Служили Прометею. Премия им. Ф. М. Достоевского

В этой книге проявилось гражданское мужество писателя. Расплата за это оказалась в духе революционного времени.

Семья писателя была обречена на голод и нищету. Книга изъята. Гениальный писатель, честный, любящий Россию, не мог в 1918 году устроиться на работу. Не выдержав всего этого, дочь Розанова Вера повесилась. Другая дочь – Варвара – была арестована и скончалась в тюрьме от дистрофии. Умер сын Василий. Умерла жена и друг Вера Дмитриевна. В тюрьме оказалась и дочь Татьяна, но выжила, сохранила уникальный архив отца (в годы репрессий он хранился у П. Флоренского (Светлая ему память и благодарность потомков), и незадолго до своей смерти в 1975 году передала его в ЦГАЛИ и Литературный музей. Скончался В. В. Розанов 23 января (5 февраля) 1919 года в возрасте шестидесяти трёх лет и погребён в Сергиевом Посаде, где доживал одиноко последние годы.

Чем для России стала потеря В. В. Розанова? Вот что об этом пишет Александр Николюкин в книге «Розанов», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» в Москве в 2001 году: «Русская литература, русская философия и культура стали беднее на Розанова, так же, как они стали беднее на П. Флоренского, С. Булгакова, Н. Бердяева, Вл. Соловьёва и всех тех, кого только теперь, после долгого забвения, начинают издавать у нас… Была утрачена целостность русской культуры и литературы». Он же добавляет: «Розанов до сих пор не прочитанный, не до конца понятый, загадочный, которому ещё предстоит быть «открытым». (Там же). Трудность ознакомления с его литературным наследием заключается в том, что его проблемные, нравственные статьи как золотые россыпи – по журналам и газетам 1890-1910-х годов.

Не меньше чем при жизни книги Розанова были востребованы в разных странах. В Нью-Йорке в 1957 году вышли его избранные произведения. В 1970 году «Избранное» Розанова было издано в Мюнхене. В России интерес к Розанову пробудился в 1990-х годах. Честь московским изданиям, выпустившим ряд книг Розанова: «Мысли о литературе», Сочинения в 2-х томах, «Сумерки просвещения», «Уединённое», «Опавшие листья», «Апокалипсис нашего времени», «Религия. Философия. Культура». В 2001 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла интереснейшая книга А. Николюкина «Розанов», раскрывающая величие духа, глубину таланта и трагедию жизни э замечательного сына России.

Литературное, философское, духовное наследие В. В. Розанова до последней книги «Апокалипсис нашего времени» и сама его жизнь приобретают в наши дни глубоко нравственный смысл.

Пётр Демьянович УСПЕНСКИЙ (1878—1947) – оригинальная фигура на философском горизонте России начала ХХ века, русский и английский философ-идеалист. Тяготел к эзотерическим учениям, оккультизму, которые открывали пути к постижению внутренних связей явлений. Он был хорошо знаком с европейским оккультизмом, теософскими учениями, в том числе «Тайной доктриной» Блаватской (1905), позднее с учениями иудаизма и йогой. Именно он выдвинул идею многомерного мира, в которое ввёл четвёртое измерение – время. Используя достижения физики, математики, естественных наук, он внёс в свою доктрину новое, а именно: своеобразно сочетал механистическую физиологию и психологию с «законами кармы» и с идеей Ницше о сверхчеловеке. Эта его доктрина отразилась в работах «Четвёртое измерение. Опыт исследования в области неизмеримого» (СПб., 1910), «Новая модель Вселенной» и других. В России, помимо этих трудов, вышли «Внутренний круг» – о «последней черте» и о сверхчеловеке» (СПб., 1913), «Символы Таро» (СПб., 1917), «Искания новой жизни» (1918).

Книга Успенского «Внутренний круг», как и «Тайная доктрина» Е. Блаватский оказалась в личной библиотеке А. Н. Скрябина, который интересовался теософией и идеей духовного совершенствования как отдельной личности, так и всего человечества, идеей Ницше о сверхчеловеке.

Эти труды П. Д. Успенского, изданные до эмиграции, стали сенсацией. С 1921 года философ провёл в Лондоне и Нью-Йорке, выступая с лекциями, представляющими сплав науки с восточной философией, много работал над идеей духовного совершенствования, благодаря которому можно достичь индивидуального бессмертия.

По всему миру рассеяны его ученики и последователи, его учение уводило человеческий ум в беспредельное, где, по Успенскому, заключена разгадка тайны мироздания.

В России упоминался с пренебрежением как «философ-мистик». Новая идеология внушала, что, если мы чего-то не видим, значит, этого не существует в природе.

Справедливости ради скажем, что в последние годы проявляется здоровый интерес к тайнам мироздания, к видимому и невидимому миру, к понятиям о карме, о воде как о живой субстанции и т. д. Интерес появляется и к трудам П. Д. Успенского. В 1992 году в Москве вышли его книги: «Ключ к загадкам мира» (репринтное издание), «Психология возможной эволюции человека». Всё возвращается на круги своя.

Частым гостем, и, пожалуй, самым близким своими философскими воззрениями А. Н. Скрябину был Николай Александрович БЕРДЯЕВ (1874—1948), выдающийся философ, публицист первой половины ХХ века.

Беседы философа и композитора происходили то в столовой, то в рабочем кабинете композитора, летом – в благоухающем садике внутреннего дворика дома А. А. Грушки или в тени ветвистого тополя, погубленного в 2010-х годах по прихоти незадачливого чиновника. Бердяев называл А. Н. Скрябина одной из самых глубоких творческих личностей в истории культуры.

В России Бердяев преподавал философию в Московском университете, был членом религиозно-философского общества в Москве, организатором «Вольной академии духовной культуры», выступал со статьями в сборниках «Вехи», «Проблемы идеализма».

Осенью 1922 года «проклятущий» корабль (по словам Бугримовой) после тщательного обыскивания каждого, увозил в никуда цвет русской мысли. Среди них был и Н. А. Бердяев. Газета «Правда» напечатала тогда крохотную заметку о том, что покинули Россию незначительные фигуры. Революционная Россия поспешила избавиться от светлых умов, от мыслящей части своего общества. Франция была рада это приобрести. Во Франции Бердяев основал и на протяжении пятнадцати лет (1925—1940) редактировал журнал «Путь», почти в каждом номере которого публиковался другой великий изгнанник С. Н. Булгаков. В Париде основал Русскую религиозно-философскую академию.

Свои мысли Бердяев излагал в трудах как до вынужденной эмиграции, так и после неё: «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901), «Философия свободы» (1911), «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916), «Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы» (Берлин, 1923), «Философия свободного духа» (Париж, 1927—1928), «Размышление о судьбе России и Европы» (Берлин, 1934), «Человеческая личность и сверхличные ценности» (Париж, 1937), «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (Париж, 1939), «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX – начала XX века» (Париж, 1946) и других. Нет необходимости говорить о достоинствах этих трудов. Их надо читать. Они проливают ясный, незамутнённый свет на русский ренессанс или как его назвали Бердяев и Н. Оцуп – «Серебряный век русской культуры».

Один из главных постулатов философской системы Бердяева – «примат свободы над бытием». Он считал, что задача человека состоит в том, чтобы освободить дух свой из плена бытия, то есть «выйти из рабства в свободу», «в космическую любовь». А это возможно, по Бердяеву, благодаря творчеству, которое заложено в каждом человеке, поскольку сама природа человека есть образ и подобие Бога-творца. Он рассматривал человека как одарённого творческой силой, о чем говорил и Скрябин:

«Я к жизни призываю вас,

Скрытые стремленья!

Вы, утонувшие в тёмных глубинах

Духа Творящего,

Вы, боязливые жизни зародыши,

Вам дерзновенье

Я приношу».

Это пламенное обращение – из поэтического текста Скрябина к его «Поэме экстаза». Видимо, для композитора эти слова многое значили, ибо они стали эпиграфом к его Пятой сонате. Или его же: «Иду сказать людям, что они сильны и могучи».

Новы и смелы мысли Н. А. Бердяева о личности.

Десятилетиями нам внушали, что ценность человека определяется тем, что он сделал для общества, для светлого будущего человечества, чем пожертвовал ради этого призрачного будущего, то есть как личность выполняет социальные функции.

По мысли Бердяева, сущность личности, свободной и творящей, не может определяться её принадлежностью к социальной сфере бытия, что она – личность – принадлежит космосу. Бердяев утверждал: «Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью. Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни, из качественного максимума, он должен возвышаться над жизнью» (Бердяев Н., «О назначении человека», М., 1993, стр. 37). «Дух и духовность преображают п исторический мир, вносят в него свободу и смысл» (там же, стр.321).

В те годы не только Бердяев, но и С. Франк, С. Булгаков и другие обратились к проблемам духовной культуры. «Как участник движения, – писал Бердяев, – могу свидетельствовать, что процесс этот сопровождался большим подъёмом. Было чувство, что начинается новая эра. Было движение к новому, небывшему. Но был и возврат к традициям русской мысли XIX века, к религиозному содержанию русской литературы, к Хомякову, к Достоевскому и Вл. Соловьёву. Мы попали в необыкновенно творчески одарённую эпоху», когда «раскрывались целые миры. Умственная и духовная жажда была огромная» (Бердяев Н., «Русская идея», УМСА-PRESS, 1971, стр. 224).

Полагаем, что читателю очень важно ознакомиться с мыслями Бердяева, услышать «его голос», его интонацию, почувствовать его стиль, то есть узнать «из первых уст», для чего предлагаем фрагменты его последней книги – исповеди: «Сам я принадлежу к поколению русского ренессанса, участвовал в его движении, был близок с деятелями и творцами ренессанса. Но во многом я расходился с людьми этого замечательного времени. Я являюсь одним из создателей образовавшейся в России религиозной философии… Очень важные для меня книги написаны уже за границей, в эмиграции, т.е. выходят за пределы ренессансной эпохи, о которой я пишу. Но я считаю полезным для характеристики многообразия нашей ренессансной эпохи определить черты отличия меня от других, с которыми я иногда действовал вместе. Своеобразие моего миросозерцания было выражено в моей книге «Смысл творчества. Опыт оправдания человека», написанной в 1912—1913 гг. Книга была посвящена основной теме моей жизни – теме о человеке и его творческом призвании. Мысль о человеке, как о творце, была потом развита в моей книге «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики», изданной уже на Западе, – лучше развита, но с меньшей страстью. Меня не без основания называли философом свободы. Тема о человеке и о творчестве связана с темой о свободе. Такова была моя основная проблематика, которую часть современников плохо понимала… Я всю жизнь был защитником свободы духа и высшего достоинства человека. Всё, мной написанное, относится к философии, истории и этике, я более всего – историософ и моралист… Меня называли модернистом, и это верно в том смысле, что я верил и верю в возможность новой эпохи в христианстве, – эпохи Духа, которая и будет творческой эпохой. Для меня христианство есть религия Духа… Русский ренессанс был также ренессансом философским. Никогда, кажется, не было ещё у нас такого интереса к философии. Наиболее замечательными представителями чистой философии были Н. Лосский и С. Франк, которые создали оригинальные философские системы, которые можно назвать идеал-реализмом… Основная тема русской мысли начала XX века есть тема о божественном космосе и о космическом преображении, об энергиях Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом признании человека и смысле культуры… Русские мыслили о всех проблемах по существу, как бы стоя перед тайной бытия, западные же люди, отягчённые своим прошлым, мыслили о всех проблемах слишком в культурных отражениях, т.е. в русской мысли было больше свежести и непосредственности…

Русский ренессанс был романтическим… Русское революционное движение… устремлённость к новой социальности оказались сильнее культурно-ренессансного движения. Культурный ренессанс был сорван, и его творцы отодвинуты от переднего плана истории… Происшедший у нас разгром духовной культуры есть только диалектический момент… Духовная жизнь не может быть угашена, она – бессмертна» (стр. 242—252).

Спорить с этим трудно. На новом витке истории мы прикоснулись к духовному, интеллектуальному богатству эпохи Серебряного века, достижения которого становятся для нас духовной опорой. Значит, духовная жизнь, как её понимает Н. А. Бердяев, бессмертна. Важный штрих к облику Бердяева. Известно, что Вторая мировая война разделила русских в Европе на два противоположных лагеря: одни желали победы Родине, кто-то – Германии. Н. А. Бердяев о войне: «Вторжение немцев в русскую землю потрясло глубины моего существа. Моя Россия подверглась опасности, она могла быть расчленена и порабощена… Я всё время верил в непобедимость России. Естественно, присущий мне патриотизм достиг предельного напряжения. Я чувствовал себя слитым с успехами Красной Армии. Я делил людей на желающих победы России и желающих победы Германии. Со второй категорией людей я не соглашался встречаться, я считал их изменниками» («Литературная газета», 1987, 21 октября).

Н. А. Бердяев оказывал поддержку М. И. Цветаевой в эмиграции. Он остался человеком высокой нравственности, натурой цельной и бескомпромиссной.

Сергей Николаевич БУЛГАКОВ (1871—1944), отец Сергий, философ, богослов, экономист. Прошёл сложный путь исканий истины. В 1903 году выходит его книга «От марксизма к идеализму», наметившая отход автора от экономического материализма в сторону православной церкви. Подобную эволюцию прошли в те годы Семён Франк, Николай Бердяев. Вместе с последним С. Булгаков издавал религиозно-философский журнал «Вопросы жизни». С 1906 по 1918 годы Булгаков – профессор Московского Университета, читал курс политической экономии. Много публиковался. В 1917 году в Сергиевом Посаде вышла его последняя книга в России «Свет невечерний» Типографию закрыли, книгу Булгакова, как и «Апокалипсис наших дней» В. Розанова, изъяли.

В 1918 году в Святоданиловом монастыре С. Н. Булгаков был рукоположен в священники. В 1922 году на печально памятном корабле вместе с известными философами Н. Лосским, И. Ильиным, Н. Бердяевым, С. Франком был отправлен в никуда. Франция их встречала с радостью. Булгаков избирается деканом и профессором Парижского богословского института, преподаёт в Сорбонне, имеет высокий авторитет в среде философов.

Книги его, выходившие в изгнании, пользовались огромным спросом: Трилогия «Купина неопалимая» (1927—1929); «Друг Жениха» и «Лестница Иакова» (1927—1929). Вторая трилогия Булгакова («Агнец Божий», «Утешитель» и «Невеста Агнца») разошлась в один миг.

Посмертно вышли две его книги: «Апокалипсис Иоанна» (1948) и «Философия имени» (1945).

С. Н. Булгаков интересен не только как философ, богослов, но и как мастер мемуарной литературы, особенно значительны его «Автобиографические заметки», изданные в Париже посмертно.

Н. Бердяев о С. Булгакове: «Главное, на чём сосредоточился отец Сергий, – на теме о божественности космоса. Самой большой правдой его остаётся вера в божественное начало в человеке. Он – горячий защитник всеобщего спасения» (Бердяев Н., «Русская идея», УМСА-PRESS, 1946, стр.242).

Писатель Борис Зайцев, общавшийся с С. Н. Булгаковым и в России (часто в доме А. Грушки), и во Франции, тонко подметил внутренний свет, исходящий из его облика, его мыслей, «что дано только высоким душам».

Назовем еще одного питомца Московского Университета, посещавшего А. А. Грушку и А. Н. Скрябина. Его имя зазвучало в прессе, на телевидении в связи с возвращением его праха и его уникального архива в Россию – это Иван Александрович ИЛЬИН (1882—1954), философ, теоретик религии и культуры, правовед.

Успешно окончил юридический факультет Московского Университета. Там же преподавал. С 1912 года – приват-доцент, а с 1918 года – профессор. Действительный член Института научной философии (1921—1922).

И А. Ильин отличался от других «горизонтом зрения» (В.В.Розанов), благородством помыслов, светлой душой.

В 1922 году вместе с другими мыслителями выдворен из страны Советов. За границей пользовался колоссальным признанием. Преподавал в Берлине в Русском научном институте. В 1924 году был избран членом-корреспондентом Славянского института при Лондонском Университете. В 1927—1930 годах издавал и редактировал журнал «Русский колокол». С приходом к власти нацистов в Германии его лишили права преподавания и публикования каких-либо материалов. В 1938 году, спасаясь от нацистов, уехал в Швейцарию, где провел остаток своих дней в окрестностях Цюриха.

И. А. Ильин исследовал важную проблему социальной философии – проблему партийности в своей работе «Яд партийности», помещенной в книге 3 «Русского колокола». В ней он говорит: «Деление людей на партии неизбежно; а объединение единомышленников дает им умственную уверенность и увеличивает их силы в борьбе. Но дух политической партийности всегда ядовит и разлагающ. Сущность его состоит в том, что люди из честолюбия посягают на власть, ставят часть выше целого; создают атмосферу разлагающей нетерпимости; обращаются в борьбе к самым дурным средствам; становятся зловредными демагогами; превращают партийную программу в критерий добра и зла. Этим духом заражаются одинаково как левые партии, так и правые. Готовить для будущей России мы должны не партийный дух, а национальный, патриотический и государственный» («Русский колокол», Берлин, 1928, кн.3, стр.78—81). Понятия национального и патриотического для Ильина были неразделимы.

По-разному сложились судьбы поэтов, писателей, художников Серебряного века, озаривших своим творчеством дом А. А. Грушки. Кто-то был выслан из России, кто-то эмигрировал. К кому-то судьба была более милостивой. Но для большинства из них она оказалась трагической.

В ближний поэтический круг А. Н. Скрябина входила «троица»: К. Бальмонт, Ю. Балтрушайтис и Вяч. Иванов – создатели прижизненной и посмертной «Скрябинианы».

Леонид Сабанеев, биограф А. Н. Скрябина, писал: «Вскоре, рядом с партитурами „Моря“ Дебюсси и „Тайной доктриной“ Блаватской я увидел у него в качестве настольной книги или руководства ещё собрание сочинений Бальмонта, В. Иванова и стихи Ю. Балтрушайтиса, а также маленький учебник стихосложения» (Сабанеев Л., «Воспоминания о Скрябине», М., 1925, стр.148).

Почти ежевечерне устремлялись они в квартиру композитора. В просторной столовой рассаживались без чинов за скромной трапезой (чай с сушками). Лишь одно место никто не занимал в ожидании, когда композитор закончит работу и лёгкой походкой, с доброжелательным приветствием войдет и займёт только ему принадлежавшее место за столом (спиной к окну). Тогда начинались беседы, споры о путях искусства, о роли искусства в преображении общества и каждой личности. Поэты читали свои новые стихи и переводы. Часы били полночь, но этого, казалось, никто не замечал. В час, а иногда в два часа ночи начинали расходиться. Но не расставаться. Ещё долго провожали друг друга, продолжая жить в грезах творчества. А. Н. Скрябину эти встречи были очень дороги. Ведь он мечтал стать известным поэтом, как и его музыка.

Знакомство с поэтическим окружением композитора начнем с его ближайших друзей – единомышленников.

Константин Дмитриевич БАЛЬМОНТ (1867—1942) был одним из зачинателей и ярчайших фигур Серебряного века, оказавший колоссальное влияние на русскую культуру. Пожалуй, большее, чем кто-либо из его современников.

Первые же сборники стихов сделали его всеобщим любимцем: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1898), «Только любовь» (1903). Сборник «Будем как солнце» (1902) вышел с посвящением автора: «Посвящаю эту книгу, сотканную из лучей, моим друзьям, чьим душам всегда открыта моя душа: брату моих мечтаний, поэту и волхву Валерию Брюсову, нежному как мимоза, С. А. Полякову, угрюмому, как скала, Ю. Балтрушайтису» (Зайцев Б., «Далёкое», Вашингтон, 1965, стр.43). Всего в России вышли 9 сборников стихов К. Бальмонта, многие из них, особенно «Под северным небом», «В безбрежности», «Будем как Солнце» читались наизусть, можно сказать, всей Россией.

Н. А. Тэффи (урожд. Лохвицкая) вспоминала о Бальмонте: «Он наша эпоха Он удивил и восхитил нас своим „перезвоном хрустальных созвучий“, которые влились в душу с первым весенним счастьем. Его читали, декламировали и пели с эстрады» (Тэффи Н., «Воспоминания», Париж, 1932).

Современники отмечали «певучую силу» его стихов. На его стихи писали музыку С. Рахманинов (вокально-симфоническая поэма «Колокол»), С. Танеев, М. Гнесин, А. Гречанинов, Н. Черепнин, И. Стравинский. Какие имена! Но слышим ли мы сейчас эти музыкальные жемчужины с эстрады?! Увы…

Бальмонт обладал феноменальным слухом и памятью, хотя музыке не обучался. В стихах добивался удивительного музыкального звучания. А о богатстве настроений, мимолётных, изящных, о красоте языка говорить не приходится. Это было в высшей степени талантливо. А. Блок говорил: «Когда слушаешь Бальмонта – всегда слушаешь весну». Ему не составляло ни малейшего труда слышать музыку и стихи в цвете, в богатейшем спектре оттенков. Музыку Шумана он видел в «лунном свете», Вагнера – в «могучих и нежных разливах огней», Римского-Корсакова – «зиждительно-свежей» и т. д.

Как и Скрябин, свято верил в силу искусства, представляющего сплав поэзии, музыки, живописи.

Многие его стихотворения посвящены музыке, музыкантам, отдельным музыкальным инструментам. Вот одно из таких пленительных его стихотворений:

«Виолончель – влюблённая славянка,

В ней медленно развитие страстей,

Она не поцелует спозаранку,

Неспешен ход её страстей.

А скрипка – юная испанка,

А скрипка – молния и пьянка,

И каждый мир – зарница в ней!»

Бальмонту ближе всех оказался А. Н. Скрябин. Поэту были близки идеи композитора о роли искусства и, прежде всего, музыки в духовном преображении человека. Оба утверждали бога-человека как носителя абсолютной воли. Даже образы огня, пламени, солнца занимают в творчестве обоих одно из центральных мест. Названия сборников стихов Бальмонта «Будем как Солнце», «Гимн Солнцу», «Гимн огню» говорят сами за себя:

«Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце

И выси гор.

Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце

А если день погас,

Я буду петь… Я буду петь о Солнце

В предсмертный час…»

О симфонической поэме «Прометей» Скрябин говорил, что ему солнце тут надо, причем, «свет такой, как будто сразу несколько солнц засияло».

Каково же было отношение Скрябина к Бальмонту? Он высоко ставил Бальмонта как поэта, любил его как человека. На письменном столе в святая святых – рабочем кабинете композитора, где создавались его музыкальные шедевры, начиная от Восьмой сонаты, всегда лежали книги поэта – «Будем как Солнце», «Зелёный вертоград», а также книга Асвагоши «Жизнь Будды» с переводом Бальмонта, читанные и перечитанные композитором. Не трудно представить, с каким душевным трепетом взирал на этот стол Бальмонт.

После смерти Скрябина Бальмонт слагает целые поэтические циклы: «Имени Скрябина, посвящение творцу Огня» и «Преображение – музыкой» с посвящением: «Ушедшему, но в сердцах наших сущему, Александру Николаевичу Скрябину».

Пожалуй, Бальмонт, как никто из его современников и друзей, соприкоснулся близко с загадкой скрябинского гения, никто не смог так глубоко и понимающе подойти к идее Скрябина о свето-цветомузыке, как это удалось Бальмонту. Явление это в искусстве было новым, родоначальником его был Скрябин, но Бальмонт был первым, кто постиг идею композитора и провёл первое в истории исследование этого нового направления в искусстве. Убедительным доказательством этому служит книга Бальмонта «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина», вышедшая в 1917 году в Российском музыкальном издательстве С. Кусевицкого.

Эта книга удивительная, хотя небольшая по объёму – всего двадцать четыре страницы. Надеемся, что читателю будет интересно ознакомиться хотя бы с несколькими фрагментами из этого труда поэта: «Творчески мыслящий и чувствующий художник знает, что звуки светят, а краски поют. Кто слушал жаворонка, тот знает, что утренняя его песня не такая, как вечерняя. Солнце правит его песней, солнечный свет входит в звук, рождаемый этим малым птичьим горлом, и утреннее Солнце хранит в себе силу любовной встречи, а вечернее Солнце входит в голос нежно-грустным голосом, поющим «Прощай» и «До свиданья» (Бальмонт К. «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина», М., 1917, стр. 14—15).