Унэлдок

На выезде к Петровскому каналу им повстречался ещё один местный житель – тоже старик. Застиранная кепка с провисшим козырьком, древняя залатанная гимнастёрка без ремня, тёмно-серые штаны, заправленные в высокие болотные сапоги. Дед стоял на повороте, опираясь обеими руками на обшарпанную до металлического блеска толстую клюку.

Броневик резво вошёл в поворот.

В нескольких сантиметрах от Сомова промелькнуло лицо старика. Его всклокоченная борода едва не ткнулась седо-рыжей метёлкой в стекло. Ярко-голубые глаза спокойно смотрели куда-то сквозь машину.

– Эй, человека чуть не задел! – усторожил водителя Сомов.

– Это он нас чуть не задел! – хохотнул Каша.

– Он жизнью задетый, – оправдывался Скоробогатов, терзая рычаг передач. – Ни шажочка назад не сделал, пень трухлявый. Мог бы и отскочить.

– До его возраста доживи, посмотрю, как ты скакать будешь, – сказал Сомов и, нахмурившись, привалился к стеклу.

Сколько таких деревень по России – с покосившимися избами, завалившимися заборами, разбитыми дорогами? Сколько деревень, всё население которых – несколько таких вот стариков? Да ещё приезжающие на лето дачники. Много. А уж таких, где вообще никто не живёт, вообще не счесть. Вымирает прежняя Россия, тает, как весенний снег. Размерами огромна, а людьми истончается. Скольких унесла страшная Болезнь? А сколько ещё погибло в гражданской войне? Липнут оставшиеся люди к городам, селятся, как морские птицы на скалах, в каменных многоэтажках или окрест. А земля сиротеет. А может, и лучше ей так, земле-то? Отдохнёт без человека, напитается новыми соками. Окрепнет, позовёт назад – пахать и сеять, сеять и пахать…

Машину подбросило на ухабе, Сомов стукнулся виском о стекло и понял, что задремал. Мимо мелькали заросшие иван-чаем поля. Небо провисло низкими тяжёлыми тучами. Моросило. И только на западе, на самом краю горизонта над неровной каймой леса полыхала тонкая ярко-оранжевая полоска неба.

Но рычащая «Гроза» неслась в другую сторону. Туда, где опускалась над пустынным шоссе непроглядная клубящаяся чернота.

2.5 Славка

Невысокая полноватая женщина в длинном до пят тёмно-синем сарафане нарезала хлеб у стола. Она стояла спиной ко входу и не заметила вернувшихся с работы Славку и Дядька. Мягкие округлые запястья незнакомки ничто не стесняло.

Ещё одна невольница усадьбы, уже без прежнего потрясения подумал Славка разуваясь.

– О, Ли́душка-голубушка здесь! – обрадовался старик.

Но женщина даже не обернулась на довольно громкий возглас Дядька.

Рядом с ней суетился Аркаша. Он азартно ковырялся в огромной корзине, стоящей на табурете, и, громко причмокивая, доставал из неё и выкладывал на стол разные продукты.

Старик скинул сапоги, подошёл к столу и приобнял женщину за плечи. Только после этого она, будто разбуженная этим прикосновением, заметила его; улыбнулась, обернувшись через плечо, сделала странный жест рукой, прикоснулась ладонью к щеке старика, а потом её взгляд словно споткнулся о стоящего у дверей Славку. Старик заметил это и махнул рукой – подойди.

– Здравствуйте! – Славка подошёл ближе и слегка склонил голову.

– Это, вот, Ли́душка наша, познакомьтесь, – старик слегка дотронулся до плеча женщины и, когда она обернулась к нему, сказал: – А это Ярослав, новый член нашей общины.

Ли́душка, пухлая невеличка с круглым добрым лицом, смотрела на Славку ясными зелёными глазами, скользя взглядом по его лицу так, словно руками трогала. Потом улыбнулась грустно и, показалось, даже разочарованно, будто не натрогала того, чего хотела, кивнула, повернулась к старику, мягко провела рукой по его груди и, не произнеся ни слова, развернулась к столу.

Озадаченный этой странной сценкой, Славка вопросительно посмотрел на старика.

– Потом, – проворчал Дядёк. – А пока давай к столу.

Стол, вопреки обыкновению, был отодвинут от стены, для того чтобы за ним могло поместиться больше людей. А на столе… Чего тут только не было! Такого Славка не видел, даже когда был «синим»: сыры, колбасы, разнообразные салаты в маленьких плошечках, необычные фрукты и много чего ещё, чему Славка даже названия не знал. А Аркаша продолжал доставать из большой корзины всё новые и новые лакомства.

Хлопнула дверь уборной. Славка обернулся на звук, и сердце сладко вздрогнуло – закутанная в одно лишь полотенце мокроволосая Чита, звонко шлёпая босыми ногами по полу, прошла через всю комнату к шкафу, раскрыла створки и, скрывшись за ними, начала переодеваться. Вот над распахнутой дверцей шкафа взметнулись тонкие руки, вот показался краешек обнажённого плеча…

Славка смотрел с приоткрытым ртом. К низу живота подкатила жаркая волна.

– А ну, любодей! – окрикнул его старик, остужая. – Давай-ка, садись! Перекусим чем Бог послал.

– Бог? – осклабился Белобрысый, лаская медовым взглядом сервировку. – Это нам не Бог, это нам Её Светлость Вероника Егоровна послали со своего праздничного стола. Им избыток, нам придаток.

Славка протиснулся к стене, опустился на табурет и с растерянностью уставился на невероятное изобилие. Аркаша, видя его замешательство, с видимым удовольствием взялся провести экскурсию.

– Смотри, – ткнул он пальцем в небольшую глубокую мисочку, – это вот жульен с креветками и шампиньонами – пробовал такое?

Славка взял кусок чёрного хлеба, оторвал корочку и сунул в рот.

– А вот это знаешь что такое? – блондинчик навёл палец на три белых мешочка, похожих на раздувшиеся пельменины.

– Да мне поуху, что это, – буркнул Славка.

– Это Бур-ратта – сыр такой, – не унимался Белобрысый. – Пробуй, не пожалеешь! А вот это вот фуагр-ра. М-м-м-м… Намажь на хлеб, сама нежность! И вот ещё сыр со специальной съедобной плесенью! Дор Блю. Хрен где ещё такое попробуешь! От праздника осталось. Повезло тебе! Нечасто нам перепадает столько сытняка спелого. А вот! Корнишоны маринованные. А здесь артишок под соусом.

Незнакомые названия звучали как заклинания. Эти заклинания вызывали прилив слюны во рту и чувство неловкости, какое бывает, когда при тебе вдруг заговорили о совершенно непонятных вещах.

– А в кастрюле что? – перебил разошедшегося «экскурсовода» Славка.

– Крем-суп из белых грибов, – ответил за Белобрысого старик, наливая себе в тарелку густую великолепно пахнущую массу. – Лидушка готовила.

– Я супа съем, – решительно сказал Славка.

Борода налил и ему.

Сбоку полыхнуло белым – подошла Чита: в одной вышитой рубахе, едва прикрывающей попу, босоногая, бесподобная. Перетянутые красной шёлковой лентой влажные волосы убраны в тяжёлый хвост. Славка зарделся, уставился в тарелку и принялся сосредоточенно наблюдать, как нехотя тонет в серой однородной трясине веточка петрушки.

Чи́та села на свободное место, между Дядьком и Славкой, придвинула к себе глиняную мисочку и принялась деловито накладывать всего понемногу: и плесневый сыр, и сыр мешочками, и корнишоны.

Славка вспомнил слово: «деликатесы».

Из богатых яств он так ничего и не попробовал. Хотелось очень, но что-то мешало. Ему казалось, вкусив хозяйских даров, он окончательно распишется в своей покорности.

Когда-то падающие звёзды обещали ему совсем иное. Он помнил то обещание и верил в него. Хотя давно это было, может, и забыли они уже о своём пророчестве. Что звёздам до людей, шепчущих свои глупые земные желания?

Славка хлебал суп, закусывал мягким ржаным хлебом и украдкой макал взгляд под стол, туда, где горели тяжёлой бронзой загорелые коленки Читы. И не было ничего вкуснее супа с такой приправой.

Деликатесы.

**

Чита и Лидушка ночевали где-то в другом месте. В бараке остались только мужчины.

Засыпал в ту ночь Славка долго.

Уже захрапел размеренно Борода, отвернувшись к стене. И Белобрысый по-детски тоненько сопел носом, укрыв голову простынёй. А сон не шёл.

Славка закрывал глаза, и тут же перед глазами появлялась она: сарафанчик короткий, блузка полупрозрачная, бёдра гладкие матово блестят, будто маслом намазаны. И сразу кровь гейзером – попробуй усни.

Прошло уже много лет с тех пор, как он испытывал нечто подобное: сладость и горечь одновременно, тоску и восторг, которые, смешиваясь, пробуждали в душе то особенное чувство, управлять которым не было никакой возможности. Чувство это разрывало его изнутри, не давало дышать, меняло действительность, превращая всё вокруг в напоминание о Ней. Весь мир существовал только потому, что в нём есть Она. И только его самого будто бы и не было в этом мире. Он, как забытый всеми космонавт, парил на орбите недостижимого Счастья. Так близко и так бесконечно далеко.

Так и промаялся до самой зари, переворачиваясь с боку на бок. Потом не выдержал, встал и прокрался в уборную. Прикрыл аккуратно дверь – без скрипа, без стука. Минуты ему хватило. Рот и нос ладонью зажал, чтобы сладким стоном своего непотребства не выдать. И сразу полегчало. Вернулся в постель, замотался в простыню и уснул крепко, без сновидений, благо, в Приладожье летом рассвет ранний, не всё у сна крадёт.

**

Завтракали остатками вчерашнего пира.

На этот раз любопытство одержало верх, и Славка попробовал: сыр с плесенью (отвратительный вкус!), яйца, сваренные без скорлупы (яйца, как яйца), сырокопчёную колбасу с тмином (очень вкусная!) и так настойчиво рекомендуемую белобрысым «фуагру» (обыкновенный паштет, только малость жидковат).

Едва приступили к чаю, появилась Чита. На этот раз сарафан на ней был зелёного цвета. Но всё такой же короткий, не скрывающий длинных загорелых ног.

Славка надеялся, что девушка присоединится к трапезе, но она лишь по-быстрому слепила себе бутерброд из острых колбасок и белого сыра с укропом и бесцеремонно отхлебнула из Славкиной кружки чаю.

– Нас на охрану вызывают, – она хлопнула Славку по плечу. – Тебя и меня.

– Ну вот и случилось, – словно даже с облегчением выдохнул Белобрысый.

– Что случилось? – не понял Славка.

– Получишь браслет. Тебе же не нравится безбраслетным ходить?

«Это не браслет, это ошейник», – подумал Славка, чувствуя, как прежнее спокойствие вытекает из него, словно вода из дырявой кастрюли.

**

По каменной дорожке они пошли через просторную изумрудную лужайку, отделявшую общежитие от основного массива усадебных строений.

Несколько раз Славка порывался начать разговор, набирал воздуха и проглатывал. Да и о чём говорить?

Чита, обычно лёгкая на разговоры, тоже молчала.

– Тебе здесь нравится? – наконец, справившись с собой, спросил он.

Девушка остановилась и посмотрела на него, сощурив один глаз и наклонив голову набок.

– А как ты думаешь, чем я здесь занимаюсь? – в свою очередь поинтересовалась она.

– Не знаю, – замялся он. – В комнатах убираешься?

– Да. А ещё?

– Поручения хозяйки исполняешь?

– Поручения? – она смешно сложила губы трубочкой. – Можно и так сказать. А какие поручения?

Отчего-то эта викторина не казалась Славке забавной.

– Ну, чаю подать или кофе… Или чего там ещё? Короче, подай-принеси.

– И это тоже, – согласилась Чита. – А ещё? Самая главная моя работа, знаешь, какая?

Чувство неловкости, которое в начале разговора было лишь едва ощутимым, теперь накрыло Славку с головой. Он вспомнил найденные в парке трусики и использованный презерватив.

– Лучше сама расскажи, – краснея от пришедшей догадки, предложил он.

– Ой, а чего покраснел?! – Чита сложила ладони в умильно-молитвенном жесте.

– Слушай, пойдём уже.

Но Чита не особо торопилась.

– Я родилась бинтом. Жила с матерью в резервации под Тосно. Отца не видела никогда. А как мне исполнилось шестнадцать, пошла на «биту», и мне тут же предложили «очень хорошую» работу от Минздрава. Догадываешься, какую?

Он догадался.

Минздрав курирует все лупанарии в стране. Церковь хоть и считает блуд грехом, но к домам холостяка никаких претензий не имеет. Во-первых, блудницы там все сплошь из «белых», а значит, все некрещёные или от церкви «отлупленные». В чём тут грех? Ну, а те, кто ходит туда – крещёные неженатые мужчины, «синие» и «красные» – им сие прощается за особый «срамной налог», что взымается с каждого посещения в церковную казну. Любой полноправный неженатый мужчина старше двадцати одного года имеет право два раза в месяц посетить такой бордель бесплатно. Если он приходит чаще, то с его счёта снимаются деньги. Очень многие приходят чаще.

Все работницы получают фиксированную оплату – «белый минимум» плюс «ударные» за перевыполнение дневной нормы. Вдобавок им полагаются постоянное медицинское обследование, бесплатное лечение, открытая городская виза. Не так уж и плохо для «бинтов».

– Так что в своей жизни я ничего и не видела, кроме… – невесёлый смешок соскочил с её губ. – И здесь… Здесь мне гораздо лучше. Чище, красивее. Не так много, не так часто. Понимаешь?

Он всё понимал.

Ему так и не довелось быть с женщиной. Не случилось, хотя возможностей для этого было предостаточно. В интернате были девчонки, без всякого стыда предлагавшие себя за сигареты, какую-нибудь понравившуюся шмотку или просто так. Он брезговал. В артели мужчинам тоже не составляло труда разнообразить свой досуг – в сортировочных цехах работали одни женщины, да и на упаковке мужиков почти не было. А «белые» женщины с юных лет учатся воспринимать своё тело как средство, а вовсе не как храм. Но дело не всегда в одних только возможностях. Славка считал, что просто переспать с женщиной и впервые возлечь с любимой – это не одно и то же. Для «просто» ему хватало и собственной руки, а единственная его любовь осталась где-то за толстыми стенами прошлого.

И теперь перед ним стояла девушка, которая, в отличие от него, имела такой богатый опыт «просто переспать», что и подумать было страшно. А он… Он всё равно хотел быть с ней. Потому что под ороговевшей патиной всех этих «отношений» он видел тот самый свет, о котором недавно говорил Дядёк. И этот свет притягивал его, хоть и больно обжигал.

Горечь и тоска…

– Давай считать, что мы всё выяснили? – через силу улыбнулся он.

– Так это ты спросил.

– А ты ответила.

– Что, не понравилось? – она сделала небольшой шажок, чтобы заглянуть ему в лицо. – Теперь будешь меня сторониться?

– Не буду.

– Не буду, – передразнила она. – Так не будь! Я тебе нравлюсь?

Славкины уши вспыхнули, щёки обдало горячим. Совсем не об этом он хотел с ней поговорить.

– Эй! – не унималась Чита. – Ну, ответь хоть чего.

– Нравишься, – через силу выдавил Славка, глядя в сторону. – Пойдём уже.

И они снова неторопливо пошли через лужайку.

Скоро дорожка вывела их к роще с молодыми неокрепшими дубками и клёнами, среди которых притаилась странная почти игрушечная деревенька.

Небольшие одинаковые новёхонькие рубленые избушки-теремки образовывали что-то вроде лесной улицы. Всего избушек было десять, пять с одной стороны выложенной тёсаной брусчаткой дороги и столько же с другой. Каждый домик был обнесён изгородью из сплетённых между собой веток и прутьев. Кое-где на прутья были насажены глиняные горшки. В конце улицы стояла деревянная часовенка, за которой сверкал идеально круглый, как корабельный иллюминатор, пруд с крошечной банькой у самой воды. Всё здесь выглядело будто декорация к русской народной сказке. В том числе и Чита в своём сарафане, и он в вышитой косоворотке.

В этих местах Славке бывать ещё не доводилось.

– Что это? – спросил он, обводя удивлённым взглядом домишки.

– Мечта, – будто завороженная ответила Чита, останавливаясь.

– Чья?

– Вероника Егоровна построила эти дома для своих будущих крепсов. Представляешь? Мы тут будем жить! Мы! Я уже была внутри. Там всё есть! Печка с плитой, погреб большой, даже мебель стоит новая! Скорей бы уже!

Её глаза блестели.

– Я, знаешь… – она порывисто повернулась к Славке, лицо её светилось неподдельной радостью. – Я огородик маленький заведу! И цветник у забора посажу, Дядёк семена мне даст – и посажу! И яблоньку! Как думаешь, позволит Вероника Егоровна яблоню высадить?

– Не знаю, – растерянно ответил Славка.

Воодушевлённость, с которой Чита делилась своими мечтами, поразила его. Человек, не принадлежавший себе, на его глазах азартно и со вкусом планировал своё будущее.

– Скоро электричество подведут, и можно будет заселяться! – продолжала ворковать Чита. – Так уже хочется пожить в своём доме!

«Не твой это будет дом! – хотелось крикнуть Славке. – И ты не твоя!»

Но он, конечно же, промолчал.

Обойдя пруд, миновали длинный кирпичный гараж с зелёной металлической крышей и маленькой декоративной башенкой над фасадом и вышли почти к самому Дворцу с противоположной от гавани стороны.

Вблизи Дворец был ещё великолепней. Позолота слепила глаза, в высоких окнах отражалось небо, словно сам Дворец был наполнен им до краёв.

– Я слышала, ты когда-то был «синим»? – Чита мягко дотронулась до его руки.

– Давно, – хрипло ответил он.

– Расскажешь?

– О чём?

– Как это – быть полноправным?

– Я почти уже забыл.

– Ага, забыл! Такое забудешь! В Ростырнет, небось, каждый день ходил? Наверное, это очень интересно, да?

– Не очень, – соврал Славка.

Она, конечно, раскусила эту бесхитростную враку, но не обиделась. Засмеялась и хлопнула его по плечу, отчего внутри у Славки затрепетал маленький серебряный камертон.

– А как тебя по-настоящему зовут? – спросил он.

– Зови меня Чита. Мне нравится это имя, оно весёлое.

– А всё-таки?

– Рита, – смущённо сказала она.

– Была Рита, а стала Чита?

Она коротко кивнула, поджав губы.

– Прогресс, – неуверенно согласился Славка, и они рассмеялись.

**

За гаражом и пустой автостоянкой расположился пост охраны – огромный вытянутый терем, сложенный из толстенных брёвен. Крышу терема украшал резной конёк, выполненный в виде двуглавого орла. Сразу за постом торчала серая мачта ретранслятора, увешанная коробками и лопатками модулей. У крыльца стоял здоровенный детина в коричневой полевой униформе. Издалека он был похож на медведя.

Увидав гостей, Медведь заулыбался. Он обнял подошедшую Читу, бережно прижав её к себе огромными ручищами. На его фоне высокая статная Чита выглядела как недокормленный ребёнок.

– Привет, красотуля ты наша! – пробасил здоровяк. – Давно уже в гости не захаживала. Забыла про нас?

– Работы у меня, Миш, прорва. А то не знаешь?

Медведя звали Михаил.

– Знаю-знаю, работница-ударница, – прогрохотал Михаил раскатисто. – И этого привела…

Всё добродушие разом стекло с его широкого лица. Здоровяк смотрел на Славку так, будто искал, к чему прицепиться.

– Привела, – сообщила Чита. – Ну а заодно я ему и хозяйство показала, чтоб освоился.

– Так ты мне покажи, хозяйство-то, я освоюсь, – Михаил попытался ухватить её за зад, но она проворно увернулась и юркнула внутрь терема.

Славка скрипнул зубами.

Богатырь посмотрел ей вслед, клокоча тихим смехом. Потом повернулся к Славке и холодно бросил:

– Шагай внутрь.

**

Внутри было светло и прохладно.

Над окном поскрипывал большой кондиционер «Догода-2». В спортзале школы, где учился Славка, стояли точно такие же – шумные, но очень эффективные. И физрук, бывший моряк-пограничник, постоянно включал их на полную мощность, что, по его мнению, должно было способствовать стимуляции подвижности учеников. А на самом деле способствовало простудным заболеваниям. Но из школы его выгнали не за это, а за то, что из своей каморки он проделал в женскую раздевалку отверстие и снимал всё, что там происходило, на портативную камеру «Ус».

В дальнем углу надрывно дребезжал холодильник. Посреди просторной комнаты стояли крепкий деревянный обеденный стол без скатерти и несколько мягких стульев с изогнутыми ножками и позолоченными немного обшарпанными спинками. По всей видимости, стулья эти были сосланы сюда из Дворца по старости. Вдоль дальней бревенчатой стены протянулась длинная лавка, на которой увлечённо пришивал что-то к рукаву форменной куртки ещё один охранник.

Славка узнал его. Это был Якут.

– Привет, Тарагай, – Чита, не дожидаясь приглашений, села за стол, закинув ногу на ногу.

Якут широко улыбнулся и похлопал себя ладонью по лысине.

– Привет, Чита-Куо!

На Славку он не обратил никакого внимания.

– Эх, чайку, Читуль? – Медведь хлопнул в ладоши, словно стрельнул из пугача. – Варенье есть черничное. Свежак!

– Давай, – взмахнула кудрями Чита. – Люблю черничное! И земляничное!

– Земляничного нет. Агай, достань баночку свеженького.

Якут отложил куртку, метнулся к холодильнику, выхватил из него литровую банку варенья и торжественно поставил на стол перед Читой.

Медведь принялся разливать по стаканам заварку. Чита сдержанно улыбалась и чайной ложечкой перекладывала варенье в пиалу. Якут вернулся на лавку пришивать то, что недопришил.

Славка, не смея зайти дальше порога, стоял и исподлобья осматривался по сторонам.

В другой части комнаты он увидел что-то по-настоящему интересное. Там, в небольшом огороженном органическим стеклом закутке, светились на стене девять экранов, по три в ряд. И на каждом мониторе шло своё «кино». На одном Славка узнал участок в районе бухты с причалом. А на другом было видно «общежитие» со стороны входа. На третьем – вглубь соснового бора убегала гравийная дорога. На четвёртом была та самая пустая деревенька и круглый пруд с баней. Ещё на одном – Дворец с парадного входа, львы на высоких мраморных тумбах охраняли широкие ступени. А на остальных мониторах места были незнакомые. Картинки то и дело менялись, из чего Славка сделал вывод, что камер наблюдения больше, чем девять.

Но самым интересным оказался другой экран. Огромный, как окно, висящий отдельно от других. На нём было не «кино», а спутниковая карта, на которой горели и перемигивались разные разноцветные значки. Некоторые стояли на месте, некоторые двигались. Всё это было похоже на какую-то компьютерную игру. Но, приглядевшись, Славка понял, что именно он видит.

Сперва в тёмной полоске, рассекающей зелёное месиво полей и перелесков, он признал Новоладожский канал. Затем уже отыскал взглядом и тот другой канальчик, что оканчивался придворцовой гаванью. На карте гавань была похожа на чёрную прямоугольную дыру в земле. Рядом жирной смазанной буквой «Х» белела крыша Дворца. Дальше сориентироваться было уже совсем просто. Славка легко нашёл «общежитие», игрушечную деревеньку, теннисные корты, гараж и другие здания, возле которых он ещё не бывал. Нашёл и пост охраны, где он сам сейчас и стоял на пороге.

Над домиком охраны светились несколько крохотных голубых треугольников. Ещё несколько таких же стрелок он заметил в других частях усадьбы.

– Ещё раз туда зыркнешь, я твои смотрелки погашу, – угрюмо предупредил Медведь, выдвигая из-под стола стул. – Садись! Скоро тобой займёмся.

Славка прошёл к столу и сел. Медведь поставил перед ним антикварный стакан в медном подстаканнике с изображением Адмиралтейства и надписью «Ленинград», пододвинул неровно вскрытую пачку с рафинадом и снова переключил внимание на Читу.

С Читой охранники вели себя как котята. Уветливо мурлыкали, нашёптывали что-то фальшиво-сладкими голосами. Она отшучивалась. Славка прихлёбывал горячий чай, грыз кусок сахара и старался не слушать, о чём говорят. Но всё равно слышал. Медведь мягко, но напористо добивался от Читы ответа, когда она придёт к нему «под бочок». Чита поначалу пыталась разговор свернуть на другую тему, а как стало понятно, что богатырь не отвяжется, привстала, ухватила его за мясистое ухо, притянула это ухо к своим губам и что-то быстро зашептала, после чего громила заметно погрустнел и сразу же вспомнил про Славку.

– Ну а ты-то кто такой? – полыхнул он недобрым взглядом из-под сведённых бровей.

Славка смолчал.

– Ну, чего такой тихий? Я ж с тобой по-человечески.

– А ты…

– Не «ты», а «вы»! – резко перебил Медведь. – Ты на ноль помноженный, а я гражданин! Воевода охраны! Проявляй уважение!

– А, по-вашему, я кто?

– Ты? – воевода сделал вид, что задумался. – Никто. Вот если по-нашему, то никто. Но для отчётности, конечно, тебя как-то надо обзывать.

Славка насупился.

– Буду звать тебя Плесень, – продолжал воевода. – Ну и как тебе здесь, Плесень?

– Никак.

– Дерзишь?

Воевода тяжело поднялся со стула.

– Нет, что вы, – отвел взгляд Славка. – Я никто, и мне соответственно здесь никак.

– Не дерзишь, – согласно кивнул воевода. – А выёжываешься.

Славка мельком взглянул на Читу и перехватил её испуганный взгляд. Воевода тем временем зашёл Славке за спину и положил свои огромные лапищи на спинку стула.

– Значит сейчас с тобой произойдёт ни-че-го, – сказал он и резко тряхнул стул.

Деревянная спинка больно ударила Славку по лопаткам.

– Миш, пожалуйста, – пискнула Чита.

– Ты, Читушка, клади в чай вареньице. Черничное. Черники нынче! Море! А мы тут сами. Агай! Развлеки нашу гостью. Скучает.