Унэлдок

Но Каша не обратил на блеянье криминалиста никакого внимания, продолжая целеустремлённо шагать напрямки. Остальным оставалось только двигаться следом.

– Ну я-то тут зачем? – негромко причитал Яша. – Я ж тут был уже. И не только я. Тут народу потопталось, как на параде, живого места нет.

Сомов и сам не мог взять в толк, зачем было нужно тащить с собой зануду Рушницкого. Изначально планировалось, что Каша просто познакомит его с местом преступления, даст пообщаться с охраной и обслугой, введёт в курс дела, поможет, как говорится, пропитаться обстановкой. Но он зачем-то прихватил с собой этого брюзгу, да ещё Скоробогатов увязался с ними, хотя мог бы и в машине посидеть.

Невысокий кривоногий майор продолжал бодро отмерять шагами песчаную пустошь.

– Кирилл Степанович, может, всё-таки по дороге? – плаксиво причитал Рушницкий. – Ну чего мы тут в песке вязнуть будем?

– Так ближе, – не оборачиваясь, отрезал Каша. – Не развалишься.

Скоро поле кончилось, и светлый сосновый лес гостеприимно принял их под свои высокие своды, окутав пьянящим запахом хвои. Идти стало намного приятней. Да и июльская духота переносилась тут куда легче, чем на открытой местности.

Сомов наклонился, провёл рукой, словно совком, по густому черничному кусту и в его ладони оказалась приличная горсть крупных иссиня-чёрных матовых ягод. Он ссыпал их в рот и раздавил языком о нёбо, выжимая сладкий сок.

Рядом недовольно сопел Рушницкий.

– Тут ведь гадюки водятся, – беспокойно рыская близоруким взглядом под ногами, сообщил он.

– Яша, а чем, по-твоему, орудует убийца? – поинтересовался Сомов, подгребая очередную порцию ягод.

– Да кто его знает. В базе данных аналогичных следов нет. То есть пользуется он чем-то из ряда вон оригинальным. Так что наверняка я тебе ничего сказать не могу.

– Ну, а не наверняка?

Рушницкий воодушевлённо причмокнул пухлыми губками.

– Ну, смотри. Особенности раневых каналов и повреждений костей-хрящей позволяют говорить, что действует он чем-то наподобие длинного штыря с прямоугольными гранями и точечно-острой оконечностью. Раневые каналы глубокие, слепые, но не в случае с Григорьевым, там сквозняк вышел.

– А конкретней? – Сомов ещё не успел ознакомиться со всеми деталями расследования и теперь, пользуясь случаем, навёрстывал упущенное.

– Штырь вошёл ему в левый глаз, прошёл через мозг и вышел в теменной части черепа. Когда убийца его извлекал, так всё разворошил…

Сомов невольно поморщился и жестом остановил разошедшегося Рушницкого. Тот сразу же умолк и погрустнел.

– Да нет, Яш, ты продолжай, это я так, не в форме что-то, – развёл Сомов перепачканными черничным соком руками.

Рушницкий понимающе кивнул и тут же с криком подскочил, приняв почерневшую сухую ветку за змею.

– Я полжизни тут оставлю, на этих болотах, – жалобно посмотрел он на Сомова. – Неужели нельзя было без меня как-то?

Но Сомов уже так не считал. Теперь он понимал, зачем Каша потащил с собой Яшу-бояшу. Вылавливать его по лабораториям и кабинетам в Питере было бы утомительно. А здесь он точно никуда не денется и может рассказать много чего полезного.

– Ну, что я могу поделать, Яш. Ты, лучше, продолжай рассказывать, и дорога незаметней пройдёт.

– А что там рассказывать? Я и так уже почти всё рассказал. Вообще, все жертвы убиты одним очень сильным ударом, повредившим жизненно важные органы, как правило, мозг. В двух случаях – сердце. Но дело даже не в этом. Сама степень удара-нажима, вот что интересно. Это не нажим даже, а выстрел, я уверен. Знаешь, как арбалетный болт выстреливает, вот и тут так же.

Яша снова оживлённо тараторил, не забывая внимательно посматривать под ноги в поисках притаившихся гадов.

– Штырь не только легко проходил мягкие ткани, но без особых помех проламывал кости. А там, где костная ткань была задета по касательной, клинок оставил глубокие борозды. Обычного мускульного усилия человека не хватило бы, чтобы нанести такие повреждения. Понимаешь? На поясках обтирания в большинстве случаев выявлены микрочастицы металла и ржавчины. Анализ показал низколегированную сталь. Также в пробах, взятых с трупов, присутствуют частицы полиметилсилоксановой смазки. Что также подтверждает механическую природу воздействия ударной части орудия. Я считаю, что это какое-то пневматическое оружие. Вроде ружья для подводной охоты или пневмоарбалета какого-нибудь.

– А на месте преступлений нашли хоть один такой штырь?

– Ни одного! Я, знаешь, вообще уверен, что у него он один. Стреляет им убийца с близкого расстояния, почти в упор. Характер разбрызгивания крови это подтверждает. Потом забирает штырь. С Григорьевым, вон, так расстарался, вынимая…

Впереди возникла высокая шапка муравейника. Криминалист, увлёкшись рассказом, ничего не замечая, шёл прямо на неё. Сомов дёрнул его за рукав.

– Значит шесть трупов уже?

– Ох! – отшатнулся Рушницкий, увидев муравейник, и едва не завалился на спину, но был вовремя пойман Сомовым за воротник. – Да, да! Шесть трупов! И как люди тут живут?!

– Два синих, два красных, теперь два серебряных. Система?

– Вот! И там, – Яша ткнул коротким пухлым пальчиком в безоблачное небо, – о том же подумали. А потом ещё подумали-подумали и придумали, что эдак он до «золотых» доберётся! Кто знает, что у маньяка на уме? А совсем рядом тут усадьба дочери свет Стахнова.

– Стахнова?! – присвистнул Сомов.

– Представляешь теперь из-за чего весь сыр-бор?

Справа между стволов показалась хорошая песчаная дорога. Но майор упорно продолжал её игнорировать, шагая параллельным курсом.

– Яш, а вот парень тот белый. Который как раз тут недалеко пропал на днях. Ты об этом деле что-нибудь слышал?

– Парнем другая группа занимается, – оглядываясь на муравьиную кучу, пробормотал Рушницкий. – Поручик Фатеев, по-моему. Тут мне мало чего известно. Только основное. Трупа нет. На берегу нашли аккуратно сложенную одежду. Штаны, футболка, кеды. Также обнаружены незначительные следы рвотных масс. По анализу не скажу – не видел. Вроде всё.

– Одежду, говоришь, сложил?

– Ага.

– А браслет? Его же тоже нашли?

– И браслет нашли. А как же.

– Ну, и?

– А что «ну», Саша, что «ну»? – плаксиво протянул Рушницкий, отмахиваясь от вьющейся мошкары. – Вот понесло нас… Браслет как браслет. Перекушен чем-то, типа кусачек. Чик, и всё. Парень сбросил поводок и в тень рванул. На что он рассчитывает, я не знаю. Может, к финикам податься решил. Может, просто дикарём рискнул побегать… Ты глянь статистику. За последние года два белые стали исчезать, как по расписанию. И в большинстве случаев бесследно.

– А тебе это странным не кажется?

– Я не психиатр, Саш, – раздражённо вздохнул Рушницкий. – Кто их знает?..

Быстро наклонившись, Яков Соломонович сломал богатый листьями прутик и стал яростно сечь им воздух вокруг себя, бубня что-то себе в губу про кровопийц, от которых никакой на земле пользы, а одни только мучения добрым людям.

**

Незаметно лесной рельеф понизился, и сухой прозрачный бор сменился мрачноватой чащобой с большим количеством чахлых, прогнивших на корню ёлочек, покрытых до самых общипанных макушек серо-голубыми кружевами лишайника. Болотный запах щекотал ноздри сладковатым ароматом гниющего дерева и торфа.

Когда под ногами начало хлюпать, майор всё-таки свернул и вывел группу на дорогу.

Сомов несколько раз притопнул по спрессованному песку, сбивая с сапог налипшие клочки мха и сосновые иголки. Судя по скупым комментариям Каши, идти оставалось недолго.

– Хорошие места, – Сомов поравнялся с плетущимся в стороне ото всех охранником. – И дорога отличная. И чего сразу по ней не пошли?

– Наверное, срезать хотели, – с готовностью ответил парень. – Она вначале пе́тлю даёт в обход пру́да. Поэтому через лесополь ближе получается.

– Это хозяин дорогу-то строил?

– Ага. Раньше тут старая была, вся в ямах. По весне и дождям заливало её, где пониже, там пожиже – ни пройти, ни проехать. А Владимир Васильевич щебня навезли, грейдер пустили, песком засыпали, фонари, вона, поставили.

– Хороший человек был Владимир Васильевич?

– Да что ж мне судить? – стушевался парень. – Какой был, такому и служил. Но ничего плохого про него сказать не могу. Обычный барин. Тихий, не ругался почём зря. Вот супруга его, та да. По любому поводу в крик.

– А про старую дорогу откуда знаешь? Местный что ли?

– Так точно, из Лопатиц! Я тут егерем в охотохозяйстве работал, а Владимир Васильевич позвали на охрану. Деньги хорошие предложили. Ну я и пошёл.

– И что, были у барина твоего враги? Кто ему зла мог желать?

– Да какие враги! Его все любили! Сам Егор Петрович свет Стахнов к нему в гости захаживали! Представляете?! В бане нашей парились! Хвалили страшно! Очень довольны остались! Даже предлагали купить участок, а уж деньжищи сулили такие, что…

Охранник не нашёл подходящих слов и умолк, восторженно блестя увлажнившимися глазами.

– Это та баня, куда мы идём?

– Точно так! Та самая!

– А ты как про это прознал? Про деньжищи и остальное…

– Так я ж, господин офицер, баньку-то и устраивал им. Там моё хозяйство. Домик гостевой и банька. Сейчас сами всё увидите.

**

Вскоре дорога дала крутой поворот и вывела к просторной лесной заимке. На опушке желтел сложенный из тёсаных брёвен, основательный двухэтажный сруб с большими окнами, двускатной черепичной крышей и просторной террасой. Недалеко от дома у самого берега приютилась аккуратная рубленая банька, от которой далеко в озеро уходил лёгкий и прочный помост.

Заросший тростником во всех прочих местах берег тут был тщательно вычищен, открывая свободный доступ к большой воде. Чуть в стороне от бани стоял дровник, заполненный почти до самой крыши поленьями. Возле дровника темнела широкая колода с воткнутым топором. Земля вокруг колоды, словно птичьими перьями, была усыпана мелкой щепой.

– Давай, Сом, вынюхивай! – Каша присел на одиноко торчащий из песка валун и обвёл местность рукой. – Бабка била – не разбила, дед бил – не разбил. Так, может, ты тут хвостиком махнёшь и всё сразу выяснишь? Удиви нас!

Рушницкий затравлено оглядывался по сторонам в ожидании новой атаки комаров и ладожского гнуса. Скоробогатов, по-детски приоткрыв рот, восхищённо смотрел на сверкающую озёрную гладь.

– Ну, пойдём, посмотрим твоё хозяйство? – кивнул Сомов охраннику и зашагал к бане.

**

Баня оказалась для супругов свет Мулячко самой что ни на есть кровавой.

Нона Викторовна, как определили эксперты, находилась в комнате отдыха и стояла спиной к входной двери возле стола, когда штырь вонзился ей в затылок. Повалившись грудью на стол, женщина опрокинула сахарницу, пиалу с крыжовенным вареньем и вазу с фруктами. Умерла она мгновенно.

Владимир Васильевич в это время освежался после парилки в озере. Последнее, что он увидел, вернувшись с купания – на столе, разметав посуду со снедью, лежит его жена, выставив свой широкий ничем не прикрытый усест аккурат в сторону входной двери. Вряд ли почётный нефтяник успел даже понять, что она уже мертва. Пока он недоуменно разглядывал спелое гузно своей ещё довольно молодой супруги, убийца, стоявший в углу возле двери, нанёс удар. Тоже в голову. Штырь с лёгкостью пробил височную кость пожилого мужчины.

– Так, – Сомов присел на мягкий кожаный диван и посмотрел на мнущегося в дверях охранника. – Рассказывай. Где находился каждый из вас? Начни с себя. Где ты был и что делал, когда им головы протыкали, как арбузы?

– Здесь, – голос охранника упал почти до шёпота и он захлёбываясь затараторил. – Здесь, господин офицер. Я тут постоянно дежурю. Бессменно. Егерь я бывший. Вот меня Владимир Васильевич сюда и определили. Я им баньку, если надо. И рыбалка, ежели приспичит…

– Да не части! – поморщился Сомов. – Где ты конкретно был? Что, вот прямо здесь?

– Не. В домике береговом я был, господин офицер! В домике, вона том. Хозяева ночевать здесь собирались. Хотели, значит, на бережку выспаться. А я готовил дом. Полы освежал, постели стелил, всё как обычно. В баньку им самовар отнёс, поесть там вкусненького всякого. И обратно.

– Так, а остальные? У вас тут охраны, как в банке. Где были остальные? Кроме тебя, был тут кто ещё?

– Конечно! Были! Патрульная смена. Пришли с хозяевами вместе. Володька и Тимоха.

– Ну?

– Што?

– Дурачка не включай, ей-богу?! – начал злиться Сомов. – Где были твои Володьки с Тимохами? Возле бани хоть кто-то дежурил?

– Да. Я дежурил.

– Ты ж говоришь, что в доме был, – сквозь сжатые зубы проговорил Сомов.

– Да, был в доме. Я… Я, господин офицер, и тама, и тама. Я же… Они, как париться начали, так мне хозяин сказали, чтобы я тут не маячил, а пошёл ко сну всё приготовил. Не хотели, значит, чтоба я хозяйку смущал. Она при мне, значит, стеснялась до озера бегать. Вот Владимир Васильевич и приказали пойти от бани.

– Ладно. А патрульные эти ваши, они где были?

– Так тоже в доме. Я им чаю налил. Они чай пили с баранками. Дожидались указаний.

– Пойдём на улицу выйдем. Кто обнаружил тела?

– Я обнаружил, – охранник отворил дверь и угодливо посторонился. – Пришёл, как хозяин просили, через двадцать минут. А они уже мёртвые лежат. Владимир Васильевич ещё пальцами руки подрагивали. Меленько так, как будто собачку чешет.

– А ты чего?

– Я? Я спужался, аж ноги не шли. По рации вызвал всех.

– Ты-то что-то видал? Слыхал? У тебя двух человек под самым носом как букашек пришпилили!

– Как есть ничего, господин офицер! Ни шороха, ни звука! Ветрило в тот день здо́рово. По деревьям да по тресте шелохало. И озеро ворчало. Стоял бы штиль, может, чего бы и услыхал.

Сомов осмотрелся. Плотные заросли черёмухи и крушины подступали почти к самой бане. Убийца вполне мог затаиться в них, дожидаясь благоприятного момента. От кустов до бани всего несколько метров открытого пространства – перемахнуть пара секунд.

– Погоню организовали? Убийца же не мог далеко уйти.

– Да, да, – снова закивал парень. – Тесак по рации…

– Кто такой?

– Володька Дынин. Его Владимир Васильевич тёзкой называл, вот мы ему позывной и придумали такой, шоб и страшно, и…

– Ладно, понял. И?

– Ну, он подмогу вызвал и вашим позвонил. А я, пока подмога шла, я в лес и круго́м- круго́м. Пробегу, остановлюсь, прислушаюсь, не хрустнет ли ветка. Но ничего, ей-богу, ничего. Он как в воду канул…

На этих словах глаза парня сделались огромными, испуг брызнул из них фонтаном.

– В воду! Господин офицер, в воду! Я же берег и не осмотрел! Ах, ты ж! А там треста в два роста, там же слона можно спрятать. Вот я!.. Ведь точно! Куда ему ж ещё было-то?! Я-то думал, он лесом на большую землю. А он ведь совсем в другу сторону. И как же это я сразу-то не скумекал?

Парень побледнел. Его качнуло.

– Давай-ка присядь, потом договорим. – Сомов придержал охранника за локоть. – Яков Соломонович! Помоги человеку!

Подбежавший Рушницкий взял обмякшего охранника за плечи, помогая тому опуститься на землю. Каша с интересом поглядывал на возникшую суматоху, но со своего валуна так и не слез. Сомов тем временем продрался через плотные заросли и вышел к берегу. Это был уже не тот ухоженный и чистый пляж, а едва пролазный дикий берег древнего озера.

На краю береговой линии он замер, глядя в ту сторону, где должна была быть вода. Но озёрный простор начинался много дальше, а прямо перед ним стояла, гипнотически покачивая шоколадными кисточками верхушек, плотная стена тресты.

«Здесь не слона, здесь целую армию можно спрятать», – подумал капитан и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Казалось, что из колышущихся зарослей за ним наблюдают. Захотелось развернуться и без оглядки броситься обратно, к людям. Но было и другое чувство. Словно его настойчиво приглашали войти, зазывали ласковым шепотком: сааа-шааа, сааа-шааа. И в этом убаюкивающем шелестении чудился ему далёкий Настин голос.

Сомов пошёл вдоль берега. Шагов через тридцать он обнаружил то, что искал – сломанные и придавленные к земле стебли образовали в тростниковых зарослях едва приметный проход. Кто-то не так давно вошёл в эти дебри и растворился в жёлто-зелёной гущине.

Он сделал шаг в сторону темнеющего пролома, но нога тут же увязла в растворе песка и ила. Сомов поспешно шагнул назад, не удержал равновесия и повалился на спину, оставив соскочивший сапог в цепком зыбуне.

Чертыхаясь, он выдрал обувку из западни, сунул промокшую ногу в чёрное нутро сапога и зашагал обратно, затылком чувствуя всё тот же пристальный враждебный взгляд.

**

– Как прогулялся? – осклабился Каша, едва перепачканный и растрёпанный Сомов выбрался на взгорок.

– Надо тресту обыскать, он туда ушёл. Может, какие-то зацепки будут.

Лицо Каши сразу стало серьёзным, он коротко кивнул и полез в карман за руфоном.

Охранник уже пришёл в себя. Он сидел на мостках, понуро опустив голову.

– Как тебя звать-то? – спросил Сомов, присаживаясь рядом.

– Федя, – шмыгнул носом парнишка. – Фёдор Чумаков.

– А ты прав, Федя, в тресту он ушёл. Значит, местный. Ладожский. Городской туда ни в жизнь бы не сунулся. И лодка у него там наверняка припрятана была или он пловец отменный.

Белокурая голова охранника дёрнулась, в голубых глазах вспыхнула решительность.

– Да я всех местных знаю! И приезжих, если часто тут бывают!

– Вот и я о том, Федя. Значит, и убийцу своего хозяина ты знаешь. Вот и подумай, кто бы мог это сделать.

– Да кто ж сможет? – округлил глаза Федя. – Удок не перчатка, так запросто не снимешь.

– Не снимешь… – задумчиво кивнул Сомов.

Если только ты не «светлый».

**

Возвращались на усадьбу уже по дороге.

Каша снова ушёл вперёд. За ним увязался Скоробогатов. Долговязый поручик неловко переставлял свои длинные ноги, то семенил, то широко подшагивал, пытаясь подстроиться под ровный стремительный ход коротконогого майора.

Рушницкий и охранник Федя предпочли общество Сомова. Оба шли молча, боясь нарушить суровую задумчивость притихшего после похода на озеро сыщика.

А Сомов в тот момент думал о Насте. Её тихий прозвучавший сквозь шелест тростника голос всё ещё звучал в голове. Неуловимый, как далёкая мелодия, как песня без слов, мотив которой тает, едва достигнув настороженного уха.

Когда лес начал редеть, открывая взору залитую светом поляну и блестящие на солнце крыши усадебных построек, дорога повернула влево. Совсем скоро впереди показался довольно большой пруд.

Обросший по берегам плотным низкорослым кустарником и травой, этот искусственный водоём почти правильной прямоугольной формы хорошо просматривался с дорожной насыпи. Пруд выглядел запущенным. Пройдёт несколько лет, и он полностью зарастёт стрелолистом, рогозом, осокой и кувшинками. Тёмная и гладкая, словно натянутая плёнка, вода отражала высокое голубое небо. На противоположном от дороги краю пруда торчали из воды чёрные прогнившие брёвна, служившие некогда опорами для помоста или небольшого причала. На одной из этих опор чистила перья чайка, которая при приближении людей расправила крылья, подпрыгнула и, тяжело набирая высоту, полетела в сторону озера. Там же, на дальнем берегу, Сомов разглядел полуразрушенный остов перевёрнутой деревянной лодки.

Зачем в пруду причал и лодка? Бессмыслица. Если только пруд не имел выхода в Ладогу.

Сомов перешёл на другую сторону дороги и увидел уходящий к озеру канальчик с довольно глубоким руслом, выложенным мелким булыжником. Воды в канальчике почти не было, дно его покрывала густая заросшая болотной травой бурая жижа. Из узкой трубы, торчащей в основании насыпи, вытекала тонкая струйка воды.

Почти сразу за прудом у дороги стоял старинный двухэтажный дом с мезонином, широким деревянным крыльцом и заколоченными окнами первого этажа. За домом доживали свой век несколько больных старых яблонь. Их корявые, почти напрочь лишённые листьев замшелые ветви походили на сведённые артритом пальцы древнего старика, вскинувшего руки в страшном проклятии.

– Фёдор, а это что за хибара? – остановился Сомов.

– Так деревенька здеся раньше была, господин офицер. Муставеси. Рыбаки жили. Десяток семей. Прям вон с того пру́да в озеро выходили.

– А что с ними стало? Чего жить перестали?

– Так землю-то Владимир Васильевич скупили у них. И даже помогли с новыми домами в Лопатицах. У меня однокашник так переехал. Отсюдова как раз. Очень довольный! Всё равно, говорит, артель рыболовецкая ещё до войны развалилась. Доживали не пойми как. Магазина нет, со светом постоянно перебои. Земля, не земля, а песок сплошной – ничего не растёт.

Со стороны пруда раздался звонкий шлепок по воде.

– Щука глушит, – пояснил Фёдор, обернувшемуся на звук Сомову. – Хозяин в пру́де карпов разводить хотели. Да вот не успели заняться.

– Дом очень старый, – сообщил Рушницкий, разглядывая постройку через объектив фотокамеры. – Лет сто пятьдесят, а то и все двести ему. Ещё времён старой монархии. Хороший дом был. Не бедняцкий.

Он поудобнее перехватил фотоаппарат и сделал несколько снимков.

– А вон тама часовня стояла, – Фёдор протянул руку в сторону едва приметного бугорка. – Но её ещё до моего рождения порушили. Старики сказывали, красивая была…

**

В усадьбе за чаем Сомов пообщался с остальными охранниками. Он расспросил тех самых Володьку и Тимоху, что были во время убийства на лесной заимке. Оба слово в слово подтвердили показания Фёдора – все они в момент убийства находились в доме и ничего не видели и не слышали. А как узнали о случившемся, тут же позвонили на дежурный номер МГБ.

Проверить их слова ничего не стоило по архивной записи ГЛОСИМ. По этой же причине не стал Сомов долго расспрашивать и усадебную прислугу, все их показания уже и так были подшиты к делу. Да и допросами в их группе занимался майор Каша.

К вечеру двинулись в обратный путь.

Погода портилась. В душном воздухе повисло предчувствие близкой грозы.

Как только переехали понтонный мост через Новоладожский канал, Каша приказал остановиться у замызганного домика с намалёванной от руки красной масляной краской надписью над покосившейся дверью: «МагазЪ».

– Воблы куплю, тут вобла – мёд! – пояснил он, выскакивая из машины.

Настроение майора заметно улучшилось.

Сомов вышел размять ноги, сидеть в душной машине не хотелось.

Он зашёл за магазин и достал из кармана сигаретную пачку. Некоторое время с сомнением разглядывал её, потом решительно выудил сигарету. Чиркнул зажигалкой. Затянулся, блаженно прикрыв глаза.

На берегу голопузый парнишка лет пятнадцати, гремя тяжёлой цепью, принайтовывал ко вкопанному в землю металлическому столбу видавшую виды пластиковую лодку. Другой парень, по виду ровесник первого, в засученных по колено штанах и не по размеру большой домотканой косоворотке с закатанными рукавами выгружал из лодки на берег удочки и садок с трепыхающимися рыбёшками.

– Как улов, пацаны? – поинтересовался Сомов, выпуская облако дыма.

– Сегодня не ахти! – бойко ответил тот, что занимался выгрузкой.

Но, увидев перед собой человека в форме МГБ, тут же стушевался, опустил голову и замер, словно в чём-то провинился. Взгляд Сомова автоматически клюнул запястье мальчишки. Белый. Ловить рыбу «белым» строго запрещено. Но у второго парнишки, который также прекратил возню в лодке и теперь стоял насупившись, браслет на руке был синим. Хитры! Как есть скажут, что этот, с белым ремешком, только на вёслах сидел. А значит, и нарушений никаких не было.

«Боятся нас, – подумал Сомов, разглядывая притихших пацанят. – Ну, и пусть. И правильно. Страх – залог порядка. Без страха люди распущенными становятся, лишнего себе позволяют. Начинают пределы допустимого прощупывать. А коли решат, что пределы эти велики, пускаются во все тяжкие. Лучше пусть боятся, чем беспредельничают».

Несмотря на непозднее ещё время, людей в деревне было мало. Кроме юных рыбаков на глаза попались только две старухи, сидящие на низкой скамье, вкопанной под кустом сирени у самой дороги.

Дверь магазина взвизгнула пружинами. Каша вышел, прижимая к груди плотно набитый целлофановый пакет.

– Всё, что было, забрал! – весело сообщил он. – Поехали, Шерлок Сом! Чего выполз, в лесу не нагулялся?

Сомов кинул окурок в стоящую под покосившимся бетонным столбом урну и зашагал к машине.

Пока Скоробогатов извинялся за то, что не сразу догадался открыть майору дверь, а потом искал, куда бы пристроить пахнущий на весь салон пакет, Сомов через оконное стекло задумчиво смотрел на старух.

В одинаковых белых платках, они были похожи на двух чаек. Бабульки что-то увлечённо обсуждали. Сперва одна, склонившись к самому уху товарки, что-то нашёптывала, и та, изредка кивая, сосредоточенно слушала. Потом они менялись ролями.

«Самый короткий в мире телеграф, – грустно улыбнулся Сомов. – Зона покрытия – вся деревня и окрестности».