Реинкарнатор

Лишь одно Костя утаил ото всех: механическую птицу с глазами-индикаторами. Ценности для следствия она не представляла, но ее бы просто отняли как вещдок. Жалко. Никакой это не вещдок, а уникальная скульптура ручной работы и редчайшей красоты. И, конечно, пользы. Правда, скорее для тех, кто боится Ордена.

По возвращении безопасники должны были отвезти его в Москву. В ожидании Костя методично напивался в баре.

Его уже официально отстранили от дела «до выяснения», так что даже при желании он не мог заняться чем-то полезным. Впрочем, желания не было. Все нити оборвались. Ценный свидетель мертв, куда уехал Кучик – неизвестно, идей, где искать уникальный прибор, нет. Плюс теперь он не понимает, как относиться к Ане и стоит ли ей доверять. За эту неделю Костя успел подняться по карьерной лестнице и рухнуть с нее.

– Можно? – Она появилась где-то после пятой порции виски. Костя плюнул на все и заказал двенадцатилетний односолодовый по цене его месячной зарплаты в «скорой». Кредитку Орден пока не заблокировал, а если поставят на вид за нецелевое использование средств, то… что ж… одной проблемой больше. Роли это уже не играет.

Он неопределенно махнул, и Аня предпочла считать это приглашением. Возникший из ниоткуда официант принес второй стакан и бутылку воды, а затем неслышно удалился.

Костя плеснул себе виски, залпом выпил и тут же налил снова. Он и злился на всех вокруг, и радовался тому, что Аня рядом. Инстинкты, разбуженные алкоголем, требовали попробовать ее губы на вкус и вдохнуть запах пшеничных волос, но разум, как строгий пограничник, закрывал шлагбаум, хмурил брови и твердил, что с въездной визой что-то не так. Костя сомневался в Ане, хотя не было ни одного доказательства ее неблагонадежности. Да, она оказалась единственным подозреваемым, но это еще ничего не значит. Да и в чем он ее подозревает? В колдовстве? Не смешно. Получалось, что Туманов в зеркале увидел свои добрые и злые дела, после чего поверил, что перед ним Князь Смерти. Но на самом деле Костя считал невозможным так заколдовать зеркало.

– А ты не думала, что мы сами сейчас находимся в Бардо?

– Однажды Чжуанцзы приснилось, что он – весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не осознавал, что он Чжуанцзы. Но вдруг проснулся, очень удивился тому, что он – Чжуанцзы, и не мог понять: снилось ли Чжуанцзы, что он – бабочка, или бабочке снится, что она – Чжуанцзы?! – вспомнила Аня притчу.

– Угу. – Костя снова выпил. – Я думаю, что после появления Куполов люди потеряли опору для определения реальности. Раньше все было просто: реальность – это что ты видишь, что ощущаешь, когда не спишь. Все остальное – сны, иллюзии. И для меня это так. Но не для тех, кто помнит прошлую жизнь. Каково это, когда иные воспоминания всплывают в твоей памяти? Когда ты не можешь понять, обрывки сна это или же события прошлой жизни? Говорят, иногда рождаются те, кто помнит две свои жизни. Как они не сходят с ума – я не знаю. Или сходят?..

Аня забыла про свой стакан с водой и лишь внимательно слушала, а Костя говорил и сам себе удивлялся. Редко с кем он делился мыслями. Возможно, в этом виноват алкоголь. Или же присутствие синеглазой блондинки. Несмотря на все свои запреты, его тянуло к ней, как ребенка к конфете. В конце концов, ничто не мешает пригласить Аню на свидание. Или это глупо – сидя вдвоем в пустом ресторане, приглашать на свидание? Вот же оно. Или нет? Костя не умел ухаживать за девушками, терялся рядом с ними, не знал, какие и когда говорить комплименты и все такое. Может, ну его, свидание?

– Я ведь сегодня убил человека. Наверное, это испортит мою карму, и родиться мне в следующей жизни земляным червяком или жабой.

– У тебя какой-то пунктик на жаб. Чем они тебе насолили? – чуть улыбнулась Аня.

Костя пожал плечами:

– В сказках волшебники обычно превращают плохих парней в жаб.

– Ты не плохой. И смерть Туманова – это не твоя карма, ты его не убивал.

– Ну да, он сам умер. А я просто стоял рядом и держал зеркало.

Виски разливался теплом и умиротворением, мир перестал казаться смрадной помойкой, всего лишь обычной помойкой, где среди хлама и отбросов можно найти и что-то стоящее, что выбросили случайно или за ненадобностью. Например, вот такого реаниматолога.

– Чем займешься?

– Чем всегда. Думаю, мое отделение «скорой» уже очень соскучилось без меня. А ты?

– Тоже вернусь на работу. Свободных рук, как обычно, не хватает. Как думаешь, тебе дадут продолжить расследование?

Костя пожал плечами и снова выпил. Об этом не хотелось ни говорить, ни думать. Аня поняла и не настаивала на ответе.

– Пойду вещи соберу.

– Я провожу, – подскочил Костя. Ему очень не хотелось, чтобы она уходила, но попросить остаться язык не повернулся.

Всю дорогу до номера они молчали. Костя вдруг стал деревянным, такое с ним часто случалось рядом с понравившейся девушкой. Лишь около двери, когда пришло время попрощаться и уйти, он разрешил себе погладить ее от плеча до кончиков пальцев, а затем взял ее лицо в ладони.

– Не надо, – прошептала Аня, качая головой. – Поверь мне, тебе будет лучше без этого.

– А тебе?

– Нам обоим.

В ее голосе не было ни грамма кокетства или сомнения. Это не женское «хочу, но еще не уверена», это четкое «нет». Костя был плохим ухажером, не понимал женщин, часто делал не то и не так, не разбираясь в том, чего они хотят. Но одно он понимал совершенно ясно: его они не хотят. И он дурак, что решил, словно сейчас будет иначе.

– Я сообщу, когда приедут безопасники, – бросил он и направился в бар. В бутылке еще оставался виски.

Глава 8

– Четвертая, прием, вызов с Дмитровского шоссе, сто пятьдесят девять.

Костя услышал голос диспетчера по громкой связи и нырнул в машину, чтобы ответить:

– Вас понял. Едем.

Они только отработали предыдущий вызов, и водитель вылез размять ноги и подставить курносый нос внезапным лучам уже почти зимнего солнца. Кажется, этот паренек лишь недавно окончил школу и всего несколько месяцев работал в Скорой реинкарнаторской. С непривычки беднягу шатало от усталости. Десятый час за баранкой, задница приняла форму кресла, хотелось вытянуться и поспать.

Косте не нравилось, как водит этот новичок, но он молчал. На такую зарплату приходили далеко не автогонщики, а Сан Саныча, шофера от бога, на всех не хватит. Да и старенький он уже, чтоб выдерживать Костины двойные смены.

На МКАДе встали в пробку. Намертво. От воя включенной сирены звенело в голове, но без толку: их маленькую желтую машинку зажали со всех сторон. Костя барабанил пальцами по бардачку, пытаясь унять раздражение, то и дело бросал хмурый взгляд на часы. Часовая стрелка двигалась, кажется, быстрее, чем их машина.

Новый вызов по рации застал у съезда на Лианозовскую.

– Четвертый, отбой. Пациент уже умер.

– Твою мать! – врезал Костя кулаками по панели перед собой. – Демоны тебя задери! Ты вообще ездить умеешь?!

– Константин Юрьевич, тут пробка, – пролепетал курносый трясущимися губами.

– Из-за тебя только что умер человек! Ты понимаешь это вообще? Ты знаешь, что такое, когда умирает близкий без слепка кармы?! Ты либо подонок, которому плевать на все, либо инфантильный дебил!

– Константин Юрьевич…

– Что?! Что ты вообще можешь сказать?!

Костя чувствовал себя пойманным диким зверем, от безысходности грызущим железные прутья клетки, понимал, что это бессмысленно, но продолжал кричать, потому что иначе – только лечь и завыть. Он не успел, он не смог сделать то единственное, ради чего пришел на этот свет. То единственное, что оправдывало его существование.

Неизвестно, сколько бы еще обвинений вылилось на голову несчастного, если бы не возник запах. Костя почуял, и в это же мгновение преобразился, будто из него вытянули все человеческое, оставив лишь функцию. Мозг переключился в режим компьютера, просчитывающего варианты и выбирая оптимальный. Запах на грани слышимости, но смерть наступит скоро, через десять-двенадцать минут. Доехать они не успеют, но можно дойти. Этого достаточно. Реинкарнатор взял чемоданчик и шагнул из машины.

– Константин Юрьевич! Вы куда?! – заорал ему вслед окончательно перепуганный водитель, но его голос потонул в рычании моторов.

Костя шел вдоль МКАДа, не замечая машин, те для него сейчас были словно деревья в лесу – всего лишь препятствие, которое надо обойти. Временами «деревья» начинали двигаться и сигналили, но он не обращал на это внимания. Шел по своему туннелю, и время тикало, будто бомба с часовым механизмом. Не успеешь – взорвется и кого-то убьет. Реинкарнатор не знал кого, но ему очень этого не хотелось.

А вот и причина пробки. Два автомобиля застыли смятой фольгой, рядом мигала проблесковым маячком машина ГАИ, а на обочине бригада медиков суетилась над распростертым телом. Даму лет сорока пытались вернуть к жизни. Ее красивые светлые волосы рассыпались по асфальту, но на них никто не смотрел.

– Разряд! – крикнул реаниматолог, и от удара током хрупкое тело дернулось.

– Еще!

Дефибриллятор вновь отдал импульс тока и умер. Больше чем на два раза его не хватало, и, пока его спешно заряжали, медик стал делать массаж сердца, ритмично надавливая на грудь.

– Фохао. Реинкарнация. Мне нужно пространство, – произнес Костя, опустил на асфальт чемоданчик и привычно начал собирать кармограф.

Медик, большой и грузный, похожий на бурого медведя, гаркнул:

– Какого демона?! Кто его сюда пустил?! Прочь!

Двое в белых халатах, женщина лет пятидесяти и молодой интерн, растерянно переглянулись. Как можно не пустить реинкарнатора? И если он тут, то… дело плохо. И пусть он исполнит, что должен. Сам же Костя и не слышал ничего. Закончив собирать прибор, он уже потребовал:

– Освободите пространство. Метр от умирающего!

– Выкуси! Она не умрет, пока я рядом! – прорычал реаниматолог, не прекращая нажимать на грудную клетку.

– Она умрет. В любом случае. Но либо со слепком кармы, либо без. Убирайся отсюда!

– Илья Ильич, может, правда дать ему минуту, пусть сделает слепок, – осторожно предложила врач.

– Заткнись! Где кислород, твою мать?!

Женщина бросилась к машине «скорой» помощи и через мгновение уже надевала на блондинку маску.

– Ты убьешь ее. – В Костином голосе не было эмоций, лишь констатация факта.

– Это ты убьешь ее!

– Она мертва. Или будет такой через две минуты. Я почуял это десять минут назад.

– Или ты ошибаешься!

– Я никогда не ошибаюсь.

Внутренние часы тикали с ужасающей громкостью. Костя не мог позволить, чтобы смерть снова победила, поэтому он просто подошел к здоровяку и отвесил ему хук. Тот рухнул мешком и отключился.

Костя успел нажать кнопку на кармографе, прежде чем получил кулаком от интерна. В голове взорвалась сверхновая, кровь из разбитой губы заляпала белую форменную рубашку, но он остался в сознании. Бить так, чтобы вырубать противника, в мединституте явно не учили, в отличие от реинкарнаторской. Так что это ерунда, не страшно. Вот только интерн бросился делать массаж сердца…

Костя выключил прибор. Медленно начал его разбирать, складывая в чемоданчик с тиснением в форме круга. Секунды стучали в голове, как град по листу железа. Сорок… тридцать… Здоровяк со стоном приходил в себя, врач замерла белым изваянием, а интерн все жал на грудную клетку.

Мир обрушился, будто водопад. Автомобильные гудки, выхлопные газы, холод, боль, усталость, жажда и еще множество ощущений и, самое ужасное, эмоций. Захотелось взвыть. Он бы успел! Он же почти ее спас! Ну что за дебилы работают в реанимации?! Ну почему люди должны умирать, когда он рядом?! Костя схватился за голову и застонал.

– Она умерла? – тихо спросила врач.

Костя не глядя кивнул.

– Вадик, хватит. Проверь пульс, запиши время смерти.

– Зинаида Михайловна, давайте разряд! Я смогу…

– Вадик! – рявкнула врач. – Зафиксируй время смерти!

Костя с трудом отошел на обочину и почти рухнул на землю. Его трясло: то ли от холода, то ли от невыплаканных слез. Он. Опять. Не. Успел. Эти четыре слова – самый большой страх всей его жизни. То, что не дает ему покоя ни днем ни ночью. И сталкиваясь с ним лицом к лицу, вот как сейчас, хотелось выть, скулить, кататься по земле, сделать что угодно – лишь бы не чувствовать то, что раздирает его на кусочки.

– Это ты ее убил.

Костя даже не сразу понял, что эти слова – в его адрес. Здоровяк в белом халате навис глыбой.

– Я сказал: буду с ней – будет жить. Но ты решил по-своему.

Костю учили не только вырубать противника, но и убивать. И сейчас эти навыки включились сами. Будь перед ним худощавый интерн, запоровший слепок кармы, наверное, все кончилось бы очень плохо. Но двухметрового бугая весом под сто килограммов не так просто убить, даже если умеешь.

Когда вмешался гаишник, все уже само кончилось. Больше других пострадал несчастный Вадик, бросившийся на подмогу. Кажется, ему даже выбили зуб, и не один. Вот только непонятно кто, реинкарнатор или реаниматолог? У Кости набухал фингал, рубашку можно было пустить на тряпки, и стоило сделать рентген ребер. С левой стороны после медвежьих объятий неприятно ныло. Самым целым выглядел здоровяк, но Костя подозревал, что у того сотрясение – очень уж он крепко приложился головой об асфальт.

К счастью, кармограф не пострадал, а ребра и губа заживут, дело житейское. Зато черная безысходность на время уползла в свою нору, так что стало возможным дышать и даже жить. В этот момент Костя и увидел девочку лет шести, в бежевом пальто и белой шапке с огромным розовым помпоном. Она сидела на обочине, поджав колени к груди, и не отрываясь смотрела, как медики укладывают труп на носилки, накрывают его белой простыней и несут в машину. Похоже, девочка не заметила драку, она смотрела только на маму.

– Тебя как зовут? – Костя подсел ближе. Слева резануло, и пришлось закусить губу, чтобы не застонать.

– Даша.

– Даша, у тебя родные есть?

Та кивнула, не отрывая взгляда от уезжающей «скорой»:

– Да. Дядя полицейский сказал, чтобы я никуда не уходила. Скоро за мной приедет папа.

– Это правильно. Давай подождем твоего папу.

«Скорая» исчезла с горизонта, и тогда девочка впервые глянула на Костю.

– А когда мама проснется? И почему так быстро заснула?

– Устала очень.

Вряд ли он – тот человек, который сможет правильно объяснить ребенку, что такое смерть. Ребенку, который еще не вспомнил собственную смерть.

– Вон отсюда!!! Это приказ! Я лично издам распоряжение, что тебе категорически запрещено выдавать кармограф! Убирайся с глаз моих и не мешай разгребать ту дерьмовую кашу, которую ты заварил!

Костя еще ни разу не видел заведующего в такой ярости. Сергеич вообще славился тихим, невозмутимым нравом.

– Я действовал строго по инструкции, – отчеканил Костя. – Кирилл Сергеевич, ну он ее угробил! На моих глазах угробил! Я что, должен был стоять и молча смотреть?

– По инструкции?! Да плевал ты на инструкцию! Идти на запах посреди МКАДа – это по инструкции? Бить медика «скорой» помощи – это по инструкции? Я уже молчу про оскорбление сотрудника полиции и прочее!

– Да я ему слова не сказал! Гаишник вообще стоял в стороне и не вмешивался, гад! А здоровяка этого я бил точно по инструкции: пункт два точка один, пятый раздел: «Действия реинкарнатора при попытке воспрепятствовать его профессиональной деятельности, что может привести к смерти пациента».

– По морде ты его, упыря, бил, а не по инструкции. И вообще, где там говорится о том, что нужно избить двух врачей «скорой» после того, как пациент умер? Короче, Колесов. Две недели принудительного отпуска. И чтоб я тебя не видел и не слышал! Этот Илья Ильич подал рапорт в Минздрав, те нагнули Минреинкарнации, и сейчас у нас из-за тебя большие проблемы! Тебя вообще хотят дисквалифицировать и отстранить от работы. Понимаешь ты это?!

– Отлично! Этот кретин убил пациента, а дисквалифицировать меня! Да я его увижу – голову ему… – Под испепеляющим взглядом Сергеича Костя прикусил язык. Похоже, он и правда перегнул, и лучше пока помолчать. Никакой вины за собой он не ощущал, но это ведь ничего не значит. Мир несправедлив тогда, когда больше всего нуждаешься в его справедливости. Ладно, пусть его сделают козлом отпущения, но только работы не лишают! При мысли о дисквалификации все внутри сжалось. Это будет конец.

Из кабинета заведующего он вышел таким вымотанным, будто не пятнадцать минут разговаривал, а отработал двойную смену. Ноги еле держали, пальцы чуть заметно тряслись, как у алкоголика, в черепную коробку будто ваты напихали. Он не помнил, как доехал до дома, когда последний раз ел, с кем разговаривал. Просто опустил тяжелую голову на подушку и выключился на двадцать часов.

– Так вот где прячется будущий инспектор Ордена, – внезапно раздался голос Амгалана Тумэновича. Костя напрягся: командор над ним подшучивает или сейчас серьезно? Мысли об Ордене после отстранения от дела не давали ему покоя. Оставалось чуть больше месяца до конца испытательного срока, а его даже до дела не допускают. Есть ли у него шанс реабилитироваться? Или все, он уже провалился, но выгнать из Ордена прямо сейчас не позволяет внутренняя инструкция? Костя вгляделся в широкое бурятское лицо, но нет, не понять. Из-за узких глаз, словно лукаво прищуренных, и мягкого голоса с легким акцентом казалось, что Доржиев всегда не до конца серьезен.

Вспомнив, в каком он сейчас виде, Костя неожиданно почувствовал себя неловко и выпрямился, отставив лопату. Но общей картины это не изменило. В высоких резиновых сапогах и комбинезоне он вычищал денник, бросая в тачку навоз, смешанный с соломой. Запах стоял соответствующий, и комбинезон уже давно превратился в приманку для мух – благо в январе никаких насекомых нет.

Сейчас Костя мог позволить себе просто заплатить за постой, воспользовавшись карточкой Ордена, но за годы безденежья привык работать конюхом. Ему это даже нравилось. Лошади фыркали, прядали ушами и смотрели большими черными глазами, от этого все Костины проблемы становились не страшными, не важными. Когда жизнь шла наперекосяк – он ехал сюда, на конюшню, к Ивану Викторовичу, ставшему за годы общения хорошим приятелем. К Пегасу и Чалому, сующим при встрече морды ему в карман – вдруг там яблоко или морковка? К Алешке, рыжему балбесу, прогуливающему тут уроки и так же, как и Костя, платившему за занятия черной работой. К потертым седлам, стременам, уздечкам и подпругам.

Всего в пятидесяти километрах от Москвы текла совсем другая жизнь, размеренная, спокойная и настоящая. Костя в нее погружался, словно в прохладное озеро после палящего солнца мегаполиса. Пять лет назад, после развода Колесова, Иван Викторович разрешил ему пожить на конюшне, и именно это тогда удержало Костю от пьянства и депрессии. Сейчас, оглядываясь назад, он даже мог себе признаться, что те три недели вспоминает с теплотой и некоторой завистью, несмотря на события, им предшествующие.

– Съездим на прогулку? – Амгалан обращался к Чалому, и тот, будто отвечая на вопрос, мотнул головой, убирая челку с глаз. Впрочем, Костя понял, кому на самом деле это адресовалось.

– А вы умеете?

– Ну, из седла не выпаду.

Мало желающих прокатиться верхом утром в понедельник, а сегодня и вовсе ни одного, так что кони скучали. Оставив командора гладить теплые фыркающие морды, Костя полез наверх, в комнатку, где обитал последние дни, – переодеться. Комбинезон бросил в ведро, приспособленное под бак для грязного; вместо него надел утепленные бриджи, кофту из флиса и специальную куртку – последний подарок отца на день рождения. Косте такие вещи были не по карману, отец же тогда еще надеялся, что сын станет если не инженером, то хотя бы профессиональным спортсменом. Тоже не самое подходящее занятие для отпрыска, но все лучше, чем работа на «скорой». Рукава уже обтрепались, куртка стала коротка, но, специально созданная для зимних прогулок, она до сих пор выдерживала морозы. Теперь отец не то что подарки не дарит – даже не звонит поздравить. А вот сапоги на меху – это уже вынужденный подарок самому себе. Пару раз как отморозил ноги, так и выкроил деньги на покупку.

– Весельчак понравился? Да, он у нас та еще обаяшка. Небось все руки вам облизал, – чуть улыбнулся Костя, спускаясь по лестнице.

Амгалан чесал за ухом рыжего коня донской породы.

– Похоже, он не против прогуляться.

– Он всегда только «за», но возьмите лучше теннесийца, он поспокойней, и вам проще будет.

Командор не спорил, кивнул.

В соседнем деннике махала хвостом гнедая кобыла по кличке Монетка. Костя быстро ее поседлал: та уже поняла, что намечается прогулка, и в нетерпении переставляла ноги. Затем очередь дошла и до Пегаса. Вороной потерся мордой о плечо своего всадника, тот потрепал тракена по холке.

Амгалан, как оказалось, действительно неплохо держался в седле, и уже минут через пять Костя перестал его страховать и направил лошадей по мерзлой дороге в лес. Несмотря на минусовые температуры, снега ни в городе, ни в окрестностях не было. Черные голые ветви деревьев, тянувшиеся к серому небу, нагнетали тоску и мысли о бесконечности зимы. Тепло и лето казались чем-то фантастичным, далеким, как с другой планеты. Природа будто проецировала то, что чувствовал последние дни Костя. Но в эти минуты он смотрел на мир иначе, радостно, словно повернув калейдоскоп и выбрав цветное стеклышко. Когда Колесов верхом на Пегасе, словно все вокруг меняется. Особенно когда конь срывается в рысь или галоп. Обычно в таких случаях Костя его успокаивал – тот уже совсем старенький, – но сейчас не стал. Лишь крикнул командору: «Я скоро!» – и умчался, привстав в стременах и плотно обхватив коленями теплые бока. Никто не может грустить, когда мчится галопом!

Вернулись оба повеселевшие, Пегас теперь важно вышагивал рядом с Монеткой, не пытаясь сорваться куда-то. Набегался. Костя решил не тянуть время:

– Вы же не ради покатушек приехали.

Амгалан кивнул и заговорил серьезно:

– Саша Жердин раскрыл дело о кармографе, который ты забрал в ОПГ «Китай».

Костя тут же превратился в слух, забыв и думать о лесе, погоде и даже о Пегасе.

– Один из петербургских реинкарнаторов, биржевой игрок, занял у бандитов крупную сумму, но ему не повезло. О зарплатах в «скорой» ты лучше меня знаешь, долг был большой, так что игрок инсценировал ограбление. Якобы украденный прибор отдал в ОПГ, но попыток загрузить с него пластины в Купола за два года никто не зафиксировал. Как я понимаю, кармограф был нужен даже не бандитам, а Петмансону. Видимо, Леонхард Янович два года назад вышел на Макеева с просьбой достать кармограф для своих экспериментов. Не знаю, что он обещал взамен. Скорее всего – стереть Макееву и его окружению карму, когда прибор будет готов. Дальше мы уходим в область домыслов, но исходя из того, что нам на сегодня известно, в процессе экспериментов Петмансон повредил сердечник. Макеев взбесился, потребовал возместить ущерб, грозил неприятностями. После одного такого разговора сердце у Леонхарда и не выдержало – случился инфаркт.

– Надеюсь, того подонка уже посадили?

Костя аж побелел от бешенства. По вине реинкарнатора «скорая» лишилась кармографа! Немыслимо! Это преступление особой тяжести!

– Его взяли под стражу, открыли уголовное дело.

Конь, почувствовав эмоции всадника, сбился с шага, дернулся, фыркнул. Мол, что с тобой происходит? Это опасно? Костя погладил Пегаса по холке, не столько успокаивая коня, сколько успокаиваясь от этого сам. Ракшас с ним, с реинкарнатором. В голове пазлы сложились окончательно, и Костя увидел всю картину целиком:

– Для того чтобы стереть карму, нужен был кармограф, а тот, что хранился у Макеева, не работал. Поэтому Леон и вызвал перед смертью реинкарнатора. Дождался моего приезда и включил свое устройство… Кстати, оно лежало под кроватью: там остался след в пыли. Я его заметил, когда осматривал комнату, но подумал, что там хранился ящик с инструментами… вот только ящика не нашел. Карма вместо записи стерлась, Леон стал Просветленным. Вот почему он так изменился! Я помню его взгляд. И удачи он мне не просто так пожелал. Сказал, она мне понадобится. Увидел будущее?

– Тут не нужно видеть будущее. Ясно, что, когда найдут чистую карму, всполошится Орден реинкарнаторов, – возразил Амгалан.

– А что с найденными в кармографе пластинами? – внезапно для себя выпалил Костя. Последние недели у него оказалось слишком много свободного времени и то и дело захлестывали сожаления о собственных ошибках. И про рыжего сироту в касимовском райкоме он зря выболтал, и о судьбе найденных пластин с неустановленной кармой переживал. Да и конопатый Юра несколько раз снился в кошмарах – Костя снова и снова не успевал его спасти.

– А что с ними? – не понял командор.

– Ну… их не уничтожили? Карма-то нелегальная.

– Мы не выбрасываем пластины с записью, что ты! Даже нелегальные. Код таких пластин вносится в базу, и если он еще раз где-то всплывает, мы анализируем ситуацию. Чаще всего человек перед смертью делает еще один слепок, его и загружают в Купол. Лишь в таком случае старый слепок уничтожается.