Мелодии любви

– Наташа? – неуверенно проговорил Дмитрий. – Прохорова?

– Наташа, – подтвердила женщина. – Только не Прохорова, а Тихомирова. Помнишь Серёжку Тихомирова из нашего класса?

Дмитрий не ответил.

Наташа.

Наташа Прохорова.

В мире не существовало девочки прекраснее Наташи Прохоровой. Как он любил её. Диме тогда казалось, что он родился с этой любовью.

А как липли к ней мальчишки. Дима терялся в её многочисленной свите. Лишь однажды удалось ему вырваться из плотного кольца Наташиных «оруженосцев». На школьном вечере. Прощальном вечере.

Это ради неё, Наташи Прохоровой, переступил он через гордость и, растоптав собственное достоинство, согласился участвовать в спектакле, который готовился для выпускного бала.

Ему досталась роль старика-партизана. Наташа играла его жену. Нина Александровна, математичка и руководитель школьного драмкружка, старательно разрисовала их лица краской, что должно было символизировать старческие морщины, и они не могли без смеха смотреть друг на друга.

Этот смех и страшное волнение, которое испытали они, находясь за кулисами в ожидании выхода; их совместная игра; общая боязнь рассмеяться в самый неподходящий момент, испортив тем спектакль, сблизили, как тогда казалось, их. И во время бала Дима осмелился пригласить Прохорову на танец.

Это не был вальс, да и не умел Дима танцевать его, а обычный медленный танец, который почему-то называли танго. И бережно сжимая хрупкие Наташины плечи, Дима страстно объяснился ей в безмерной любви.

Склонив русую голову на бок, Наташа вежливо выслушала его излияния. Наташа была добрая девочка и никому не желала зла, но только за сегодняшний вечер Дима был пятым мальчиком, сделавшим ей признание.

Он всё понял и уехал из родного города.

Двадцать лет не видел Наташу Прохорову, ничего не слышал о ней. Но всегда она незримо присутствовала рядом с ним. Он и с Зиной сошёлся оттого, что она напомнила ему Наташу.

И вот они встретились.

– Как же ты?..

Дмитрий запнулся и вопросительно заглянул женщине в глаза.

– Дошла до жизни такой? – закончила фразу Наташа. – Очень просто. Ты заметил, в жизни всё происходит необыкновенно просто. Есть в русском языке такое слово, (кстати, я учитель русского языка) – голод. Ты знаешь, что оно обозначает?

Дмитрий недоверчиво покачал головой.

– Ты мало похожа на голодную. И одета неплохо.

– Потому что занимаюсь тем, ради чего ты пригласил меня. Где бы ещё встретиться?

– Давно?

– Второй год.

– Не болела?

Женщина улыбнулась.

– А раньше, чем занималась? Ах, да. Школа. Не бросила?

– Зачем? Там моя основная, пусть и малооплачиваемая работа. А это – необходимый в моём положении приработок. Халтура. Если можно так выразиться. Без неё мне просто не прожить. Ведь у меня – дети, а их надо кормить. И одеть, и обуть, и лечить, и дать образование.

– Д-да. А муж?

– Серёжа умер три года назад. От цирроза печени.

– Пил?

– Пил.

– Д-да. А дети? Кто у тебя?

– Мальчики. Четырнадцать и двенадцать лет.

– У меня такие же. Девочки. Жена умерла. От рака лёгких.

– Давно?

– Год назад.

Они замолчали. Женщина подошла к зеркалу и поправила причёску.

– Я тебя сразу узнала.

– Почему не сказала?

– Побоялась. Вдруг откажешься. Мне нельзя терять выгодного клиента. Да и… любопытно. Ведь ты мне нравился.

– Нравился?

– Я не лгу. Какая мне выгода врать? Ты мне очень нравился. Особенно тогда. На вечере. Помнишь, как мы играли партизан?

– Помню.

– Ты был такой смешной. А потом объяснялся в любви. Я помню каждое твоё слово.

Дмитрий криво усмехнулся.

– Не веришь? Хочешь, повторю?

– Не надо.

– Ты был очень серьёзный мальчик и требовал немедленного ответа. Но так нельзя. Не могла же я броситься тебе на шею? А потом ты уехал.

– И ты вышла за Серёжку Тихомирова.

– Что мне оставалось делать? И не сразу, а через пять лет.

– Д-да.

Дмитрий, наконец, натянул штаны и глянул на часы.

– Мне пора.

Она вопросительно посмотрела на мужчину.

Дмитрий старательно завязывал галстук.

Весна

Весна. Сессия.

А вечер так хорош. Так хорош… В голову лезет всё, что угодно, только не эти проклятые конспекты…

Она стояла недалеко от “Миража” (любимая студенческая кафешка), возле ларьков, задумчиво рассматривая их красочные витрины.

– Привет! – окликнул он её.

– Привет, – эхом отозвалась она, вопросительно приподнимая брови.

Он замялся, не зная, что делать: продолжить разговор, коли уж начал, или идти своим путём.

Её стройные ножки, едва прикрытые коротенькой юбочкой, склоняли к первому варианту, но знакомство их – увы – было шапочное. Она училась на другом факультете, да ещё на пару курсов младше. Их познакомил Гошка Комков в прошлом году на каком-то вечере (8 Марта, кажется); с тех пор он видел её лишь несколько раз и то мельком. Гошка на том вечере держался с ней как человек, получивший всё, что хотел.

Ну о чём ему говорить с ней?

Но вечер так хорош…

– Ждёшь кого?

– Нет. Так. Болтаюсь. Зубрить неохота.

– Мне тоже,– обрадовался он. – Ничего в голову не лезет. Пойдём в кафешку? Там, наверное, прохладно.

– Пойдём.

В кафешке и вправду было прохладно. И народу немного.

– Кофе или чего покрепче? – солидно обратился он к ней, когда к ним подошла официантка. – На пару коктейлей я наскребу.

Она отрицательно помотала головой.

– Только кофе и, желательно, без сахара.

– Два кофе,– сделал он заказ. – Без сахара. И пару пирожных.

– Мне не надо,– виновато улыбнулась она. – У меня аллергия на сладости. И, вообще, на всё вкусное. Как назло.

– Тогда только кофе.

Кофе был на редкость невкусный. Просто отвратительный. И разговор как-то не клеился. Дёрнула нелёгкая окликнуть её. Шёл бы себе мимо.

А красивая она. Он только сейчас разглядел её как следует. Но глаза печальные. О чём она, интересно, думает?..

Наконец, кофе был выпит, все немудрёные новости рассказаны, и оставаться в кафешке не имело смысла. Он расплатился, и они вышли на улицу.

Давно пора возвращаться в общагу и зубрить, зубрить, зубрить…

Он скривился.

Видимо, она испытывала нечто подобное.

– Не хочешь немного прогуляться? – обратилась она к нему. – Как подумаешь об этих учебниках…

– С удовольствием, – охотно согласился он.

Они медленно побрели по улице пока не оказались на берегу реки.

– Присядем? – предложила она. – Люблю смотреть на воду. Папа говорит, что на свете существуют три вещи, на которые никогда не надоедает смотреть: горящий огонь, текущая вода и работающие люди.

– Твой папа – мудрец,– он расстелил на траве ветровку. – Садись.

– Спасибо.

Она чему-то улыбнулась и опустилась на куртку.

Он устроился рядом.

С реки веяло прохладой, она зябко поёжилась, коснувшись его обнажённым плечом. Он наклонился и осторожно поцеловал её в полураскрытые губы. Она вернула поцелуй.

Он обнял её; они долго и жадно целовались. Затем она откинулась на спину…

– Извини,– сказал он, растерянно глядя на её запрокинутое вверх бледное лицо.– Извини,– повторил он.– Я не знал, что ты девушка.

Она молча встала и привела себя в порядок.

Он тоже встал.

– А если бы знал? – она насмешливо улыбнулась. – Тогда что?

Он смущённо пожал плечами.

– Я бы не стал…

– Какой ты паинька,– она зло сузила глаза.– Только зря волнуешься. Невелика потеря.

– Как сказать.

– Инициатива была моя. Можешь смотреть на это как на… лабораторную работу. Но не думай, что она повторится. Просто у меня была такая цель: пройти через это. Всё равно с кем. Должна я когда-то испытать это на практике? Хотя бы для того, чтобы иметь собственное мнение по данному вопросу. Надоело числиться тлёй-девственницей.

– Кем? – не понял он.

– Тлёй-девственницей, – повторила она.

– Почему тлёй?

– Я откуда знаю. В словаре случайно нашла такое слово. Понятия не имею, что оно означает, но очень оно мне не понравилось.

– И ты решила?..

Теперь он улыбался.

– Да. Решила.

– Ну и как?

– Я ожидала худшего.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

– А если ребёнок?

Она выдержала его взгляд.

– Так уж и ребёнок.

– А всё-таки?

– Дашь денег на аборт.

– А если не дам?

Она равнодушно пожала плечами.

– Найду другого спонсора.

– Я думал ты умнее.

– Какая есть.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать.

– А мне двадцать шесть, – он сдёрнул рубашку и повернулся к ней спиной. – Смотри. Под левой лопаткой.

– Что это?

– Пуля.

Она легко провела пальцем по выпуклому беловатому шраму. Покачала головой.

– Чуть-чуть левее и… Где тебя угораздило?

– На Кавказе. В спину гад стрелял.

– В Чечне?

– Там не одна Чечня.

Он заправил рубашку и повернулся к ней лицом. Она подняла камешек и бросила в воду. Оба старательно наблюдали за расходящимися кругами.

– Ты это всем женщинам показываешь?

– А ты и вправду дура.

– Спасибо за комплимент.

– Не нарывайся.

Он пригладил пятернёй волосы, тут же снова взъерошил их, опять пригладил.

– Я думал у тебя с Гошкой…

– Дурак твой Гошка.

Он виновато улыбнулся.

– Извини.

– Кушайте на здоровье.

Она подняла с земли ветровку, набросила ему на плечи.

– Пора,– сказала она. – Хочешь – не хочешь, а готовиться надо.

Они медленно побрели обратно.

– Я скоро уеду,– сказал он. – Получу диплом и уеду.

Она поддела носком босоножки банку из под пива.

– Куда?

– В область.

Она сильно пнула банку, так что та отлетела далеко в сторону.

– Туда ходит автобус?

Он задрал голову и долго, не жмурясь, смотрел на солнце, пока на глазах не выступили слёзы.

– Электричка. Полтора часа.

– Недалеко…

Без вариантов

«Молодая обаятельная блондинка без предрассудков ищет богатого спонсора».

Докатились. Ни друга, ни спутника, ни мужа. Даже не сожителя.

Маски сняты. Предрассудков точно не осталось. Достаточно полистать газеты.

Предрассудков нет. А есть ли рассудок? Хотелось бы взглянуть на «молодую обаятельную».

Почему нет?

Вот номер телефона. «Спросить Анжелику». Все они: Алины, Аэлиты, Анжелики. Ни одной Матрёны.

Я набрал нужные цифры.

– Да, – раздражённо прорычал сиплый бас.

Однако. Мгновенно всплыла история, прочитанная недавно в газете. Мужик решил взлягнуть. Договорился с девушкой по вызову. Спровадил на ночь семью, приготовился, ждёт. В назначенное время звонят. Открывает дверь. Перед ним – ослепительная красотка. Мужик балдеет, приглашает девушку в дом и… приходит в себя на следующий день. Ни красотки, ни денег, ни золота, ни аппаратуры, ни шмоток. А на пороге – жена с детьми и тёщей.

Я совсем было собрался бросить трубку, но любопытство пересилило. Что мне терять? Ни жены, ни детей, ни барахла.

– Добрый день. Нельзя пригласить Анжелику?

– Минуточку.

Минуточка растянулась втрое. Я слушал потрескивание в трубке, размышлял о бренности жития и загадал: понравится голос – продолжу разговор, не понравится – брошу трубку.

– Я слушаю вас.

Голос приятный. Более чем. Ей бы работать на «телефоне доверия». Или на «горячей линии».

– Добрый день. Это вы ищете спонсора?

– Да.

– Вас устроит сорокасемилетний мужчина?

– Ваш возраст меня не интересует.

– А что вас интересует? Рост, вес, цвет глаз, наличие волос?

– Ваши возможности.

– Какие именно?

– Финансовые.

– А вам не кажется, что подобные вещи не обсуждают по телефону? Да ещё с незнакомым человеком.

– Давайте встретимся.

– Где и когда?

– В семь у Ленина. Вас устроит?

– Вполне. Но как я узнаю вас?

– Я буду в чёрной норковой шубке.

– Хорошо. До семи.

Я положил трубку.

«В чёрной норковой шубке».

С голоду не умирает. Тогда что? Физиология? Заурядная проститутка?

Не оставить ли дурацкую затею? Пока не поздно. Но какой приятный голос. Так ли хороша она сама? Ведь не усну.

Зачем ломать голову. Всему своё время. Сейчас надо подумать о том, что надеть. Не красный же пиджак. Тем более, у меня нет его. Ладно, пойдёт, что есть.

Машина.

Придётся потревожить Гошу. Давненько не беспокоил его.

Гоша весьма кисло отнёсся к моей «очередной дури», но всё-таки выделил шестисотый с личным шофёром в придачу.

Ровно в семь мы с Петром подкатили к Владимиру Ильичу. Ещё издали я заметил одинокую даму в чёрной норковой шубке и такой же шапке. Крепко нужен ей спонсор, раз явилась на свидание первой. Впрочем, какое свидание? Деловая встреча.

Я вгляделся в лицо. Красивая. Совсем не такой представлял её.

Молодая изящная девушка с тонким интеллигентным лицом. Наверняка высшее образование. Что-нибудь типа филфака либо истфака. Ей бы сейчас нежиться в мягком уютном кресле с пушистым котёнком на обтянутых шёлком коленях и, отложив на журнальный столик Петрарку, мило улыбаться красавцу-атлету, а не мёрзнуть на улице, дожидаясь незнакомого пожилого мужика.

У меня резко испортилось настроение. Стало грустно и тоскливо. Пропал всякий интерес, к чему бы то ни было. Плюнуть на всё и уехать. Но подло оставить на морозе женщину. Какой бы она ни была.

Дав себе установку, что передо мной не Синди Кроуфорд, а самая банальная шлюха, пусть даже супершикарная, и, следовательно, надо быть последним идиотом, чтобы стесняться продажной девки, я вылез из машины и направился к незнакомке. Установка установкой, но развязности Балтазара Балтазаровича я что-то в себе не ощущал.

– Добрый вечер, – выдавил я дежурную фразу. – Вы, случайно, не Анжелика?

– Да.

Большие серые глаза вопросительно смотрели на меня.

– Разрешите представиться: Василий… Николаевич, – подумав, добавил я.

– Это вы?

– Так точно.

– Вы что, военный?

– Никак нет. Точнее – уже нет. Но что мы стоим?

Я кивнул на машину.

– Прошу. Где желаете отужинать?

– На ваше усмотрение.

– Отвези нас, Петя, куда-нибудь.

– Есть, шеф, – серьёзно ответил Петя. – «Глобус» устроит?

Я посмотрел на спутницу. Она равнодушно пожала плечами.

– Давай в «Глобус», – резюмировал я.

Народу в ресторане было немного. Анжелика выбрала столик у окна. Девушка заказала салатик и чашечку кофе. От вина отказалась наотрез. Пришлось и мне довольствоваться тем же самым.

– Значит, вы – военный, – задумчиво произнесла Анжелика, когда молоденький официант отошёл от нашего столика. – В каких войсках вы служили?

Какое ей дело, где я служил? Странная особа. Тёмное вечернее платье плотно облегало хрупкую фигурку и контрастировало с длинными белокурыми локонами, рассыпанными по узким, девичьим плечам. Просто фея и… кто?

Не хотелось думать плохо.

– Военно-воздушных.

– Лётчик?

– Был.

– На чём вы летали?

– Вам это интересно?

– Представьте, да.

Голос звучал вполне искренне.

– Я служил в военно-транспортной авиации.

– Вот как. – Девушка задумалась. – Вы знали генерала Колесникова?

– Знал. Я служил с ним в Афгане. Он погиб. Четыре года назад, если не ошибаюсь.

– Вы не ошибаетесь. Мой папа погиб пятого октября девяносто третьего года. Он разбился на машине. Вместе с ним погибла моя мама. Ещё в той машине ехал мой брат. Он остался жив. У него повреждён позвоночник. Брат прикован к инвалидной коляске. Это он отвечал по телефону.

Я слышал об автокатастрофе. Весьма странной катастрофе. О ней много говорили наши ребята. Разное. В зависимости от политических симпатий.

Выходит, она генеральская дочка. Правильно: Лика. А брат – Эдуард. Генерал любил звучные имена.

– Вашего брата звать Эдуард?

– Вы знали,… знаете его?

– По имени. Как и вас. Если вы покопаетесь в отцовских фотографиях, особенно афганских, наверняка найдёте мою физиономию. Правда, я сильно изменился в последнее время.

– Стали «новым русским»?

– Нет. И ни в какие спонсоры я не гожусь. Я обманул вас самым наглым образом.

– Я это знаю.

– Знаете?

– Да.

– Откуда?

– Вы плохой актёр.

– Похоже, я переоценил себя.

Подошёл официант и невозмутимо поставил на стол две тарелки с травой и две крохотные чашечки с чёрным кофе.

– Спасибо, – серьёзно поблагодарила мальчика Лика, как я мысленно стал называть её.

Официант и бровью не повёл и столь же невозмутимо отчалил к соседнему столику. Я зацепил несколько травинок, отправил их в рот, осторожно пожевал. Какая гадость. Лишь присутствие молодой очаровательной женщины удержало меня от того, чтобы выплюнуть всё обратно на тарелку.

Неужели будет есть? Съела.

– Одного не пойму, – Лика отодвинула пустую тарелку и взяла в руки чашечку с кофе, – зачем вам понадобился глупый маскарад? Неужели вам доставляет удовольствие морочить людям головы? Зло и, – Лика запнулась, подыскивая подходящее слово, – нехорошо.

Её тонкое красивое лицо брезгливо скривилось.

Я вспыхнул.

– А вас не тошнит от объявлений типа: «Молодая обаятельная блондинка без предрассудков ищет богатого спонсора»? Меня тошнит. Кем надо быть, чтобы дойти до такого бесстыдства? Захотелось посмотреть на автора. Человек это или чудовище?

– Посмотрели. Полегчало?

– Нет. Запутался окончательно и бесповоротно. Ничего не понимаю.

– Всё до безумия просто. Мне нужны деньги. Много денег.

– Зачем?

Её улыбку нельзя было назвать сладкой.

– Вас тошнит от газетных объявлений. Охотно верю. Меня саму тошнит от газет. А ещё оттого, что рядом мучается больной человек. Мой единственный брат. Которому я не могу помочь. А помочь можно. Если сделать операцию. В Германии. Вот для чего мне нужны деньги.

– Благородно. – Я постарался убрать сарказм из голоса. – Разрешите один маленький вопросик?

– Пожалуйста.

– Вы имеете представление о том, что именно потребуют от вас?

– Я не такая наивная.

– Боюсь, вы излишне оптимистичны. У вас есть хотя бы один знакомый среди «богатых спонсоров»?

– Нет. Иначе не пришлось бы давать объявление в газету.

– Логично. А теперь послушайте совет бывалого человека. К сожалению, единственное, что я могу дать вам.

Выбросьте из головы сладенькие сказочки про умненьких мальчиков в малиновых пиджачках, вступивших на тропу бизнеса и сказочно разбогатевших благодаря фантастической предприимчивости и феноменальной трудоспособности.

Восемьдесят процентов из них откровенные садисты. Не знаю: вылечите вы своего брата, но то, что вам самой придётся лечиться всю оставшуюся жизнь – я вам гарантирую.

Продолжим. Например, некоторые «спонсоры» обожают наблюдать за случкой любимого кобеля с продажной проституткой.

Но и это не предел.

– Не надо, – тихо сказала Лика.

– Как хотите. Только, пожалуйста, не думайте, что я, как малого ребёнка, пугаю вас бякой. Такова нынешняя жизнь. А теперь ответьте: захочет ваш брат излечения такой ценой?

– Неужели среди них нет нормальных людей?

– Все, без исключения, «олигархи» и «олигархики» добыли свои миллионы и миллиарды отнюдь не праведным путём. И по жизни они идут не столбовой дорогой, а самыми тёмными закоулками. Они не могут быть нормальными. Хорошенько подумайте, прежде чем отправляться на встречу со спонсором. Кстати, я поражён вашей смелостью. Или безрассудством. Вы элементарно можете не вернуться домой. По-вашему, маньяки неграмотные? Не читают газет? Что, если я один из них?

– Может, так будет лучше.

Усмешка, как ни странно, не обезобразила её.

– А брат?

Она ничего не ответила.

– Вы не пытались просто выйти замуж? Сколько, кстати, вам лет?

– Двадцать семь. Все мои женихи давно женаты.

– Все?

– А кто остался? Алкоголики. Увольте. Насмотрелась на подруг.

– Поменяйте работу.

– Сначала нужно её найти.

– Но как вы живёте?

– Обменяли трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную. Продали гараж. У отца был хороший кирпичный гараж. Продали дачу. Деньги положили в банк. Живём на проценты. Хватает как раз на то, чтобы не умереть с голоду. Не дай бог, если банк лопнет.

– А он лопнет. Непременно. Неужели вы не пытались найти работу?

– Пыталась. В девяносто третьем я окончила университет. Родители посоветовали немного отдохнуть. А через три месяца… Похороны. Дежурство в больнице возле брата. Зимой я попробовала найти работу. Взяли меня в одну фирму. И зарплату пообещали приличную. Я даже удивилась, как легко всё устроилось. А на второй день директор предложил мне это. Прямо там. В кабинете. Я была такой наивной дурочкой, что хлопнула дверью. Во второй фирме было то же самое. С теми же самыми словами. В третьей – хозяин, кавказец, даже не стал дожидаться, когда я оформлюсь. Он попытался завалить меня на стол, едва я заикнулась о работе. Продолжать?

– Вы были красивая и элегантная?

– Я испробовала и такой вариант. Превратила себя в чучело. Ни в одной из фирм меня не дослушали до конца. Так что у меня нет иного выбора, как искать богатого спонсора.

Она замолчала. Молчал и я. Мне было нечего сказать. И помочь я не мог.

Увы.

Бедная Лиза

Нищета замучила. Это вечное недоедание, эти вечные разговоры о еде, этот вечный подсчёт каждого съеденного куска хлеба.

Никто ничем не попрекал. Матери было не до попрёков. Мать билась, как рыба об лёд, но что она могла? С тех пор как в 1992 году её сократили, она так и не смогла найти «нормальную» работу. Кое-как устроилась уборщицей, но разве прокормишь семью на такую зарплату?

С отцом ещё хуже. Бестолковый какой-то. Неудачник. Вечно ищет работу. Но стоит ему найти что-нибудь, как через два-три месяца его с треском выгоняют оттуда. И всё из-за его проклятого характера.

Ему нельзя пить. И ведь алкоголиком не назовёшь. Пьёт он очень редко, но, как говорится, метко. Стоит ему остаканиться, а пьёт он всегда на работе (дома боится), как начинает бродить по цеху, искать начальника. Нет, он не лезет драться и даже не режет правду-матку. У него другой бзик. Завидев начальника цеха, отец продирается к нему, начинает жать барскую руку и лезет целоваться. Начальству почему-то подобное поведение рабочего не нравится, и в итоге отец оказывается на улице. Хорошо, если не по тридцать третьей.

И ведь знает, что нельзя ему пить и чем всё кончится, а всё равно пьёт. Отец примелькался на всех крупных предприятиях города, его знают во всех отделах кадров, и всё труднее и труднее становится ему найти работу.

И с Лизой не лучше. В институт не поступила. На работу не … Нет, берут. В ларёк. Беда в том, что хозяева там – чёрные. Очень скоро они начинают приставать к ней, причём столь требовательно, что в буквальном случае приходится «рвать когти».

Вот и получилось, что у матери-уборщицы сидят на шее два неудачника, два нахлебника.

И никакой перспективы.

Ничегошеньки.

Единственное, что осталось – выйти замуж.

Вопрос – за кого?

Молодой кудрявый богатый. Где найти такого? Ни Мальдивы, ни Канары ей не по карману. А в их микрорайоне подобные особи не водятся.

Молодой и кудрявый. Почему-то все женатые. А если не женаты, то сами замужем.

Просто молодой.

Либо алкаши, либо такие же неудачники. Нищету разводить.

Оставалось: старый толстый, но богатый.

Оказалось, и этот вариант не её вариант. Толстых лысых старикашек, желающих «соединиться узами законного брака» с молодой привлекательной девушкой было достаточно. Но, увы, далеко не все они дотягивали до установленной Лизой планки богатства. Не такой высокой, к слову сказать. А которые дотягивали, оказались иностранцами. Уезжать со стариком неизвестно куда Лиза боялась. Вдруг помрёт ненароком или выгонит, как вернёшься обратно?

И здесь ничего не светит. Хоть в петлю лезь.

Бедная Лиза! Не знаю, что и сказать.

Может быть, Вы чего посоветуете?

Искушение Максима Недотрогова

– Это кто такой?

Огромная глыба мяса, костей, сухожилий и прочей дряни, обильно поросшая чёрными курчавыми волосами, нависает над столом.

Максим ощущает неприятное жжение в области желудка: естественная реакция здорового организма. Но от этого не легче.

Шкаф. Настоящий шкаф.

Кто он у неё. Кажется, грузчик. Ну как могла такая хрупкая, изящная женщина выйти за орангутанга? Какая тупая, злобная морда. Ничего человеческого. Может ли быть в мозгу подобного питекантропа хоть одна извилина?

– Я тебя, кажется, спрашиваю?

Он сейчас убьёт её. Что ему стоит? Вон какие ручищи. Он, Максим, тоже богом не обижен, но рядом с ним выглядит жалким пигмеем. Лапа орангутанга тянется вверх. А у неё такая тонкая шея, кожа на ней белая, нежная…