Колесо Времени. Книга 14. Память Света

Один из прохожих заглянул в окно и остановился. Изам старался не шевелиться. Самма Н’Сэй, Ослепляющие, всегда были вспыльчивыми гордецами. Нет, «вспыльчивые» – это слишком мягко сказано. Чтобы вонзить нож в какого-то Бездарного, им хватит любого пустяка. Обычно кровью платил кто-то из слуг. Обычно, но не всегда.

Человек в красной вуали продолжал смотреть на Изама. Тот совладал с собой и не отпрянул от окна. Нечего устраивать представление из случайной встречи. Его призвали сюда по срочному делу, а такое нельзя игнорировать, если хочешь остаться жив. Тем не менее… Если человек сделает хоть шаг в сторону здания, Изам ускользнет в Тел’аран’риод, зная, что отсюда даже Избранные не смогут последовать за ним.

Вдруг Самма Н’Сэй отвернулся от окна и стремительно зашагал прочь. Изам почувствовал, как спадает внутреннее напряжение, однако полностью оно не растает. Только не здесь. Здесь он не дома, хотя провел здесь все детство. Этот Город – все равно что смерть.

Какое-то движение. Изам глянул вдаль. В конце улицы появился еще один рослый человек – в плаще и черной куртке, но с открытым лицом. Шагает к таверне. Невероятно, но улица опустела: Самма Н’Сэй в мгновение ока разбежались по переулкам.

Значит, это Моридин. Изам не застал того дня, когда Избранный впервые явился в Город, но был о нем наслышан. Самма Н’Сэй считали Моридина одним из Бездарных, пока тот не доказал, что они заблуждаются. И ограничения, наложенные на них, его не сдерживали.

О числе погибших Самма Н’Сэй говорили по-разному, но ниже двенадцати оно не опускалось, и по собственному опыту Изам знал, что этим рассказам можно верить.

Когда Моридин приблизился к таверне, на улице оставались только собаки. Он прошел мимо окна. Изам, набравшись храбрости, смотрел во все глаза. Похоже, Моридина не интересовали ни Изам, ни таверна, где тому велено было ждать. Возможно, у Избранного другие дела, а с Изамом он встретится позже.

Когда Моридин скрылся из вида, Изам наконец глотнул темного пойла. Местные нарекли его «огонь». Вполне подходящее название. Предполагалось, что эта жидкость – подобие пустынного напитка. Подобие жалкое, испорченное, как и все остальное в этом Городе.

Как долго Моридин продержит его в ожидании? Изаму это место не нравилось. Навевало воспоминания о детстве. Проходившая мимо служанка в заношенном до дыр платье молча поставила на стол тарелку. Изам тоже промолчал.

Он опустил взгляд на свой ужин: тонкие ломтики вареных овощей, по большей части лука и перцев. Поковырял еду, попробовал и со вздохом отставил тарелку. Вкус пресный, как у ничем не приправленной просяной каши. И никакого мяса. Что, в общем-то, к лучшему: Изам предпочитал есть мясо животных, забитых и разделанных у него на глазах. Эта привычка осталась с детства. Если не видел все самолично, как знать, откуда оно взялось, это мясо? Возможно, оно и в самом деле недавно бегало на юге. Или, может, выросло здесь, в окрестностях Города, – к примеру, корова или коза.

Или еще кто. Бывает, проиграется тут человек, расплатиться с долгами не может, а потом раз – и нет его, пропал. Зачастую и Самма Н’Сэй, что не блюли чистоту породы, признавали негодными к обучению, и на этом все заканчивалось. Трупы исчезали. Иной раз тело хоронили, но нечасто.

Изама замутило.

«Чтоб оно сгорело, это место! Чтоб ему сгореть, заодно с…»

В таверне стало одним человеком больше. Увы, со своего места Изам не мог уследить, кто подходит к двери с другого конца улицы. Вошедшей оказалась женщина – миловидная, в черном платье с красной оторочкой. Изам не признал ни стройной фигуры, ни тонких черт лица. Он все сильнее верил, что в состоянии опознать всех из Избранных, ведь они частенько являлись ему во снах. Ясное дело, об этом Избранные не подозревали. Они считали себя хозяевами Тел’аран’риода. Впрочем, некоторые и впрямь были весьма искусны.

Но Изам не менее искусен. К тому же он умеет оставаться незамеченным – как никто другой.

Кем бы она ни была, женщина приняла чужой облик, хотя здесь, в Городе, в этом не было необходимости. Так или иначе, Изама наверняка призвала именно она. Никакая другая женщина не станет разгуливать по Городу с таким надменным видом, будто стоит ей приказать скале подпрыгнуть – и та подпрыгнет. Изам молча опустился на колено.

От этого движения проснулась и заныла рана в животе, полученная в схватке с волком. От нее Изам еще не оправился. В груди шевельнулась ненависть Люка к Перрину Айбара. Странное дело. Обычно Люк был мягче и сговорчивее непреклонного Изама. По крайней мере, Изам был уверен, что это так.

Так или иначе, в том, что касается этого особенного волка, они пришли к соглашению. С одной стороны, Изам трепетал от азарта – нечасто выпадает случай поохотиться на кого-то вроде Айбара, – однако ненависть гнездилась глубже, чем охотничий трепет. Изам непременно убьет этого волка.

Стараясь не морщиться от боли, он склонил голову. Не разрешив ему встать, женщина уселась за стол и какое-то время постукивала пальцем по жестяной кружке, изучая ее содержимое, и молчала.

Изам не шевелился. Многие из глупцов, называющих себя приверженцами Темного, терпеть не могут, когда на них смотрят свысока. Пожалуй, именно таков, как с неохотой признавал Изам, и Люк.

Но Изам – охотник, и это его вполне устраивает. Пока ему ничего не угрожает, так что нет причин возмущаться, когда другие подчеркивают его статус.

Но как же ноет бок, чтоб ему сгореть!

– Хочу, чтобы он был мертв, – тихим, но твердым голосом сказала женщина.

Изам молчал.

– Хочу, чтобы его выпотрошили, как животное, чтобы его потроха разбросали по земле, чтобы вороны выпили его кровь, чтобы солнце выбелило и высушило его кости и чтобы они растрескались от жары. Хочу, чтобы он был мертв, – слышишь, охотник?

– Ал’Тор?

– Да. В прошлом ты не справился с заданием. – Ее голос был как лед. Изаму стало зябко. Непреклонная особа. Такая же непреклонная, что и Моридин.

За годы своей службы он понял, что почти все Избранные достойны одного лишь презрения. Несмотря на могущество и предполагаемую мудрость, они вели себя как малые дети. Однако от поведения собеседницы его взяла оторопь, да и говорила она не так, как остальные. Поэтому у него возникла мысль о том, действительно ли он выследил их всех.

– Ну? – продолжила женщина. – Что скажешь в свое оправдание?

– Всякий раз, когда кто-нибудь из ваших поручает мне эту охоту, – ответил Изам, – является кто-то еще и дает мне другое задание.

По правде говоря, Изам предпочел бы продолжить свою охоту на волка, но он обязан повиноваться, и прямой приказ Избранной не оспоришь. Если не считать Айбара, все охотничьи задания примерно одинаковы. И коли надо, то он убьет этого Дракона.

– На сей раз такого не будет, – сказала Избранная, все еще глядя в кружку. Изама она взглядом не удостоила. И встать ему не разрешила, так что он оставался коленопреклоненным. – Другие отказались от прав на твою службу. И если только Великий повелитель не отдаст тебе иной приказ – если только не призовет тебя самолично, – задание не изменится. Убей ал’Тора.

Краем глаза Изам засек движение на улице и бросил взгляд в окно. Избранная же не подняла глаз. Мимо окна прошли фигуры в плащах с капюшонами, черных и неподвижных, несмотря на ветер.

И еще кареты. Редкие гости на этих улицах. Медленно катятся вперед, мерно покачиваясь на ухабистой дороге. Изаму не надо было заглядывать в занавешенные оконца. Он и без того знал, что в каретах тринадцать женщин – по числу мурддраалов. Все Самма Н’Сэй оставались в переулках. Подобных процессий они старались избегать. По понятным причинам это зрелище пробуждало в Самма Н’Сэй… глубокие чувства.

Кареты скрылись из вида. Итак, поймали еще одного, хотя Изам предполагал, что теперь, когда порчи больше нет, подобное осталось в прошлом.

Прежде чем упереться взглядом в пол, он заметил в темном переулке напротив еще кое-что – куда более неуместное. Маленькое чумазое лицо, широко раскрытые глаза. Появление Моридина и прибытие тринадцати прогнало Самма Н’Сэй с улицы, где беспризорникам теперь ничто не грозило. Наверное.

Изам хотел крикнуть мальчишке, чтобы тот убрался прочь. Чтобы бежал отсюда и рискнул пересечь Запустение, ведь лучше стать добычей гигантского червя-джумары, чем жить в этом Городе, не приносящем ничего, кроме страданий. Ступай! Беги! Умри!

Мальчишка нырнул в тень, и кричать стало некому.

В бытность свою таким же мальчишкой Изам многому научился. Например, как найти пищу, которая не попросится обратно, когда сообразишь, что ты съел. Как драться на ножах. Как оставаться невидимкой для других.

И разумеется, как убивать людей. Не усвоив этот особенный урок, в Городе не выжить.

Избранная по-прежнему смотрела в кружку. На свое отражение, понял Изам. Что же она в нем видит?

– Мне понадобится помощь, – наконец произнес Изам. – Дракона Возрожденного охраняют, и он редко появляется во снах.

– Помощь тебе окажут, – тихо пообещала женщина. – Но ты должен найти его, охотник. И забудь о своих прежних уловках. Не пытайся его приманить. Льюс Тэрин распознает такую ловушку. Кроме того, ал’Тора теперь не отвлечь от цели. Времени почти не осталось.

Она говорила о провальной операции в Двуречье. В тот раз делом заправлял Люк. Что знал Изам о настоящих городах, настоящих людях? Думая о них, он чувствовал что-то вроде тоски, хотя подозревал, что на самом деле тоскует Люк. Изам – охотник, только и всего. Люди интересовали его лишь с практической точки зрения. Например, куда метить, чтобы стрела пронзила сердце.

Но та операция в Двуречье… От нее разило, как от гниющего трупа. Изам до сих пор не понял ее смысла – то ли требовалось на самом деле выманить ал’Тора, то ли удержать его, Изама, в стороне от важных событий. Избранных восхищали его умения уходить в сны, ведь этот навык им недоступен. Конечно, они способны на подражание, но им для этого нужно направлять Силу, открывать врата, тратить время.

Ему уже надоело быть пешкой в играх Избранных. Лишь бы дали ему поохотиться! Что за прихоть – каждую неделю указывать на разную добычу.

Но такое в подобном тоне Избранным не говорят, и поэтому Изам держал возражения при себе.

В дверях таверны сгустились тени. Служанка исчезла в кладовке, и в общем зале не осталось никого, кроме Изама и женщины в черном платье.

– Можешь встать, – сказала она.

Он поспешно распрямился, и тут в таверну вошли двое мужчин. Они были рослыми и мускулистыми, лица закрывали красные вуали. Одеты в коричневое, как айильцы, но при себе у них нет ни луков, ни копий. Эти создания убивают куда более смертоносным оружием.

Хотя лицо его осталось бесстрастным, Изам ощутил прилив самых разных чувств. Детство, полное страданий, голода и смерти. Целая жизнь, проведенная в стараниях избежать взгляда таких, как эти двое. С грацией прирожденных хищников они направились к столу. Изам не без труда сдержал дрожь.

Мужчины опустили вуали и оскалили зубы. «Чтоб мне сгореть!» Зубы у них были заостренными.

Значит, Обращенные. Это видно по глазам. Глаза у них не такие, как у людей. Какие-то совсем не человеческие.

Изам едва не сбежал, чуть было не шагнул в сон. Убить сразу двоих он не сумеет, да и прежде чем удастся сразить одного, от него останется горстка пепла. Изам не раз видел, как Самма Н’Сэй лишают других жизни – зачастую из любопытства, прощупывая пределы своего могущества.

Они не напали. Знают ли, что перед ними Избранная? Если так, зачем опускать вуаль? Вуаль они опускают только перед убийством, да и то не перед каждым. Только перед тем, которого ждали давно и с нетерпением.

– Они отправятся с тобой, – сказала женщина. – Вдобавок получишь горстку Бездарных, чтобы одолеть охрану ал’Тора.

Она повернулась к Изаму и впервые посмотрела ему в глаза. Судя по всему, с отвращением. Будто Избранную коробило прибегать к помощи такого ничтожества.

«Они отправятся с тобой», – сказала она. Не сказала: «Они будут служить тебе».

Вот ведь скотство! Да, мерзкая будет работенка.

* * *

Тяжело дыша, Талманес едва увернулся от топора, с грохотом раздробившего булыжник, пригнулся и с силой вогнал клинок троллоку в бедро. Тот, задрав бычью морду, взревел от боли.

– Чтоб мне сгореть, ну и смердит же у тебя из пасти! – прорычал Талманес.

Он рывком высвободил меч и попятился, а когда троллок упал на колено, отсек ему руку, державшую топор, после чего посторонился, и двое пикинеров пронзили тварь копьями. С этими монстрами нежелательно сражаться в одиночку. Ясное дело, в любом бою лучше иметь прикрытие, но в стычке со здоровенными силачами-троллоками – особенно.

В темноте мертвые тела походили на груды мусора. Чтобы стало светлее, Талманесу пришлось поджечь караулки у городских ворот, а оставшиеся с полдюжины гвардейцев до поры до времени присоединились к Отряду.

Черной отливной волной троллоки начали отступать от стены. В натиске они переусердствовали. Вернее сказать, их перенапрягли, ведь ими управлял Получеловек. Талманес опустил руку, потрогал рану в боку. Та кровоточила.

Караулки догорали. Придется спалить несколько торговых лавок. Да, есть риск, что пожар распространится, но город уже потерян, так что нет смысла разводить церемонии.

– Бринт! – крикнул Талманес. – Подожги-ка вон ту конюшню!

Бринт схватил факел и бросился выполнять приказ. Тут подошел Сандип:

– Они вернутся. Наверное, уже скоро.

Талманес кивнул. Теперь, когда схватка закончилась, из подворотен и переулков появлялись горожане и робко шли к воротам, за которыми – хотелось бы верить – окажутся в безопасности.

– Мы не можем оставаться здесь и удерживать ворота, – сказал Сандип. – Драконы…

– Знаю. Какие у нас потери?

– Точно пока сказать не могу. Но не меньше сотни.

«О Свет! Мэт, как узнает, с меня за это шкуру спустит». Мэт ненавидел терять бойцов. Полководческий гений в равной мере сочетался в нем с добротой и сердоболием. Странное сочетание. Странное, но воодушевляющее.

– Отправь разведчиков на пригородные тракты. Пусть высматривают, не приближаются ли отродья Тени. Троллочьи трупы нам тоже пригодятся. Пусть их сложат в баррикады. Эй, солдат!

Проходивший мимо усталый воин – судя по мундиру, гвардеец королевы – застыл на месте:

– Милорд?

– Надо известить людей, что через эти ворота можно покинуть город. Есть ли у вас сигнал горна, знакомый этим андорским крестьянам? Такой, чтобы все шли сразу сюда?

– Крестьянам? – задумчиво повторил гвардеец. Похоже, это слово ему не понравилось. Здесь, в Андоре, оно звучало нечасто. – Да, есть. «Марш королевы».

– Сандип?

– Подключу к делу горнистов, – кивнул тот.

– Хорошо. – Талманес опустился на колени, намереваясь вытереть клинок о рубаху павшего троллока. Бок болел, но рана была пустяковая. В обычном бою ее назвали бы царапиной.

Рубаха оказалась настолько грязной, что Талманес чуть было не побрезговал касаться ее клинком, но троллочья кровь вредна для стали, и поэтому он все же вытер меч. Потом он встал, не обращая внимания на боль, и побрел к воротам – туда, где привязал Селфара. В бою с отродьями Тени на этого мерина полагаться не стоило. Скакун он отменный, но в Порубежье его не обучали.

Никто не задавал вопросов, когда Талманес взобрался в седло и повернул Селфара на запад, за ворота, к наемникам, которых он заметил чуть раньше. Увидев, что они подошли к городу, Талманес нисколько не удивился. Битва притягивает воинов, как огонь – озябших путников зимней ночью.

В недавно закончившийся бой они вступать не стали. Подъехавшего Талманеса приветствовала небольшая группа наемников. Шестеро толсторуких и, пожалуй, не слишком сообразительных парней узнали и его, и Отряд Красной руки. С недавних пор Мэт стал знаменитостью, и это способствовало репутации Отряда. И еще наемники, конечно же, заметили забинтованный бок Талманеса и троллочью кровь у него на одежде.

Вообще-то, рана уже горела как Свет знает что. Талманес осадил Селфара, затем осторожно похлопал по седельным сумкам. «Где-то у меня был припрятан табачок…»

– Ну? – спросил наемник, экипированный лучше своих товарищей. Командира распознать нетрудно: в подобных отрядах им зачастую становится тот, кто дольше прочих остается в живых.

Талманес выудил из сумки курительную трубку – не самую лучшую (ее он в бой не брал, поскольку отец считал такое дурной приметой), но вторую по качеству. Где же табак?

«Ага, вот он». Талманес достал кисет, набил в трубку немного табаку и поднес лучину к факелу настороженного наемника.

– Драться будем, только если заплатят, – предупредил командир, дородный и на удивление опрятный, хотя бороду подстричь ему не помешало бы.

Талманес раскурил трубку, выдохнул клуб дыма. За спиной у него затрубили горнисты. Мелодия у «Марша королевы» оказалась цепкая. Горнам вторили чьи-то возгласы, и Талманес обернулся. На главной улице появились троллоки, на сей раз отряд побольше.

Арбалетчики выстроились в шеренги и начали стрелять по команде, которой Талманес не услышал.

– Драться будем… – снова начал старшой наемников.

– Знаешь, что это? – негромко спросил Талманес, не вынимая трубки изо рта. – Это – начало конца. Падение государств и объединение человечества. Это и есть Последняя битва, дурень ты треклятый.

Наемники замялись.

– Ты… Ты говоришь от имени королевы? – спросил командир, в надежде хоть на какую-то поживу. – Мне лишь надо, чтобы мои люди не остались ни с чем.

– Если будете драться, – ответил Талманес, – обещаю очень солидную награду.

Предводитель наемников ждал продолжения.

– Даю слово, что вы не перестанете дышать, – сказал Талманес, попыхивая трубкой.

– Это угроза, кайриэнец?

Талманес выпустил очередной клуб дыма, затем наклонился в седле, всматриваясь наемнику в лицо, и произнес, не повышая голоса:

– Сегодня я убил мурддраала, андорец. Он задел меня такан’дарским клинком, и рана уже почернела. Это значит, что мне осталось несколько часов, и это в лучшем случае. Затем яд с клинка выжжет меня изнутри, и я умру самой мучительной смертью, какой только может умереть человек. Мне совершенно нечего терять, приятель, так что советую отнестись к моим словам со всей серьезностью.

Дородный мужчина оторопел.

– Вариантов у вас два, – объявил Талманес, развернув мерина и обращаясь ко всему отряду наемников. – Драться, как мы все, помочь этому миру увидеть новый день и, быть может, в итоге заработать сколько-то монет, но платы за это обещать не стану. Второй вариант – сидеть здесь, смотреть, как троллоки режут людей, и твердить, что даром вы не работаете. Если повезет и мы спасем мир без вашего участия, еще успеете подышать, прежде чем вас вздернут как подлых трусов.

Молчание. Горны звучали во тьме позади.

Командир наемников взглянул на своих товарищей. Те согласно закивали.

– Ступайте к воротам. Удерживайте их вместе с остальными, – велел Талманес. – А я отправлюсь вербовать на подмогу другие наемные отряды.

Лильвин обвела глазами многочисленные лагеря, усеявшие место, известное под названием Поле Меррилор. Луна еще не взошла, и в темноте могло показаться, что костры для приготовления пищи на самом деле не костры, а корабельные фонари в оживленном ночном порту.

Этого она, пожалуй, больше не увидит. Лильвин Бескорабельная уже не была капитаном корабля и впредь никогда им не будет. Желать иной судьбы – все равно что игнорировать саму суть того, кем она стала.

Байл положил руку ей на плечо. Сильные пальцы, загрубелые от многодневной работы. Лильвин накрыла его ладонь своей. Проскользнуть через одни из тех переходных врат, что были открыты в Тар Валоне, оказалось нетрудно. Байл прекрасно ориентировался в городе, хотя постоянно ворчал: дескать, надоело здесь сидеть. «От этого места у меня волоски на руках шевелятся, – говорил он. – Вот бы никогда больше не видеть здешних улиц. Честное слово».

Но все равно пошел вместе с ней. Хороший он человек, Байл Домон. Лучший, кого она нашла в этих чужих для нее землях. Да, бывали у него в прошлом неприглядные моменты, но они остались позади. Если он не понимал, как пристало вести дела, то хотя бы пытался понять.

– Вот это зрелище! – сказал Байл, всматриваясь в тихое море огней. – И чего теперь ты хочешь?

– Найти Найнив ал’Мира или Илэйн Траканд.

Он поскреб бороду, которую носил в иллианском стиле, с выбритой верхней губой. Волосы на голове у него были разной длины; Байл перестал брить половину головы, когда Лильвин дала ему свободу – ясное дело, для того, чтобы они могли пожениться.

Ну и правильно. Бритая голова привлекла бы здесь ненужное внимание. Из Байла вышел неплохой со’джин – после того, как были решены некоторые… вопросы. В итоге, однако, Лильвин не могла не признать, что Байл Домон не предназначен для этой роли. Слишком он шершавый, неотесанный, и никакому приливу не сгладить этих острых углов. Собственно, за это Лильвин его и любила, хотя никогда не говорила этого вслух.

– Не поздновато ли, Лильвин? – спросил он. – Не лучше ли подождать до завтра?

Нет. В лагерях тихо, истинная правда, но это не сонная тишина. Это тишина кораблей, ожидающих попутного ветра.

Лильвин почти не знала, что тут происходит. В Тар Валоне она вопросов не задавала: держала язык за зубами, чтобы ее не выдал шончанский акцент. Невозможно собрать столько людей в одном месте, не спланировав все заранее. Масштаб и впрямь оказался грандиозным; Лильвин слышала, что здесь проведут какое-то собрание, где будут присутствовать почти все Айз Седай, но увиденное превзошло любые ее ожидания.

Она направилась через поле, Байл последовал за ней, и вскоре они присоединились к группе тарвалонских слуг, куда их приняли благодаря предложенной Байлом взятке. Лильвин такое не нравилось, но способа получше ей в голову не пришло. Она старалась не думать о том, с кем у Байла были налажены раньше связи в Тар Валоне. Что ж, раз ей больше не ступить на палубу, впредь у него не будет возможности заниматься контрабандой. Хоть какое-то утешение.

«Ты – капитан корабля. Это все, что ты умеешь, и все, чего ты хочешь. А теперь тебя зовут Бескорабельной». Женщина вздрогнула и сжала кулаки, чтобы не обхватить себя руками. Провести остаток дней в этих неизменных землях, передвигаясь не быстрее, чем способен бежать конь, не чувствуя запаха открытого моря, не направляя нос судна к горизонту… Без того, чтобы поднять якоря, поставить паруса и просто…

Она опомнилась. Найти Илэйн или Найнив. Пусть ее и назвали Бескорабельной, она не сгинет в этой пучине. Лильвин зашагала вперед, держась прежнего курса. Подозрительный Байл слегка нахохлился, пытаясь держать все вокруг в поле зрения. Крепко сжав губы, он то и дело поглядывал на Лильвин. Теперь-то ей известно значение этих взглядов.

– В чем дело?

– Лильвин, что мы будем здесь делать?

– Я же сказала – надо найти…

– Да, но зачем? Найдем – и что дальше? Они же Айз Седай.

– В прошлом они относились ко мне с уважением.

– И поэтому ты решила, что нас примут?

– Может быть. – Лильвин окинула мужчину взглядом. – Выкладывай, Байл. Что у тебя на уме?

– Зачем это надо, чтобы нас приняли, Лильвин? – вздохнул он. – Найдем себе корабль, где-нибудь в Арад Домане. Где нет ни Айз Седай, ни шончан.

– Я не стала бы командовать кораблем, который тебе по душе.

Он ответил унылым взглядом:

– Я умею вести честные дела, Лильвин. Незачем…

Она подняла руку, вынуждая умолкнуть, и коснулась плеча Байла. Оба остановились на тропинке.

– Знаю, любовь моя. Знаю. А слова говорю для того, чтобы мы закружились в водовороте, который никуда не ведет.

– Но зачем?

Слово царапнуло ее, как засевшая под ногтем заноза. Зачем… Действительно, зачем она проделала весь этот путь в обществе Мэтрима Коутона и в опасной близости к Дочери Девяти Лун?

– Мой народ, Байл, совершенно не понимает, как устроен мир. И, не понимая этого, сеет несправедливость.

– Не забывай, что тебя отвергли, Лильвин, – тихо произнес он. – Не забывай, что теперь ты больше не одна из них.

– Я навсегда останусь одной из них. У меня забрали мое имя, но не мою кровь.

– Прошу простить за оскорбление.

Она коротко кивнула.

– Я по-прежнему храню верность императрице, да живет она вечно. Но дамани… Дамани – самая основа, фундамент ее власти. С их помощью она обеспечивает порядок и целостность империи. И дамани – это обман.

Сул’дам способны направлять Силу. Этому таланту можно научиться. Даже теперь, спустя несколько месяцев после прозрения, Лильвин не могла осмыслить эту истину во всем ее многообразии. Других заинтересовали бы политические преимущества; другие вернулись бы в Шончан и воспользовались этим знанием, чтобы обрести власть.

Временами Лильвин жалела, что не поступила таким образом. Временами.