Terra Alien. Чужая Земля

Хорошо, что недалеко жила Таисья Христофоровна, и просто счастье, что оказалась дома. Увидев Рената, она всплеснула руками:

– Заходи, заходи, скорее! Ну, кто же по самому солнцепёку бродит! Все ж нормальные люди по домам сидят, чаи гоняют, да не шевелятся лишний раз! На тебе же лица нет! Давай, клади кавун в ведро с водой, да суй голову под кран немедля!

– Как же я рад, что вы никуда не ушли, – пробормотал Ренат. – Не знаю, что бы я и делал!

– Я ж в своём уме, куда ж я в полдень! Давай уже, не разговаривай, мочи голову, да ложись вон в своей комнате, я тебе постелила уже.

Положив арбуз в предложенное ведро, Ренат подошёл к водопроводной трубе с краном, встал на колени, отвернул на полную, подставил затылок под хлынувший поток. Прохладные струи текли по лицу, за шиворот, пропитывали влагой футболку. Ренат долго фыркал, охал и отплёвывался. Стало значительно лучше.

– Ладно, хорош воду лить, – сказала хозяйка. На вот, намочи полотенце, положи на лоб, да поди, ляг на топчан у себя, отдыхай.

В выбеленной каморке оказалось на удивление свежо.

– Дом-то саманный! – пояснила старушка. – В жару прохладно, в стужу тепло. Лежи, отдыхай, путешественник! Тур Хеердал!

Ренат лежал с закрытыми глазами на аккуратно накрытой тканым покрывалом постели, наблюдая, как перед веками возникают, плавают и исчезают зелёные пятна. На мгновение из-за очередного пятна показалось волевое лицо в римском шлеме с перьями, но почти сразу растворилось, только цепкий взгляд серо-зелёных глаз будто задержался. В доме тихо-тихо, буквально ни звука, ни шороха. Мокрое полотенце холодило лоб, дурнота понемногу отпускала.

Он улыбнулся, подумав, что впервые с момента приезда на Юг оказался в доброжелательной обстановке. Нет, у Таисьи Христофоровны ему не радовались, как радовались бы родные, но и не тяготились, не воспринимали враждебно, как помеху.

А дом, оказывается – счастье!

Немного очухавшись, Ренат вышел во двор, извлёк из ведра арбуз с прохладной, скрипящей под пальцами тугой гладкой корой, огляделся в поисках ножа. Не найдя, осторожно постучал в дверь хозяйского дома. Старушка открыла не сразу. Выглянула, щуря заспанные глаза и поправляя волосы:

– Чего тебе?

– Я вас разбудил, простите!

– А, брось! Легла, да прикорнула. Нечего старым валяться, в гробу отоспимся. Так что хотел, неугомонная твоя душа?

Ренат перекинул арбуз с руки на руку.

– Кавун порезать? – догадалась старушка. – Ножик дать?

– Если можно.

– Ты эти церемонии брось. «Можно – не можно»…. Нужен ножик, дак так и скажи: «Таисья Христофоровна, дайте ножик»! Мы люди простые, у нас всё просто.

– Ну, хорошо. Таисья Христофоровна, дайте ножик!

– Вот, совсем другое дело. Сейчас всё принесу.

Через минуту во дворе появился маленький столик под новой клеёнкой, тарелка – ещё советская, с широкой голубой каймой, большая жёлтая эмалированная миска с непременной чёрной оспиной скола и длинный узкий нож с эбонитовой ручкой.

– А хлеб у тебя есть? – осведомилась старушка.

– Зачем? – удивился Ренат.

– Голова твоя садовая! Кто ж кавун без хлеба ест?

– У нас на Севере все так едят! – нахмурился Ренат.

– Вот поэтому он у вас и не растёт! – рассмеялась хозяйка.

Она принесла из дома буханку ароматного пшеничного хлеба, нарезала его, взялась за арбуз.

– Давайте я, – вмешался Ренат.

– Цыть! Сиди уж! Не умеете вы с кавунами обходиться, я погляжу!

Старушка ловко нарубила арбуз вдоль полосок большими щедрыми кусками.

– А у нас поперёк режут.

– Я же говорю – не умеете! Конечно, кавун не самый сахарный, но хороший. Налетай.

– А вы? Я настаиваю.

– Ну, и я, – согласилась старушка.

Арбуз с хлебом оказался едой основательной.

– Вот, совсем другое дело! – нахваливала Таисья Христофоровна. – А то, что без толку кишки полоскать!

– Вкусно, да, – согласился Ренат. – Не ожидал.

– И сытно, – добавила хозяйка. – Ты уж давай, осторожнее с Солнцем. В шапочке ходи.

Арык

Ренат искал уединённое, далёкое от обычных человеческих маршрутов, место для тренировок, где он не потревожил бы чьего-нибудь воображения. Вид человека, практикующего у-шу, у обывателя вызывает несколько стандартных реакций: вежливое удивление; презрение, замешанное на невежестве; желание немедленно проверить «чьё кунг-фу сильнее»; и, наконец, спонтанную потребность заполнить пробелы в познании необъятного мира. Всё это отвлекает и утомляет.

Одну подходящую площадку Ренат нашёл недалеко от дома Учителя, на сельском стадионе. Когда-то колхоз-передовик мог позволить себе и такую роскошь. Здесь проводились товарищеские матчи по футболу, занимались лёгкой атлетикой румяные немецкие карапузы, сдавали нормы ГТО стройные фигуристые белокурые девушки, будто сошедшие с солнечных германских плакатов тридцатых годов. Но ныне спорт не увлекал местное население. Немцы потянулись на изобильную историческую родину, киргизы бросились осваивать необъятные просторы открывшихся с распадом Империи возможностей. Поле и беговые дорожки заросли травой, колючими кустами, кое-где тянули к небу тонкие веточки молодые деревца.

Ещё одна площадка обнаружилась за северной околицей. Шагах в пятистах за последним забором, рядом с дорогой, начинался земляной вал метра четыре в высоту, который правильным овалом ограничивал неглубокий котлован, поросший сухим тростником. Место походило на заброшенный лагерь Пятого Парфянского легиона, заблудившегося во времени и пространстве, и теперь обречённого на вечные блуждания по киргизскому плоскогорью. На ближней к дороге стороне укрепления росло одинокое старое дерево с раскидистой кроной, дарившей густую тень небольшой площадке под ним. На площадке запросто можно было оттачивать элементы, не требующие значительных перемещений.

Утомившись боевыми формами, Ренат садился в тени для медитации. Магический мир не зависел от географии, здесь всегда антрацитовое небо и чёрная земля. Место их поцелуя рождает два алых шнура, что летят навстречу, а соединившись в районе макушки, создают защитную сферу для двоих – человека и его двойника. Физические обстоятельства за пределами этой реальности истаивали, казались далёким и чужим наваждением. Это позволяло провернуть со Вселенной фокус: римский лагерь легко подменялся пинежским холмом или крыльцом дедовского дома. Пахло нагретым деревом и горячей резиной старых бродней, влажной землёй, густым луговым разнотравьем, дымом от бани, где берёзовые чурки обращались в жар. Иллюзия в иллюзии выходила точь-в-точь, как реальность, даже жутковато делалось от возможности заблудиться. Но Ренат всегда возвращался в тень дерева, где некогда отдыхал нелюдимый центурион Пятого Парфянского легиона со своим страшным псом.

Вечерами здесь отлично проходил обряд «Заход»: красный шар Солнца, оплавляя небо, опускался ладонями в сочащиеся дымкой холмы за противоположным валом лагеря, сумерки наполняли котловину сизой прохладой, а вершина дерева ещё долго полыхала красными отсветами, и когда они гасли, на долину опускалась ночь.

Место замечательное, но кто же удовлетворяется имеющимся у него?

Исследуя окрестности, Ренат ушёл далеко в колхозные поля по просёлочной дороге. Люксембург почти скрылся из вида, когда за жёлтыми волнами одичавших злаковых показалась шеренга высоких тополей, тянувшаяся с Востока на Запад. «Вдоль канала, что ли?» – подумал Ренат, и не ошибся. В трепещущей тени деревьев по узкому бетонному жёлобу на глубине полутора метров журчал и плескался быстрый поток. Обычный арык в Люксембурге – грязная канава вдоль дороги, где может такое обнаружиться, что воду из него даже для полива брать брезгуют. Этот же удивил прозрачностью воды, и Ренат назвал его Чистым.

Он решил наведаться сюда завтра, как следует позаниматься, а потом и вымыться, как следует.

Ещё утром, поднимая Солнце, он приметил, что день будет особенно жарким. Горячая звезда, показавшись из-за далёких гор, оттеснила глубокое фиолетовое небо на Запад, наполняя Восток огненным, синим и голубым. Над головой – ни облачка, воздух – лёгок, невесом, незаметен: ничто не прикрывало Землю от космической ярости.

Когда Ренат, захватив сумку с полотенцем и мылом, вышел на дорогу, на часах было десять, но пекло уже всерьёз. «Это ничего», – лениво переползали с места на место тягучие мысли. «Мне к жаре уже не привыкать, а после тренировки поплескаюсь в арыке, освежусь». Ему представлялись искристые брызги, прохлада, сочная зелень – так и подмывало пропустить тяжёлую прелюдию, и сразу приступить к водным процедурам. «Отставить!» – цикнул на себя Ренат, ускорил шаг. Чуть-чуть.

Вот, наконец, и примеченная рощица. Он выбрал подходящую полянку, присел под деревом, глотнул из бутылки. Пить из арыка, пусть и Чистого, не рискнул: кто знает, какие натруженные ноги бродят сейчас выше по течению?

Тополя бросали на сухую землю с выгоревшей травой узорчатую тень. Очень кстати, потому что почувствовать солнечный ветер здесь очень легко: достаточно протянуть из-под дерева руку, и её прижмёт к земле.

Едва начав разминку, просто повращав руками, Ренат взмок до трусов. Со стороны казалось, что на него вылили ушат рассола. Ничего не поделаешь, Азия. Ренат сосредоточился на упражнениях и дыхании.

Есть в Системе элемент, нигде им больше не виденный, ни в одной борьбе. То есть их много, таких элементов. Ну, работа с огнём, водой, Цигун – это понятно, экзотика с эзотерикой, а Подготовки – это другое. В прямом смысле слова подготовка рук и ног, как оружия: постепенная, тщательная, чтобы впоследствии избежать травм и увечий. Шандарахните-ка с дуру по боксёрской груше – в лучшем случае ушиб. В худшем – перелом. Если вообще ничего – значит с вашим ударом только в шахматы играть, или осваивать на серебряных струнах лёгкий бег пальцев в стремительных пьесах Мальмстина.

Впечатывая кулаки в землю со строго отмеренного расстояния, вспомнил поездку с группой Николая Борисовича в Свердловск на семинар по Тайцзи. Группа так усердно молотила стены, что девчонки с верхнего этажа прибегали смотреть, что происходит. Красивые…. Но это перебор был – молотить, конечно, по мягкому надо. Что-то подобное Ренат в детстве видел в кино: там герою посоветовали повесить на стену подшивку газет, долбить по ней кулаками, да убирать по одному листу в день, пока все не исчезнут. Ближе к концу фильма герой стену теплушки проломил голой рукой – уголовников пугал.

Советский кинематограф умел мотивировать. В «Не бойся, я с тобой» Дуров пальцем железный бак пробивал, ногой жерди ломал. Песни, опять же: «Рука крошит отточенную сталь». А карате, при этом, держали под запретом. Странно.

Ренат установил на нужной высоте сухую ветку, стал перепрыгивать её на прямых ногах, отталкиваясь от Земли одними ступнями. Правильно бы, конечно, ямку выкопать подходящую, да нечем. И лень. Жарко.

Он вспомнил, как начал учиться карате в кружке, который для конспирации назывался «Каскадёры». Улыбнулся. Каскадёры, как же! Поклон тренеру, поклон залу, поклон ученикам. Хаджимэ! Ити, ни, сан, си….

Следующий элемент очень зрелищный, хоть уважаемой публике показывай. Ренат опустился в правый шпагат, поднялся без помощи рук, переступил три раза перекрёстным шагом, опустился в левый шпагат, поднялся. И так три минуты. Растяжку формирует капитально.

Выполнив подготовки, отдохнул, восстановил дыхание.

Пришла пора комбинаций – так называли связки сменяющих друг друга стоек, перемещений, ударов руками и ногами. Старшие ученики знали их не один десяток, и постепенно они становились изощрённее. Каждая называлась именем одного из пяти сакральных животных: тигра, дракона, обезьяны, змеи, журавля. И не зря: когда мастер выполняет комбинации, в движениях легко уловить грубую силу тигра, весёлую ловкость обезьяны, высокомерное коварство дракона, смертельную гибкость и точность змеи, вольный танец журавля. Мастерство приходит с опытом, но есть и природная склонность. Кто-то – прирождённый дракон. Кто-то великолепен в акробатических связках: крутит сальто, колёса, фляки. У Рената же, что бы он ни исполнял, получался молодой тигр, даже из обезьяны. Ему не хватало лёгкости, артистизма. Там, где мартышка непринуждённо смахивала с плюшевой головки упавший листок бамбука, Ренат сшибал могучей лапой кирпич. Наставник утешал его:

– Не переживай, это у всех так. Сначала идёт молодой тигр, потому что неофит закрепощён. Он пытается нахрапом преодолеть своё неумение, ограниченность, невежество. Если он останавливается на этой ступени, получается карате: резко и эффективно. Японцы, к примеру, взяли из ушу именно эту эффективность, отбросив все, по их мнению, лишнее. Прекрасным они наслаждаются в саду камней, глядя на Фудзи и цветущую сакуру. Но если упорно идти дальше, скованность пройдёт, лёд растает, зажурчит ручьями, и из одного зверя выйдут пять, каждый со своим характером. Вот тогда ученик станет Мастером, совершенство и красота станут сутью его движений, вся его жизнь изменится. В общем-то, это и есть Путь. Постижение совершенства. В этой дороге всё прекрасно: колея, обочины, пейзажи, проплывающие мимо. Она легка, потому что ведёт домой из тюрьмы невежества. И дорога эта не закончится никогда.

Ренат часто вспоминал эти слова, даже записал, как умел, в тонкую тетрадь с жёлтой обложкой.

Прогнав несколько раз пять основных комбинаций, он окончательно запыхался. Солнце вползло в зенит, прозрачная тень не спасала, лёгкий ветерок не освежал, гоняя по долине жар. Совершенно мокрый, как из-под дождя, Ренат подхватил мешок, направился к Чистому арыку.

Поток искрился на полуденном солнце, блики играли на стволах пыльных тополей, песня бегущей издалека воды звала к себе, за собой, в себя. Не раздумывая, Ренат, соскользнул с бетонного берега, и тут же вскрикнул: после сорокаградусной жары ноги обожгло холодом, словно они по колено погрузились в ледяное крошево майского ледохода. Арык питали ручьи, бегущие в долину от подтаивающих снежных шапок Тянь-Шаня так стремительно, что не успевали нагреваться. Ренат вскарабкался по раскалённому бетону на берег.

– Вот тебе, бабушка и Юрьев день! Вот и поплескались! – он растёр окоченевшие ступни.

Но, как ни крути, а мыться больше негде. Намылившись скользким кирпичиком банного мыла, он по частям омывал холоднючей водой руки, ноги, спину и живот. Охал, покрикивал, покрякивал, как дед в деревенской бане, слезший с полка и опрокинувший на себя ушат, только что вытянутый из старого мшистого глубокого колодца. Кое-как ополоснувшись, выскочил на берег, выхватил из мешка махровое полотенце, приложил к лицу. Полотенце пахло домом, детством, заботливыми мамиными руками. Ренат долго вдыхал этот родной аромат, пока не защипало глаза. Тогда он тряхнул головой, решительно растёр тело. Искусство не думать в определённом направлении осваивалось постепенно.

Собрав вещи, пошёл к селу. Свежесть была с ним минут пятнадцать, потом жара взяла своё, заливая солёным глаза.

– Н-да, – пробормотал Ренат. – Тренировки здесь возможны только ранним утром.

Встав на следующий день пораньше, он отправился на стадион. Выпавшая ночью роса холодила ноги в сандалиях, воздух бодрил прохладой. Село пахло древесным дымком, как деревни на Севере. Солнце готовилось вынырнуть из-за горизонта. Ренат едва успел добраться до места, чтобы помочь ему, и вот, поднимая ладони на выдохе, оглашая окрестности свистом дракона, увидел нестерпимо яркий диск, обжигающий глаза.

Сразу потеплело. Надо спешить.

Ренат бодро отработал подготовки, оставался только элемент со шпагатами. Он упал в один шпагат, в другой…. Что-то резануло ступню. Не больно, как сучок зацепить. Глянув на ногу, Ренат присвистнул: подошву распороло; текла яркая кровь, трава стала скользкой. Рядом валялась ржавая консервная банка. Как он не заметил её? Даже в голову не пришло осмотреться: стадион всё-таки. В голову полезли разные истории о заражении крови, смерти от царапины на пальце…. А тут не царапина. И банка вся в земле и ржавчине.

Бабушкины уроки в деревне не пропали зря: Ренат пошарил вокруг, нашёл листья подорожника, потёр, приложил к ране. Обмотал ногу футболкой, закрепил кое-как, поковылял к дому: благо, не далеко.

Асылкан, увидев его в таком виде, всплеснула руками:

– Ай, ну что такое?

Узнав, в чём дело, ушла в дом, прислала старшего, Исхара с аптечкой. Исхар щедро полил рану зелёнкой, туго забинтовал.

– Не переживай, брат! – похлопал он Рената по плечу. – Как у вас говорят: до свадьбы заживёт! Но ты это, осторожней тут.

– Спасибо, Исхар! Надо осторожнее, да.

О тренировках на время пришлось забыть. Но и столбняк не приключился, хвала Аллаху! С неделю Ренат хромал, как Красный командир Щорс из песни детства, потом рана затянулась. А шрам остался памяткой навсегда.

Прима

Дунгане, как и все азиаты – удивительно предприимчивые люди. Они рождаются, наделёнными даром к коммерции. Если б такая возможность представилась, их торговля непременно начиналась бы ещё во внутриутробном периоде. Учитель, к примеру, ещё в СССР, где частная инициатива совсем не поощрялась, выращивал в промышленных масштабах лук, активно привлекая к полевым работам учеников, а затем, с большой выгодой продавал его оптом. К приезду Рената плантаторский период уже завершился, теперь Ежен гнал эшелоны угля в Китай, из Китая вёз сахар, имел массу других интересов в бурлящей экономической жизни эпохи. Он очень ценил статус, ему нравился его офис в центре Бишкека, дорогой лимузин с водителем, тешила тщеславие дружба с министрами, близость к президенту.

Дети старались не отставать. Однажды, шалопай Тахир предложил Ренату:

– Хочешь подзаработать?

– Ну, да, а как?

– Легко! У меня есть товар: сигареты, жвачка – мелочь всякая. Вставай на базаре, да торгуй. Мне некогда.

– Скажи прямо: не пускают! – Ренат взлохматил его жёсткие волосы.

– Некогда мне, говорю же! – отмахнулся Тахир, и Ренат оценил отточенность движения. – Всё, что сверху моей цены – твоё. Много продашь, – много заработаешь! – он сверкнул чёрными глазами, жестом показывая, как считают денежки.

– Я никогда не торговал раньше, – ответил Ренат. – Но попробовать можно.

– А что там пробовать?! – хихикнул Тахир. – Пришёл на базар пораньше, товар разложил – сиди, ворон считай. Покупатель пришёл, товар ему продал – опять сиди, загорай. Вечер настал – пошёл домой кушать, бабки считать. Всё легко-просто, никакой науки. Гораздо проще, чем комбинации крутить.

– Ну, да, – Ренат почесал макушку. – Выглядит просто. Тащи свой товар.

– Ай, молодец, – подскочил Тахир. – Жди, никуда не уходи, я пулей!

Он убежал в дом, вскоре вернулся с двумя пакетами.

– Вот смотри, тут сигареты, – он опрокинул первый пакет на помост.

По потёртому зелёному ковру рассыпались бело-красные плоские картонные коробочки с надписью «Прима».

– Дешёвые, но ходовые, – затараторил Тахир, увидев скептическую гримасу на лице Рената. – Много продашь – много заработаешь, птичка по зёрнышку, денежка к денежке!

Тахир опрокинул на помост второй пакет:

– Это жувачки, – деловито пояснил он. – Дональд Дак, Турбо – самые ходовые, их все любят. На! – он протянул на ладони ярко-синий прямоугольник с гоночной машиной и жёлто-красным стартовым флажком.

– Да я пробовал не раз, – хмыкнул Ренат, но угощение принял.

Во рту розовый кирпичик с продольными ложбинками разошёлся знакомым сладким заграничным вкусом. В школе все поголовно на каждой перемене рубились у подоконников в фантики от «Турбо». Хлопаешь по расправленной и уже изрядно потёртой бумажке с фото гоночного болида так, что ладонь отшибает – и резко вверх. Если вкладыш перевернулся – он твой. Ренат слыл чемпионом, этих вкладышей у него была целая пачка, которая с трудом помещалась в карман.

«Совсем ведь недавно было, а кажется, что много лет назад, да и не со мной».

– Хорошо, беру, – он хотел смахнуть товар в пакет, но Тахир схватил его за руку:

– Эээ, а считать кто будет? Пушкин? Это – торговля, здесь всё внимательно считать надо, и записывать. Обратно сдавать будешь – опять считать. За всё, чего не будет – платишь деревянные, понял?

Ренат подивился практической хватке подростка, обычно дурашливого озорника. Теперь он словно прибавил лет. У него, кажется, даже акцент появился, и голос ниже стал.

– Понял, понял, барыга, – рассмеялся Ренат, опять потрепав Тахира по жёстким чёрным волосам.

– Эээ, – вскинулся тот. – Я не барыга! Барыжат травой и соломой, я – чистый коммерсант!

– Хорошо, хорошо, коммерсант, – с трудом удерживаясь от смеха, чтобы не ранить тонкую детскую душу китайца, ответил Ренат. – Давай считать.

Весь товар брать на базар не стоило, но и в доме Учителя оставлять не хотелось. Наткнуться ещё Тахир, или Гуля, или ещё кто – тут целый табор, и с кого потом спрашивать?

Оба пакета он перетащил на квартиру к Таисье Христофоровне.

– Вот, хозяйка, торговать буду, в люди выбиваться! – весело отрапортовал он.

– Смотри не проторгуйся, – скептически заметила старушка, сложив руки на груди. – Да следи, чтобы не обокрали, у нас тут такие ширмачи, что и Багдаду не снились. У меня кошелёк со дна сумки увели, так я и не заметила. Набрала всего, сторговалась выгодно, полезла за кошельком – пусто! Я в крик, а толку?

– Н-да, – погрустнел Ренат.

– Вот и смотри в оба.

– Точно. Буду смотреть.

Прихватив часть товара, он отправился на кантский базар, пробовать новое дело.

Южная торговля начинается рано, пока Солнце ещё не поднялось высоко, пока не начал плавиться асфальт. Ещё в сумерках торговцы раскладывают свой товар, а первые покупатели уже подходят к прилавкам. Часам к одиннадцати ажиотаж заканчивается – хозяйки возвращаются с покупками на свои кухни готовить обед, а продавцы дремлют под навесами в ожидании случайных гостей.

Ренат появился на базаре в десять часов тридцать минут, отыскал место недалеко от входа, перевернул подходящий ящик, аккуратно разложил на нём сигареты и жвачки. К жаре он уже привык, солнцепёк его не смущал. Потянулось тягучее, перегретое полуденным Солнцем время. Иногда подходили мужички, интересовались ценами. Цены были чуть ниже, чем в ларьке на остановке.

– А чьи у тебя сигареты? – спросил работяга в пропылённых штанах и мятой кепке.

– Чьи? Мои пока что. Купите – ваши будут.

– Да я не про то! Где, спрашиваю, сделаны-то?

–Где? – удивился Ренат. – А я и не знаю. Это важно?

– Конечно, важно, чудак ты человек! – всплеснул руками мужичок, как будто речь шла о самых простых и насущных вещах. – Вот, смотри, – он перебрал несколько пачек, выбрал две. – С виду одинаковые: это «Прима», и эта тоже «Прима». Но вот российская, её курить можно, а вот – киргизская – здесь говно и палки. Это уж совсем когда ничего нет, да и то лучше махра. Так-то! Скинь, братишка, чутка за науку, возьму две.

– Идёт, – согласился Ренат.

Покупателей подходило маловато.

От соседнего прилавка с бордовыми блестящими помидорами заглянул пожилой узбек в полосатом халате:

– Почём жувачки? – спросил он, улыбаясь во всё морщинистое, как сушёный инжир, лицо.

– Кучкой дешевле, – ответил Ренат, с ходу осваивающий новое ремесло.

Узбек для вида поторговался, и взял десять «Турбо».

– Для внуков беру, – пояснил он. – Мне жевать резину нечем. Меня Махмуд зовут, давно тут. Сегодня торговли уже не будет, – узбек посмотрел в безоблачное небо, белое от жара. – Можешь домой идти, а то так до вечера зря и просидишь. Завтра пораньше приходи. Помидоры вот у меня бери. Скидку хорошую дам, как продавец продавцу, – он хитро подмигнул.

– Спасибо, я ещё посижу.

Но старый Махмуд оказался прав: становилось всё жарче, улицы вымерли, базар опустел. Через полчаса Ренат сгрёб товар в пакет, подошёл к прилавку с помидорами.

– Ну, что Махмуд-ага, давайте свою скидку, пойду я домой.

– А сколько возьмёшь?

– Вот эти два.

– Два? Ты два проглотишь – не заметишь! Это не просто помидоры, это Сердце Бухары из самого Самарканда, ты таких и не пробовал никогда. Бери пару килограмм, я тебе один помидор подарю!

– Идёт, – согласился Ренат, ошеломлённый напором, и прибитый жарой.

На помидоры ушла почти вся выручка за первый день.

– Вот, Таисья Христофоровна, овощей наторговал!

– Почём? – насторожилась хозяйка.

Узнав цену помидоров, всплеснула руками:

– Кто ж за такие деньги томаты здесь берёт? Мы ж, чай, не в Салехарде, слава Богу! Дурачина ты, простофиля! Ты хоть базар обошёл? Цены сравнил?

– Нет, – растерялся Ренат. – Мне Махмуд скидку большую посулил.

– Скидку? – старушка рассмеялась задорным молодым смехом.

– Он мне помидор даром отдал!

– Ну, и то хорошо, – Таисья Христофоровна похлопала Рената по плечу. – Ничего, дело наживное. Запомни, мальчик: на базаре два дурака: один продаёт, другой покупает.