Невеста Василевса

Галактион подвел Нину к одному из стойл. Взял коня за морду.

– Видишь, что творится? – расстроенно произнес он.

Конь и правда выглядел больным. Парень погладил его по шее, протянул мелкое яблочко. Тот устало фыркнул, отвернул морду. Крепко взявшись за челюсть коня, Галактион заставил задрать его голову повыше, поднял губу. Над крепкими зубами на деснах видны были мелкие язвочки и припухлости. Нина подошла поближе, чтобы разглядеть. Шагнув дальше в глубину стойла, отметила выпавшие из гривы длинные волоски, повисшие на конской шкуре.

– Что здесь такое? Девиц в стойло водишь, парень? – раздался сердитый голос.

Галактион дернулся, пробормотал ругательство. Нина услышала в его бормотании «коновал». Из-за коня она не могла разглядеть мужчину. Видела лишь кожаные кампаги[28]. Тот обошел животное, уставился на нее.

– Гляди-ка, я думал конюх блудливую девицу конями развлекает, а тут целая госпожа.

Нина подняла на него глаза. На заросшем черной густой бородой лице говорившего застыла недобрая усмешка. Взгляд черных глаз словно ожег бесовым огнем. Она нахмурилась, сжала корзинку покрепче. Глянула ему в лоб и произнесла негромко:

– И тебе доброго здравия, уважаемый.

Он перевел взгляд на коня. Лицо его изменилось. Повернувшись к Галактиону, коновал сжал кулаки:

– Что с Халым?

– Не знаю, что с ним, почтенный Демьян. Вот Нину-аптекаршу позвал посоветоваться.

– Значит, вместо того, чтобы мне доложить, ты с бабами на воде гадаешь?! – мужчина повысил голос.

– Так ты его сразу и прирежешь. Не отдам я тебе Халого. – Галактион вскинул голову, встал, загораживая коня. – Нина его вылечит.

– Ты, бестолочь, не понимаешь, что ежели у животины болезнь заразная, то всех лошадей зарубить придется? – Коновал схватил коня за морду, пытаясь рассмотреть десны.

Халый захрипел, беспокойно переступая. Нина прижалась к углу стойла. Коней она побаивалась – животные большие да не слишком умные. Рядом оказался приколоченный к доскам ящик, в котором лежало нетронутое сено. Нина, присмотревшись, склонилась к кормушке.

– Галактион, ты рожь коню приносил? – удивленно спросила Нина, разглядывая кормушку под редкими лучиками света, падающими сквозь толстые щели рядов сидений наверху. Корзинку она поставила на утоптанный земляной пол.

– Рожь? Не приносил. И нет у нас тут ржи-то для коней.

Нина, поковырявшись, достала из ящика зацепившийся в щели колосок ржи, покрытый темным налетом. Среди зерен можно было разглядеть черные кривые палочки. Бородач повернулся к Нине, уставился на колосок. Помолчал, разглядывая. И, обернувшись, закатил оплеуху Галактиону. Халый слабо заржал, затряс головой, оскалился. Парень сжал зубы и, держась за щеку, произнес прерывающимся от злости голосом:

– Я-то чем виноват?

– И правда. – Нина, похолодев, схватила мужчину за рукав. – Ежели у вас коней рожью кормить не заведено, значит, не мог ему Галактион черную рожь[29] дать. Он же, наоборот, и меня позвал, чтобы коня спасти. Нет его вины тут.

– Тебя-то кто спрашивает? – рявкнул бородач. – Откуда же еще этот колос взялся?! Недосмотрел, коня едва не погубил! – повернулся он к Галактиону.

Нина не отступала:

– Да сам подумай. Не мог ли кто намеренно коня травить? Чей конь-то? Может, хозяин кому дорогу перешел, вот коня и травят. А спорыньи много не надо, чтобы до болезни или смерти довести. Может, принес кто-то горсть да и скормил. А один колосок выпал и меж досками зацепился. Другие-то кони здоровы. – Нина говорила торопливо, опасаясь, что тот опять Галактиона приложит. Она и знать не знала, что коновалам такая воля дана – конюхов бить. – Ты не серчай на парня-то. Я Халому вашему корень каменоломки заварю. Можно лошадям каменоломку ведь?

Коновал в ярости повернулся к ней.

– Пришла меня поучать?! Без бабьих советов разберусь! Подбирай свои тряпки и убирайся отсюда, пока тебя не выкинули. Еще не хватало, чтобы меня каждая приблуда на ипподроме поучала! – Он сжал кулаки, навис над ней.

Нина, испугавшись, отступила. Вспомнив, что корзинка осталась на полу, дернулась обратно. Но Демьян шагнул вперед, преграждая ей путь. Лицо его было бледным, черные пряди курчавых волос прилипли ко лбу. В глазах будто огонь полыхал.

Нина, попятилась, открыла было рот, чтобы позвать на помощь главного конюшего Стефана, как, споткнувшись о длинную столу, рухнула во что-то мягкое. Лишь почувствовав вонь, она поняла, что угодила задом в конский навоз. Откуда позади нее взялась низкая тележка с навозом, было непонятно. От отвращения и обиды Нина вскрикнула.

Коновал сделал еще шаг вперед, она сжалась от страха. Но из соседнего стойла вышел коренастый мужчина с редкой проседью в волосах и аккуратно подстриженной бородой. В руках у него была перепачканная навозом лопата. Увидев Нину в тележке с вонючим содержимым, он помянул нечистого и кинулся к ней на помощь, преграждая путь Демьяну. Помог подняться, прося прощения, что оставил тележку на проходе. Походя отчитал коновала, что пугает почтенных женщин. Демьян молча развернулся и ушел вглубь конюшен.

Нина, глядя на изгвазданную одежду, не смогла сдержать слез. Как она такая во дворец пойдет? Как она вообще где-нибудь покажется, если от нее, поди, за версту навозом разит? Увидев ее слезы, мужчина попытался ее успокоить:

– Ты не плачь, добрая женщина. Это дело поправимое. Я сейчас тебя в баню проведу. Вот мы тут плащ раздобудем, и проведу. Там и отмоешься, и переоденешься. Я при бане работаю, вот навоз забираю, сушу, чтобы потом печь растапливать. Это тут рядом совсем.

Галактион, услышав про баню, кинулся в переходы, вынырнул с тяжелым поношенным плащом в руках.

– Нина, ты не расстраивайся. Это же все отмыть можно. Вот Ерофей-банщик дело говорит. Он и правда при бане тут рядом работает. А я к тебе домой сбегаю за чистой одежей, хочешь?

Нина, всхлипывая, вытерла грязные ладони о безнадежно испорченную столу, кивнула. Говорить что-то боялась. Казалось, лишь откроет рот и заревет в голос. Не хотелось еще больше позориться. И так уже весь базар небось будет обсуждать, как аптекарша в навозе извалялась. Столу и тунику было жалко. Ерофей взял дело в свои руки:

– И то верно. А одежду найдем. В бане как раз женский день сегодня. У банных девушек всегда одежа запасная найдется. Ты иди, парень, что там у тебя с конем-то. А то Демьян сейчас тебе устроит. После сбегаешь.

– Так давай я хоть вас подземным переходом к бане выведу с ипподрома.

– Не надо нам подземных переходов. С тележкой, да с почтенной женщиной по переходам несподручно. Проулками доберемся. Пойдем, уважаемая, – обратился он к Нине. – То ж не беда, а так, огорчение. Сейчас все поправим.

Нина набросила плащ, и, прикрывая лицо мафорием, потерянно двинулась за банщиком, вытирая катящиеся по щекам слезы. Пока шла – мысленно посылала проклятия на голову злобного коновала.

Ерофей провел ее задворками к небольшой городской бане, стоящей в стороне от Мезы. И правда, совсем близко от ипподрома оказалось. Раньше тут был дом богатого патрикия, баня тоже была его. Да после землетрясения, говорят, он так и не отстроился обратно. Землю с уцелевшей баней продал городу. Нина там и не бывала никогда раньше. Ерофей провел ее сбоку через низкую дверцу в помещение, ведущее в подвал, к печам. Сам ушел через узкий проход в банные помещения наверх.

Нина налила из стоящей на дворе бочки на руки воды, оттерла их наконец от навоза. Окинула взглядом комнатку. Корзинки с древесным углем, с высушенными лепешками навоза, бадья с какими-то лопатками, щипцами для очага. Небольшой сундук с витиеватой надписью на арабском языке. Широкая лавка со свернутым теплым плащом, под ней – плетеный короб. В глубине, похоже, был проход к печам – оттуда тянуло жаром. Нина шагнула к теплу. От испачканной влажной одежды ей было зябко.

За гулом воды и потрескиванием углей в печах, до нее донеслись голоса. Видимо, где-то открыта заслонка. Слышно было, как горожанки делятся новостями и сплетнями. Кто-то неласково поминал мать мужа, другая жаловалась, что супруг, видать, к продажным девкам ходит да ее более ласками не балует. Кто-то упомянул эпарха, следом донеслось слово «пропала». Это было не очень хорошо слышно, видать, говорившая сидела дальше от заслонки. Вот если встать на что-нибудь да поближе к заслонке оказаться, можно, верно, расслышать. Ведь опять о пропавших девицах речь, наверное. Оглядевшись, Нина заметила при входе кадушку, прикрытую холстиной. Вот если ее перевернуть, то как раз можно поближе к заслонке оказаться. Послышались шаги, Нина торопливо шагнула к выходу. Нехорошо, коли банщик подумает, что она у него тут шарит. Ерофей протянул ей свернутый кусок ткани.

– Вот, это тебе холстина, чтобы завернуться. Я сказал работницам, что тебя один грубиян в грязь толкнул. Переодевайся и ступай наверх.

Нина в замешательстве глянула на банщика.

– А где же мне переодеться?

– А ты вот тут и переоденься. Одежу свою здесь оставь, тебя с такими ароматами и не пустят. Завернись в полотно да ступай вот этим переходом. Там Агафью увидишь, смотрительницу, пышная такая. – Он смущенно запнулся. – Я с ней договорился. А я сейчас выйду да снаружи подожду. Ты в переход как войдешь крикни мне, что ушла. И будет ладно. А ежели Галактион придет, так одежу твою той же Агафье и принесу.

Нина взяла принесенное, поблагодарила. И вдруг ахнула:

– Я же корзинку на ипподроме оставила! Ой горе! Я ж во дворец должна была ее отнести. – Опять подступили слезы. Как же ей теперь успеть эти все притирания заново приготовить? Коновал, поди, выкинул все от злости.

Ерофей почесал затылок.

– Ты давай на все лавки-то сразу не усаживайся. Ступай в баню. А с корзинкой авось разрешится все. Я вот Галактиону твоему тоже про нее скажу, он и принесет.

– Спасибо тебе, Ерофей. – Нина вздохнула, вытерла глаза. – Ступай, а я, как переоденусь, крикну.

В бане народу было немного. Ступая по мозаичным полам, оглядывая стены, украшенные полуколоннами, аптекарша задумалась о прежних хозяевах. Небольшая, непохожая на просторные, специально возведенные для горожан, баня была тем не менее изящно украшена и грамотно построена. Из внутренних залов раздавались плеск воды и приглушенные голоса беседующих женщин. В этом, первом, зале не было окон, невысокие стены покрывала мозаика с морскими волнами, маяками и подводными чудищами. У стены стояла искусно вырезанная из камня клепсидра. Нина засмотрелась на чудесные часы. Во дворце клепсидры можно было увидеть нередко, но эта от них отличалась. Тонкостенная каменная чаша теряла воду сквозь крохотное отверстие в дне, постепенно поднимаясь на цепях вверх. Противовесами служили бронзовые девы с рыбьими хвостами. А прикрепленная к чаше бронзовая стрела отмеряла часы, размеченные на мраморной колонне. Доходя до верха, чаша, видать, задевала рычаг, открывающий воду, чтобы вновь ее наполнить.

Отвернувшись от часов, Нина увидела дородную красавицу с неприкрытыми гладкими черным волосами. Стало понятно, почему Ерофей запнулся. Туника на ней надета непристойно короткая, едва колени прикрывает, да еще и без рукавов. А смуглое тело упругое и гладкое, как подрумяненная булочка. Нина подошла к ней:

– Спасибо тебе, что пустила меня.

Агафья неласково глянула на Нину, протянула кусок чистой ткани.

– Ступай. Мыльный корень там найдешь, уже разведен. Масла не дам, свое приносить надобно. – Она махнула рукой в сторону резной двери. – Уф, навозным духом несет от тебя. Отмойся хорошенько, прежде чем в бассейн идти.

Смутившись, Нина поспешила в тепидариум[30].

Баню Нина любила. Да и тем, кто в аптеку за помощью приходил с разными хворями, частенько советовала. После мытья, жаркого воздуха и прохладного бассейна и сон крепок, и усталость уходит, и ломота в суставах облегчается. Лишь женщинам, что в тяжести, в калидариуме[31] сидеть не следует, если не хочет потерять дитя. Хотя девицы при лупанариях и для таких недобрых целей использовали бани.

Нина остервенело терла себя жесткой холстиной с отваром мыльного корня. Кожа ее покраснела. Однако вместе с грязью уходили и обида, и стыд, и усталость. Окатив себя теплой водой, Нина выдохнула. Закрутив мокрые волосы жгутом, она обмотала вокруг себя широкое чистое полотно. На выходе Нина задумалась. Вроде нет времени рассиживаться во фригидариуме[32], но хотелось все же заглянуть туда. Может, что новое услышит про пропавших девиц. Авось та женщина, что говорила об эпархе, еще не ушла.

Фригидариум был невелик. В центре небольшой овальный бассейн с мраморными ступенями манил прохладой чистой воды. Вдоль противоположной от входа стены стояла скамья с высокой спинкой. На ней, завернувшись в ткань, сидели трое. Две женщины, склонившись к сидящей между ними девице, что-то ей шепотом втолковывали. У той, что сидела в центре, полыхали багрянцем щеки, в глазах стояли слезы. Судя по долетевшим до слуха Нины фразам, речь шла о нежеланном замужестве и близящейся первой брачной ночи.

Несколько женщин сидели на краю бассейна, делая вид, что не прислушиваются к происходящему на скамье. С ними Нина была знакома, склонила голову, они тоже ее сдержанно поприветствовали.

В углах прятались две полукруглые ниши-экседры, с вделанными в них мраморными скамьями. Своды их были украшены резным узором. Кое-где камень треснул, где-то обвалился, и орнаменту не хватало завершения.

Вдруг из левой экседры Нину окликнули. Узнав голос, она едва не застонала. Клавдия же, напротив, обрадовалась, подошла, потянула за собой в нишу:

– Нина, то я тебя по полгода не вижу, то второй день подряд. Как ты тут оказалась? Что-то я тебя в этой бане ни разу не видала. – Она тараторила так быстро и громко, что у Нины заломило виски.

– И тебе доброго дня, Клавдия. Вот, решила разок зайти в эту баню. Ты здесь часто бываешь?

– Часто. Она к дому-то ближняя, а мне с моими коленями далеко ходить не сподручно.

Нина сочувственно покивала. Увидев, что Клавдия уже открывает рот, чтобы закидать ее вопросами, торопливо спросила:

– Ты не слыхала что новое про тех пропавших девиц? А то на базаре и не поговорить толком было.

– Ох, жалко ты ушла быстро! – покрутила подбородком Клавдия. – Я этому кузнецу устроила банный день. И другие женщины ко мне на помощь пришли. Крик стоял – ты бы слышала. А то ходят тут, делают вид, что никто не пропадал. А ну как на тебя или на меня нападут?

– Ты ж говорила, что девицы пропадают.

– Да не только! Вот, говорят, вдова пропала одна с четвертого холма. Ой, Нина. Страшно жить стало в городе, – покачала головой сплетница. – Вот мне Цецилия, как услышала о таких делах, разрешила брать раба в сопровождение. Для охраны. Любит она меня, ценит. А на эпарха да его сикофантов никакой надежды нет.

Патрикия Цецилия, хозяйка Клавдии, и правда любила свою бывшую няньку, об этом Нина знала.

– Что же ты, Нина, с перстнями в баню ходишь? И не боишься потерять? – Клавдия ткнула пальцем в кольцо у Нины на указательном пальце.

Кольцо было простое, с выдавленным в серебре вензелем василиссы. По этому кольцу аптекаршу пропускали во дворец. Она накинула на руку ткань:

– Да вот, забыла дома оставить. Тут же тоже деть некуда, пришлось с ним и мыться.

– Ты смотри, не носи пока украшения-то. Не след сейчас себя напоказ выставлять, – завистливо усмехнулась Клавдия. – Довольно уж ты неприятностей и слухов приманила. Надобно скромно себя держать да замуж выйти. Вот не путалась бы со всякими иноземцами, уже была бы замужней матроной.

Нина застыла. И ведь ответить нечего. Ни слова неправды Клавдия не сказала. Желание узнавать про пропавших девиц испарилось. Нина поднялась:

– Ты, Клавдия, за свои советы попробуй плату брать. А то коли бесплатно да непрошено их раздаешь, так им ни цены, ни веры никогда не будет.

Оставив озадаченную Клавдию, Нина поспешила к выходу. От злости на себя и на седую сплетницу даже заломило виски. Права Гликерия, надо, чтобы все своим делом занимались – аптекарша снадобья готовила, а эпарх и его равдухи[33] да сикофанты пропавших девиц искали.

Выйдя в аподитериум[34], Нина наткнулась на Агафью. Та откинула прядь волос за крепкое плечо, оценивающе оглядела аптекаршу. Молча ткнула пальцем в стопку одежды на мраморной скамье. Нина развернула лежащую сверху столу, повернулась к банщице.

– Это не моя одежда.

– Потом занесешь, – кивнув, равнодушно произнесла банщица.

Нина вздохнула. Выбирать не приходится. Не пойдет же она в изгвазданном во дворец. Это была простая одежда, лишь с незамысловатым узором по вороту, что у каждой второй горожанки можно было увидеть. Не для дворца, но зато чистая. Одевшись, подошла к Агафье:

– Спасибо тебе, красавица. Выручила ты меня. Я одежу постираю да принесу на днях. И за баню заплачу.

– За тебя Ерофей платил, его и благодари. – Агафья окинула Нину ревнивым взглядом и отвернулась.

Бросив взгляд на стоящую в зале бани искусно украшенную клепсидру, аптекарша мысленно помянула всех святых. Вода уже поднялась к отметке полудня. Нине и корзинку как-то разыскать надо, и во дворец надо поспешить, а она тут с Клавдией беседы ведет. Торопливо переодевшись, Нина прошла по переходу и спустилась в комнатку истопника. Ерофей сидел на ступеньке в проеме двери, строгая тонким острым ножиком кусок дерева.

Обернувшись на шаги аптекарши, он поднялся, позвал ее за собой на двор. Там на палке, положенной на две вбитые рогатины, висели мокрые ее стола и туника.

– Я их в уксусе отмочил. Отмыть еще попробуй, но уксус должен был вонь прогнать. А так пятен на платье не видно – хорошо, что ткань темная. С белой было бы не оттереть вовсе.

– Спасибо тебе, Ерофей. Не знаю, как бы я без тебя из всего этого выбралась.

Тот смущенно хмыкнул:

– Без меня ты туда бы и не упала.

Свернув в тугой узел мокрую одежду, Нина вышла в проулок и остановилась в растерянности. Как же ей корзинку раздобыть. На ипподром возвращаться ой как не хотелось. Но без корзинки куда денешься. Вздохнув, Нина обошла забор бани, чтобы выбраться на улицу. Прямо перед входом в здание топтался Галактион с ее корзинкой в руках. Ахнув от облегчения, Нина кинулась к нему. Парень выдохнул, отдал ей корзинку.

– Ты как, Нина? – Он осторожно втянул носом воздух. – Не воняешь вроде.

– И на том спасибо, – нахмурилась она. – Этот скаженный тебя боле не бил? Он, видать, сам черной рожью и отравился. Коня-то он хоть вылечит? Или все же зарежет?

– Вылечит, сказал. Зря он так на тебя накинулся, Нина. – Галактион поморщился. – Я с почтенным Стефаном поговорил, так он поведал, что коновал давеча с аптекарем Гидисмани в таверне поругался. Демьян-то раньше был лекарем городским, ученым. А когда его жена померла и он ее вылечить не смог, то сам себя наказал – ушел в коновалы, сказав, что такому, как он, – только лошадей врачевать. И живет теперь в каморке позади конюшенного склада. Гидисмани, видать, высмеял его, вот Демьян и озверел.

– Вот пусть и лечит твоих коней. Я больше на ипподром ни ногой. И Стефану все же нажалуюсь, – сердито пригрозила Нина. История коновала ее не разжалобила. Еще неизвестно, от чего его жена умерла – от болезни или от мужниных побоев.

– Как же ты ему нажалуешься, если на ипподром ни ногой? – хохотнул Галактион. Но под сердитым взглядом аптекарши посерьезнел. – Прости меня, Нина. Из-за меня все так получилось. Давай я тебя провожу до дома.

– Из-за тебя! Неси вот теперь мою мокрую одежду в аптеку. Если Фока там – отдай ему. Если нет, то во дворе оставь под навесом.

– А ты куда?

– А я во дворцовую аптеку должна притирания отнести. И так уже столько времени потеряла. Скоро уж солнце спрячется, а я еще и не добралась никуда.

Глава 5

Во дворец Нину не сразу пустили. Стражники начали покрикивать на нее, едва она приблизилась к воротам. Ей пришлось подойти поближе и показать перстень императрицы. Признав в скромно одетой женщине аптекаршу василиссы, открыли встроенную в ворота дверь, ворча, что даже слуги во дворце одеты лучше. Нина возражать не стала. Пропустили, и на том спасибо.

Дверь в комнатушку, которую выделили ей для аптеки, была приоткрыта. Нина насторожилась. Ухватив покрепче корзинку, бесшумно подошла и заглянула внутрь. Крупная фигура в строгой белой тунике стояла посреди комнаты. Лицо человека было скрыто в тени, в руках он держал узорный флакончик с маслянистым содержимым. Масло на вербене и лимоне, признала Нина свое снадобье. Человек открыл пробку и шумно втянул носом аромат. Пробормотал что-то, поставил флакон на полку. Вздохнул, плечи его опустились. Распахнув по-хозяйски дверь, Нина склонила голову перед посетителем.

– Доброго тебе дня, почтенный Панкратий. Видать, срочно какое-то из моих снадобий потребовалось, раз меня не дождался. Ты скажи, я тебе, если сразу не найду, так приготовлю.

Панкратий дрогнул пухлыми гладкими щеками. Глаза его сузились, он презрительно выпятил губы:

– Ни снадобий твоих убогих, ни помощи мне не требуется. Шел мимо, увидел, что дверь открыта, решил проверить, что это за помещение.

– Неправду говоришь, почтенный. Аптеку я, уходя, запирала. Шел ты ко мне, зная, где я притирания готовлю для василиссы. Вон и ключ у тебя на поясе от этой комнаты. Это ж тебе диэтарий дал? У его ключа этот кожаный ярлык.

Глаза Панкратия метнулись в сторону, рука сама потянулась к ключу. Он взъярился, шагнул ей навстречу:

– Как только василисса тебе доверила во дворец приходить да снадобья для нее готовить? Тебе, невежественной городской аптекарше! Неизвестно еще, что ты в эти притирания подмешиваешь!

– Известно, почтенный. Травы, для лица и тела полезные, масла самые лучшие, жир перетопленный да чистую глину. Не к лицу тебе скромную аптекаршу невесть в чем обвинять да с собой равнять. Ты же ученый лекарь, неужто с аптекаршей мериться станешь? – Нина говорила медленно, почтительно. Но в душе у нее бурлила ярость, что отвар на сильном огне.

Известно, что лекарь ее недолюбливает, ревнует, что императрица к ней благоволит да ее снадобьями пользуется. Но чтобы он в ее аптеке хозяйничал, этого Нина не ожидала. Еще подсыпет чего в снадобья, а она потом будет виновата. Придется теперь и с диэтарием ругаться да просить охрану для аптеки.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты – базарная баба, возомнившая себя аптекаршей! Я пожалуюсь василевсу! Тебя вышвырнут отсюда! – Он наступал на нее.

Почувствовав, что утреннее происшествие повторяется, Нина уперлась кулаками в бока.

– Вот сейчас, почтенный, убирайся из моей аптеки и ступай жаловаться, да поскорее. А то я, как истинная базарная баба, такой крик подниму, что у меня в аптеке вор, что тебе это еще долго поминать будут!

Прежде чем он успел ответить, послышались торопливые шаги и голоса. Кто-то звал почтенного лекаря. Нина сделала шаг в сторону, давая Панкратию пройти. Он сжал кулаки, задрал подбородок и выплыл из аптеки. На его спине по тонкой ткани туники расползалось темное пятно пота. Нина даже пожалела его. И правда почтенный дворцовый лекарь, а так волнуется, что василисса аптекаршу привечает. Несчастный человек.

Звавшие лекаря двое молодых помощников бросили в сторону Нины презрительный взгляд, стали наперебой объяснять, что случилось. Нина поняла из их рассказа, что у декарха[35], которому давеча стопу придавило колесницей, дела плохи совсем. Нога посинела, кожа на ней потрескалась, гниет мясо. А дух стоит такой, что хоть святых выноси. И он с утра, говорят, от боли сильно мучился.

Нина мысленно ахнула. Посмотрела в испуге на лекаря, спасет ли несчастного. Тот направился по посыпанной мелкими камнями дорожке в сторону военных служб. По дороге задавал помощникам краткие быстрые вопросы.

Торопливо заперев дверь, Нина замотала мафорий потуже, подхватила свою корзинку и бросилась вслед. Она никогда не видела, как с такими ранами справляются. Надо бы поглядеть да поучиться.

В небольшом, отдельно стоящем доме позади дворцового храма суетилось еще несколько человек. Нина не посмела сунуться в двери, хотела пристроиться у окна. Стражники разгоняли любопытствующих слуг, но Нина показала перстень, наврала, что лекарь сам велел ей быть поблизости. Продемонстрировала корзинку со снадобьями. Ей жестом указали, что она может войти. Замешкавшись на мгновение, она проскользнула внутрь. Несколько лавок с больными стояли вдоль стен. Между ними сновали усталые молодые служки: одни намывали каменные полы, другие выносили смердящие тряпки. Запах стоял тяжелый, несмотря на старания служащих.

На Нину никто не обратил внимания. Она скользнула в следующий коридор, откуда были слышны мольбы отпустить, перемежаемые грязными проклятиями, и громкие приказы Панкратия. Комнатка была завешена плотной холстиной. Нина прижалась к стене, где оказалась небольшая ниша, чуть отодвинула колючую жесткую ткань.

В комнатке все было приспособлено для иссечений. К высокому каменному столу приделаны бронзовые кольца – через них помощники продевали веревки, которыми плотно привязывали лежащего к столу. Узкое окно давало мало света. Одного из помощников Панкратий отправил зажигать светильники. Нина видела, как у парня тряслись руки – лучина ходуном ходила, не попадая на фитиль. Видать, он впервые помогает в таком деле. В полу комнаты Нина разглядела неглубокий паз, ведущий к углублению в углу.