Невеста Василевса

– А ты?

– А я о том не думаю. Делаю, что надобно, и помалкиваю. Пойду я и правда. Мне еще Фоку надо отправить с заказами.

Нина поднялась, расправила мафорий. Гликерия вздохнула:

– Погоди, я велю кому из подмастерьев постарше тебя проводить.

– Еще чего, – отмахнулась Нина. – День в самом разгаре, улица полна народу. Сама доберусь.

Гликерия сложила руки на пышной груди и открыла уже рот, но Нина ее перебила:

– Хорошо, я с сего дня Фоку с собой брать буду. Видела, как он вырос? Уже выше меня!

– И все такой же неуклюжий. Как ты его еще не выгнала?

– У него дар. А у таких-то людей всегда какой-нибудь изъян бывает. Запахи так чуять, как он, – не каждый может. А для аптечных дел это большая подмога. Да и толковый он, снадобья хорошо запоминает, уже почти все выучил. Скоро мне и делать самой ничего не придется. – Нина усмехнулась.

– Вот-вот, вырастишь на свою голову, а он тебя же и без дела оставит, – с укоризной произнесла Гликерия.

– Ничего, все одно скоро придется мне его из аптеки выставлять. Вырос он уже, тринадцатый год пошел. Непристойно женщине парня в подмастерьях держать. Вот поговорю с мироварами[19], может, возьмут его учиться. Там его дару хорошее применение будет. Он мне помогает масла ароматные смешивать в разных пропорциях да в притирания добавлять. Порой до ночи сидит, подбирает сочетания разные. Смешивает, нюхает, бормочет что-то, руками размахивает – точно блаженный.

– Блаженный и есть, – рассмеялась подруга. – Дай хоть потом понюхать, что он тебе намешал.

Нина вышла из пекарни далеко после полудня. Ветер уже разогнал облака. Солнце подсушивало лужи на улицах, высветляло каменные стены зданий, искрясь на мраморных колоннах богатых домов.

Аптека встретила хозяйку прохладой и привычными горьковатыми ароматами трав, подвешенных к потолку. Нина поставила корзинку на один из деревянных сундуков с подушками, стоящих вдоль стены. Бросив взгляд на полки, уставленные глиняными кувшинчиками и горшками со снадобьями, вспомнила, что хотела еще разукрашенных горшочков купить для притираний. А после разговора с Клавдией позабыла о них.

Скрючившись над крепким деревянным столом, долговязый Фока опять корябал что-то на зачищенном пергаменте, бормоча под нос. Увидев Нину, обрадованно вскочил, опрокинув каламарь[20] с чернилами. Черная густая жидкость прочертила на столе дорожку. Нина всплеснула руками.

– Прости, почтенная Нина, – забормотал расстроенный парень. – Я сейчас все отмою. Я сейчас.

Он кинулся во двор, вернулся с горшком воды и холстиной. Нина подхватила со стола пергамент, к которому как раз тонкой змейкой подступала лужица чернил. Опустилась на резную скамью у окна, отвернувшись от суетящегося подмастерья, принялась читать:

– Масло шалфея, лавандовое масло, апельсиновое, розмарин, гвоздика, ладан – это ты опять дорогие благовония на свои смеси расходуешь?! Фока, от тебя в последнее время одна потрава.

– Ты не серчай, Нина. Я вот сейчас стол отмою да и дам тебе понюхать, что получилось. Василиссе такое притирание понравится. Аромат – как в саду Эдемском. – Лицо его расплылось в довольной улыбке. – И я ни капли не использовал. Я только нитки макал. Там и расхода никакого не получилось.

– А с нитками что делал?

– А нитки раскладывал на сухой лавровый лист. В разных сочетаниях разные ароматы получаются.

– Вот как раз сегодня говорила Гликерии, что тебе к мироварам идти учиться надобно. Там твоему чутью применение будет.

– Не пойду я к мироварам. Как ты тут, почтенная Нина, без меня справишься? Да и у них строго – разобью еще какой-нибудь кувшин с дорогим маслом, тут мне и не сносить головы.

– Ага, а у меня, значит, можно кувшины бить?

– Не. – Фока потер нос перепачканной чернилами рукой. – У тебя нельзя тоже, но ты меня за столько лет еще ни разу даже не выпорола за все мои потравы. – Он смущенно посмотрел на Нину. – А василиссе точно запах понравится. Вот увидишь.

Нина вздохнула. Когда наконец стол был насухо вытерт, Фока достал с верхней полки сверток из промасленной ткани. Нина склонилась над ним, вдохнула нежный аромат. Так пахло летнее поле с цветами на рассвете. Нежный, сладкий, с легкой горчинкой запах кружил, будоражил и убаюкивал одновременно. Она растерянно посмотрела на Фоку.

– Раньше я думала, что ты просто запахи, как зверь лесной, чуешь. Теперь вижу, что и мастерить их можешь искусно, как аргиропраты – украшения. Дар у тебя, Фока, нельзя его в отварах да притираниях прятать.

– Погоди, почтенная Нина. Позволь мне еще хоть до лета у тебя поработать. Матушка болеет, так у тебя я хоть отпроситься могу, помочь ей. Опять же снадобья ты ей передаешь. Может, к лету она поправится, вот тогда и пойдем к мироварам.

Нина покачала головой, но спорить не стала. А свернутые ниточки с сожалением убрала на полку. С таким ароматом расставаться не хотелось.

Велев подмастерью растопить очаг, она принялась разбирать корзинку. Заметив на дне ее крупные черные бобы, Нина ахнула. Фока подошел:

– Случилось что? Ограбили?

– Хуже, – фыркнула Нина. – Это ж он мне в корзинку бобы свои высыпал!

Рассказав Фоке о мавританском торговце, Нина велела ему собрать бобы в холщовый мешочек. Сказала, что сама потом уберет в сундук с ядовитыми травами. Подмастерье спорить не стал, сложил бобы, растопил очаг и отправился разносить приготовленные Ниной заказы.

Нина принялась перебирать купленные травы и корни. Надо бы до вечера одни разложить сушиться, другие залить маслами и поставить настаиваться да приготовить вытяжки.

Пока хлопотала, из головы никак не шла пропавшая красавица служанка.

Глава 3

Спать Нина улеглась рано. Завтра надо будет проснуться на рассвете, собрать все нужное да спешить во дворец. Но сон не шел. В голове все вертелись разговоры про пропавших женщин. Город, конечно, большой, за всеми эпарху не уследить. Да только не дело, что столько уже пропало, а никто не знает, что с ними сталось. В лупанарии никто никого не заманивал. У них и так отбою нет от продажных девиц, что хотят иметь крышу над головой и кусок лепешки. Если только Ариста, хозяйка самого богатого лупанария, не придумала что-то новое. Эта змея вечно наготове со своими интригами. И самые страшные головорезы в городе ей служат. Так к ней опять же из девиц только что не очередь выстраивается. Говорят, что даже почтенные горожанки к ней тайком приходят не то подработать, не то распущенность свою потешить. Эти мысли навели Нину на скручивающие душу воспоминания. Поняв, что уснуть теперь не удастся, разожгла светильник, достала тунику, что требовала починки. Села с иглой и ниткой поближе к свету.

На дворе скрипнула калитка. Послышались странные шаги. Будто идет кто-то тяжелый. Дверь вздрогнула под ударом. Нина подскочила. В голове мелькнула мысль, что за ней похитители пришли. Кинулась к висящему на крюке плащу, выхватила из вшитых в него скрытых ножен острый нож, в прошлом году подаренный Салихом. Рука ее дрожала, когда она проверяла засов на ведущей во двор двери. В дверь ударили еще раз, потише. Послышался сдавленный голос:

– Нина, открой.

Узнав говорящего, аптекарша перевела дух, сдвинула засов и распахнула дверь. В темноте ночи белело знакомое молодое лицо, окруженное растрепанными светлыми вихрами. На щеке наливался багровым синяк. На спине у пришедшего виднелся не то куль, не то большой мешок. Нина не сразу поняла, что это человеческое тело.

– Галактион, ты что это по ночам… – Она осеклась, разглядев, кого он приволок.

Тот, не отвечая, прошел в аптеку, аккуратно сгрузил на лавку парня в добротной, разорванной по вороту тунике. Нина торопливо положила нож на стол, поддержала голову принесенного, помогая Галактиону. Под носом у лежащего в беспамятстве запеклась кровь, губы распухли. Нина в испуге наклонилась к неподвижному телу, проверяя дышит ли.

– Жив он, Нина. Просто пил без меры, потом буянить начал. Ему, не разобравшись, насовали. Я его в таком виде во дворец не могу вести. Может, ты отвару какого дашь?

Лежащий на лавке всхрапнул, что-то пьяно пробормотал. Тяжелый винный дух поплыл по аптеке. Аптекарша разогнулась, кинулась к полкам, собирая снадобья и приговаривая:

– Ты, Галактион, смерти моей хочешь? Вломиться среди ночи к почтенной вдове, да с упившимся до полусмерти наследником престола? Вот скажи, зачем мы с Гликерией тебя спасали?[21] Чтобы ты потом нас в гроб загонял такими вот приключениями?

– Ну вспомнила. Твои, вон, приключения этому не чета, – усмехнулся Галактион. – Подумаешь, напился парень допьяна. Лучше скажи, что делать-то?

– Лет ему мало, чтобы так напиваться. Куда только охрана смотрела? Вот их точно подземелье и плети ждут. Что делать, говоришь? Бадейку со двора неси. Будем его отпаивать и вино выгонять.

Через пару часов обессиленный Роман II, василевс-соправитель и наследник престола[22], уснул на жесткой деревянной скамье городской аптеки. Нина, только сейчас заметив, что она в одной тонкой тунике, торопливо ушла в заднюю комнатку, набросила столу[23], увязала в платок волосы. Вернувшись, распахнула дверь на двор, чтобы проветрить аптеку.

Галактион сидел на сундуке, устало привалившись к стенке. Нина бросила на него взгляд, отметив, как он возмужал, поменялся.

Несколько лет назад ее подруга Гликерия спрятала у себя сбежавшего из дворца раба – мальчишку по имени Галактион. Тогда Нина тоже помогала спасти парня. Позже, когда беглого раба простили за услугу императорскому семейству, исполнилась его мечта – он стал конюхом на ипподроме. С тех пор двух женщин, спасших его когда-то от жестокой участи, Галактион считал своей семьей. Старался помогать, чем мог. Гликерия жила с батюшкой и вышла уже замуж, так что ее молодой конюх не опекал более. А раз Нина так и осталась одинокой, он и решил, видать, что будет ей не то братом, не то сыном. И вел себя в аптеке порой, как у себя дома, и выговаривал ей, как сестре, и помогал, чем умел.

Приглядевшись внимательнее, Нина достала горшочек со снадобьем от ушибов, намазала на кусок тряпицы, приложила к скуле Галактиона. Парень поморщился, шикнул, отвел руку аптекарши:

– Пойду я, Нина. Попробую пробраться к Нофу[24], доложу, что Роман у тебя. – Он перехватил тряпицу мозолистыми пальцами.

– Что произошло хоть, расскажи сперва? – Нина налила ему настоя на яблоках и корице. – Я пока ему отвар похмельный приготовлю на утро.

Она достала травы, разожгла очаг посильнее, поставила на огонь медный котелок с водой.

Галактион взял предложенную чашу. Пошарил глазами по полкам. Увидев завернутый в тряпицу хлеб, по-хозяйски достал его, впился зубами в подсохшую корочку. Плюхнулся на сундук и принялся рассказывать.

– Он в этот раз пошел гулять по городским кабакам с этим Цимисхием[25]. Тот его вечно подбивает на пьяные подвиги. Сам-то ростом мал, а пить горазд! И не пьянеет. Они пошли смотреть опять на танцовщицу. Меня не взяли. – Он с безразличным видом уставился в угол комнаты, где поблескивали боками глазурованные горшки со снадобьями.

– Что за танцовщица? У Аристы, что ли?

– Да нет. Есть в городе одна девица, Анастасо, она сперва в таверне у своего отца плясала, а потом ее приглашать стали на пиры разные, в дома, в другие таверны. Больно уж искусна она в танцах. И собой хороша.

– Как же ее отец отпускает? Обидит вдруг кто?

– А с ней всегда ее кузен ходит, охраняет. Здоровый, как верблюд. Молчит все время, может, немой, не знаю. Ты не перебивай меня, Нина.

Нина кивнула. Парень, глотнув настоя, продолжил:

– Так, значит, пошли они вдвоем, охрана, как обычно, за ними. А Иоанн знай себе подливает Роману. И охранникам велел поднести. Те отказываться, а Роман уже набрался, приказал им тоже пить. А тут танцовщица эта Цимисхию улыбаться начала. Крутила перед ним… – Он споткнулся, глянул на Нину смущенно. – В общем, Роман разозлился, схватил ее за руку, к себе потянул. Она руку вырвала, отбежала. А кузен ее над Романом встал тут же. А тут Цимисхий, что воробей, подскочил к этому верблюду и вцепился, драться они начали. Крик поднялся, стража к ним, хватать здоровяка-то. Он только плечом чуть повел, они и попадали. А Роман встал и вышел. Все дракой заняты, на него и не посмотрел никто. Ну я за ним и пошел.

– Погоди, не пойму я. Ты ж сказал, тебя не взяли.

Галактион поморщился.

– Не взяли. Да только Ноф-то велел мне за Романом приглядывать. Да и жалко мне его, дурака. – Он смущенно оглянулся на спящего. – Цимисхий хитрый, вечно какие-то козни устраивает. Вот я и пошел за ними по-тихому. В углу там сидел.

– Так если Роман своими ногами ушел, что потом-то случилось?

– Он, понимаешь, из-за этой танцовщицы осерчал. Он уже с ней не первый раз видится. Видать, по сердцу она ему. Бывало, что она станцует, Роман за ней посылал, так она за стол к нему садилась. Сидели вдвоем, беседы вели, смеялись. Но она сразу ему сказала, что не продажная. Он и не спорил даже. А сегодня Цимисхий этот. Что в нем девки находят, не пойму. – Парень помолчал. – Словом, ушел Роман в другой кабак, один. Напился еще больше, в драку полез. Его с одного удара какой-то пьянчуга и уложил. Мне тоже пришлось там встрять. Но со мной ему не так легко было справиться. Я ж трезвый. Да и на конюшне у нас при ипподроме хилых не держат. Оттуда-то я Романа уволок, да побоялся сразу во дворец нести. А твоя аптека на пути оказалась.

Нина вздохнула.

– Ты до дворца-то один доберешься? Там уже, верно, переполох.

– Доберусь. Переполоха, может. и нет. Он же часто так по городским тавернам гуляет. Наденет что попроще, стражникам тоже велит в одежду горожан облачиться. Раньше пьянствовал, блудливых девок привечал. Как эту Анастасо встретил, то попритих. Пьет меньше, не буянит, на девок других не глядит теперь. – Галактион открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но сжал губы. На щеках его появился румянец.

Не дождавшись продолжения, Нина зевнула и промолвила:

– Хорошо, ступай тогда. Поутру приходи. Одного наследника отправлять пешком до дворца – не дело.

– Я приду. Не отпускай его одного.

Проводив Галактиона, Нина заперла двери, укрыла Романа своим теплым плащом и ушла в комнатку. Не снимая столы и платка, повалилась на лавку и уснула.

Утром Нина открыла глаза, услышав стоны и бормотание. Торопливо перевязывая сбившийся за ночь платок, кинулась в аптеку. Роман сидел на лавке, упираясь в нее руками, тяжело свесив голову. Нина поздоровалась, склонилась перед наследником престола и соправителем.

Роман взялся руками за голову, поднял на аптекаршу мутный взгляд. Она подошла к столу, налила в чашу похмельного отвара, поднесла с поклоном.

Пока Роман жадно пил, Нина шагнула в свою каморку, подвязала столу, набросила мафорий на голову. Вернувшись, забрала пустую чашу. Наследник огляделся, с трудом шевеля распухшими губами, произнес:

– Нина. Ты тут откуда? Я где?

– Ты, великий, у меня в аптеке. Вчера, видать, винная мера велика оказалась. До дворца Галактион тебя нести не решился, принес ко мне полечить. Ты приляг, отвар скоро подействует. К тому времени и Галактион подойдет, проводит тебя.

– Не помню, что было. Помню Анастасо, Цимисхий там… – Он замолчал. Посмотрел на Нину.

– Ты, великий, что-то спросить хочешь? – Нина смотрела на него с жалостью.

Она помнила, как увидела его впервые еще мальчиком чуть старше десяти лет, с по-детски пухлыми губами и испуганным взглядом. Сейчас перед ней сидел стройный плечистый парень с отросшими кудрями, пробивающейся жидкой бородкой и обрамленными густыми ресницами глазами. Еще немного нескладный, но уже высокий, широкоплечий. Помятый с похмелья вид изрядно принижал величие наследника. Роман скривился:

– Не называй меня великим. Мы не во дворце. Я разрешаю тебе звать меня здесь по имени. – Он снова взялся ладонями за голову. – Дай еще отвару.

Нина протянула ему чашу. Роман выпил, проливая ароматную жидкость на тунику, вытер ладонью рот. Посмотрел на Нину. Она смутилась:

– Сказать что-то хочешь? – осторожно произнесла, не смея назвать его по имени. – Если душу что-то гложет, ты поведай. Глядишь, легче станет. Дальше этих стен ничего не пойдет.

– Спросить я тебя хочу, Нина. – Он опустил взгляд. – Как простая девка, танцовщица, может отказать наследнику престола? А потом завлекать какого-то там жалкого патрикия? Чем я ей не годен?

– Ты, ве… на себя не греши. Ты красив, статен да ловок. Поведай мне про нее. Может, я и пойму, что с девицей-то творится.

– Она очень красива. И лицом, и статью. Тонкая и легкая как перышко. Когда танцует, глаз отвести невозможно. Смелая, разговаривает со мной как с равным. Смеется все время, но не так, как продажные девки хохочут. А так, будто ей именно со мной весело. Не притворяется, не льстит. Я не раз с ней беседовал. А потом велел ей стать моей. Сказал, кто я. Она будто напугалась, прошептала, что сейчас вернется, а сама сбежала. – Роман отвернулся. – Я не стал настаивать. Все ждал, чтобы она сама себя предложила. А сегодня я пришел на ее танцы смотреть, так она Цимисхию все улыбалась. А на меня только раз и взглянула.

– Велел, говоришь? Может тебе спросить ее нужно было? Люб ли ты ей?

Парень задумался.

– Зачем ее спрашивать? Разве не счастлив любой ромей сделать то, что ему прикажет василевс?

– И василевс по законам Божьим и человеческим живет. Не велит он мужу отдать ему жену, не отнимает дома у богатого или бедного. Отчего же тебе не спросить девицу, что у нее на сердце?

– Да кто ж их спрашивает, девиц этих?

– Удивляюсь я на иных мужчин, – осторожно произнесла Нина. – Вроде и умные, и на разных языках говорят да книги читают, а все в толк не возьмут, что женщина тоже Господом создана. Душа у нее имеется, говорить она может, даже читать и писать многие обучены. Ты поговори с ней – глядишь и увидишь за красой и душу, и сердце.

– Другие-то девки только рады были. Да что просто таверные девки? Мне вон хозяйка лучшего лупанария в городе свою воспитанницу предлагала. Та, правда, как увидела нас с Галактионом, так в беспамятстве упала. Он к ней еще кинулся зачем-то, к малахольной этой.

– Это Дарию, что ли, тебе Ариста предлагала?! – Нина схватилась за сердце. В голове забилась мысль, каково Галактиону было это увидеть. Он ведь все еще любит ее, Нина это знала.

– Да я не запомнил имя. Мне другие девки теперь и вовсе не нужны. Хочу, чтобы Анастасо моей стала, – упрямо пробурчал он.

– Побеседуй с ней. Ежели не люб – отступись. Не след тебе, василевсу и наследнику, над девицами насильничать.

– Не отступлюсь. – Он посмотрел на Нину, покраснел так, что даже на лбу выступила испарина, опустил взгляд. – Не могу без нее ни спать, ни есть. Все думы о ней.

Нина вздохнула. Перед ней сидел на деревянной лавке не василевс-соправитель, не наследник трона великой империи, а молодой поникший парень. Юноша, у которого есть все, о чем ни один горожанин даже мечтать не смеет. Воспитанный своим строгим дядей Василием Нофом, великим паракимоменом[26]. Подавленный величием своего ученого и мудрого отца-императора. Залюбленный и избалованный матерью. И несчастный оттого, что танцовщица из городской таверны отказала ему в любви.

От стука в дверь Нина вздрогнула. В панике взглянула на Романа. Сейчас обнаружат в ее аптеке наследника престола, что делать-то? Как еще императрица на это посмотрит?

Из-за двери раздался недовольный голос Галактиона:

– Нина, открой. Или опять со двора обходить?

Войдя, он озабоченно посмотрел на Романа, коротко поклонился. Бросил вопросительный взгляд на Нину. Она спросила:

– Ты один, что ли?

– Нет. – Он повернулся к наследнику. – Ноф одного не отпустил, велел взять стражу. Но они в плащах, оружие спрятано. Мы проводим тебя, Роман.

Наследник тяжело поднялся, махнул рукой Галактиону:

– Подай мой плащ. – Повернувшись к Нине, понизил голос, пробормотал: – Забудь о нашей беседе. Не рассказывай о ней ни моей матери, ни Нофу. Поклянись, что не расскажешь!

Торопливо перекрестившись, Нина кивнула.

Меж тем Галактион развернул широкий мягкий плащ, набросил юному василевсу на плечи. Кивнув Нине, Роман шагнул к двери. Галактион повернулся к Нине, зашептал:

– Ты, Нина, ежели пойдешь во дворец сегодня, зайди на ипподром, сделай милость. Конь у нас приболел, мне твой совет требуется.

– Да окстись, я ж коней лечить не умею. У вас на ипподроме небось конский лекарь есть. Его и спроси.

– Есть у нас коновал, да только он, увидев больного коня, сразу велит под нож пустить. Он заразы боится, чтобы остальные животные не подхватили. А коня жалко. Нельзя его губить. Это ж золото, а не конь. Таких коней…

– Долго мне тебя ждать? Или вы еще не все городские сплетни обсудили, – раздался от двери капризный голос Романа.

Нина кивнула конюху, прошептав:

– Ступай. Сегодня до полудня зайду.

Оставшись одна, она устало выдохнула. Думала, что у нее дел сегодня – полный мешок, а оказалась, что еще и кадушка с верхом.

Едва успела причесаться на скорую руку да переодеться, чтобы во дворец идти, как прибежал Фока. Увидев его, Нина торопливо переставила кувшин с отваром подальше от края стола. Нескладный долговязый Фока стал осторожнее и внимательнее, но хрупкие глиняные и стеклянные кувшины словно приманивали его.

– Как матушка? – спросила Нина. Она принялась укладывать в корзинку кувшинчики и горшочки, обмотанные для сохранности тряпицей.

– Да получше, твой отвар помогает.

– Твой уже отвар-то. Сам же готовил.

Фока почесал затылок.

– Сам. Да только без твоей науки все одно не сумел бы.

– И то верно, – усмехнулась аптекарша. – Дел у тебя сегодня будет много. Сперва измельчи корни марены. Разложи сушиться. Потом надо будет истолочь в порошок, тогда попробуем краску приготовить. Может, получится подешевле, чем из червей-то. Тогда и горожанкам попроще можно будет помады покупать. Марена против червей[27] сильно дешевле.

Подмастерье молча кивнул. Нина продолжила:

– А потом ступай в лавку мясника, к Ираклию. Я у него желчи бычьей просила давеча. Обещал приберечь. Заплати не торгуясь. – Она выложила монеты на стол. – А потом в гавани купи плоских ракушек у мальчишек. И смотри, чтобы жемчужное ложе было заметное. Постарее и потолще ракушки бери. Отмой их хорошенько и разложи сушиться.

– А ракушки тебе зачем?

– Потом расскажу. В императорской библиотеке интересный список нашла. Хочу попробовать.

Фока вздохнул.

– Счастливая ты, почтенная Нина. И во дворец ходишь, и в библиотеке там книги читаешь.

Нина глянула на него:

– Счастье – когда родные рядом, живы и здоровы. Только это цены не имеет. Все остальное – суета и хлопоты.

Она накинула мафорий, потянулась было за зеркалом.

– Ой, забыл тебе сказать, говорят, женщины в городе пропадают, – вдруг выпалил Фока. – Давай-ка я тебя провожу до дворца. К матушке соседка зашла да и поведала. А матушка наказала тебя одну никуда не отпускать.

Замерев на мгновение, Нина повернулась к подмастерью. С этим ночным визитом Романа она и позабыла про пропавших девиц.

– Не надо провожать. Я сейчас по Мезе прямо к ипподрому пойду, Галактион просил заглянуть на конюшни. А оттуда прямиком во дворец. Уж с главной-то улицы города меня не похитят поди. А назавтра, если ввечеру буду возвращаться, то стражника найму.

Подмастерье упрямо наклонил голову, но Нина отмахнулась и вышла.

Глава 4

Широкая суетливая Меза встретила Нину гомоном жителей, спешащих по своим делам, криками торговцев-разносчиков, визгливой руганью хозяек, не поделивших что-то в ближайшей лавочке. Ближе к ипподрому и площади Августеона запахи свежевыпеченных лепешек и дешевого вина, смешанные с крепким духом пота от носильщиков и водоносов, сменились тонкими ароматами амбры и розового масла от богачей, проплывающих в носилках и прогуливающихся вдоль роскошных домов. Лошадь с расчесанной гривой и шелковым седлом степенно пронесла на себе гордого патрикия. Махнув хвостом, оставила за собой пахучий комок. Нина усмехнулась. Тут и амбра не поможет. Торопливый слуга с мешком и лопаткой подбежал, спрятал лошадиный помет в поклажу. Подмигнув Нине, кинулся вслед своему важному господину.

Дойдя до каменной стены ипподрома, Нина направилась к неприметной двери меж кустами акации, постучала. Открыли ей не скоро. За дверью стоял Захар – один из конюхов. Нину он недолюбливал после того случая, как она его вилами огрела за то, что ухватил ее неуважительно. Он дернул углом рта, попытался закрыть дверь перед носом аптекарши. Но из-за его спины донесся голос Галактиона:

– Кто там, Захар? Не Нина, чай?

Захар нехотя отодвинулся, пропуская пришедшую. Нина, не удостоив Захара взглядом, приподняла повыше подол нарядной столы, которую одела специально для дворца, и двинулась за Галактионом. Мелькнула мысль, что зря она в хорошей одеже в конюшни пошла. Но уже как есть, авось обойдется. Да и чисто тут, конюхи на ипподроме усердные. Другие у Стефана и не задерживаются. Золотистая солома шуршала под ногами. Крепкие запахи конюшни все же витали здесь, несмотря на старания служителей.