Все жизни в свитке бытия

Старинное медресе, превращённое в гостиницу, перенесло лет на двести назад. Служитель в тёплом ватном халате и войлочном колпаке, взяв деньги за проживание, ритуально передал длинный ржавый ключ, не спеша прошаркал в центр открытого двора, указав на выстроившиеся над одним жёлобом умывальники с длинными носиками, сказал:

– Мыться – здесь! Вот это, – его рука вытянулась к большому камню в середине двора, – стол для Корана. Ничего не ставить, не ходить ногами! Худжра на втором этаже.

Так и сказал – "худжра". Мы поняли – комната. И важно пошёл к себе.

Девятиметровая комната с окном без стекла вмещала две узкие лежанки и ниши при них, доверху забитые стёгаными одеялами. Маленький одноногий столик выглядел в этой компании излишеством. Белья не полагалось. Мы молча уселись на высокие лежанки, и навалилась тишина. Я представила череду мальчишек, сменявших друг друга в этой худжре, зубривших доступные тому времени премудрости, развивающие душу. Где они?!

Алла прервала молчание вкрадчивым: “Нас ждет неизвестное…”

Попутчики на прощанье вручили, заботливо нарисованную карту с узнаваемыми очертаниями памятников, испещрённую восклицательными знаками, адресами, фамилиями. А ещё авоську. Разлегшись на лежанке, она демонстрировала щедрость опекавших: янтарный урюк, шуршащие головки орехов, гранаты, жёстко держащие своих сверкающих пленников, изюм и манящие свежей зеленью полураскрытые фисташки. Лепёшки с пятнами румянца, отметинами породившей их печи, и строгие треугольники самсы были завернуты отдельно в белую тряпицу. Мы ели это и на уровне нёба и языка ощущали, как вместе с удовольствием входит нечто от взрастившей их земли.

Нетерпение лицом к лицу встретиться с толщей времени, упрятанного в купола, высокие минареты, в могучие крепостные стены, в пыльные дороги, усталые стволы шелковиц, торопило побыстрее закончить завтрак.

Решили начать с крепости. Карта подсказала кратчайшее направление. Но уже на перекрестке мы дружно поменяли маршрут. Будоражащий букет из дыма, жареного мяса, сена и трав гулял далеко за пределами базара. Ноги сами привели к нему. Стоило сделать первый шаг, и мы, как пчёлы в меду, увязли в его чреве.

Вокруг бурлило другое бытие. Оно клокотало подобно фумаролам и даже попахивало серой. Симптомы вроде расстройства речи не замедлили сказаться. Глаза не успевали объять разбушевавшийся мир вещей. Похоже, мы попали в “обжорку”. Ларьки и ларёчки, длинные едальни, уходящие куда-то вглубь, маленькие ниши-утробки испускали в прохладный воздух запахи жареной баранины, красного перца, лука, чеснока, зиры, корицы. На помостах и низеньких дастарханах призывно выстроились чайники под парами. Рядом колонны лепёшек, посыпанных тмином, кунжутом, кориандром и просто в наколках рисунков всевозможных извивающихся растений. Между колонн лепёшек, как в бальной зале – прозрачные вазочки на тонких ножках, несли горки чак-чаков, полосатые, в инее мучки, леденцы парварды и округлые пузики орехов.

Мы прошли, искушаясь, мимо ёмкостей, породивших пловы, лагманы, манты. Не удержавшись, попробовали горячую самсу и чуть не запели вслух. Базарный мир, ошеломил, вобрал в себя, поглотил.

Захотелось стать торговцем и раздавать из огромных плетёных корзин виноград, затеняющий свою красоту беловатой дымкой; брить острым клинышком голову табунщика; отмерять охапку сена для осла; отделять неуловимым движением блестящего, отливающего синим, ножа-пчака, мясо от туши, отдающей в холодный воздух последнюю жизнь клеток; сидеть на высоком стуле в ворохе зелени и трясти кудрявые пучки кинзы, чтобы они, рассердившись, испустили аромат, нюхать, поддразнивая зевак, бордовые стебли базилика.

Поманило уйти в глубину старого караван-сарая, укрывшегося под сенью корявых олив, стать там подавальщицей и понять то, что ведомо ей…

Горячий разваристый горох с крупинками серой соли в бумажном кулёчке, съеденный вместе с другими едоками, приобщил нас к местному племени и сказал больше, чем пространные описания здешнего быта и нравов.

Праздношатающиеся, мы столкнулись с человеком, похожим на странствующего дервиша, по виду долгоживущим и мудрым. Из глубины тёмного лица посверкивали два голубых осколка.

– Солнце моё и Луна, подходите, найдите своё счастье! – жестом фокусника он выбросил руку, и колокольчик в ней мелодично звякнул. На груди, поверх халатов, висела на плетёном ремешке клетка с маленькой птичкой. Перед ней кучка скрученных белых бумажек. Окошко было открыто, птица сидела и вертела головой.

Стало очень азартно, мы с радостью протянули монеты, птица, клюнув раз-другой, вытащила наш жребий. Мы отошли и не без волнения развернули.

У Аллы четко выведено: "Шастье втибе".

Моя участь была вписана другим почерком – неуверенной тонкой вязью: «Шастье и нишастье закончились".

Мы зашлись от смеха.

Алла потащила меня к предсказателю. – Неправильное гадание, пусть даст другой ответ.

Старик принял бумажку, прочитал, усмехнулся, сказал с прищуром:

– Щютка, такая щютка! Посмотрел на меня, ещё раз в бумажку.

– Не нравится? Сейчас другую дадим, но только в последний раз.

Он ловко просунул два пальца в клетку, птица заверещала, вытащил бумажку и с поклоном передал мне.

"Шасливый твой Бох!!!" – вот что обещало мне сговорчивое провидение.

“Случайного не бывает”– повторяю я вслед за Левкиппом, первым философом, оставившим своё утверждение для потомков. – "Ничто не происходит наугад, но всё по причине и при необходимости". Не умея ещё распознать, зачем мне понадобилась Бухара, я вплетала всё увиденное в свою жизнь, пообещав себе когда-нибудь насладиться открывшимся.

Усыпальницы древних правителей, отделанные с пышностью, не знающей ограничений, несли также бескорыстную любовь неизвестных мастеров Богу, которому молились. А кому другому ещё можно было сочинять эти узоры, не думая о бренном, получая лишь еду. Только в чистом пространстве души могли возникнуть фантазии, каким не место на Земле.

Хитросплетения листьев, цветов и птиц, их кружение образует сложный танец, а может таким способом написана молитва? – "Велик Творец, и только ничтожный узрит Его".

Мы стояли перед медресе Чор-Минор, захвативший внимание красотой пропорций. Не было никаких сил прервать ненасытное созерцание.

Несколько дней наши глаза, подобно скупердяю, подбирающему каждую копейку, тащили в тайное хранилище без меры и без разбору: лазоревые свечи минаретов, устремлённые навстречу небесам; вырвавшийся из земли ковёр, набитый свежими розами с одной увядшей в центре; портал с птицами счастья, несущимися к солнцу; благородный облик старца-смотрителя, словно только сошедшего с восточной миниатюры, посасывающего за щекой урючину, заботливо вложенную утром в карман невесткой; торжественный пандус, ведущий в крепость Арк, как в Рай; голубой с зелёным, кусочек майолики под ногами, не то упавший с высоты некрополя, не то забытый реставраторами…

Мавзолей Саманидов, поражающая зрение площадь Ляби Хауз, белоснежные мечети с голубыми куполами казались нам личными посланиями мастеров, зодчих. Возникшее чувство причастия к театру жизни проявило новое качество – хотелось стать самому хранителем уникальных древностей. Чтобы, не дай Бог, не исчезли бы они с лица земли.

Пора было уравновесить это пиршество простыми вещами, например, хорошенько поесть и выспаться. Не получилось…

Возле гостиницы, мимо которой мы шли, остановилась машина, и несколько человек стали выгружать аппаратуру. Наши пути пересеклись: мы увидели двух попутчиков – Толстяка и Блондина. Побросав ношу на землю, они с криками:

– Девчонки, мы вас искали! Вы где прятались! – Подхватили нас под руки и крикнув двум оставшимся товарищам:

– Мы сейчас вернемся, – они дружелюбно, запросто повели нас в гостиницу.

– Снимали хлопкоробов – героев Труда, они нам дастархан с собой дали, пировать будем.

Так мы оказались в просторной комнате, большую часть которой занимал массивный четырехугольный письменный стол, явно здесь случайный. Блондин убежал, а Толстяк очень ловко очистил поверхность от набросанных мелочей и, беспрестанно искря улыбкой, выплёскивал бурлящее оживление:

– Вы нас извините, там в поезде мы назюзюкались немножко… Бывает и на старуху проруха! Рассказывайте, где были, что видели. Как вам оплот древности? Грандиозно, правда?

Переглядываясь с подругой, мы договорились – останемся.

Дастархан накрывали дружно, за день все проголодались. Пока суетились, познакомились. Группа из Свердловской киностудии снимает сюжет о жизни хлопководческого хозяйства. Толстый – Вадик, редактор, Блондин – Олег, кинооператор, ну и осветитель, и звукооператор.

Мы назвались тоже. Принадлежность к Академгородку вызвала оживление:

– У вас там и дворняжки наверно ученые звания имеют!

– А правда ли, что город непьющий?

– Надо проверить!

Стол получился на славу, плов, заботливо упакованный, даже сохранил тепло. Две бутылки какого-то напитка были разлиты мужчинам, наши гранёные стаканы наполнили шампанским. Пили за встречу, дружбу и знакомство.

В свои неполные двадцать лет шампанское мы пробовали может быть второй раз в жизни, а потому не знали ещё ни его будоражащей провокации, ни реакции тела. Слушая болтовню мужчин, хвастающих своими командировками и гостеприимством увековеченных ими героев, мы всё больше хмелели. Вокруг появилась зыбкость, и лицо моей подруги, сидевшей напротив, раскрасневшееся, преобразилось, расплылось. Улыбка была как нарисованная. Она оживленно спорила с Вадиком, поглаживающим её пальцы. Сквозь разговор я услышала, как Алла в чём-то убеждает Толстяка. Она читала стихи нараспев:

Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку

Друг друга видим мы едва.

Чуть слышен голос через клетку,

Обезображены слова.

Был момент, когда мужчины, покручивая в руках длинные сигареты, – мы видели такие в разных местах базара, их изготавливали прямо на глазах, – предложили закурить мне и подруге. Никогда не курившая Алла с опаской вертела белую палочку в руках, нюхала и смеялась.

Мужчины курили. Дым незнакомый, тревожащий сознание, выдернул из памяти картинку моего первого опыта: на ночном дежурстве в Детском доме у меня заболел зуб и сердобольная повар Ульяна, дала мне папироску из пачки Беломорканал, велела глубоко затягиваться и держать дым во рту. Меня вывернуло наизнанку, Ульяна ухаживала и винилась. Последующий интерес пренебрёг опытом. Испытывая обиду, я уединялась где-нибудь с сигаретой и изводила свое нутро. Возникшее при этом чувство вины игнорировалось, зато удовольствие от самого процесса расценивалось мной как свобода выбора.

Блондин в этот раз не обращал на меня внимания, он тоже смотрел на подругу, всё вертелось вокруг неё. Чтобы не выглядеть обойдённой, я лихо чиркнула спичкой и затянулась. Ничего не поняв сразу, я вдохнула дым ещё и ещё. Через некоторое время почувствовала, что надо немедленно покинуть комнату.

Шла я плохо, ноги стали ватными, внутри было полно дыма, он давил на плечи. Туалет оказался в конце длинного коридора. Там пропали, наверное, четыре из пяти чувств, которыми мы ощущаем мир. Что-то крутилось во мне, вызывая панический страх. Глаза отказывались давать картинку окружающего. Навалилась тьма. Тело моё корчилось, извергало всё и стремилось стать чистым.

Как только телесный протест прекратился, вернулось сознание, я поняла всё мгновенно: сигареты были с анашой! Попутчики узбеки о ней рассказывали.

Вернувшись в комнату я увидела только Толстяка и Аллу, которые всё так же громко смеялись. Алла жестом пригласила присоединиться. Толстяк, посылая в мою сторону какие-то пассы, пытался поцеловать подругу в шею, она отбивалась. Оторвавшись от неё, он скачками приблизился ко мне и, смеясь и кривляясь, повернул к двери:

– Проветрись, уйди!

Вернувшись к Алле, Толстяк некрасиво, накось, взял её на руки и понёс, но зацепившись за ножку стула, уронил. Кажется, она ударилась об острый край стола. Тут подоспела я, и поднимая отупевшую от падения подругу, громко говорила ей в ухо: “Надо уходить”! Ещё смеясь, она вдруг сильно побледнела и сделалась вялой. Толстяк засуетился, стал трясти над ней полотенцем, открыл окно и нырнул в дверь.

Укладывая подругу на кровать, я увидела, на виске ссадину с выступившей кровью. Вернувшаяся с Толстяком компания присоединилась ко мне, бестолково щупая пульс, расправляя на лбу мокрое полотенце. Толстяк притащил большой пузатый чайник и, наполнив пиалу, бухнул туда полсахарницы.

– Я знаю, сладкий чай поможет!

Он хотел сам поить Аллу чаем, но я оттолкнула:

– Ты уже сделал дело…

Кое-как выпитый чай вернул подруге чувства. Улыбаясь издалека, она неуверенно проводила пальцами по лбу:

– Почему так больно?

Все засмеялись, как ненормальные, от радости. Пока Алла допивала сладкую жидкость и оглядывалась, как бы впервые видя комнату и нас, встрепенувшийся Вадик-Толстяк опять пристроился рядом с кроватью и попытался завладеть её рукой. Она тихо и раздельно сказала:

– Пошел вон! Тебя за человека приняли, а ты… думаешь, не поняла, к чему весь этот балаган?

Алла неловко встала, поправила юбку, охнула, дотронулась до головы и стерев гримасу боли, улыбнулась, как только она умела: легко, озорно.

– Ну, что, мелкие проходимцы, пронесло на этот раз?!

Алла наклонилась над сидящим Вадиком, дурашливо взъерошила ему волосы и пробросила:

– Напоминаю: старайся жить так, "чтобы не было мучительно больно…" дальше ты знаешь.

Они пошли провожать нас и уговаривали встретиться на другой день за городом, в Чор-Бакре. Но мы уезжали домой.

Утром нас разбудил стук в дверь. Вошел служитель с букетом красных роз:” Вам… вот … передали”. Записки не оказалось, но мы знали, от кого они. На душе потеплело. Поняли что-то про себя киношники…

В моём сознании роза прописалась недавно и значила пока немного....

Однажды, добравшись до заброшенного кладбища, мы с бабушкой, присели отдохнуть у могилы деда. Сморённая долгой дорогой и жарой, я почти уснула на зелёном холмике, как вдруг нежный запах заставил оглядеться вокруг. В зелени прятался цветок, которого я не знала. Он, красный, округлый, устроился на твёрдой чашечке из зелёных лепестков, но не это поразило – цветок слегка увядал. Он вызвал мой восторг и переживание чего-то смутно тревожащего…

– Цветок называется роза. Дедушка мне такую подарил на венчании. А я ему на могилку посадила, чтобы отблагодарить…

Увядшая роза среди пышного цветника Бухары, запечатлённая в памяти – привет от бабушки и ещё, наверно, призыв к благоразумию. Но я опоздала прочитать этот знак. Может, так надо было?

Бог готов ежечасно, но мы не готовы,

Бог к нам близок, но мы далеки.

Бог внутри, но мы снаружи,

Бог в нас дома, но мы чужие.

(Мейстер Экхарт)

Возвращались в полупустом вагоне. За окном чёрную материю всё также простреливали редкие огни, сигналя о драгоценности жизни. Мной владели волнения человека нашедшего клад, перебирающего приобретения, прикидывающего стоимость добра. Вдохновение, как свежий ветер, туго натягивало парус.

Новое переживание нахлынуло внезапно. Покачиваясь в колыбели вагона, я почувствовала себя только что рожденной, без прошлого.

Передо мной простирался сияющий неизведанный простор. Любовь пролилась по бесчисленным сосудам, вызвав поток сладких слёз, расширение, желание обнять мир с тем, что в нём есть: поездом, рассекающем стылую степь, избушками, оберегающими чьё-то хрупкое бытие, землёй с комьями праха, ночные небеса, заглядывающие в окно бесчисленными глазами сверкающих звёзд.

Счастье стирало устаревшую карту реальности и разворачивалась новая, где интенсивно работающий разум размещал всё, что так долго копилось на древней земле, под голубыми куполами. Хотелось тотчас же поделиться небывалым, невыразимым, выплескивающимся через край… Уже появилось движение к моей подруге, спящей напротив.

Неотчетливый голос остановил: “Пока это только твоё”.

Полыхала благодарность за всё, что испытала и за то, что меня ждёт. Закончилась счастливейшая полоса жизни – юность. Закончился праздник жизни.

Горечь разлуки закрыла пространство светлыни.

Примечания:

Улугбек – выдающийся астроном и астролог, внук Тамерлана (XV век)

Авиценна – средневековый персидский учёный, философ и врач (X–XI век)

Бахауддин Накшбанд – суфийский учитель, основатель суфийского ордена

Омар Хайам – персидский поэт

Медресе – мусульманская школа среднего и высшего образования для подготовки учителей

Хуждра- келья студента медресе

Фумаролы- вулканические отверстия, по которым поднимается газ и вода

Дервиш – профессиональный нищий-аскет, приверженец суфизма

Дастархан – скатерть, на которой выставляется еда

Махалля – узбекский квартал с родственной системой отношений

Парварда – национальные угощения – конфеты

Коста Диадема – волшебный венец.

Дорогая Ира! Подруга моя вечно занятая! Ты как всегда права: можно было подождать весны… Хорошая мысля приходит опосля. Так хотелось встретить Новый Год вместе, семьёй, что никому и в голову не пришло, какое представление могут устроить зимние непогоды на открытой всем ветрам Мальте.

В предпраздничные дни было тихо и сумрачно. Но терпимо.

Ливень и буря налетели одновременно в ночь на второе января. Хлещущий ветер трепал пластиковые двери и окна, словно бумагу, вода неизвестно каким образом залила пол. Кондиционеры и обогреватели давали только дополнительное освещение, тепло же мгновенно улетучивалось. Пришлось купить толстенные рубашки из флиса, в которых мы "ползали " по дому и спали, совсем как чукчи.

Наутро были вмиг сметены припасы местных аптек. Болели все. Даже собака впервые в жизни отвернулась от чашки с любимой едой. И только трёхлетняя Соня с температурой плюс 39 искала компаньона для строительства железной дороги. Совсем недавно, за новогодним ужином мы радовались как дети чудесному подарку: дочь купила билеты на круизер "Коста Диадема" по маршруту: Савона – Марсель – Барселона – Пальма- де- Майорка – Неаполь – Ла Специя.

И что делать? Правильно! Лечиться. Никогда ещё не встречала таких дисциплинированных больных: они по пять раз в день пили куриный бульон с лимоном, рассасывали противные таблетки, полоскали горло, правда, от паровых процедур некоторые хитрые особы прятались в шкаф со швабрами. Но ненадолго, кашель точно указывал местонахождение лукавца.

День отъезда приближался, больные всё искуснее притворялись здоровыми. Пришлось брать ответственность на себя и самой же всех собирать. Маршрут и для неболящих сложноват: с Мальты самолётом в Рим, потом в Турин. Переночевали в гостинице. На другой день – на поезде поехали в Савону – там стоянка круизного лайнера.

Думали что посадка доконает: четыре с половиной тысячи гостей надо было устроить почти одновременно. Началась наша полоса везения: с детьми размещали в первую очередь. Мы попали на судно в течение часа. Вообще организация оказалась немыслимо отлаженной – через восемь входов всех пассажиров развели по каютам и доставили багаж в номер за два часа!

Конечно всё сияет чистотой и новизной (судно спустили со стапелей в июле 2014!) Комфорт, красота, культурная программа, питание на уровне, когда мечты сливаются с явью. Развлечения, предложения для любого избалованного путешественника – с избытком. Из всего этого избытка мы воспользовались в первую очередь СПА – прогрелись, немного пришли в себя.

Всё остальное: джазовые живые ежедневные концерты, цирковые представления, гала-концерты, всевозможные тусовки по интересам: танцевальные вечера, мастер-классы йоги. Обучение премудростям средиземноморской кухни, проводимое прославленным поваром, частично захватило и нас. Невероятное почитание собравшихся послушать Знаменитость и воздействие шикарно изданных книг, удостоверяющих популярность в гастрономическом мире, едва не сносило его за борт. Пробежки вдоль столов и пируэты Мастера заставляли нас переживать, как в цирке.

Настоящим волшебством оказался детский садик, оснащённый самой современной машинерией. Чудесное сооружение крутило, вертело, подбрасывало детвору, на всех поверхностях оживали знакомые герои из мультиков. Всеобщее веселье с песнями и танцами с первого шага захватывало ребёнка и дальше вы уже могли не беспокоиться за своё чадо: все дружно визжали от восторга.

Соня забыла нас на целых два часа, которые мы провели в баре, где любимые итальянские мелодии с настроением наигрывал и пел отличный пианист. Музыка установила связь между красотой плавучего дворца, дивных запахов выпечки, ярких цветов, счастливых детских голосов. Меломаны явно блаженствовали, поочередно подпевая музыканту и смакуя яркие тропические коктейли.

Какое счастье! Мы проживали то, о чём долго мечтали. Немало страданий в судьбе каждого человека: и оправданных и случайных. Хоть раз в жизни он достоин такого Праздника Души!!! Музыка утешала, убаюкивала, возвращала забытые надежды. Вокруг плескалось полное тайн Средиземное море… спускались сумерки …

Ира, помните, нам понравилось стихотворение Луиса Ортеги. Оно постоянно звучало во мне рефреном:

За окном шумит ночное море,

Ветер треплет волосы травы.

Мгла всегда прозрачна – это Вы

Мне сказали. Слышно, вдалеке

Пену предсказаний, соль и горечь

Волны оставляют на песке…

Расходились чуть-чуть навеселе, полные взаимной симпатии.

Да! Только добравшись до каюты вспомнили, что забыли забрать ребенка…

Место встреч и расставаний.

Столица провинции Пьемонт Турин (Тоrino)– входит в число самых популярных городов Италии. Часто город называют «столицей европейского барокко". Его символ – знаменитый Египетский музей. Тут мы слегка застряли, благоговейно впиваясь взглядом в предметы, мумии, гробницы, свитки, высеченные надписи и орнаменты, принадлежащие немыслимо далеким предкам.

Время заманивало, уводило в глубины… Вспоминалось что-то знакомое и трудноуловимое. Мелькнула мысль – мы здесь как на вокзале встретились со своим прошлым. Так случается во сне. Встретились, чтобы продолжить свое бесконечное странствие.

«Весь трепет жизни всех веков и рас

Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас».

(М. Волошин)

Слегка оглушённые толщей времени и количеством информации, мы совсем забыли о желании побывать в единственном в своём роде Национальном музее кинематографии, тоже гордости города. Кафедральный собор, где хранится христианская сверхценность Туринская Плащаница, спрятал от пронизывающего ветра, согрел бессчётным множеством свечей, объял намоленным пространством. Дал отдохнуть от суеты в тишине среди красоты витражей, напитал духом чистых лилий, украшающих алтарь. Но Плащаницу здесь показывают очень редко, выбирая заранее год. Последний раз это случилось в 2010 году.

Толстенная местная воскресная газета сообщала: знаменитый исторический центр насыщен интереснейшими выставками, галереями и музеями в таком количестве, что для знакомства не хватило бы и нескольких отпусков. Дочка не вовремя вспомнила, что Турин является официальным центром мировой чёрной магии. Удалённость от Рима на 666 км – неоспоримое доказательство для многочисленных её приверженцев.

Наш мужчина никогда не интересовавшийся никакими ритуалами вообще, кроме отлаженной работы его компьютерной сети, вдруг загорелся желанием потоптаться на этом магическом километре. Но мы умело и вовремя переключили его интерес.

Уехать не попробовав ризотто – которым туринцы гордятся по праву, невозможно, тем более, если пришло время обеда. У нас как раз оставался нужный промежуток. Мы решили сделать это на вокзале, откуда наш путь лежал в Савону.

Впервые в жизни на вокзал не нужно было ехать – его нарядный вход красовался напротив нашей гостиницы. Мы чуть-чуть засомневались, но карта в гугле никогда ничего не путает в отличие от человека. Она показала, что он – тот, который нам нужен. Но не один в городе.

В Турине расположены три главных железнодорожных вокзала: Порта-Нуова (Porta Nuova), Порта-Суза (Porta Susa) и Линготто (Lingotto). Вокзал Порта-Нуова обслуживает поезда дальнего следования, а Порта-Суза (сейчас на реконструкции) – электрички, но поезда из Милана, следующие из Порта-Ноува, также останавливаются здесь.

Часовое ожидание открытия ресторанчика, где готовят ризотто, провели с большой пользой. Превосходный кофе подают везде в Италии, но если вы различаете тонкости приготовления, даже на бойком месте, насладитесь его бесподобным мягким вкусом. особенно хорош лаваццо. Соня с определённостью трехлетки второй раз за день указывает на пирожное с земляникой. Да! В разгар зимы здесь доброе волшебство, как в сказке "Двенадцать месяцев», взращивает на удивление душистую садовую землянику.

Огромный вокзал под куполом – настоящий город. Всё, чем богат Турин, представлено под сводами вокзала. Снуют бесшумные лифты и движущиеся тротуары, на них заметные посетители – собачки всех пород (приличного поведения) сопровождают хозяев. А вот среди молодых туринцев, к сожалению, как во всем мире, встречаются вандалы, пачкающие росписями граффити превосходную облицовку стен. Рядом с "художеством" сияют нарядные витрины. Одна из них стала камнем преткновения для нашей малышки.