скачать книгу бесплатно
Все равно что смыкая мое гребаное сердце.
В последний раз, когда я приезжал, ее живот был округлым и полным, и мне не хватает духу сказать, что неподалеку в грязи лежит маленькая оторванная ножка.
Что Кол, ее пара, наверняка тоже где-то тут.
По кускам.
От влажного кашля на землю вываливается еще больше нутра, и рука Аравин ложится на эфес моего клинка.
– Прошу…
– У меня в седельных сумках есть жидкая пагуб…
– Нет, – выдыхает Аравин. – К-клинком. Прошу.
Медлю, чувствуя, как ее просьба ложится грузом на плечи.
С коротким кивком, разрывающим меня изнутри, убираю кулон в карман. Меч тяжело ложится в ладонь, острие находит левую сторону груди Аравин.
Выдерживаю ее взгляд, в ловушке сжатых губ застревает миллион слов.
Слова не облегчат боль, не остановят гниение плоти – не повернут эту ночь вспять и не вернут ее семью, потому я их сдерживаю, позволяя растравлять нутро и питать ту бездну ядовитой ярости, что ждет выхода.
– Обещ-щ-щай. С-спаси ее, Рордин. П-прошу.
Она уже мертва.
– Обещаю, – говорю я, выдерживая взгляд Аравин.
Ложь делает свое дело, стирая напряженные морщинки вокруг ее глаз, но цена этому – невидимый штырь в моем сердце.
Я обещал ей и убежище тоже… и теперь ее семья мертва.
Аравин грустно улыбается, по грязи и волдырям на ее щеке прокладывает дорожку переливчатая слеза.
– Д-давай.
– Прости…
За все.
Она хочет снова заговорить, но я не даю ей возможности напичкать меня той ложью, что назревает в ее глазах. Надавливаю на клинок и вырываю из ее разбитых губ вздох.
Тень смерти заволакивает широко раскрытые, стеклянные глаза, они обретают бездонную безмятежность, от которой я не успеваю вовремя отвести взгляд.
Аравин стала бы предлагать мне утешение – говорить, что все в порядке.
Нет, не в порядке.
Повесив голову, я притворяюсь, что звезды не смотрят с неба, не прожигают в моей спине дыры.
Но это так.
Они всегда смотрят. И всегда, чтоб их, будут смотреть.
Отпуская кипящую ярость на поверхность, я выдергиваю меч и встаю в стойку.
Плавный. Холодный.
Отрешенный.
Не оглядываясь, бросаюсь к клубящемуся пламени, что пожирает упавшие остатки соломенной крыши, огибаю груду почерневших кирпичей, замираю в полосе тени…
Вруки. Их трое – черные шары глаз, тела крупней моего жеребца, усеянные выпуклыми мышцами, что перекатываются под гладкой серой шерстью.
Не псовые, не кошачьи – нечто, застрявшее посередине.
Огромные.
Мощные.
Беспощадные.
Мерзкая, мать ее, чума.
Их приплюснутые морды перемазаны красным, с уймы клыков капает кровь добычи. Они рыщут плотным рычащим кольцом вокруг грязного купола, идеальной полусферы, заваленной обломками.
Склоняю голову набок, ноздри трепещут.
Один врук встает на дыбы, из лап пробиваются смертоносные когти, а потом он переносит вес вперед и бьет по куполу. Вспыхивают искры, и от пронзительного скрежета хочется вонзить себе что-нибудь в уши.
Воздух наполняется еще более свирепым рычанием и воем. Самый крупный из троицы опускает голову, тычется носом в поверхность необычного предмета и оглушительно ревет.
Суматошное, животное бессилие…
Оно хорошо отвлекает мои цели.
Распутываю последние нити гнева, крадусь вперед, будто едва касаясь ногами земли, взмахиваю мечом сквозь дым. Первая голова летит с массивных плеч, но я не жду, пока зверь упадет. Я уже припал на колено и рывком развернулся – второй врук воет во всю глотку, когда я перерубаю его пополам и из брюха выпадают кишки, что испускают в ледяном воздухе пар.
Быстрая, чистая смерть.
Если б только они отнеслись с тем же пониманием к Аравин.
Привлекаю внимание альфы, в меня впивается его свирепый взгляд. Воздух между нами застывает, и я слегка приподнимаю подбородок.
Шавка прыгает вперед, оскалив клыки, растопырив когти, все вокруг отравляет зловонный рев. И голова зверя катится по земле прежде, чем он успевает хотя бы моргнуть, мускулистая шея поддается тому же металлическому поцелую, который унес жизни его братьев.
Он падает, как камень, смерть хлещет из тела в такт с замирающим сердцем, а я резко выдыхаю…
– Проклятье.
Убийство несет с собой скверну, и от меня ею буквально разит. Сомневаюсь, что когда-либо смогу смыть это зловоние. Но наш мир немилосерден, и я тоже.
Теперь уже нет.
Вытерев меч о куртку, я возвращаю его в ножны на спине и перевожу внимание на купол, теперь перемазанный слоем дымящейся крови вруков. Опускаюсь на корточки, чтобы изучить странный предмет, провожу рукой по месиву, обнажая похожую на кристалл поверхность, которая, кажется, мерцает сама по себе.
Но не она обращает мои легкие в камень.
Сквозь отражение пляски пламени и моего измученного лица я вижу ребенка не старше двух лет, облепленного грязью, пеплом и обрывками сгоревшего белья. Глаза девочки зажмурены, ладошки прижаты к ушкам, и она раскачивается с искаженным в беззвучном крике личиком.
Вдруг замечаю среди спутанных, перепачканных сажей кудрей край ушка и распахиваю глаза шире: маленькую раковину выстилают тонкие, раскаленные шипы…
У Аравин было еще одно дитя.
Тяжесть в кармане давит все сильней, и я падаю в грязь на колени.
«С-спаси ее. П-прошу».
Провожу ладонью по лицу.
Слова звучали с той же жадностью, с какой сейчас распаляется мое любопытство. Эта крошечная эшлийка… она превращает свой свет в окаменелость, использует его как защитный механизм.
Нечто невозможное.
Она – помесь? Неужто Аравин искала тепла в чужой постели?
Обыскиваю поляну, трупы с распахнутыми глазами: нет ли свидетелей. Наблюдают лишь тени, собираясь вдоль линии деревьев, которая окружает разгром, словно петля.
Ирилаки. Их сотни. Некоторые даже крупней того врука, которого я только что прикончил, другие – вполовину меньше.
Их, должно быть, привлек запах пролитой крови. Давненько я не видел так много их в одном месте.
Пристально разглядываю каждый извивающийся черный комок. Хоть я не вижу лиц, в меня впивается все их внимание – несомненно, ждут, когда пламя утихнет, чтобы броситься вперед и вдосталь попировать.
Они ее не получат.
Сажусь на корточки, готовый ждать хоть вечность, пока девочка опустит непроницаемый барьер. Пусть я не знаю это дитя, но у ее матери ушли годы, чтобы согласиться переехать в это убежище, и теперь она мертва.
Дитя заслуживает лучшего.
Ее мать заслуживала лучшего.
Сглатываю комок вины и жду.
Проходят часы, а я стараюсь не смотреть на иву – я ненавижу то, что она стала надгробием Аравин и другого у нее не будет. Что ее тело растерзают голодные тени, едва обретут возможность наброситься.
Когда личико девочки наконец разглаживается и реснички взметаются вверх, горизонт уже опаляет восходящее солнце.
Я придвигаюсь очень, очень тихо.
Ее широко распахнутые глазки мерцают тысячами граней, будто она глядит с небосклона, полного звезд, что зародились в ее душе.
Ее подбородок дрожит.
Фрагменты хрустального купола начинают таять, капая на землю, и ошеломляющий запах страданий девочки пронзает мне горло, словно клинок.
Она не шевелится – все сидит, съежившись в комочек, и глядит на меня несчастными глазами.
Изучает.
Воет ветер, и у нее стучат зубы.
Я же ими скрежещу.
Она, чтоб ее, замерзнет, если я в ближайшее время ее не закутаю, но я отказываюсь поднимать девочку с земли. Мне нужно ее доверие.
Ее разрешение.
– Я не причиню тебе вреда, обещаю, – говорю я, понизив свой громкий голос в страхе ее напугать, вновь загнать в скорлупу, где я не могу ей помочь.
Девочка моргает раз… потом два… и наконец раскрывается, роняя комья грязи и пепла, встает, делает нетвердый шаг, а затем у нее подкашиваются ноги.
Ловлю ее, прежде чем она падает, и даже сквозь слои кожи и шерсти чувствую, какая она холодная и хрупкая.
Прижимаю ее к себе, поднимаюсь.
– Я тебя защищу. Все будет хорошо.
Бросаясь к Эйзару, я набрасываю ей на спину свой плащ, чтобы закрыть от ветра и вида стольких смертей; от движения с ее правого плеча спадает ком густой грязи.
Моя рука замирает. И замираю я весь.
Даже кровь в гребаных венах.
Обнаженная кожа девочки усеяна странными отметинами, словно по ней проползли виноградные лозы, оставляя чернильный след…
Что-то внутри меня чернеет и съеживается, когда в голове проносятся слова – слова, высеченные в камне гнусной, страшной рукой.
Слова, которые камнем оседают у меня внутри.
Свет хлынет с неба и земли, Кожа, со скверной клейма смерти…
Почти касаюсь родимого пятна на дрожащем плечике и, выругавшись, отдергиваю руку.
Я обещал, что не причиню ей вреда.
Я солгал.
