скачать книгу бесплатно
– Я просто задремала, – говорит Мария, хотя и не может вспомнить, что ей снилось и о чем она думала.
Мысли вялые, неповоротливые. Она смотрит на настенные часы и не может поверить, что прошло два часа.
Девушка перехватывает ее взгляд.
– Так это и происходит, – говорит она. – Ты как будто спишь, но на самом деле бодрствуешь. Вот почему нам приходится внимательно наблюдать за пассажирами. Каждый верит, что уж с ним-то ничего такого не случится. Вам не следует долго оставаться одной. Лучше держаться поближе к людям.
Марии неприятен ее оценивающий взгляд.
– Я читала путеводители, – говорит она и с досадой понимает, что ее слова звучат как оправдание.
Девушка пожимает плечами:
– Их авторы не могут подготовить вас к тому, как это бывает на самом деле. Даже Ростов не может, хотя в большинстве случаев он очень полезен. Остальные же просто шарлатаны. Шарлатаны… – Она с удовольствием вертит это слово на языке. – И если вы читали их книги, это еще опасней, чем если бы не читали.
Марии не удается сдержать смешок. Девушка по-прежнему смотрит на нее, и в этом взгляде есть еще что-то, кроме беспокойства. Как будто она уловила в лице собеседницы знакомые черты, но не может понять, откуда взялось это ощущение.
– Спасибо за заботу, – говорит Мария, пытаясь изобразить невозмутимость. – Теперь я буду внимательней.
Хотя прежняя Мария, конечно, давно уже потеряна. Продуманно и старательно обращена в ничто. Возможно, этой новой Марии будет легче потеряться, пока она еще сырая, пока не затвердела окончательно. Пока не приобрела тесную связь с настоящим.
– Есть одна уловка, – неуверенно продолжает девушка. – Если вам угодно узнать ее. Она лучше всего того, о чем рассказывают в путеводителях.
– Да, пожалуйста, – отвечает Мария. – Буду очень благодарна вам.
– Нужно всегда носить с собой что-нибудь яркое и твердое, – рассказывает Вэйвэй. – Способное отражать свет, как осколок стекла.
Если девушка и замечает напряжение Марии, то не подает вида. Она достает из кармана шарик и подносит к окну. Голубой вихрь, заключенный внутри стеклянной сферы, ловит солнечный луч.
– Яркость очень важна. Говорят, еще можно взять что-нибудь острое и уколоться, но я думаю, вам требуется что-нибудь для глаз.
Она крутит шарик, и свет пляшет внутри его, и это так знакомо, что у Марии щемит грудь.
– Он вернет вас назад, – объясняет девушка. – Но я не знаю, как это получается.
«Стекло – это затвердевшая алхимия, – говаривал отец, когда на него находило поэтическое настроение. – Это песок, жар и терпение. Стекло может поймать свет и расщепить его».
– Вот только не все согласны со мной. – Вэйвэй хмурится. – Говорят, что железо лучше, но как по мне, это предрассудки.
Она смотрит на Марию так, словно вызывает на спор.
– Люди не понимают силы стекла, – отвечает Мария.
Вэйвэй протягивает ей шарик:
– Возьмите. У меня есть еще.
Мария колеблется, но наконец берет. Она уверена, что шарик сделан ее отцом, хотя и не видела таких с детства, когда играла с ними на полу. Отец с помощью особой технологии создавал иллюзию непрерывных переливов цвета.
– Спасибо, – говорит она.
Возможно, это просто сила внушения, но, как только Мария сжимает шарик в кулаке, сознание проясняется.
Девушка смущенно топчется на месте:
– Меня послали узнать, не нужно ли вам чего-нибудь, поскольку вы путешествуете одна, без служанки.
Мария прикусывает губу изнутри, чтобы сохранить выражение лица. Она знала, что для женщины весьма необычно путешествовать без сопровождения, но не ожидала, что об этом будут судачить так откровенно. Мария думает о проницательных взглядах графини, о сплетничающих стюардах. Может, попутчики жалеют ее? Или за их вниманием кроется нечто большее? Подозрение? Сомнение?
– Как любезно, – осторожно отвечает она. – Это, случайно, не два джентльмена из компании проявили такую заботливость?
– Это то, что мы делаем всегда, если гости путешествуют в одиночестве. – Девушка снова шаркает ногой, снова потирает нос. – Вам что-нибудь нужно, мадам?
Мария немного успокаивается. С некоторым смущением она понимает, что не может представить в роли прилежной служанки эту девушку в мятой униформе, с выбивающимися из-под фуражки волосами.
– Благодарю вас, но… – Мария уже решила отказаться, и тут у нее возникает мысль, что девушка, «дитя поезда», наверняка подмечает все, что в этом поезде происходит. Она может пригодиться. – Сейчас мне ничего не нужно. Но если позднее я обращусь к вам за помощью?
– Как пожелаете, мадам.
– А можно спросить? – внезапно вырывается у Марии.
Вэйвэй оборачивается, и, похоже, что-то в голосе Марии заставляет ее насторожиться.
– Вы были в предыдущем рейсе? – как можно мягче спрашивает Мария. – Понимаете, о нем столько всего рассказывают, что трудно сдержать любопытство… Это правда, что вы ничего не помните?
Хоть она и сопровождает последнюю фразу легкой улыбкой, уже нет сомнений, что Вэйвэй встревожена.
– Пожалуйста, с подобными вопросами обращайтесь к представителям компании, они будут рады поговорить с вами, – заученно отвечает девушка.
– Да, конечно же. Я понимаю.
Возле двери девушка останавливается в нерешительности.
– Извините, – говорит она уже обычным тоном. – Я просто… не могу вспомнить.
Вэйвэй уходит, и Мария со вздохом упирает локти в стол. Впредь она будет осмотрительней. Нужно быть хитрой, бдительной и вести себя так, как мать постоянно запрещала. «Не зыркай глазами, а то вывалятся… Настоящая леди не станет подслушивать у двери… Настоящая леди не задает много вопросов». Но Мария только тем и занималась, что наблюдала и слушала.
Она достает дневник. Еще подростком она заполняла страницы поступками окружающих людей, взглядами, которыми эти люди обменивались, неосторожными словами кого-то из родных, искрами бабушкиной мудрости. Вскоре она начала понимать, что слова и поступки – не одно и то же. В последние годы Мария писала о городе, в котором жила, о ритме его повседневного бытия, о его контрастах и странностях. Пока мать думала, что дочь сидит в своей комнате или гостит у подруги в квартале для иностранцев, Мария расхаживала по улицам, которые «Путеводитель» Ростова не счел достойными упоминания. Теперь эта склонность к наблюдениям сослужит ей пользу.
Мария открывает дневник на том месте, где между страницами вложен лист писчей бумаги. На нем нет ничего, кроме ее адреса в Пекине и фразы «Здравствуйте, Артемис», написанной отцовской рукой. Мария в тысячный раз разглаживает лист. Артемис – так по-гречески произносится имя богини охоты Артемиды, и так же неизвестный автор подписывает свою колонку в журнале Общества Запустенья. В журнале печатаются разнообразные материалы, касающиеся Запустенья, его истории, географии, флоры и фауны, но эта колонка – главная причина, по которой Мария, как и многие другие, с нетерпением ждет очередного выпуска. Здесь можно прочитать сплетни о знаменитых пассажирах, описания причудливой местности, скандальные слухи о самой компании. Говорят, ее руководство вон из кожи лезет, пытаясь выяснить, кто скрывается под псевдонимом Артемис. Ведь его (или ее) критические статьи влияют на котировки акций, а кроме того, колонку обсуждают в обеих палатах английского парламента.
О чем же отец хотел рассказать загадочному Артемису?
Мария проводит пальцами по рукописной строчке. Это все, что осталось у нее на память об отце. Она нашла этот листок, завалившийся под стол и не замеченный людьми из компании, когда те забирали остатки отцовского архива. Знакомая волна стыда и гнева накатила на нее. Она обыскала весь дом, но ничего больше не обнаружила: ни докладов, которые он писал по ночам, ни салфеток, которые исписывал всякий раз, когда идея рождалась у него прямо за обеденным столом, и не обращал внимания на недовольство матери. Мария подвела отца, не смогла спасти его наследие.
Наверняка он хотел поделиться правдой с Артемисом. Или уже написал ему?
Хочется крикнуть отцу, крикнуть его тени, этому клочку бумаги: «Почему ты не рассказал мне? Что скрывал?»
Ответ может быть здесь.
Она должна делать то, что делала всегда: наблюдать, слушать, записывать. Этот Артемис – невидимка. Не исключено, что он исчез навсегда. Но Мария еще может отыскать его следы, выяснить, что на самом деле произошло в предыдущем рейсе этого поезда.
Она крутит и крутит шарик в пальцах. Он не разобьется, даже если уронить с большой высоты. Он крепче, чем кажется.
Мария встает так быстро, что едва не оступается – еще не привыкла к раскачиванию вагона. Она крепче, чем кажется. Крепче, чем считает сама. Она вспоминает отца, как тот погружал стекло в пылающее сердце печи. Вот что ей требуется: горящая печь, которую она будет носить в груди. Нужно держать руки как можно ближе к этому огню, чтобы чувствовать силу, которая побудила ее бросить прежнюю жизнь и сесть на этот поезд.
О формах и классификации
Генри Грей спал плохо, боль в желудке разбудила его в середине ночи. Завтрак с плохо прокопченной семгой и слабым чаем не улучшил настроения. Но атмосфера библиотечного вагона действует умиротворяюще: пахнет книгами, толстый зеленый ковер приглушает неутомимый стук колес, мягкое, глубокое кресло манит к себе. Кроме Грея, в вагоне только один посетитель: пожилой стюард сидит перед большой гравюрой, изображающей маршрут экспресса. Грей осматривает полки, с одобрением отмечая богатую подборку по естественной истории, в основном на английском и французском, а потом, как поступает всегда, заходя в книжную лавку или библиотеку, быстро отыскивает книгу со своим именем. Да, вот она, на нижней полке – «О формах и классификации мимикрии в природе». Грей берет том в руки, чтобы ощутить его весомость, груз всех тех часов, что он провел, лежа неподвижно на траве в своем саду и наблюдая за пчелами, чтобы доказать, что некоторые из них вовсе даже не пчелы, а Syrphidae, мухи-журчалки. Слабые принимают облик сильных, мимикрируют в более жизнеспособную форму. Мимикрия дает им преимущество перед хищниками, и это доказывает, как считает Грей, что такие существа стремятся к самосовершенствованию, постепенно приближаясь к образу Божьему. Грея хвалили, прославляли, предлагали оставить коттедж в Йоркшире и читать лекции в Лондоне и Кембридже. Он закрывает глаза и вспоминает притихший в нетерпеливом ожидании зал, готовый внимать каждому слову. Затем открывает книгу и видит, что кто-то осквернил титульный лист, написав возле имени автора: «юродивый».
Грей захлопывает книгу. Затем замечает трактат Жирара о приспособляемости и видоизменении, срывает его с видного места и относит в самый темный угол вагона. Стюард безмолвно наблюдает за ним.
Немного погодя дверь открывается и входит Алексей Михайлович. Чисто выбритого механика вполне можно принять за студента. Ему бы сидеть, ссутулившись, за последней партой и чертить в воображении схемы двигателей, а не нести на своих плечах груз ответственности за безопасность целого поезда. Грей отворачивается со смутным чувством неловкости и слышит, как механик что-то говорит стюарду на странной смеси языков, с помощью которой общаются между собой члены поездной команды, а затем звякает ящиком с инструментами.
Грей продолжает осматривать полки, пока не находит нужную книгу – «Историю железнодорожных мостов Европы». Осторожно вынимает из кармана конверт и кладет между первыми страницами. «Никто не возьмет в руки эту книгу, – уверял его механик. – Самое подходящее место». Грей с нажимом закрывает книгу, ощущая, насколько толще она стала из-за конверта.
В конверте лежат почти все деньги, что у него оставались.
Сам Бог свел Грея с этим молодым механиком. Пять месяцев назад его, разгромленного и обессиленного, прибило к недружелюбным берегам офиса Транссибирской компании в Пекине, где он скитался по коридорам в тщетных попытках встретиться с кем-нибудь из руководства и объяснить, что необходимо снова отправить экспресс в рейс, что нельзя лишать путешественников возможности быстро вернуться в Европу. Но офис был наводнен всевозможным сбродом, люди толкались и орали, двери то и дело захлопывались перед носом Грея. Удалось лишь пробиться к младшему клерку, который осведомился, почему бы Грею просто не вернуться домой тем же путем, которым он сюда прибыл. «Уверен, вы человек состоятельный, раз позволили себе такое далекое путешествие ради удовольствия».
Грею хотелось разрыдаться. Хотелось схватить наглеца за лацканы и как следует встряхнуть. Но боль в желудке усиливалась с каждым днем, и он едва смог проковылять к выходу из убогого тесного кабинета и только за дверью рухнул без чувств на мраморный пол.
Открыв глаза, он увидел молодого человека в униформе Транссибирской компании, склонившегося над ним со стаканом воды. Мимо текла река безразличных к участи Грея людей, зато парень взялся проводить его в больницу для иностранцев, где тот провалился в беспокойный сон.
Ему грезилось, что поезд увез его далеко в Запустенье и остановился посреди безбрежного океана мягко колышущейся травы. Дверь открылась от легчайшего прикосновения, и он вышел навстречу тишине и покою, дарованному ему Господом. Вокруг в совершенной гармонии жужжали насекомые, тысячи птиц величаво кружили в небе, неспешно взмахивая крыльями. «Эдем, – подумал он. – Многообразие форм – главное чудо мироздания».
Когда лихорадка спала и он смог сесть на постели, врачи заявили, что ему следует больше заботиться о себе. Он с готовностью согласился и пообещал, что будет бережно относиться к своему телу и разуму, поскольку они дарованы Всевышним. В нем разгоралась новая убежденность, он осознал, что Запустенье – не просто средство достижения цели, не просто опасность, которую необходимо испытать на себе, но и благоприятная возможность.
После выздоровления он на долгие месяцы погрузился в научный поиск, изучил все материалы о Запустенье, какие только сумел найти. Разумеется, в первую голову этой темой занималось Общество, применявшее откровенно дилетантский подход. По большей части это были вымороченные гипотезы, бедные ссылками статьи и записки сельских священников. Точные же научные сведения были попросту недоступны. Естественно, в первые годы трансформаций какие-то экспедиции отправлялись вглубь страны. Как ни крути, это в природе человека – стремление нанести на карту, собрать образцы, проникнуть в суть. Но ни одна экспедиция не вернулась, и вскоре было запрещено снаряжать новые. Исключительное право на доступ в Запустенье закрепила за собой компания, ее так называемые картографы. И они ревностно защищали свои находки, делясь мелкими крохами только с академическим журналом, который сами же издавали.
«Сколько открытий проходит мимо нас? – рассуждал Грей. – Какие возможности для изучения, для понимания? Много ли пользы от этой секретности для научного прогресса?»
Постепенно у него в голове начал складываться план. Одновременно он разыскал своего спасителя, оказавшегося механиком Транссибирского экспресса, и втерся в доверие, распивая с ним черри и обсуждая механику поезда.
Стараясь говорить простыми словами, понятными даже механику, Грей объяснил Алексею: он пришел к убеждению, что найдет в Запустенье подтверждения своей гипотезе о мимикрии – доказательства того, что внутри каждого существа заложено стремление к более совершенной форме. Именно это стремление и стоит за трансформациями. Запустенье можно постичь только одним способом – рассматривая его как безграничное полотно с иллюстрациями Божественного учения. Как новый Сад Эдема.
Конечно, потребовалось немало времени, чтобы склонить механика к своему образу мыслей, и еще больше – чтобы убедить в необходимости того, что предстоит сделать. Как бы ни был предан юноша компании, та видела в нем всего лишь шестеренку в ее механизме и принимала как данность все его таланты. Разве не в силах он добиться большего? Разве не видит, какой огромный вклад может внести в науку? Вдвоем они способны изменить все понимание мира. «Наши имена не будут забыты, – говорил Грей. – Не об этом ли мечтает каждый человек? Остаться в памяти чем-то большим, нежели строчка в конторской книге, суммирующая всю твою жизнь, все усилия, затраченные на то, чтобы сделать богаче других людей».
На этом Грей и поймал Алексея, и увидел в его глазах осознание. Наутро механик пришел к Грею, преисполненный волнением, и сказал, что придумал способ осуществить план: он остановит поезд на достаточно долгое время, чтобы Грей смог выбраться наружу и добыть необходимые образцы. В тот же самый день компания объявила, что рейсы возобновляются и поезд прибудет в Москву как раз к открытию выставки. Еще одно подтверждение того, что замысел благословил сам Господь, если и была нужда в таких подтверждениях.
Грей кладет книгу на место и направляется к одному из столов. Преодолевая желание поднять голову, он слышит, как механик укладывает инструменты в ящик и проходит вдоль полок, словно выбирая, что бы почитать. Хлопает дверь. Грей наконец оборачивается и видит, что «История железнодорожных мостов Европы» исчезла. Теплое сияние торжества наполняет его. Дело сдвинулось. Да, предстоит еще немало трудностей, но он справится. Его будет направлять вера. Он задумался над названием своего будущего трактата. «Натуральная философия Грея». Нет, слишком эгоистично. «Рассуждения о Новом Эдеме». Да, может быть…
В этот момент, прерывая мечтания Грея, в библиотеку входит молодая вдова – Мария? – и обращается к стюарду, тут же вытянувшемуся по струнке.
– …Но как можно гарантировать, что поезду ничто не угрожает? Так ли прочны на самом деле двери? А стекла? Откуда известно, что они выдержат… любое воздействие?
Она обмахивает лицо веером, а стюард вытягивается еще сильней. Грей неодобрительно морщится.
– Никто не проникнет, мадам, можете положиться на мои слова. Ни самое могучее животное на свете, ни самый ловкий взломщик. Поезд защищен лучше, чем любое бронированное банковское хранилище в целом мире…
«Никто не проникнет сюда и не выберется, не имея двух наборов ключей и не зная шифра, который меняется перед каждым рейсом, – объяснял механик. – Но я знаю, как их заполучить… В прежние рейсы не было бы никаких шансов. Но сейчас? Думаю, теперь способ есть».
Разумеется, выйти из поезда – это только начало.
– …И уверяю вас, мадам, что это стекло не расколется даже при землетрясении…
– Но разве не было никаких неприятностей в последнем…
– Больше подобного не случится, мадам. Виновник был установлен – к сожалению, он не справился с работой. Но теперь по новому протоколу…
Грей демонстративно кашляет. Это же библиотека, в конце-то концов!
– Приношу извинения, – говорит молодая вдова, и Грей снисходительно машет рукой.
Этим утром, когда будущее нетерпеливо манит его, он настроен благодушно. Грей складывает пальцы домиком и смотрит на заросшую высокой травой равнину. Какими обещаниями наполнена эта страна под бескрайним голубым небом! Он словно ощущает под ногами землю, в волосах – дуновение ветра, а на кончиках пальцев – чудеса, что ему предстоит открыть. Потом достает из кармана блокнот и перелистывает страницы с начерченными от руки картами, скрупулезно скопированными с тех, что приносил ему механик. Все они снабжены подробными примечаниями, но только одна отмечена красным кружком. Вот это место, за многие мили от железнодорожного полотна, выбрал Грей после долгих размышлений.
– Смотрите! Что это?
Молодая вдова у окна напротив даже не пытается понизить голос. Грей вздыхает, но, конечно же, не может удержаться и оборачивается. В первые мгновения ему кажется, что это обнажение бледно-розовой горной породы, но тут он понимает, что оно движется… Нет, это его поверхность движется, словно живая, с множеством… Он резко встает и решительно шагает к женщине, приложившей ладони к оконному стеклу.
– Это поезд, – шепчет она.
«Нет, – думает Грей, – это то, что осталось от поезда».
Очертания паровоза и вагонов, только перевернутых и полуистлевших, но еще узнаваемых. И там, под массой похожих на крабов существ, что снуют, покачиваясь, туда-сюда, есть что-то еще – целая колония каких-то неведомых тварей с бледными тельцами, карабкающихся друг на друга, отчего обломки поезда кажутся до невозможности живыми.
– Постарайтесь не смотреть на это, – говорит стюард. – А если не можете отвернуться, сожмите что-нибудь в руке.
– Что с ним случилось?
Грей обхватывает пальцами железный крест в нагрудном кармане, возле сердца. Чем дольше он смотрит на обломки, тем сильнее подозрение, что в движении тварей есть некий порядок, словно рой пчел кружится вокруг матки.
– Первые рейсы не всегда заканчивались успешно. Случались аварии, крушения… Разумеется, приходилось оставлять поезда на месте, но сейчас…
– Как вы выдерживаете? – срывающимся голосом спрашивает вдова. – Работая здесь, видя все это? Как заставляете себя снова и снова садиться в поезд?
Стюард потирает подбородок, но не смотрит в окно.
– Ко всему привыкаешь, – не слишком убедительно отвечает он.
– Странно, – говорит вдова. – Я много читала о Запустенье, но все равно не ожидала… Это напоминание людям, нам самим, о том, что…
Она умолкает на полуслове.
«Напоминание о том, что все может пойти не по плану», – мысленно заканчивает за нее Грей.
Тень
