скачать книгу бесплатно
– Да-а, и впрямь! – вспыхивает Платон. – В таком возрасте Вы и кончили.
Знаю, о чем он: только и ляпает Пензеев бюсты Ленина «поточно». И тут же мой неуёмный журналист выходит и говорит, что многие из участников выставки уже настоящие художники и что если бы влились в ряды их Союза, то значительно обновили бы его. А в конце добавляет:
– Художник Меньковский только что благодарил отдел культуры. А благодарить его не надо, потому что молодые слишком долго пробивали эту выставку, даже пришлось им писать отчаянное письмо в ЦК.
Потом еще были выступления, а в конце снова вышел Пензеев:
– Вот я сейчас иду сюда, а из двери выходит девочка. Спрашиваю ее: ну как?.. А она махнула рукой и пошла. Значит, не понравилось ей выставка. Ребенок… душа чистая, ей и верить надо. Да и мне не всё нравится, разве это – портреты?
И пошел!.. Смотрю на Тамару, директора выставочного зала: как-то судорожно она листает книгу отзывов. Неужели это выступление штампующего бюсты Ленина и завершит обсуждение? И выхожу, говорю о том, что выставка хороша хотя бы тем, что на ней, вопреки соцреализму, представлены еще и другие стили живописи, что такого еще в нашем городе не бывало, а потому она – явление в его жизни. Говорю и о том, что, плохо, мол, когда на обсуждении нет «старших братьев-художников»:
– Это что, их зловещее предупреждение? – спрашиваю в конце.
И тогда поднимается художник Златоградский… красивый, похожий на Христа, и говорит:
– Может быть, представленные здесь живописцы во многом и подражают кому-то, но это естественно, это пройдет.
Ну что ж, надеюсь, что так извинился он за «маститых» членов Союза, которые побоялись прийти на открытие выставки взбунтовавшихся молодых «собратьев по перу».
…Ездил Платон в пятницу к Дому культуры железнодорожников на учредительное собрание народного фронта. Собралось человек тридцать, стояли группками возле него, чего-то ждали. Потом подъехал на такси мужчина, вышел, к нему подошли трое и увели в ДК, а к остальным вышла местная писательница Гончарова и пригласила вожаков к директору, у которого уже сидели те трое и расспрашивали приехавшего. Как выяснилось, он – член Московского народного фронта, а приехал сюда для того, чтобы и здесь создать такой же. Поговорили с ним и СОИвцы, так что уже второй день мой муж-борец ходит радостный – давно таким не видела! – и все повторяет:
– Пробуждается народ, пробуждается!
…В «Литературной газете»[30 - «Литературная газета» – советское и российское еженедельное литературное и общественно-политическое издание.], в статье Золотусского[31 - Игорь Золотусский (1930) – историк литературы, писатель, литературный критик.] Гоголе, прочитала: «Лучшее, что есть в жизни, так это – пир во время чумы. И террор». И это написал литературный критик прошлого века Виссарион Белинский[32 - Виссарион Белинский (1811—1848) – русский литературный критик, публицист.], статьями которого мы с братом зачитывались в шестидесятых годах… А в школе нам твердили: Белинский боролся за счастье людей, страдал за них! Да нет, критик он был блестящий, но вот оказалось…
…На очередном собрании СОИ председателем будет Платон, и поэтому ищет зал, где бы собраться. Как-то ходил к директору Дома политпросвещения и тот вначале отнесся к его просьбе положительно, но сказал, что вначале посоветуется с Обкомом. Когда же Платон на другой день позвонил ему, то заговорил тот совсем другим тоном: да вот, надо бы иметь вам свое постоянное помещение; да вот, мы можем только за плату сдавать зал… Тогда Платон позвонил в Обком секретарю по идеологии Погожину, а тот сказал то же, что директор Дома политпросвещения. И все стало ясно.
…Захожу в монтажную. Сидят мои подруженьки по работе.
– Кузьма Прутков, случайно, не еврей? – спрашивает Роза, имея в виду сатирический журнал Сомина «Клуб Козьмы Пруткова».
Объясняю, что, мол, сотворили Козьму Пруткова поэт Алексей Константинович Толстой[33 - Алексей Толстой (1817—1875) – русский писатель, поэт, драматург] и братья Жемчужниковы…
– Во, – подхватывает Наташа. – Жемчужниковы, наверное, и были евреями.
Подключается и Инна.
– Ты уж совсем… – машет рукой. – В «Клубе» у тебя одни жиды, только их морды!
– Разве не интересными были материалы? – спрашиваю. – Или плохо сделаны?
– Нет. Хорошо. Нам понравилось.
Но смотрят на почти враждебно. И опять говорю им: да, я не антисемитка… раз евреи делают интересно и умно, то пусть делают, тем более, что кроме них никто не хочет вести сатирический журнал. Сидят, слушают. Ответить им вроде бы и нечего, а вот:
– Смотри, как бы тебя в КГБ не пригласили, – ехидно бросает Роза.
Смеюсь:
– Ну, что ж, если вы им поможете…
…Сегодня СОИвцы собирались в парке Алексея Толстого, но к ним подошел милиционер и предупредил, что если они не уйдут, то будет составлен протокол. Мудровский предложил сразу же разойтись, а журналист радио Орлов засопротивлялся, и тогда два милиционера предложили ему пройти в отделение милиции. Вот так закончилось очередное «собрание» Совета общественных инициатив.
…Воскресенье. В парке Толстого по инициативе СОИ – митинг. Впервые! Накануне прошел снегопад, потом чуть подморозило, деревья выбелились инеем, солнышко все это осветило. Чудо!.. Подхожу. Люди топчутся на утонувших в снегу лавках, тянут головы к сцене, у которой стоит микрофон для вопросов, а над головами людей – плакаты: «Рыбы умирают молча. Мы – не рыбы», «Вся власть Советам!», «В Советы – достойных!», «Нет строительству АЭС и фосфоритному комплексу!». Митинг уже идет, ведёт его кто-то из СОИвцев и как раз выступает Платон. Хрипловатым голосом говорит о том, что Десна по загрязнению превышает допустимые нормы в двести пятьдесят раз, город перегружен промышленными предприятиями в три раза, но, тем не менее, вот, мол, с фосфоритного завода пришла колонна для поддержки строительства нового комплекса и предлагает выступить директору.
– Никто еще не умер оттого, что работает у нас, – начинает тот.
Но его слова тут же накрывает волна свиста, и тогда к микрофону подходит главный инженер завода:
– Фосфоритная мука очень ядовита и от нее болеют, – почти кричит.
Аплодируют… Но когда к микрофону выходит парторг завода, то свист взлетает снова и в какой-то момент даже кажется, что сейчас люди стащат его со сцены, но Платон кричит:
– Нельзя провоцировать беспорядки!
И тут же кто-то подсказывает ему, чтобы спросил: есть ли на митинге депутаты Горсовета? Он наклоняется к микрофону, выкрикивает вопрос. Нет, их здесь нет.
И снова взлетают возмущенные крики. Потом к микрофону все подходили и подходили люди, говорили уже не только об экологии города, а и наболевшем. Выступал и мой брат, предлагал создать отдельный совхоз, который выращивал бы чистые, без минеральных удобрений овощи для детских садов, школ и больниц, а не только для Обкома. Говорил горячо, срывающимся голосом и люди что-то согласно выкрикивали, аплодировали. А потом он, в своих старых вишневых бахилах, которые купил в уцененном магазине, заковылял к нам, его пятилетний сынишка Максимка ринулся навстречу, схватил за руку, смешно затряс её… А слева от сцены СОИвцы уже собирали подписи за передачу обкомовской больницы под кардиологический центр и против строительства фосфоритного комплекса. Мы с дочкой и сыном тоже подписались, и почему-то надо было указывать свою специальность, возраст, да и расписываться в двух журналах, – один останется у СОИвцев, а другой?.. «А другой, – подумалось, – попадет в КГБ». Но, мысленно махнув рукой, успокоила себя: «Ну и пусть».
…Удивительно! Корнев разрешил редактору молодежных передач Моховой сделать репортаж с митинга и пригласить в «Эстафету» СОИвца Белашова, а он и рассказал о деятельности этой общественной организации. В конце «Эстафеты» ему снова дали слово, и он выпалил:
– Когда я сидел в холле на телефоне, многие звонили и настаивали, чтобы обкомовскую больницу власти передали городу, так что… – И улыбнулся: – Так что придется вам, товарищи руководители, все же отдать её людям.
И теперь разговоров в городе!..
Всего несколько раз была я на собраниях СОИ, поэтому знала о первых «сопротивленцах-демократах» больше по рассказам мужа. И самым ярким, задиристым был Саша Белашов. Этот симпатичный блондин в своих выпадах против коммунистов нисколько не напрягал своего мягкого голоса и, может поэтому то, что говорил, звучало как-то особенно весомо. Были еще Мудроский и Шилкин, – сдержанные, осторожные и «правильные» (похожие на секретарей комсомольских организаций) они председательствовали на собраниях, митингах СОИвцев и доверия, симпатиии во мне не вызывали.
Спонсировал СОИвцев Петр Леонтьевич Кузнецовский, директор мясокомбината. Давал он деньги на издание листовок, плакатов, на проведение собраний и митингов, на поездки в Москву и соседние города. Когда нагрянуло время акционирования, Петр Леоньтьевич взял себе лишь один процент акций своего предприятия, раздав все остальные коллективу… Что б отдать этому коллективу только одну треть, как сделали дальновидные хапуги? Ан, нет, он понадеялся на «родной коллектив», а тот, вскоре разогретый молодыми и наглыми акулами, «свалил» его на общем собрании. Конечно, мы сочувствовали Петру Леоньтьевичу, еще не предполагая, что набирающий силу «ветер перемен» уже начинал выдувать, выдавливать не только таких, как Кузнецовский, но и бескорыстных демократов, вместо которых (как и всегда после переворотов) врывались «практичные и пронырливые проходимцы» (определение мужа-журналиста), которые и начинали растаскивать огромную государственную «коврижку».
Тот самый Саша… Еще в «застойные годы» захотел он стать свободным человеком и начал выращивать скот для продажи. Но восстали против него местные колхозные «феодалы», и пришлось Платону защищать его в газете. Не защитил. И бросил тогда Саша это дело, потому что по велению тех же самых «феодалов» на мясокомбинате перестали принимать его коров. Все эти годы он иногда приезжал к нам, привозя или кусок сала, или цыпленка, но с некоторых пор стали мы замечать в нем какую-то странность. А потом Платон и поговаривать стал: не все, мол, у него с головой в порядке. Казалось Саше, что следят за ним гэбисты, по пятам ходят, а как-то сказал, что не будет нам докучать целый год.
– Уезжаете куда? – спросила я.
– Да нет… – странно улыбнулся: – Но сказать не могу.
Но как-то снова объявился и был еще более странен, замкнут, попросил мужа устроить его в газету.
– Но как же, Саша? – удивился Платон. – Вы же не знаете этой профессии… не работали никогда.
– Да, не знаю, – пытливо посмотрел в глаза: – Но если вы меня порекомендуете, то возьмут.
Приходил потом еще раз, еще… Наконец Платон сказал ему, что не может рекомендовать его и пусть ищет себе работу по специальности, слесарем, на что Саша ответил:
– Ну, значит и Вы гэбист… как и все.
И пропал недели на три. А на днях звонит: хочет именно у меня попросить совета. Сидели мы с ним на кухне, слушала я его, и вначале было не по себе, – все говорил и говорил он о том, что уже совсем отравлен его организм, что жена и мать подсыпают ему в пищу отраву, что сидит на одной картошке, которую сам и варит, что гэбисты следят за ним днем и ночью, поэтому приходится ходить спать в поле, в стог сена. И мне стало страшно.
Страшно и сейчас. «Система, – сказал тогда Саша, – хочет убить меня». А я бы сказала: «система» в каждом из нас убила что-то живое, здоровое. И как теперь вернуться к истокам, как найти себя в том суррогате, который образовался в наших душах? Сумеем ли? Может, теперь – только дети?
Владимир Володин (1945)
…Из Новогоднего поздравления нашего друга-писателя Володи Володина:
«…В общем, хочу повторить то, что и говорил: я победил! Коммунисты покушались на мою душу бессмертную, но, – хрен им в сумку! – ничего у них не вышло. Они могут жрать в три горла, но я, даже хлебая баланду в лагере, был бы свободнее любого из них, а, значит, счастливее. Целые поколения кончали свою жизнь при расцвете и торжестве зла так и не узнав, что оно победимо. А зло победимо уже потому, что в созидании бездарно. Зло может только разрушать и, сожрав, обокрав, высосав всё вокруг себя, издыхает. Господи, какая радость, что мне пришлось дожить до этой агонии, во всяком случае, до ее начала! Благословенно это десятилетие – начало конца! Но – вопрос: что принесет новое?»
Ну, что ж, ободряющее Новогоднее поздравление друга!
ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ
В магазинах даже носки исчезли. Ввели талоны на сахар, на стиральные порошки. А меж тем скоро выборы народных депутатов СССР и на заборах, зданиях появились плакаты или что-то вроде листовок: «Возродим полновластие советов!», «Велихов[34 - Евгений Велихов (1935) – советский и российский физик-теоретик, педагог, профессор.], Ельцин[35 - Борис Ельцин (1931—2007) – Первый Президент Российской Федерации, в ноябре 1991 – июне 1992 года одновременно возглавлял «правительство реформаторов».] + Сахаров[36 - Андрей Сахаров (1921—1989) – советский физик-теоретик, один из создателей первой советской водородной бомбы. Правозащитник.При Горбачёве в 1986 году был возвращён из политической ссылки.] = Перестройка», «Нищенская зарплата у нас, все остальное – у бюрократов», «Землю тем, кто на ней живет!», «Мы – за полную гласность, за полную свободу!», «Тарасов[37 - Артём Тарасов (1950) – предприниматель, народный депутат РСФСР (1990), депутат Государственной думы первого созыва.] – против бюрократов!». Стою на остановке, читаю всё это и вдруг стоящий впереди полный пожилой мужчина оборачивается ко мне, кивает на плакат и говорит:
– Вот за кого надо голосовать. Молодец Тарасов!
Ему поддакивает женщина, старик… но когда возвращаюсь с работы, то листовок этих уже нет и остался только портрет Тарасова с глазами, выжженными сигаретой.
…Муж приходит и с порога бросает:
– Поздравь. Уже не работаю в «Рабочем». – И рассказывает: – Стал на летучке настаивать на публикации своего открытого письма в защиту СОИ к этому прохвосту Илларионову а главный редактор Кузнецов и сказал: «Вот теперь ты и показал свое нутро». Ну, я и ответил, что не скрывал его и что никогда не был рабом по сравнению с ними, а он и предложил коллегии проголосовать за мое увольнение. И проголосовали.
Посоветовала написать об этом в Москву, в «Известия», а он:
– Что толку?
– Тогда подавай в суд.
– А-а, и судьи такие ж, – махнул рукой.
Прав, конечно. Но надо же как-то… что-то делать!
…Небольшой выставочный зальчик. Очередное собрание СОИ. Председательствует Мудровский и говорит о том, как их обращение против строительства нового корпуса фосфоритного завода и атомной станции ходит и ходит по инстанциям. После него врач скорой помощи Шубников рассказывает об экологическом съезде в Москве (для его поездки СОИвцы собирали деньги) и говорит, как делегаты ночами не спали и все спорили, как бурлил съезд, и кто-то предлагал назвать их движение «Партией зеленых». Участвовал он и в составлении обращения съезда, в котором подчеркивалась трагичность экологической обстановки в стране, звучал призыв сделать движение альтернативным Партии, но это обращение даже и зачитывать не разрешили, – альтернативы Партии быть не может! Возмущались съехавшиеся и тем, что народный фронт Латвии имеет свою газету, а русский нет, и президиум советовал подобным движениям «лепиться к местным изданиям». (Советовать-то можно, но как прилепишься к нашему коммунистическому «Рабочему?) А после выступления Шубникова Саша Белашов вдруг предложил: те, кто «за» партию КПСС, после перерыва пусть не заходят в зал. И вошло только треть собравшихся. Тогда Саша пошел дальше:
– Давайте проголосуем, кто за, а кто против КПСС!
Но Мудровский, как председатель, вроде бы и не услышал его. Потом вышел парень с какого-то завода:
– Предоставило нам телевидение трибуну, а Белашов все испортил. – Разгорячился, покраснел! – Зачем выставлял требования о передачи обкомовской больницы городу? Да и вообще был некорректен к Партии!
Но Саша спокойненько обратился к нему:
– Почему же Вы, когда мы вышли из студии, сказали мне, что я – молодец и даже руку пожали, а сейчас говорите совсем другое? Значит, я имею все основания обвинить Вас в лицемерии.
Подхватилась какая-то женщина:
– Да, Белашов не сдержан, резок! Так нельзя. Он и против Горбачева высказывался не раз!
Встала и я:
– Я, режиссер телевидения, была на летучке, где обсуждалось выступление Белашова в «Эстафете», и наша администрация меньше испугалась его слов насчет больницы, чем те, кто сейчас обвиняют его.
Все зашумели, заспорили, а когда я добавила, что наш председатель Комитета жаловался, что ему на другой день всё звонили и звонили телезрители с вопросами: что такая за СОИ и когда, где собирается?.. то все засмеялись, зааплодировали. Выступал и мой брат, говорил, что наши советские издательства не публикуют книг русских философов. «Схватил аплодисмент».
…День весенний, теплый… Еще утром не были уверены, что митинг разрешат, но все же поехали, а в парке народу!.. И на всю катушку гремят два усилителя, – транслируют радио «Маяк», – поэтому Мудровский, напрягая голос, со сцены кричит:
– Директор парка пригрозил радисту: если выключит радио, то его уволят.
Люди возмущаются, какой-то мужчина… как потом оказалось, доверенное лицо Тарасова, вскакивает на сцену и надрывно кричит:
– Местные органы игнорируют народного кандидата Артема Тарасова! Ему ни отвели не только зала для выступления, но даже микрофона не дают!
И предлагает всем пойти к Обкому партии, чтобы заявить протест. Люди поднимаются с лавок… но тут радио вдруг замолкает, – выключили! – а на сцену выходит предприниматель Тарасов, тот самый, плакат которого висел на заборе:
– Ничего, что нет микрофона, я не боюсь сорвать голос.
И начинает говорить: да, экономика страны на грани катастрофы; да, народ замордован и заморен; да, медицина удручающая, экология тоже:
– Так что не новые законы надо писать… их у нас аж семнадцать томов!.. а издать один единственный, перед которым все будут равны, в том числе и те, кто руководит страной. – На Тарасове серая курточка, темные брюки, голубая рубашка и говорит он громко, словно и впрямь не боится сорвать голос: – У нас три слоя в обществе: верхушка – самый тонкий, уже живущий при коммунизме и которому на всех наплевать, средний – бюрократия и нижний – это все мы. Так вот раньше средний слой чувствовал себя уверенно и спокойно, а сейчас его стали беспокоить прострелы из нижнего, вплоть до верхнего, поэтому бюрократия консолидируется и переходит в наступление. – Лет тридцать пять ему, черная прядь волос все вздувается ветром и смотрится восклицательным знаком. – Если не победит демократия во всех сферах, – кричит надрывно, – то от нас все дальше начнут отходить другие страны. – Слушают его, затаив дыхание! – Поэтому необходимо нам всем объединяться и бороться.
Аплодируют. А он уже говорит о том, что в Москве депутаты, избранные неформально, собираются по субботам, чтобы вырабатывать свои позиции; о том, что после его выступления во «Взгляде», передаче было запрещено выходить в прямом эфире. А после него местный юрист Малашенко зачитывает письмо в центральные газеты: собрание, количеством в триста семьдесят человек, поддержало кандидатуру Тарасова в народные депутаты Союза.
– Может, кто против? – спрашивает.
Никого. И тогда зачитывает письмо и к местным властям, чтобы те разрешили собираться СОИвцам в парке два раза в неделю.
…Завтра в театре – собрание общественности по выдвижению местного журналиста Пырхова кандидатом в депутаты от СОИ. Отпечатала я на пишущей машинке аж пятьдесят объявлений, и вечером с сыном разносили их по подъездам, опуская в почтовые ящики. А сегодня я, Платон, жена брата Натали, работающая в газете завода, подходим к театру, – в шесть здесь будет собрание, – и возле него уже «моя милиция меня бережет», как писал когда-то поэт Маяковский[38 - Массовая еврейская эмиграция из СССР началась в 1971 году. За 1970—1988 годы примерно 291 тысяча евреев и членов их семей покинули СССР.]. А у Центрального универмага стоят СОИвцы с плакатами, приглашающими участвовать в выдвижении местного журналиста Пырхова кандидатом в Верховный Совет. Но вот навстречу нам идет женщина, обращается к Наташе:
– Почему меняют место собрания?
Она-то утром объявила по заводскому радио, что собрание будет в Бежичах (как начальство разрешило), но после обеда из Райисполкома ей позвонил из Обкома Патринов и сказал, что собрание, мол, перенесли в драмтеатр. А вот и он идёт в рыжем расстегнутом пальто, размахивает руками, подходит к группке начальников, выхватывает листок из папки, показывает им, потом подходит и к Наташе, сует и ей такой же, а она, не глядя в него, возмущается:
– Чего ж это вы? Утром одно говорите, после обеда другое…
А он, подсовывая листки и нам, тоже возмущается:
– Ведь не разрешали мы собрания здесь, не разрешали!
И, не дожидаясь ответа, снова убегает к группе начальников. А уже без десяти шесть, надо заходить. Зал еще полупустой, но ровно в шесть… удивительная точность!.. на сцену поднимается поджарый старичок, начинает что-то говорить.
– Подождем еще! – выкрикивают из зала.
– Чего ждать? – топчется он у стола.
Но все же уходит, а минут через пять снова появляется, говорит, что собралось всего около ста пятидесяти человек, а, чтобы иметь право выдвигать кандидата, нужно пятьсот, так что собрание не полномочно.
– А кто вы такой? – спрашивает его Платон.
Тот стреляет глазами:
– Я председатель домоуправления.
