночи, когда жизнь моя перевернулась с ног на голову.

Страх разносится по венам, будто вирус, я снова начинаю сопротивляться, пинаю его, царапаю лежащие на моей шее руки.

Он перемещает одну на молнию моего платья и резко дергает, обнажая грудь. Кладет ладонь на правый сосок и сжимает так сильно, что я вскрикиваю от боли.

Свободной рукой он зажимает мне рот, я и впиваюсь зубами туда, куда удается; он вырывается, отшатнувшись, и сыплет проклятиями. Этого достаточно, чтобы освободиться, но он успевает толкнуть меня.

Я падаю на колени, от силы удара из груди вырываются остатки сохранившегося в легких воздуха. Спрятанная кисть выскакивает и падает прямо передо мной, я трачу на размышления всего секунду и начинаю действовать.

– Я бы с удовольствием снова тебя трахнул, – цедит мужчина и приглушенно смеется.

Сжимаю в кулаке кисть, ломаю и смотрю на неровный деревянный край.

Руки крепко держат мои плечи, человек пытается развернуть меня лицом к себе. Я поддаюсь, делаю вид, что решила не сопротивляться.

Когда он толкает меня, укладывая на спину, я сильнее сжимаю кисть, резко выбрасываю вверх руку и со всей силой, которую способна вложить в движение, вонзаю ее в шею мужчины.

Из раны мгновенно начинает литься кровь, глаза напавшего широко распахнуты, рука тянется, чтобы коснуться места нанесения удара.

Грудь моя тяжело поднимается и опускается, я смотрю на него во все глаза, смотрю, как он хватает ртом воздух, будто намереваюсь навсегда увековечить сцену в своей памяти.

Пока из горла мужчины вырываются хриплые звуки, я пользуюсь его оцепенением, чтобы сбросить с себя.

Он переваливается на бок и все же выдергивает деревянную ручку из раны, словно думает, что это изменит положение. Мне кажется, после этого кровь хлынула даже сильнее.

Я тяжело дышу, застегиваю молнию платья, отчетливо ощущая, как адреналин разносится по телу.

Я вся в крови, похожа на психопата-убийцу, при этом не могу пошевелиться и во все глаза смотрю на раненного, в состоянии думать только о том, что наделала.

– Полагаю, весьма непродуктивно сейчас молиться, дорогая. Ты не согласна?

Резко вскидываю голову и вижу выходящего на балкон мужчину в черном костюме, руки его погружены глубоко в карманы, темно-каштановые волны волос колышутся на ветру.

Но меня в первую очередь привлекают его глаза.

Сначала, при первом шаге они кажутся фиалковыми, стоит ему сделать следующий, и цвет их становится совсем невероятным, зловеще-синим.

Отчего-то они кажутся мне знакомыми.

Я помню этот акцент.

И понимаю, что у меня серьезные проблемы.

Глава 3

Джонас

Глаза с зеленоватым отливом, напоминающим по цвету морскую воду, широко распахнуты и обращены ко мне. Они напоминают два крупных осколка темного стекла.

Пряди коричневых с золотистым оттенком волос выбились из замысловатой прически, красное платье перекошено и спереди съехало в сторону. Она тяжело дышит, втягивает и выпускает воздух, и грудь ее мерно поднимается и опускается.

Красные пятна портят красоту глубокого выреза, общая картина – мечта серийного убийцы.

Подхожу ближе и вижу в ее глазах не панику, нет.

Возбуждение.

Или по крайне мере, близкое к нему чувство. Я ощущаю его, исходящее от ее тела.

Не вполне осознаю, что вижу, но уже больше не кляну себя за то, что сделал крюк, чтобы попасть сюда.

Моя рука рефлекторно вытягивается, пальцы растопыриваются в стороны.

Она моргает.

Но не шевелится.

Я откашливаюсь и принимаюсь поправлять галстук, отказавшись от первоначального плана. Он черный, как и все прочее, по предложению Алистера, чтобы я выглядел максимально неуместно. К тому же в таком виде легче спрятаться в темноте, откуда удобно наблюдать за ничего не подозревающими присутствующими.

– Немного неловко это, не находишь? – Вскидываю бровь и жду ответа. Еще через несколько секунд перешагиваю через труп и встаю, опершись, у балконного ограждения. – Не каждый день становишься свидетелем убийства. Как думаешь, кому из нас лучше сообщить об этом собравшимся внизу?

Оглядываю красивую территорию, постукивая пальцами по дереву перил. Взгляд мой скользит по зеленому газону, вокруг мощеного двора и дорожек, ограниченных живой изгородью, они ведут к тихому саду и частному пляжу за ним.

Иным путем попасть на берег можно, лишь перебравшись через каменный забор, окружающий все поместье Примроуз. Большинство гостей остаются в его пределах, им с большой долей вероятности откроются многие семейные тайны.

Мне же это неинтересно.

Я все их знаю.

И жажду отомстить.

Своей целью я планировал сделать главу семейства Тома, но не против начать и с его любимой дочурки.

Этот путь будет даже веселее.

Вздыхаю и меняю позу – теперь локти мои лежат на перилах. Силуэт девушки теперь на краю поля зрения, она по-прежнему не шевелится, хотя я отчетливо вижу, как она смотрит на мертвеца – изучает, как некий объект для исследований.

– Возможно, лучше заручиться поддержкой свидетеля, который сможет подтвердить твою версию развития событий. – Я замолкаю и жду, когда она начнет возражать, но она молчит. – Впрочем, я не могу с уверенностью описать, что случилось до того, как ты заколола его. Возможно, лучше самой сделать заявление? В конце концов, это твой вечер.

Краем глаза вижу, как ее подбородок чуть сдвинулся в мою сторону; на ничтожно малое расстояние, но все же. Человек менее внимательный этого не заметит, я же слежу со всем вниманием, но больше ничего не вижу.

– Откуда ты меня знаешь?

Оборачиваюсь, нахмурив брови.

– Хочешь сказать, ты меня не знаешь?

И снова она лишь моргает.

Я щурюсь, пытаясь прогнать поднимающееся изнутри раздражение.

Делаю шаг вперед, потираю подбородок, подняв руку, отчего рукав пиджака скользит и задирается, выставляя на обозрение кожаный шнур на запястье с черной подвеской в форме буквы «В».

Выражение ее лица не меняется, оттого сложно понять, узнала ли она знак семьи Вульф. По какой-то причине на этот раз ее молчание раздражает меня гораздо больше, чем прежде.

Она ведь была там ночью, когда я чуть не прикончил ее отца. Последовавший арест и судебный процесс широко освещались на острове, моя физиономия несколько лет красовалась повсюду, чтобы население не забыло о живущем среди них чудовище.

Но дело в том, что им неизвестно и половины того, что было.

– Твоя реакция вредит моему самолюбию, красотка. – Выдохнув, приседаю, чтобы осмотреть тело. Пряди светлых волос прилипли ко лбу, на лице застыл шок. – Я полагал, наш небольшой тет-а-тет будет более информативным, но, похоже, ты больше любишь лгать.

– Я не лгу, и мне плевать на твое самолюбие.

– Ну, это грубо. Оно прямо сейчас могло бы способствовать спасению твоей задницы.

Повернувшись, вижу, что взгляд ее вполне спокоен.

– Меня не надо спасать. – Брови медленно сходятся на переносице, взгляд становится суровым и меняет приятные черты.

Губы мои непроизвольно кривятся, уголок рта приподнимается.

– Разве?

Выпрямляюсь и медленно обхожу ее, разглядывая. От звука соприкосновения подошв с бетоном пола она будто подбирается. Похожа на львицу, готовящуюся к прыжку.

– Это была самооборона, – произносит она, и я замечаю, как дернулась ее правая рука. Потом еще раз и еще, указывая на мертвеца, отчего я задаюсь вопросом, не дрогнула ли она, наконец. Воспоминания вызвали страх теперь, когда прошел первый шок.

Я останавливаюсь у нее за спиной, взгляд скользит вниз по всему телу; в этой позе она практически полностью в моей власти, преподнесла себя, как на блюдечке, а я же здоровый мужчина, потому вынужден признать, что ее красивые изгибы вызывают желание.

Стараюсь успокоиться, чтобы не дать волю похоти, даже ощущая, как она скребет изнутри, потому перевожу взгляд на затылок девушки. Она чуть смещается в сторону, явно испытывая потребность видеть меня, это необходимо для поддержания готовности защищаться.

Похоже, любимица Тома Примроуза – человек более сильный и самодостаточный, чем ее пытаются изобразить в прессе.

– Кто же тебе поверит? – спрашиваю я и подаюсь вперед, чтобы убрать прядь волос с ее плеча. Мне не следует к ней прикасаться, но рука тянется сама, движимая моим желанием узнать, такое ли все у нее мягкое, как мне представляется.

Грудь сжимается, когда кончики пальцев касаются шелковистого локона.

Он оказывается даже мягче.

– Может, если бы ты врезала ему по физиономии или выбросила с балкона, людям было бы легче поверить в правдивость пикантной ситуации, а также случившегося потом.

Склонив голову, разглядываю кисть, лежащую недалеко от руки мертвого мужчины – он выпустил ее, когда потерял сознание. – Но ты пришла сюда подготовленной. Подобное развитие событий было спрогнозировано… вывод напрашивается, исходя из того, что вижу. К сожалению, именно этот факт заинтересует всех гораздо больше характера встречи.

Всего за пару секунд она значительно расслабляется, дыхание выравнивается. Громкие звуки музыки достигают занимаемого нами пространства и заглушают все остальные. Я чуть приподнимаю плечи – едва заметно пожимаю ими.

– Нет ничего страшного в том, что ты сегодня возжелала крови, мисс Примроуз. А я уверен, что так и было.

Она молчит. Воздух становится плотным и густым от ее молчания.

Она не удостаивает меня вниманием – решила выказать пренебрежение моей персоне.

Пальцы готовы к стремительному выпаду, я чувствую это всем нутром, хотя и не вижу, оттого усмехаюсь. И направляюсь нарочито медленно, чтобы оказаться там с ней одновременно – в месте, где лежит злополучное основание кисточки.

Мыски моих ботинок замирают прямо перед ней, когда пальцы девушки рывком хватают ее и сжимают. Движение вперед, и под моей подошвой тыльная часть ее руки, которая уже начинает подниматься. Надавливаю, прижимаю к полу вместе с кисточкой.

– На твоем месте я бы этого не делал.

Она вскидывает голову и смотрит на меня. Языки ярости готовы выплеснуться за пределы глазного ириса, все оттенки его становятся на тон темнее. Она пытается вырвать руку, и я давлю сильнее.

Она морщится, хотя я не прикладываю настолько много силы, этого мало, чтобы сделать больно.

– Хочешь убить меня? Что ж, давай.

– Зачем мне это?

Пауза. Губы размыкаются, появляется кончик розового язычка с целью смочить одну из них.

Меня утомляет ее нежелание отвечать на мои вопросы. Подтягиваю вверх брючины, приседаю, уперевшись локтями в колени, и пристально смотрю ей в глаза. Мыском продолжаю удерживать ее руку, заставляя оставаться на коленях.

Неприятно, что надолго прикованный взгляд пробуждает мой член, и тот упирается в молнию штанов. Эта малышка даже не догадывается, как сильно должна меня ненавидеть; на этом этапе работают лишь инстинкты, самые глубинные, они причина такой реакции на мое присутствие.

– Я сказала неправду.

Вскидываю брови, позволяя удивлению отразиться на лице.

– Вот как?

Она поджимает губы и едва заметно кивает.

– Я знаю, кто ты.

Клубок воздуха остается в легких, и я жду продолжения.

Разумеется, больше она ничего не говорит. Любопытно, может ли эта девушка не останавливаться на полпути, если ее не принуждать?

– Понятно. – Убираю ногу с ее руки, но она не выпускает кисть. – И?

Девушка опять поднимает на меня глаза.

– Что и?

– И разве не страшно?

Я даже не знаю, какой ответ ожидал, но, определенно, не то, что получаю. Она склоняет голову набок, замирает на несколько секунд, будто обдумывает вопрос, затем поднимается, отряхивает платье спереди, поправляет вырез на груди.

Движения ее медленные. Выверенные.

Нервная система отвечает волнением, отметающим все логические заключения на счет этой девушки, и я не понимаю почему. Что-то в ней чертовски меня волнует.

Встаю напротив, возвышаясь над ней. Она делает шаг, расправляет плечи, и теперь мы совсем рядом, почти касаемся друг друга. До меня доносятся ноты ванили и причудливых цветов, она тянется и берет меня за руку.

Мне требуется больше времени, чем можно предположить, чтобы понять, к чему она клонит. Разжимаю пальцы, оказавшись внезапно под воздействием ее гипнотического взгляда, и чувствую, как она что-то кладет мне на ладонь. Затем методично сгибает каждый палец и прижимает кулак к моей груди.

Через секунду она отступает, и возникает ощущение, что с ней исчезает воздух из пространства.

– Что значит твое слово против моего, – говорит она, и уголки губ ползут вверх. – Оно будет иметь гораздо больший вес против слова человека, пытавшегося убить моего отца. Не думаю, что людей убедить будет трудно, особенно теперь, когда везде твои отпечатки. Есть труп, есть сцена преступления…

Она замолкает и приподнимает бровь, жестом указывая на мою руку.

– И орудие убийства.

Опускаю глаза, разжимаю кулак и понимаю, что она вложила в ладонь кисточку, связав меня с преступлением так же прочно, как себя саму. Технически я мог бы стереть отпечатки еще до того, как она вернется к гостям, но признаюсь себе, что меня заинтриговала эта маленькая куколка.

Направляю на нее окровавленный обломок дерева.

– Я ведь могу просто убить тебя. Мое слово весомее слова недавно почившего.

Она делает еще шаг назад, пожимает плечами и приглаживает платье на животе. Сама уверенность, если не брать в расчет легкую дрожь пальцев.

– Можешь, – она признает это, хотя и спешит увеличить расстояние между нами. У выхода она хватается за ручку, давит на нее и толкает дверь. – Но ты ведь не для этого пришел сюда сегодня, верно?

Глава 4

Ленни

Прохожу в свою спальню, не встретив на пути никого из гостей.

Каким-то чудом.

Или по милости божьей.

Запираю за собой дверь, прислоняюсь спиной к деревянному полотну и даю волю смеху.

Да уж, Лен.

Это больше похоже на милость Джонаса Вульфа.

Человека, который прославился совсем не добротой и милосердием. Он буквально только что едва не отправил меня в мир мертвых. Наступил мне на руку, когда понял, что я собираюсь расправиться с ним так же, как с напавшим на меня.

Возможно, и неудивительно, что Джонас возомнил себя богом. Этим грешат все мужчины в этом мире, связанные с криминалом и имеющие мало шансов на реализацию амбиций. Люди для них – расходный материал, они играют с судьбой, просто потому что могут.

Папочка – один из них.

Он всегда был таким.

Двенадцать лет назад мне было непонятно, почему кто-то ворвался в наш дом и стрелял в него.

Почему оставил на полу в кабинете, истекающим кровью, вместо того чтобы позвать на помощь.

Я не понимала, что происходит, когда осознала, что он прополз до самой кухни из восточного крыла дома, измазав паркет кровью так, что его пришлось выбросить и заменить.

Тогда я была напугана до полусмерти. Боялась потерять папу, боялась того, что человек вернется, чтобы прикончить нас всех.

Но теперь я все понимаю. Я, можно сказать, занимала место в первом ряду и следила за всем, что делает папа, в том числе за происходящим в компании, которой он управляет. Вникать в детали у меня не было возможности, но и без этого ясно, что «Примроуз Риэлти» весьма средняя инвестиционная компания.

Он старается оградить семью от бизнеса, все же настолько кровавого, что капли все равно долетают, сила зла слишком велика, чтобы ее успешно сдерживать.

Стоило ли мне оставлять труп Джонасу, которого я знаю и который, вероятнее всего, появился этим вечером, чтобы нарушить покой моей семьи?

Вероятно, нет. Но что мне было делать? Тащить труп с собой?

Все мои попытки замести следы, боюсь, лишь усугубили мое положение. Если же труп обнаружат там, куда его спрячет Джонас, папа едва ли будет разбираться в деталях еще одного убийства, которых и так немало в их кругу.

Отбрасываю сумку «Луи Виттон» в угол комнаты, расстегиваю молнию и скидываю платье. Окна и балконная дверь закрыты шторами, и я спокойно прохожу в душ, остановившись на полпути, чтобы взглянуть в зеркало между двумя фарфоровыми раковинами.

Сердце сжимается, когда я вижу на теле пятна крови. Электрический разряд бежит по позвоночнику, раздражая нервные окончания.

Говорят, убийство меняет человека. Меняет в корне.

Делает совершенно другим.

Под струями воды в душе я старательно оттираю следы на коже, попутно размышляя, отчего же испытываю в такой момент полное безразличие.

«Нет ничего страшного в том, что ты сегодня возжелала крови, мисс Примроуз. А я уверен, что так и было ».

Слова Джонаса, произнесенные на балконе, ползут, шелестя, по спине, вызывая мурашки, которые приятно ласкают кожу. Из глубины памяти всплывают фиалкового цвета глаза, яркие, с острым взглядом, будто пронзающие насквозь. Он заглянул в самую глубину души, туда, где я храню все самое страшное и порочное, ведь там эти тайны никто не сможет найти.

Он не только добрался до них, но и стал свидетелем того, как я оказалась в уязвимом и униженном положении. На коленях, перепачканная чужой кровью.

И он глазом не моргнул. Просто стоял и смотрел на нас, принял ситуацию такой, какая есть, хоть и не отказал себе в удовольствии ухмыльнуться.

Возможно, это должно было сильнее вывести меня из равновесия, однако по непонятной причине именно то, что меня обнаружили таким образом, подействовало… успокаивающе. Такое чувство, будто раскрываешься, распахиваешь душу, позволяя увидеть посторонним самое сокровенное и уродливое, удивляясь, что они в ужасе не бегут прочь.

В его взгляде, как мне показалось, вспыхнул интерес, он принялся обходить меня, в точности как хищник, которым его называют.

Я пока не понимаю, как относиться к тому факту, что это совсем меня не испугало.

Выйдя из душа, надеваю шелковую пижаму и забираюсь в кровать с обитым тканью, мягким и слегка изогнутым изголовьем, натягиваю до самого подбородка пуховое одеяло. Рука скользит по простыне под одну из подушек, где я прячу коробку с кусочками угля и альбом для рисования.

Дверь распахивается в тот момент, когда я уже собираюсь вытащить на свет все эти предметы, и появляется человек, которого я ненавижу. Он врывается в комнату, и сердце мое замирает.

Престон захлопывает дверь, толкнув ее каблуком ботинка, и проводит рукой по светлым волосам. Карие глаза находят мои.

Я прижимаю одеяло к груди и откидываюсь на подушки.

– Какого черта ты явился?

Он кладет ладонь на грудь, демонстрируя, как ранили его мои слова.

– Ты не рада меня видеть, баг?

От этого обращения у меня сводит живот. Стискиваю зубы, скрещиваю руки на груди и хмуро наблюдаю, как он приближается шаг за шагом. Встает у края кровати, упирается коленом в матрас и расстегивает бежевый пиджак.

Я поджимаю пальцы ног, и вовсе не от восторга.

– Не называй меня баг, – бросаю сквозь зубы. – И не приближайся. Я говорила, что не хочу тебя видеть.

Престон шумно переводит дыхание. Он прерывисто вздыхает, и с таким видом, будто я создаю ему неудобства, а ведь он сам вторгся на мою территорию.

– Да ладно тебе, баг, прошел уже не один месяц. Даже в Гуантанамо-бей пытки не такие страшные.

– Мне плевать, сколько времени прошло. Мы расстались, а потому не должны видеться.

Легкие сжимаются сильнее, появляется боль в груди и трудности с дыханием. Когда он рядом, на поверхность поднимается все, что обычно мне удается держать под замком, делать вид, что забыла.

Поглаживающие движения ладоней на теле. Всего слишком много, мне сложно уследить, это гораздо больше того, на что я могу дать согласие.

Влажное дыхание щекочет шею сзади, потом внутреннюю часть бедер.

Боль. Томительная, сводящая с ума боль. Клятвы, что я ничего не почувствую или не вспомню, но я хочу. Хочу и того, и другого. Похоже на стремление ухватиться за соломинку.

В конце концов не исполнилось ни одно обещание.

Я все чувствовала и сохранила в памяти.

Рука Престона ложится на выгнутое изножье кровати, пальцы сжимают мягкий край. Он смотрит на меня в упор, губы превращаются в тонкую, четкую линию.

– Мы не расстались, Ленни. Я не давал на это согласия.

– Да, но только потому, что это не обсуждалось. – Свесив одну ногу с противоположной стороны кровати, замираю, балансируя в неопределенном состоянии, не понимая, склоняюсь больше к борьбе или бегству. Я готова к любому варианту, но жду, когда первый шаг сделает он.

Вижу, как брови его сходятся у переносицы. Палец отбивает ритм.

– Сколько раз мне еще извиняться?

Опускаю на ковровое покрытие вторую ногу, потянув за собой одеяло, и крепко прижимаю к себе, сделав своеобразным барьером между нами. За те пять лет, что знаю Престона Ковингтона, я хорошо усвоила, что он человек непредсказуемый.

Нередко бывало, что вот сейчас с ним все хорошо, а через секунду ему уже сносит крышу, и он начинает срываться на окружающих.

Три года я молча терпела эти внезапные смены настроения. Папе он нравился, а я была уверена, что люблю их обоих, а любить – значит терпеть и принимать и плохое тоже.

Так было до той ночи, когда терпение мое лопнуло.

Услужливость сменилась склонностью к манипуляциям.

И злобой.

Кладу одну руку себе на талию, вторую прижимаю к животу чуть ниже пупка, пытаясь унять боль, которая появляется всегда в присутствии Престона.