Мелодии любви

Сейчас. Сейчас! Одно движение чудовищной лапы, лёгкий хруст хрящей…

Нет. Он обязан вмешаться.

– Макс.

Слова никак не желают вылезать из гортани, их приходится буквально выталкивать оттуда.

– Врач. Хирург.

– Макс? Врач? Хирург? – недоумённо повторяет амбал.– Что за собачьи клички? Не много для одного?

Маленькие бесцветные гляделки (о, какие у неё чудные васильковые очи!) застывают на безмятежно-спокойном лице супруги.

– Что здесь надо этому кобелю?

Макс негодующе вскакивает со стула.

– Попрошу выбирать слова! Кто дал вам право оскорблять меня?

Его, Максима Недотрогова, врача, хирурга, уважаемого члена общества назвать кобелём! Да как он смеет, грязный, вонючий скот. Макс кипит от возмущения. Его просто захлёстывает праведный гнев. Напрочь вылетает из головы, что он находится в чужом доме, в который явился с вполне определённой целью, а именно, переспать с хорошенькой женой амбала.

– Это что за писк?

Колючие буравчики вонзаются в лицо, могучая длань опускается на плечо, хватает за воротник новенького пиджака и выдёргивает Макса из-за стола, как опытный огородник вытаскивает из грядки краснощёкую редиску.

В себя Макс приходит на улице. Трагически отряхивает и разглаживает грязный, мятый костюм и, морщась от боли (видимо, сломано ребро), медленно ковыляет прочь от дома, в котором его так подло оскорбили и так жестоко обидели…

А как всё прекрасно начиналось!

В концертный зал филармонии Макс попал случайно. Шёл мимо, увидел афишу, делать было нечего, взял и купил билет. Надо хоть раз в жизни испытать, что это такое. Приобщиться к “прекрасному и вечному миру подлинного искусства”. Пора. Тридцать пять, как-никак.

К немалому удивлению Макс повстречал в филармонии двух знакомых дам. Никогда бы не подумал, что они бывают в подобных заведениях. Он знавал их в иной обстановке.

Мысленно улыбаясь капризам “злодейки-судьбы”, Макс отправился отыскивать своё место и возблагодарил «злодейку» за её очередной каприз: его соседкой оказалось столь прелестное существо, что рядом с ней и лягушачий концерт в сопровождении пары ободранных котов показался бы райской музыкой.

Огорчало лишь то, что соседка чересчур серьёзно относилась к проклятому пиликанью, которым их потчевала со сцены измождённая девица в длинном, до пят, чёрном платье. (Наверняка прячет кривые ноги).

А вот у соседки ножки были отменные. И платьице соответственное, не скрывающее прелестей хозяйки: как нижних, так и верхних.

Господи, но как долго она пиликает! И какие у всех умные рожи. Неужели и вправду получают удовольствие от визга? Бормашина и та жужжит приятнее. Или он, Макс, настолько туп и бесчувственен? Нет, ему определённо нужен наставник. Вернее, наставница. Такая как соседка.

После того как кошмар закончился, Макс подсуетился и опять оказался рядом с хорошенькой соседкой. Они познакомились.

Марина. Двадцать шесть лет. Учительница музыки в средней школе. Замужем четыре года. Детей нет.

Последние два обстоятельства были настоящей, редкостной удачей. Иметь дело с замужней женщиной – истинное удовольствие. Ни к чему занудное сюсюканье, словесные фортели и всевозможные ухищрения. “Дамочка” прекрасно знает, чего именно добиваются от неё и чего хочет она сама. Время у неё ограничено, так что финал следует практически за увертюрой. И расставаться с ней необременительно: ни слёз, ни упрёков, ни глупых истерик.

С Мариной он договорился встретиться на фортепианном концерте, за которым последовал концерт органной музыки, затем в город приехал камерный оркестр, после которого каким-то ветром занесло захудалый американский джаз, а джаз сменил ректор парижской консерватории… И пошло, и поехало.

Филармония для Максима стала родным домом, а друзья изумлённо переглядывались, когда он сообщал, где провёл очередной вечер. Но больше всех изумлялся сам Максим, и не так на себя как на Марину. Он не мог взять в толк: как молодая красивая и здоровая женщина может столь самозабвенно, с таким пылом, такой страстью отдаваться музыке? Да еще, какой музыке. В то время, когда рядом неизменно находится молодой интересный и не менее здоровый мужчина. Не дура же она?

Марина оставалась для Макса загадкой, дело с ней никак не клеилось. Она была общительна, пространно рассуждала о Бахе, Генделе и Чайковском, охотно дозволяла провожать себя домой, доверчиво опираясь на крепкую руку Максима, но при всём, при том ни разу не разрешила поцеловать или обнять себя. Не говоря о большем.

Самое поганое было то, что она не переставала нравиться Максиму. Через три месяца скитаний по концертным залам он всерьёз начал подумывать о женитьбе. А что ему оставалось делать? Если у Макса руки начинали трястись, стоило ему, лёжа ночью в одинокой холодной постели, представить, как он будет раздевать её. Как медленно, истово, бесконечно растягивая блаженство и взвинчивая себя до высочайшей степени возбуждения, станет он освобождать молодую женщину от ненужной одежды: предмет за предметом, деталь за деталью…

Мечты мечтами, а пока Максим Недотрогов усердно штудировал биографии великих композиторов. Не будешь болтать с меломанкой о Пирогове и Склифосовском. Либо рассуждать о том, как лучше оперировать прободную язву. Но как много было проклятых щелкопёров и сколько они всего насочиняли. Особенно бесили Максима итальянцы: все эти Беллини, Пуччини и иже с ними.

Утешало то, что муж у Марины был, по её словам, обыкновенный грузчик, не признававший никого кроме Новикова и Высоцкого. Сиё обстоятельство вселяло в Макса оптимизм и веру в неминуемую победу.

Время шло, всё меньше оставалось неизученных биографий, в филармонии все бабки желали ему доброго здоровья, а 9 мая всё не наступало. Макс начал падать духом, когда в один из чудеснейших летних вечеров Марина пригласила его домой “на чашечку чая”, простодушно сообщив, что муж работает в ночь и вернётся не скоро.

– Мне так скучно одной,– сказала она, доверчиво распахнув свои чудные глаза.– И мы ещё не успели переговорить о Бородине. На меня так действуют его половецкие пляски. Если вы, конечно, располагаете временем,– добавила она, ласково беря Максима за руку.

Временем Макс располагал и тоже был без ума, правда, не от плясок. Тем более, половецких. Он был ошарашен нежданно-негаданно свалившимся на него счастьем и стоял, разинув рот, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, он пришёл в себя и, вырвав руку, – получилось несколько грубовато – бросился к ближайшему киоску за шампанским.

Всё шло как по маслу. Марина приятно порозовела от выпитого шампанского и мило улыбалась остротам разошедшегося Макса. Давно он не был в таком ударе: анекдоты сыпались как из рога изобилия, становясь всё двусмысленнее и вольнее.

О, как горели его глаза, как пылали его щёки, какой пожар бушевал в его груди!

О, как он жаждал реванша!

За все унижения и титанические усилия не уснуть под звуки “божественной” музыки. На первый раз он, пожалуй, не будет тянуть и перейдёт к решительным действиям, едва наступит благоприятный момент.

И победа была так близка! Он уже обонял её дурманящий запах, ощущал трепет её лёгких крыльев. Оставалось потерпеть совсем немного, чуть-чуть.

И тут появился муж.

Совсем как в анекдоте, который только что рассказывал Максим.

Эх, ребята, нет в жизни счастья!

Прошло две недели. Костюм Макс вычистил, ребро оказалось целым, синяки и ссадины зажили, но вот душа…

А что душа? Кому какое дело до чужой души? Не будем и мы ковыряться в ней.

– Максим Сергеевич, больной!

Макс вздрогнул и открыл глаза.

Больной был огромен, а ручищи-то, ручищи.

Какие знакомые руки.

Макс похолодел. Неужели он?

Он.

– Что с ним?

– Черепно-мозговая травма, перелом ключицы, ушиб бедра, большая потеря крови…

Кой чёрт носил его по городу в три часа ночи? При такой жене.

Максим медленно натягивает перчатки.

Операция сложная. Одно неверное движение и…

Какие у неё сочные чувственные губы. Припасть к ним, как к источнику и пить, пить, не отрываясь. Пить, пока не заломит зубы.

Одно неверное движение и вся она, от макушки до пяток, будет его. Только его.

Одно неверное движение.

Кто его осудит? Эка невидаль, загнулся какой-то грузчик. Вон их, на улице сколько угодно.

Ладно. Помечтали и будя. Пора за дело. Он сделает всё возможное и… невозможное. Он спасёт его. Да, он, Максим Недотрогов, он же Макс, Врач, Хирург спасёт этого мужлана и вернёт к законной супруге. Они станут друзьями и…

Макс досадливо трясёт головой. Опять занесло.

Бросает последний взгляд на больного и застывает, бессильно уронив руки.

Рыжий.

А Маринин муж – брюнет. Слишком хорошо он разглядел его руки с длинными чёрными волосами.

Как он сразу не заметил?

Работал Максим вяло, без огонька, но операция прошла успешно. Он сам удивился тому, что сделал. И, как должное, воспринял искорки восхищения, блеснувшие в глазах ассистировавшей ему Верочки.

Больной скоро поправился, и жена его, такая же рыжая, подарила Максиму громадный букет роскошных алых роз.

Козёл

Юбилейные торжества явно обошли стороной это маленькое кафе. Дверь, во всяком случае, обшарпана как четырнадцать лет назад. Давненько не видела она малярной кисти.

Всё очень просто. Рядом – студенческий городок. Студенты постоянные и едва ли не единственные его посетители. Много с них выжмешь? Нет никакого смысла вкладывать деньги в столь малоприбыльное предприятие.

А может всё совсем не так.

Может там, за дверью, всё переменилось. Красота и уют. Блеск и чистота. Фарфор, хрусталь, серебро, крахмальные скатерти…

Зайти? Взглянуть? “Вспомнить молодость”?

Может и Нина работает… Сколько ей сейчас? Мне – тридцать шесть. Она на десять лет старше. Сорок шесть. Бабушка, наверное. Тогда её дочери было двенадцать. Она так серьёзно смотрела на меня, когда я оставался у них на ночь. И ни разу, собираясь к Нине, я не подумал о дочери, не сделал самого дешёвого подарка. Даже имени не помню. То ли Света, то ли Люба.

Пожалуй, не стоит. “Умерла, так умерла”.

И тут хлынул дождь. Ещё какой. Настоящий ливень. Я машинально схватился за ручку двери и оказался в вестибюле. Ноги сами привели меня в зал.

Ничего не изменилось. Такое впечатление, что и шторы на окнах те же самые.

Вот “наш” столик. С того места, у окна, хорошо видна стойка бара. За ней орудует молодой стильный паренёк. А когда-то…

Чего зря травить душу? Сорок шесть не тридцать два. Это реальность и лучшее, что я могу сделать, – уйти восвояси. Тем более, за “нашим” столом сидит мордастый мужик и жадно поглощает более чем обильный обед. Весь стол заставлен тарелками.

Но дождь хлещет и хлещет.

Чёрт с ним, с мужиком. С него не убудет, если я выпью на “своём” месте чашечку кофе.

Я уселся на “свой” стул и заказал кофе с пирожным. В ожидании заказа принялся рассматривать глянцевую обложку иллюстрированного журнала. На ней красовалась восходящая поп-звезда: молоденькая привлекательная девочка. Из-за неё я разорился на пустой, в общем-то, журнальчик. Очень она была хорошенькая. Такая беленькая, такая чистенькая. Ангелочек, да и только.

– Дерьмо,– неожиданно прорезался сосед.

Было непонятно, к кому он обращался и чему именно давал столь нелицеприятную оценку (обеду?), посему я счёл за лучшее пропустить его высказывание мимо ушей. Развернул журнал и опять наткнулся на “звёздочку”.

– Я тебе говорю, что она дерьмо! – повторил сосед, с заметным ударением на последнем слове. – Я её… – он выразился более чем определённо. – Мало того, что мешок костей, так ещё и стерва порядочная.

Он длинно и грязно выругался.

Я досадливо поморщился. Неприятная ситуация. Может быть, он действительно спал с нею, и она действительно “дерьмо и стерва”, но вовсе необязательно вещать об этом первому встречному, тыкая в придачу. Пусть твои руки и унизаны перстнями, а могучую шею обвивает толстенная золотая цепь.

Хам и в золоте хам.

Я закрыл журнал и огляделся, подыскивая свободное место подальше от назойливого соседа.

– Ты что надулся?

Сосед оторвался от тарелок и недоумённо вытаращил свинячьи гляделки.

– Не узнаёшь?

Только этого не хватало. Что за внешность проклятая: вечно меня с кем-то путают.

– Извините, вы ошиблись.

Я дежурно улыбнулся и приподнялся, готовясь ретироваться на улицу, но в это время подошёл официант с кофе и пирожным. Пришлось остаться. Я запихал в рот пирожное, благо его размеры позволяли это сделать, и торопливо задвигал челюстями, спеша покончить с ним как можно скорее. Кофе вот слишком горячий. Бог с ним, с кофе. Пора “завязывать” с ненужными воспоминаниями. Кой чёрт занёс меня сюда?

– Не спеши, подавишься. Никак, Коляй, у тебя проблемы со зрением? Или с памятью?

Я вздрогнул. Коляем меня не называли четырнадцать лет. С того дня как я получил диплом.

Но кто?

На этом месте любил “заседать” Эдик. Я пристально вгляделся в соседа. Неужели Эдик? Ничего общего. Совсем другой человек. Разве можно так измениться за четырнадцать лет? Увидеть бы его уши. Таких ушей ни у кого больше нет. Сколько обидных, нехороших кличек заработал Эдик. Упырь – самая безобидная из них. Но у мужика уши надёжно закрыты длинными густыми волосами.

– Эдик? – неуверенно произнёс я.

– Наконец-то, – просиял сосед. – Не знал, что и думать. Сидишь рядом и в упор не замечаешь.

Было трудно поверить в то, что шикарно одетый, самоуверенный, где-то даже нагловатый мужчина тот самый закомплексованный Эдик, вечный объект наших дурацких шуток и розыгрышей.

– Не надо было так маскироваться.

Мужчина заученным движением поправил волосы на ушах и добродушно улыбнулся, отчего несколько напомнил прежнего Эдика: скромного, беззлобного парня.

– Да-а,– задумчиво протянул он, – сложная штука жизнь. Такие фортели выкидывает. Не знаешь, что и думать. А ты вот как-то, – Эдик критически осмотрел меня, – облез не облез, облинял не облинял… Не пойму. Вроде не изменился и в то же время…

Эдик покрутил растопыренной пятернёй, отчего бриллианты заиграли, засверкали всеми цветами радуги.

– Завял, – подсказал я ему.

– Пожалуй, – согласился Эдик. – Как там у вас, в Тмутаракани?

– Загибаемся помаленьку. Это у вас жизнь бьёт ключом, а мы… Ещё пяток лет подобных реформ…

– Понятно.

Эдик насмешливо прищурился.

– Поднял лапки? Дело нехитрое. А драться ты не пробовал?

– С кем? За что? За коттедж? За Канары? За кольца с бриллиантами?

Эдик поморщился.

– С тобой всё ясно. С такой философией только загибаться. Сюда каким ветром занесло?

– Еду на похороны (куда ещё ездят в наше время?), поезд не скоро, решил пройтись по местам былых боёв и сражений.

– Да уж, крови ты пролил немало. Не одной красотке дал путёвку в жизнь. Есть, наверное, что вспомнить?

– Не без этого.

Мне не понравилось направление нашего разговора. Что было, то давным-давно сплыло и быльём поросло. Нынешняя жизнь не располагала к игривости.

– А ты, смотрю, процветаешь. Чем занимаешься?

– Бизнесом.

– Каким, если не секрет?

– Торчу в одной фирме.

– И кем ты там…торчишь?

Эдик откинулся на спинку стула, ухмыльнулся.

– Козлом.

– ?

Он серьёзно мотнул головой.

– Я не шучу.

– Впервые слышу о такой профессии.

– То ли ещё услышишь. Временем располагаешь?

– В пределах часа.

– Постараюсь уложиться.

Эдик отодвинул пустые тарелки, опёрся локтями о стол и уткнулся подбородком в переплетённые кисти рук.

– Как ты знаешь, – начал он свой рассказ, – после ликбеза я загремел в НИИ. То, что там мне ничего не светит, я скумекал сразу. Лучшее, на что я мог рассчитывать: лет через тридцать беспорочной службы дорасти до завлаба, остепениться (при удачном раскладе), тихо и мирно уйти на пенсию. Приятная перспектива, не правда ли?

Судя по сарказму, с которым была произнесена последняя фраза, я должен был выразить Эдику сочувствие, но хоть убейте меня, не видел я в подобной “перспективе” ничего плохого. Чем она хуже любой другой? Поэтому я неопределённо пожал плечами, промычав нечто невнятное.

Но Эдик, похоже, не нуждался в моём сочувствии. Он неторопливо продолжал повествование.

– Как все уроды я был страшно честолюбив. Что мне оставалось, на что я мог рассчитывать? Не на смазливую же физиономию, которой Господь обделил меня? Карьера и только карьера – головокружительная, молниеносная – могла дать мне то, чего я так жаждал: денег, положения в обществе и, главное, женщин. Много-много женщин. Красивых, обольстительных, повинующихся любому моему капризу. Тебе смешно?

– Пока нет, – искренне ответил я.

– Нужно было быть Кулибиным либо Юрием Гагариным, чтобы сделать такую карьеру, а я – увы – не был ни тем, ни другим. Слава? Но как прославиться? Когда за душой ни одного мало-мальского таланта? И это вечное, сжигающее душу и разъедающее тело желание.

Эдик выпрямился, разжал руки, поднёс их к лицу. Несколько секунд сосредоточенно рассматривал кольца.

– Тебе трудно понять меня, ты всегда нравился женщинам. Недаром, – Эдик кивнул на стойку бара, – Нина выбрала именно тебя. А вот мне даже сейчас страшно вспоминать те годы. Как я жил тогда? Как не сошёл с ума? – он ухмыльнулся. – Самое смешное: какая-нибудь Манька с пивзавода мне была и даром не нужна. Подавай мне “берег заколдованный и зачарованную даль”.

Может, я и сдвинулся. Кто знает? Но жизнь вёл самую, что ни на есть мышиную. Записался в три библиотеки и грыз всё подряд. Сначала детективами увлёкся, зарубежными естественно, затем на историю перекинулся. Очень заинтересовала меня история религий. Много любопытных культов существовало. А священная проституция? Умели люди жить… Как ты понимаешь, у меня всё, в конечном итоге, сводилось к одному. Тут началась перестройка, и на прилавки хлынул поток теософской макулатуры. Все эти Блаватские, Папюсы, Кроули. Я набросился на них, как голодный волк на одинокого ягнёнка.

Эдик вновь полюбовался игрой камушков и насмешливо покачал головой.

– Ещё год такой жизни, и я точно загремел бы в жёлтый дом. Но тут судьба выкинула такое коленце, – Эдик закатил глаза и энергично затряс жирными плечами, – что ни в сказке сказать, ни пером описать. Разговорился я как-то с завлабом о сатанистах. Не помню, с чего начался разговор, но я выложил ему всё, что о них думал. Что это чисто эротическая секта, а все кровавые преступления, которые им приписывают – досужий вымысел, либо плод деятельности всевозможных маньяков, не имеющих ничего общего с подлинными сатанистами. Что хотел бы я побывать на шабаше и послушать чёрную мессу.

“Нет ничего проще, – усмехнулся Борис Михайлович. Так звали нашего завлаба. – Могу взять тебя на самый настоящий шабаш”.

Не стану за недостатком времени передавать наш дальнейший разговор. Борис Михайлович убедил меня в его полной серьёзности и подтвердил приглашение, сказав, что делает его не с бухты-барахты и что имеет на меня кое-какие виды. Какие именно, уточнять не стал. Всему своё время.

В ближайшую субботу мы отправились на шабаш.

– На помеле? – не удержался я от естественного вопроса.

– На метро. Потом на автобусе. В итоге мы оказались на окраине Москвы, а может и за её чертой, возле большого деревянного дома, окна которого были плотно закрыты ставнями. Вошли в дом и в прихожей сняли куртки (дело происходило поздней осенью в самую поганую слякотную пору), после чего Борис Михайлович дал мне чёрный капюшон, сшитый из плотного нейлона или другой какой прочной синтетики. В нём имелись прорези для глаз. В фильмах про старые времена в подобных уборах щеголяют палачи. Я без возражений натянул капюшон на свой котелок, радуясь тому, что никто не увидит моих сногсшибательных ушей.

Борис Михайлович открыл дверь и втолкнул меня в просторную, оклеенную весёленькими обоями комнату, а сам остался в сенях. Я остановился у дверей и огляделся. Кроме меня в комнате находились ещё четыре человека: три женщины и мужчина. Все четверо – точно в таких капюшонах. Они молча сидели на старых венских стульях вокруг горящего камина. Мужчина лениво шевелил кочергой полусгоревшие поленья. В комнате было тепло, даже жарко. Не меньше тридцати градусов. Судя по комплекции, одежде и ещё массе мельчайших признаков они были примерно моих лет. Может чуть старше. Это меня утешило, так как завлаб был далеко не молод, и я боялся, что “ведьмы” будут соответствовать его возрасту.

Обстановка в комнате была самая обыкновенная. Кроме камина в ней находились: стол, пара кресел, ещё несколько пустых стульев, диван, платяной шкаф да ковёр на полу. Вот и всё, что я увидел. Ни чёрных занавесей, ни мечей с тремя шестёрками, ни черепов, ни чёрных свечей, ни, самое главное, чего-либо, похожего на алтарь.

Такое впечатление, что я приехал в родную деревню, в гости к любимой бабушке.

Я стоял у дверей и не знал, что мне делать? Подойти к “коллегам”? Стыдно. Стоять у дверей? Неудобно. Я машинально взглянул на часы. Без трёх одиннадцать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.